13 февраля. В «Известиях» репортаж Юлия Феофанова «Пора отвечать» о третьем дне судебных заседаний по делу Андрея Синявского и Юлия Даниэля.
14 февраля. Верховный суд РСФСР приговаривает Андрея Синявского к 7 годам, а Юлия Даниэля к 5 годам лишения свободы в исправительно-трудовой колонии строгого режима.
Я помню, – рассказывает Нина Воронель, дружившая тогда с Синявским и Даниэлем, – его вынесли очень поздно вечером, мы стояли толпой у подъезда суда; вернее, было две толпы: одна – друзей, другая – гэбэшников, обряженных в одинаковые зимние шапки, выданные им в их ведомстве по случаю мороза. А мороз был воистине трескучий! Какие-то женщины, услыхав приговор, стали плакать в голос: «Ужас! – рыдали они. – Пять и семь лет лагерей!» А я не могла поверить: Боже, какое счастье, их не расстреляли! (Н. Воронель. С. 143).
В адрес свидетеля защиты В. Д. Дувакина суд выносит «частное определение», призвав применить к подобным лицам «административные или профилактические меры». Решением ученого совета филологического факультета МГУ Дувакин был лишен права преподавания831. И только, – как пишет Людмила Сергеева, —
после многочисленных писем на имя ректора МГУ, а также ходатайств некоторых преподавателей и студентов филологического факультета в защиту В. Д. Дувакина, после личной просьбы академиков П. С. Александрова и А. Д. Колмогорова, ректор МГУ, известный математик Иван Георгиевич Петровский принял, как мы теперь понимаем, гениальное решение. Он не мог по уставу университета отменить решение ученого совета филологического факультета. И. Г. Петровский предложил В. Д. Дувакину место старшего научного сотрудника на межфакультетской кафедре научной информации при ректоре, фактической главой которой была замечательная Нора Александровна Нерсесова. Это именно она быстро шепнула Дувакину перед тем, как его пригласили в кабинет ректора: «Вам будут предлагать место на кафедре научной информации. Соглашайтесь! У нас вам будет хорошо». И Виктору Дмитриевичу там действительно было хорошо в этой небольшой комнате, где стоял громоздкий магнитофон с бобинами, – началась новая творческая жизнь В. Д. Дувакина (Л. Сергеева. С. 322).
В «Вечерней Москве» статья А. Набокова «Люди с «двойным дном». Как записывает в дневнике А. Твардовский,
день вынесения приговора 14.II, оказывается, день десятилетия XX съезда (это помечено в настольном календаре, но в газетах ни звука). Любит история, между прочим, подкидывать такие неловкие совпадения. Прошло 10 лет – и еще один период нашей жизни отбыл в прошлое, и нужно считать, что его как бы и не было (А. Твардовский. Новомирский дневник. 1961–1966. С. 428).
На десятилетие XX съезда откликнулся и Борис Слуцкий:
Десятилетие Двадцатого съезда,
ставшего личной моей судьбой,
праздную наедине с собой.
Все-таки был ты. Тебя провели.
Меж Девятнадцатым и Двадцать первым —
громом с неба, ударом по нервам,
восстановлением ленинских норм
и возвращеньем истории в книги,
съезд, возгласивший великие сдвиги!
Все-таки был ты. И я исходил
из твоих прений, докладов, решений
для своих личных побед и свершений.
Ныне, когда поняли все,
что из истории, словно из песни,
слово – не выкинь, хоть лопни и тресни,
я утверждаю: все же ты был,
в самом конце зимы, у истока,
в самом начале весеннего срока.
Все же ты был.
Л. И. Брежневу направлено т. наз. «Письмо 25-ти» о недопустимости «частичной или косвенной реабилитации И. В. Сталина и необходимости предать гласности факты совершенных им преступлений».
На Сталине, – говорится в письме, – лежит ответственность не только за гибель бесчисленных невинных людей, но и за нашу неподготовленность к войне, за отход от ленинских норм в партийной и государственной жизни.
Свои подписи под этим документом поставили академики АН СССР Лев Арцимович, Петр Капица, Михаил Леонтович, Иван Майский, Андрей Сахаров, Сергей Сказкин, Игорь Тамм, главный режиссер театра «Современник» Олег Ефремов, народные художники СССР Павел Корин, Семен Чуйков, художники Борис Неменский, Юрий Пименов, народная артистка СССР Майя Плисецкая, народные артисты СССР Андрей Попов, Михаил Ромм, Георгий Товстоногов, артист Иннокентий Смоктуновский, кинорежиссер Марлен Хуциев, писатели Валентин Катаев, Виктор Некрасов, Константин Паустовский, Эрнст Генри (С. Н. Ростовский)832, Борис Слуцкий, Владимир Тендряков, Корней Чуковский (Кинематограф оттепели. 1998. С. 49–52).
