Учитывая преклонный возраст и тяжелое состояние здоровья ТЕУША, его раскаяние в содеянном и ограниченную огласку упомянутых работ, принято решение ТЕУША к уголовной ответственности не привлекать и ограничиться проведением с ним работниками Комитета госбезопасности обстоятельной профилактической беседы по материалам следствия. <…>
Принимая во внимание, что произведения Солженицына в силу их враждебного содержания не могут быть изданы в СССР и не подлежат распространению, а также, имея в виду возможность передачи этих произведений за границу для опубликования, что может нанести ущерб международному престижу Советского Союза, нами принято решение об их конфискации и оставлении на хранение в архиве КГБ. В настоящее время с названными произведениями с согласия Секретариата ЦК КПСС, знакомятся некоторые писатели (по списку) (Кремлевский самосуд. С. 27–28).
В эфир Ленинградского телевидения выходит передача «Литературный вторник» (режиссер Роза Сирота)808, которая на проходившем в течение двух дней (7 и 8 января) специальном заседании Госкомитета по радиовещанию и телевидению будет названа «диверсионной вылазкой, направленной против самих основ нашей идейно-политической жизни».
В Записке Отдела пропаганды и агитации ЦК КПСС от 16 февраля, подписанной заместителем заведующего этим отделом А. Н. Яковлевым, отмечено, что «участники передачи (писатели Л. Успенский, О. Волков, В. Солоухин, литературоведы и искусствоведы Б. Бахтин, В. Иванов, Д. Лихачев, Л. Емельянов) заняли в целом неправильную тенденциозную позицию». Они «в развязном тоне потребовали вернуть прежние наименования городам Куйбышеву, Кирову, Калинину, Горькому, высмеивали такие общепринятые сокращения, как РСФСР, ВЦСПС… Выступая за чистоту русского языка, они приводили в качестве его эталона произведения Пастернака, Белого, Мандельштама, Хлебникова, Булгакова, Солженицына, цитировали протопопа Аввакума, но при этом совершенно не упоминались имена Чехова, Горького, Маяковского, Шолохова». В записке одобрено решение Комитета по радиовещанию и телевидению «освободить от работы директора Ленинградской студии телевидения т. Фирсова и главного редактора литературно-драматических программ т. Никитина», а также поручено «подготовить передачу, отражающую марксистско-ленинские взгляды на развитие русского языка и русской культуры» (цит. по: Б. Фирсов. С. 505–506).
5 января. Л. И. Брежнев обсуждает вопрос об Андрее Синявском и Юлии Даниэле с председателем правления СП СССР К. А. Фединым.
Я, – вспоминает Евгений Евтушенко, – пошел на прием к секретарю ЦК КПСС П. Н. Демичеву, просил его, чтобы не было уголовного процесса. Демичев, по его словам, лично тоже был против суда. Он сказал мне, что Брежнева поставили в известность об аресте постфактум и он принял решение спросить Федина – тогдашнего председателя Союза писателей, – решать ли этот вопрос уголовным судом либо товарищеским разбирательством внутри СП. Федин брезгливо замахал руками и сказал, что ниже достоинства Союза писателей заниматься подобной уголовщиной» (Е. Евтушенко. Волчий паспорт. С. 459–460).
В максимально гротескной форме этот разговор в своем памфлете «Без меня» передает Аркадий Белинков:
Поговорив о том о сем – о западногерманском реваншизме да израильском экстремизме, о маоизме и подлом ревизионизме, Первый секретарь ЦК КПСС спросил у Первого секретаря Правления СП, что он думает о том о сем, да о предстоящем процессе над паразитами, ползавшими девять лет по здоровому и чистому телу советской литературы.
Константин Александрович, еще в какой-то мере сумевший сохранить спокойствие при обсуждении вопроса об империализме и даже нашедший в себе физические и моральные силы, чтобы сдержаться при обсуждении срочных мероприятий по резкому подъему народного антисемитизма, услышав имя отщепенца и клеветника, бывшего члена СП СССР, в ярости выскочил из собственных штанов и, со скрежетом выплевывая зубные протезы девичьего нежно-розово-белого цвета, стал кричать осатанелые слова, все больше повторяя такие, как «дыба», «костер», «колесование», «четвертование», «уксусная кислота» и «акулы империализма». <…>
И ничего не смекнувший секретарь долго, настойчиво и убедительно доказывал уже все смекнувшему секретарю острейшую необходимость в эпоху империализма, как высшей стадии капитализма, конца колониализма и наступления ревизионизма, когда особенно нетерпима дискредитация в его лице советской литературы, в которой партией и народом ему поручен трудный, но почетный пост классика, как можно более скорой и как можно более строгой расправы над двумя подлыми антисоветчиками и отщепенцами. И доказал (А. Белинков, Н. Белинкова. С. 360–361).
В результате Секретариат ЦК КПСС одобрил предложение председателя КГБ В. Семичастного и Генерального прокурора СССР Р. Руденко о проведении открытого судебного процесса по делу Андрея Синявского и Юлия Даниэля.
6–7 января. На заседании президиума Союза кинематографистов СССР обсуждается фильм А. Алова и В. Наумова «Скверный анекдот».
