<…> Всего-то и вышло из этой статейки, что я крикнул Госбезопасности: «Вот – живу и печатаюсь, и вас не боюсь!»
Редактор «Литгазеты», оборотливый и чутконосый Чаковский, побежал «советоваться» с Демичевым: может ли имя моё появиться в печати? Демичев, видно, сразу разрешил (А. Солженицын. С. 139–140).
В Театре на Таганке премьера спектакля «Павшие и живые». Сценическая композиция Д. Самойлова, Б. Грибанова, Ю. Любимова, постановка Ю. Любимова, режиссер П. Фоменко, музыка из произведений Д. Шостаковича, тексты песен М. Анчарова, В. Высоцкого, П. Когана, Ю. Левитанского, С. Крылова, Б. Окуджавы, Г. Шерговой.
В нем, – говорил на одном из своих концертов Владимир Высоцкий, – собраны самые лучшие военные стихи, и посвящен он поэтам и писателям, которые участвовали в войне. Одни из них погибли, другие живы до сих пор – просто на их творчестве лежит печать военных лет. Они погибли, когда им было 20–21 год. Это Коган, Багрицкий, Кульчицкий… Так что, они, в общем, ничего не успели сделать, кроме того, чтобы написать несколько прекрасных стихов и еще умереть. Но это много! Мы впервые зажгли по ним Вечный огонь на сцене нашего театра, впервые в Москве. У нас стоит на авансцене чаша, и из нее вспыхивает пламя Вечного огня. Перед началом спектакля выходит артист, просит почтить память погибших минутой молчания, и весь зрительный зал, как один, поднимается и одну минуту стоит молча. А по трем дорогам, которые спускаются к этому Вечному огню, выходят поэты, читают свои стихи, потом уходят назад в черный бархат (у нас сзади висит черный бархат). Уходят, как в землю, как в братскую могилу, уходят умирать, а по ним снова звучат стихи, песни… Это такой спектакль-реквием по погибшим поэтам.
А вот чем запомнился этот спектакль министру культуры СССР Е. А. Фурцевой. Рассказывает Людмила Синянская, работавшая тогда в управлении театров:
Министр вышла из‐за письменного стола, сделала два или три шага навстречу нам, уперла руки в боки и хорошо поставленным голосом с негодованием произнесла:
– Что же это у вас делается, товарищи? Одни жиды на сцене!
По-видимому, начальник управления был готов к этому вопросу, потому что сразу ответил:
– Не одни…
Она долго его распекала, объясняя, что не для того он сюда поставлен, чтобы сидел как мешок с дерьмом и тому подобное. Потом, словно только тут заметив нас с инспектором, тоже молодой женщиной, возмущенно спросила:
– А вы, девушки, куда смотрите, если у вас начальник?..
Не помню, произнесла ли министр слово «дурак», но оно было написано крупными буквами у нее на лице… (цит. по: Л. Млечин. Фурцева. С. 356).
На этот спектакль 11 декабря обратил внимание и председатель КГБ В. Е. Семичастный, в докладной записке которого сказано, что «бесконечные поправки», которые вносили постановщики,
сводились сначала к тому, что, наряду с еврейскими поэтами-фронтовиками, были показаны и русские участники войны, затем возникал вопрос о смягчении некоторых сцен в политическом плане, в частности, сцены, рассказывающей о поэте БАГРИЦКОМ – сыне Эдуарда БАГРИЦКОГО. Этот эпизод, с одной стороны, показывал БАГРИЦКОГО на фронте, а с другой – его мать в лагерях. Подтекст сцены невольно ставил вопрос: что защищает БАГРИЦКИЙ на фронте?
Подобными изъянами, – по мнению В. Е. Семичастного, – грешат и некоторые другие сцены спектакля. Вызывает удивление появление в этом спектакле имени поэта ПАСТЕРНАКА. Как известно, он не пал на фронте и не относится к числу оставшихся в живых поэтов-фронтовиков. Однако в спектакле долго старались сохранить сцену, сделанную весьма помпезно, и уход со сцены пытались сопроводить символикой вечного огня (Аппарат ЦК КПСС и культура. 1965–1972. С. 128).
5 ноября. На съемках фильма «Директор» погиб Евгений Яковлевич Урбанский (род. в 1932).
Умер Николай Корнеевич Чуковский (род. в 1905).
11 ноября. Генеральный секретарь Международного ПЕН-клуба Дэвид Карвер направляет Алексею Суркову телеграмму с просьбой «ходатайствовать перед соответствующими властями» об освобождении Андрея Синявского и Юлия Даниэля. С аналогичными телеграммами обращаются литераторы Дании (21 подпись), национальный секретарь Филиппинского ПЕН-клуба Ф. Слонил Хосе, деятели культуры Индии (22 подписи).
15 ноября. В Театре на Таганке начинаются репетиции спектакля по пьесе Николая Эрдмана «Самоубийца». Последняя репетиция пройдет 21 января 1966 года, после чего постановку спектакля запретят окончательно.
Трудно понять, чем руководствовался Любимов, пытаясь ставить пьесу, являющуюся квинтэссенцией антисоветчины (В. Бакин. С. 128).
