А. Твардовский. Новомирский дневник. 1961–1966. С. 389–390).
ЦК КПСС вскоре издал закрытым тиражом и распространил среди номенклатуры, «для уличения автора», «Пир победителей» и пятую редакцию «В круге первом» («Круг-87»). Солженицын написал жалобы на незаконное изъятие рукописей министру культуры СССР П. Н. Демичеву, секретарям ЦК КПСС Л. И. Брежневу, М. А. Суслову и Ю. В. Андропову, передал рукопись «Круга-87» на хранение в Центральный государственный архив литературы и искусства.
12 сентября. При выходе из аэропорта «Внуково», куда он прилетел из Новосибирска, арестован Юлий Даниэль. Как сообщил составителю Александр Даниэль,
аресту в аэропорту предшествовали три дня интенсивных допросов (9–11 сентября) в УКГБ по Новосибирской области, куда для этого прилетел какой-то чин из Москвы. 11‐го Юлию Марковичу было предписано вернуться в Москву.
15 сентября. Запись в дневнике Александра Твардовского:
Из Цензуры позвонили: снимайте статью Синявского – он арестован. Кондратович звонил Меньшутину: «Обыск был?» – «Был». – Все ясно. Потом уже непроверенные сведения: распространение антисоветской зарубежной литературы (?) (А. Твардовский. Новомирский дневник. 1961–1965. С. 388)774.
20 сентября. Как вспоминает Александр Солженицын,
за истекшую неделю после ареста Синявского и Даниэля встревоженная, как говорится, «вся Москва» перепрятывала куда-то самиздат и преступные эмигрантские книги, носила их пачками из дома в дом, надеясь, что так будет лучше.
Два-три обыска – и сколько переполоха, раскаяния, даже отступничества! Так оказалась хлипка и зыбка наша свобода разговоров и рукописей, дарованная нам и проистекшая при Хрущёве (А. Солженицын. С. 129).
21 сентября. Запись в дневнике Корнея Чуковского:
Сообщает Би-Би-Си, что Румянцева <главного редактора газеты «Правда»> сняли.
В самом деле: можно ли было ему позволить, перечисляя лучших творцов советской литературы, – не упомянуть ни Грибачева, ни Софронова, ни Кочетова?! И где? В «Правде» (К. Чуковский. Т. 13. С. 418).
23 сентября. Иосиф Бродский официально освобожден из ссылки. По дороге из Норенской в Ленинград он сначала прилетает в Москву и, на несколько недель остановившись в квартире Андрея Сергеева, встречается с Лидией Чуковской, Евгением Евтушенко, Анатолием Рыбаковым, посещает редакции журналов «Новый мир» и «Юность».
Мы, – рассказывает Е. Евтушенко, – встретились в грузинском ресторане «Арагви». Любимец Ахматовой был одет слишком легко, поеживался от холода, и я инстинктивно снял пиджак и предложил ему. Он вдруг нервно залился краской. «Я не нуждаюсь в пиджаках с чужого плеча» (Е. Евтушенко. Волчий паспорт. С. 260).
Когда его привели к писателю Рыбакову, который, благодаря связям, мог помочь с публикациями, он настолько рассердил Рыбакова своим высокомерием, что тот и тридцать лет спустя с негодованием вспоминал в мемуарах о встрече с «плохим человеком», желавшим без конца читать свои малопонятные стихи. Бродский вспоминал эту встречу по-другому: поучения опытного литератора – с кем надо поговорить, чтобы еще на кого-то нажать и т. д., – показались ему настолько византийскими, что он быстро утратил способность следить за ними и, чтобы уйти от утомительного разговора, предложил почитать стихи (Л. Лосев. Иосиф Бродский. С. 128).
По-иному эта встреча запомнилась самому А. Рыбакову:
В конце шестидесятых годов одна ленинградская дама приехала ко мне на дачу с Бродским. То ли хотела продемонстрировать Бродскому свои «переделкинские» связи, то ли показать мне, какие у нее знаменитые знакомые: Бродского тогда только освободили, чему предшествовала шумная кампания в его защиту.
Бродский читал стихи, откровенно говоря, мне мало интересные, что делать, наверно, я слаб в поэзии. Однако слушал внимательно и предложил Бродскому поговорить о нем с Твардовским.
Он гордо вскинул голову:
– За меня просить?! Они сами придут ко мне за стихами.
Парень, травмированный судом, ссылкой, вот и защищается высокомерием от несправедливостей мира. Простительно.
Я заговорил о Фриде Вигдоровой. Хрупкая, похожая на подростка, очень болезненная, но поразительно мужественная, Фрида, узнав о суде над Бродским, поехала в Ленинград и стенографически записала процесс. Эта запись была издана в Самиздате, разошлась по всему миру и сыграла громадную роль в защите и освобождении Бродского. Но напряжение, связанное с теми событиями, окончательно подкосило Фриду, вскоре, совсем еще молодой, она умерла. Мне казалось, что разговор о ней смягчит Бродского.
Однако, буркнув в ответ что-то пренебрежительное, Бродский предложил почитать еще стихи.
Я был поражен.