В поддержку фильма высказываются С. Самсонов («На мой взгляд, в этой картине режиссеры достигли поразительной гармонии, перед нами целостное произведение, которое невозможно разъять. Это лучшая картина Алова и Наумова, потому что она выражает их поистине героическую позицию в вопросе о том, каким должно быть наше современное искусство…»), М. Швейцер («„Скверный анекдот“ – картина, которая своей художественной образностью, своей поэзией раздвигает горизонты нашего кинематографа и прокладывает для него новую дорогу. Это высокое искусство…»), А. Аникст («<…> После этой картины особенно вдохновляешься на борьбу со всем рабским и унизительным, что еще сохраняется в жизни. <…> Вот почему „Скверный анекдот“ – замечательно глубокий, очень нужный нашему времени фильм»), С. Герасимов («Я считаю, что сам факт появления такого фильма – факт глубоко прогрессивный в общем движении нашего отечественного кинематографа. И то, что Алов и Наумов взялись за это дело, честь им и хвала»), А. Турков («Когда-то А. Франс сказал, что самый главный урок истории состоит, к сожалению, в том, что никто не извлекает из нее урока. Давайте покончим с этой традицией и, вооруженные марксизмом, встанем на позиции широкой и смелой исторической правды, не закрывая глаза на мрачные моменты нашего прошлого, дабы не явились они в наше настоящее»), А. Белкин («Мне стыдно, что в 1966 году вновь звучат давние угрозы: кафкианец, достоевщик – короче, не наш человек»).
С резким осуждением «Скверного анекдота» выступают И. Пырьев («А я как раз являюсь противником, оппонентом этой картины. <…> Это было бы хорошо, но… но человека, пусть даже низкого, задавленного, оскорбленного, человека здесь нет. А есть конгломерат уродов, людей патологических, истеричных, уничтожающих одним фактом своего существования смысл картины – обличение низости, подлости, подхалимства»), А. Столпер («Фильм, на мой взгляд, страдает от одного главного режиссерского просчета – от чрезмерной сгущенности красок. На экране разворачивается какой-то свой экзальтированный мир, не имеющий к тебе, зрителю, никакого отношения и потому не вызывающий ни ассоциаций, ни желания примерить все происходящее на себя»), Е. Сурков («Я берусь утверждать, что в „Скверном анекдоте“ мы имеем дело с таким прочтением Достоевского, которое полностью противоречит идее рассказа. <…> Мы ищем в Достоевском Достоевского нам близкого и боремся с Достоевским, который для нас неприемлем, но который нравится кое-кому из тех, с кем в этом споре я не желаю иметь ничего общего…»).
В результате фильм был положен на полку и показан публике только в 1987 году.
10 января. Опубликовано постановление Совета министров СССР, предлагающее
не препятствовать зарегистрированным религиозным обществам проводить церковный колокольный звон в городах и селах, используя имеющиеся колокола; не препятствовать приобретению их, а также допустить призыв муэдзина с крыши или минарета мечети <…>.
12 января. Александр Твардовский записывает в дневнике, что конфискованные при обыске рукописи Александра Солженицына
уже в распоряжении мелентьевского отдела809 и розданы на прочтение „крупнейшим“ (среди них, конечно, в первую очередь – Чаковский, Кожевников, Марков, Воронков, но есть и Федин, и Симонов), предлагали и мне, но я все читал, браковал или одобрял с необходимыми требованиями и сам предложил вниманию отдела протокол редколлегии и др[угие] материалы по роману „В круге первом“.
– Но вы не знаете еще его пьесы на военном материале.
– Но он ни мне, ни редакции не предлагал ее, и я не считаю возможным знакомиться с ней через посредство органов.
– А как же мы?
– Вы – другое дело, вы контролируете деятельность органов, это ваш служебный долг. А мне – это все равно, что читать письмо, которое не мне предназначалось.
– Вот и Симонов говорит, что он и роман будет читать лишь с согласия Солж[еницы]на, а наше положение… и т. д.
Симонов третьего дня сказал мне, что он готов прочесть роман и так. Я одобрил, т. к. роман был в редакции, был прочитан членами [редколлегии] и был передан на рецензии Сацу, Лифшицу. Мог быть передан и Симонову810.
И тут же:
Ужасное вчерашнее признание Демента после его возвращения из горкома о его готовности, заявленной там инструктору, выступить в качестве общественного обвинителя на процессе Синявского. Правда, он оговорил эту готовность, согласие, нежеланием знакомиться с материалами следствия и «терцовскими» работами С[инявского], что, м[ожет] б[ыть], не позволит (дай бог!) воспользоваться суду его услугами, но то, что он дал согласие и обсуждал там другие возможные кандидатуры, – все это чудовищно. Нельзя отказать тем, кто решил, что грязь С[инявского] должен принять на себя «Н[овый] М[ир]», в сообразительности. А он хитрец и трус, хотя уже, казалось, и говорилось много и другими, что в последние годы, под воздействием разных факторов, в первую очередь – успехов «Н[ового] М[ира]», лестной причастности к этому «очагу», он решительно эволюционировал в добру