19 ноября. Умер Владимир Владимирович Ермилов (род. в 1904). По свидетельству Бенедикта Сарнова, на гражданскую панихиду в Малом зале ЦДЛ
проводить «дорогого покойника» не пришел никто.
У гроба Владимира Владимировича Ермилова не было ни души. (Кроме, разумеется, служащего литфонда, постоянного тогдашнего устроителя всех писательских похорон.)
Ситуация была до такой степени необычная, что литфондовское и клубное начальство растерялось. Резонно предполагая, что лицам, провалившим важное общественное мероприятие, придется за это отвечать (пойди потом доказывай, что ты не верблюд), кто-то из них в панике позвонил в ЦК. И последовало мудрое решение. Не просто решение, а – приказ: в добровольно-принудительном порядке согнать в Малый зал всех служащих ЦДЛ: официантов, уборщиц, секретарш, счетоводов, библиотекарей… Явилось, конечно, и все клубное начальство. Строго поглядывая на подчиненных, они нагнетали гражданскую скорбь, а те послушно шмыгали носами. Некоторые, говорят, даже плакали… (Б. Сарнов. Голос вечности // Лехаим. 2004. № 1).
21 ноября. На сцене Московского театра эстрады премьера оперы М. Красева «Морозко», ознаменовавшая собою рождение Центрального детского музыкального театра под руководством Наталии Сац – первого в мире профессионального театра оперы, балета и симфонической музыки для детей.
Собственное здание на проспекте Вернадского театр получит в 1979 году.
23–26 ноября. На учредительном съезде Союза кинематографистов СССР первым секретарем правления избран Лев Кулиджанов.
25 ноября. Главный редактор журнала «Москва» Евгений Поповкин отказывает Валентину Катаеву в публикации повести «Святой колодец»:
К сожалению, в настоящей редакции мы лишены возможности напечатать ее. <…> Кстати, высказанное Вам мое и большинства членов редколлегии мнение разделили также и товарищи из организации, где мы консультировались (цит. по: С. Шаргунов. Валентин Катаев. С. 572).
Священники Николай Эшлиман и Глеб Якунин обращаются с Открытым письмом к Патриарху Алексию:
Ныне в Русской Церкви создалось такое положение, при котором ни одна сторона церковной жизни не свободна от активного административного вмешательства со стороны Совета по делам Р. П. Ц., его уполномоченных и местных органов власти, вмешательства, направленного на разрушение Церкви!
Благоговея перед таинственным величием Архипастырского сана, со страхом Божиим в сердцах своих, сознавая свое человеческое недостоинство, но тем не менее побуждаемые неодолимым требованием христианской совести, мы считаем своим долгом сказать, что подобное положение в Церкви могло сложиться лишь вследствие попустительства Высшей Церковной Власти, которая уклонилась от исполнения своих священных обязанностей перед Христом и Церковью и в нарушение Апостольского завета явно «сообразовалась веку сему».
Сугубая вина Церковного Управления состоит в том, что оно пошло по пути подчинения неофициальным устным распоряжениям, которые, в нарушение гласного советского законодательства, Совет по делам Р. П. Ц. избрал средством систематического и разрушительного вмешательства в жизнь Церкви.
Телефонные распоряжения, устный инструктаж, нигде не зафиксированные неофициальные соглашения – вот та атмосфера нездоровой таинственности, которая густым туманом окутала отношения Московской Патриархии и Совета по делам Р. П. Ц.
Первоначально предполагалось, что это письмо, текст которого обсуждался с о. Александром Менем и Анатолием Красновым-Левитиным, будет совместным обращением нескольких епископов и священников, но те по разным причинам отказались его подписывать. Письмо было размножено на пишущей машинке в ста экземплярах и разослано в середине декабря всем правящим архиереям Московского Патриархата. Митрополит Сурожский Антоний (Блум) прислал одобрительную телеграмму. 15 декабря копии письма были направлены Председателю Верховного Совета СССР Н. В. Подгорному, Председателю Совета министров СССР А. Н. Косыгину и генеральному прокурору СССР Р. А. Руденко. 13 мая 1966 года определением Святейшего Патриарха Алексия священники Николай Эшлиман и Глеб Якунин «за вредную для Церкви и соблазнительную деятельность увольняются в заштат с запрещением в священнослужении, до полного раскаяния».
Еще весной 1966, – вспоминает Александр Солженицын, – я с восхищением прочёл протест двух священников – Якунина и Эшлимана, смелый чистый честный голос в защиту церкви, искони не умевшей, не умеющей и не хотящей саму себя защитить. Прочёл – и позавидовал, что сам так не сделал, не найдусь. Беззвучно и неосознанно во мне это, наверное, лежало, лежало и проворачивалось. А теперь с неожиданной ясностью безошибочных решений проступило: что-то подобное надо и мне! (А. Солженицын. С. 157).
27 ноября. Лев Копелев направляет в Секретариат ЦК КПСС, в Идеологическую комиссию при ЦК КПСС и в президиум правления СП СССР письмо, в котором сказано:
…представляется необходимым возможно скорее освободить Синявского, а материалы этого дела передать в Институт мировой литературы, где он работает, и в Союз писателей, членом которого он состоит.