– Как вы можете говорить о Вигдоровой в таком тоне? В сущности, она вас спасла… Вас спасла, а сама умерла.
– Спасала не только она, – ответил Бродский, – ну, а умерла… Умереть, спасая поэта, – достойная смерть.
– Не берусь судить, какой вы поэт, но человек, безусловно, плохой. – Я поднялся и ушел в кабинет.
Гостям пришлось ретироваться (А. Рыбаков. Роман-воспоминание. С. 370–371)775.
<…> в либеральном «Новом мире», – как рассказывает Людмила Сергеева, – на его подборке стихов А. Твардовский написал: «Для „Н. М.“ решительно не подходит – А. Т.» (Л. Сергеева. С. 174).
А Василий Аксенов привел Бродского в редакцию журнала «Юность». И, по словам Андрея Сергеева,
Иосиф на этой редколлегии, наслушавшись того советского кошмара, в котором жили писатели «Юности», просто лишился сознания. <…> говорил, что присутствовал на шабаше ведьм. А на самом деле это был максимально возможный тогда либерализм (А. Сергеев. Omnibus. С. 439).
Несколько иную версию этой встречи предлагает сам Бродский:
…Евтушенко тогда пригласил меня в журнал «Юность» на банкет, который давал Гладилин в связи с публикацией там своей новой повести. <…> Сидели там в основном сотрудники «Юности», довольно страшные существа. Гладилин встал и, обращаясь ко всем этим падлам и сволочам776, начал что-то плести: «Только благодаря вашей мудрости, вашему тонкому чутью и пониманию современной русской литературы» – и так далее. Я понимаю, что это этикет. Я понимаю, что все эти люди всего лишь исполняли свою работу, но объективно – это падлы, да? А Гладилин выдает им этот тост, этот шпиль минут на пятнадцать. И чего он только там не говорил! Меня от этого дела просто начало физически мутить. Тем не менее Гладилина-то я еще сдюжил, думал – ну, сейчас жрать начнем. Но не тут-то было! Встает Евтух и выдает спич на таком уровне холуйской элоквенции, что мне действительно стало сильно не по себе. С сердцем началась лажа. <…> Тогда Ахматова еще была жива, я с ней общался и потому все время носил с собой валидол. Пришлось мне выйти в предбанничек, я сел на лавочку и начал этот валидол лизать. Потому что так этих падл в лицо за столом, уставленным жратвой, превозносить нельзя. Это было сильно выше определенной черты. Это была уже такая, как бы сказать, ионосфера безнравственности (С. Волков. Диалоги с Иосифом Бродским. С. 422–424).
И, наконец, та же история глазами самого Анатолия Гладилина:
В октябре 1965 года, после публикации в «Юности» моего романа «История одной компании», я устроил банкет для редакции в ресторане Дома кино. <…> Приглашенные начинают собираться в зале, оживленный гул голосов… Вдруг возникает Евтушенко – тогдашний член редколлегии «Юности» – и трагическим шепотом (какой он великолепный актер!) мне сообщает: «Толя, я привел с собой Бродского. Его только что выпустили из ссылки. Он умирает с голоду. Разреши ему тут посидеть и поесть». Я сказал – ради бога, никаких проблем. «А Полевой не будет возражать?» – спросил Евтушенко. Я сказал, что на банкете я хозяин и мои гости – это мои гости. Я поздоровался с Бродским, посадил его рядом с Евтушенко, и дальше он как-то выпал из моего поля зрения. Ибо для гостей, надеюсь, банкет был праздником, а для меня – мероприятием: по традиции, я должен был произнести тост, развернутый и проникновенный, за каждого человека в редакции, начиная с главных – Полевого и Преображенского – и кончая секретаршей-машинисткой, чтоб никто не обиделся, – не меньше двадцати спичей. <…>
Через много-много лет запоздалый отклик на этот банкет я услышал от Эллендеи Проффер, американской издательницы Бродского: «Бродский мне рассказывал, что однажды случайно оказался с тобой за одним столом и ты вел себя очень странно. Предлагал выпить то за Полевого, то за Преображенского…»
Что называется, поэтическое видение мира (А. Гладилин. Улица генералов. С. 167–168).
30 сентября. В ЦК КПСС поступает записка за подписью председателя КГБ В. Семичастного:
Комитет государственной безопасности докладывает, что в начале сентября 1965 г. г. Новосибирск посетил главный редактор журнала «Новый мир» Твардовский А. Т., где ему было организовано две встречи с читателями журнала в Доме офицеров и кинотеатре «Москва», на которых присутствовали в основном сотрудники Сибирского отделения АН СССР. «…Говоря о трудностях выпуска журнала», А. Т. «заявил, что редколлегии журнала нелегко, т. к. выход журнала иногда задерживается по не зависящим от них обстоятельствам». Отвечая на вопрос об отношении к публикациям Солженицына, А. Т. сказал: «Я открыл Солженицына, борца за правду, и не жалею о том, что печатал его произведения». А. Т. высказался, что критика «Нового мира» в «Известиях» <имеется в виду статья Е. Вучетича «Внесем ясность…», 14 апреля 1965 года