«Рассказ В. Корнилова о том, как он собирал подписи под письмом против восстановления культа личности Сталина. Составил письмо Эрнст Генри, подписали Чуковский, Паустовский, Слуцкий, Тендряков, В. Некрасов, Катаев. Отказались Симонов, Алигер, Евтушенко, Аксенов. Евтушенко принял Генри лежа», – еще 1 февраля записывает в дневник Раиса Орлова (Знамя. 2018. № 9. С. 161).
15 февраля. В «Литературной газете» статья Б. Крымова «Удел клеветников». В этом же номере письмо «Нет нравственного оправдания», где, в частности, сказано:
Терц клевещет не только на советского человека, – он клевещет на человеческую природу, на все человечество. Абрам Терц осмелился осуждать наше общество, наш народ, нашу мораль с позиций лицемерия и низости.
Под письмом – подписи коллег А. Синявского по филологическому факультету МГУ: декана А. Г. Соколова, профессоров С. М. Бонди, А. И. Метченко, В. В. Ивашевой, В. И. Кулешова, О. С. Ахмановой, В. П. Неустроева, Н. А. Глаголева, Н. С. Чемоданова, Н. М. Гайденкова, доцентов Е. П. Любаревой, Л. Г. Андреева, П. А. Николаева, П. Ф. Юшина, К. В. Горшковой, старшего преподавателя В. Н. Турбина833.
В университете, – 23 февраля заносит в дневник Раиса Орлова, – письмо против Синявского не подписали Якименко, Федоров, Поспелов. Дувакина за защиту прорабатывали, он не отказался. В ИМЛИ не подписали Тагер и Галя Белая834. В «Известия» кроме ЛК <Чуковской> и Володи <Корнилова> написали Лена Ржевская и Ирина Роднянская (Знамя. 2018. № 9. С. 162).
Откликом на приговор суда стала песня Владимира Высоцкого «Вот и кончился процесс…», где, в частности, сказано:
Если это, так сказать,
«Злобные пародии», —
Почему б не издавать
Их у нас на Родине?
И на том поставьте крест!
Ишь, умы колышутся!
В лагерях свободных мест
Поискать – отыщутся.
Л. И. Брежневу поступает письмо группы московских художников, обеспокоенных тем, что «модернистские тенденции в нашем искусстве, усиленно культивируемые из‐за рубежа, не находят должной принципиальной оценки со стороны Министерства культуры СССР». Особую тревогу авторов письма вызывает то, что экспозиция Третьяковской галереи постепенно заполняется «профессионально сомнительными и идейно невыразительными работами».
Среди 80 человек, подписавших это обращение, Лев Кербель, Александр Кибальников, Николай Жуков, Федор Решетников, Николай Ромадин и др.
16 февраля. В Институте Маркса—Энгельса—Ленина обсуждение книги историка Александра Некрича «1941, 22 июня».
Было, – 24 февраля пересказывает Л. Чуковская свидетельство Е. А. Гнедина, – человек 400. Нападал Деборин, т. е. пытался опровергнуть антисталинский материал. Ему отвечали бурно и дружно самые разные люди, в том числе и полковники (Л. Чуковская. Дневник – большое подспорье… С. 178–179).
Это обсуждение завершилось запрещением книги, частичным уничтожением ее экземпляров в библиотеках и исключением автора из КПСС.
Выразительно свидетельство Раисы Орловой, которая спустя полтора года в сентябре 1967‐го записала в дневник:
Сотрудники просто не стали его защищать. 22 года вместе. Конечно, есть такие соображения, как институт, сохранить партком, коллектив. Пропустили такой вопиющий прецедент. Все можно… Все с нами можно сделать.
Обратились к академику Сахарову. «Если бы он остался без работы, тогда можно было бы заступиться. А кто вступает (в партию), кого исключают, – это ваше дело». Сахаров – беспартийный (Р. Орлова // Знамя. 2018. № 9. С. 176).
В «Монд» заявление Элен Пельтье-Замойски, где сказано: Андрей Синявский и Юлий Даниэль
мои друзья. Понятно, что я от них не отрекусь. Я им помогала, это верно. Я принимаю полную и исключительную ответственность за эту помощь. Я всегда соблюдала полнейшую тайну в отношениях между моими французскими и русскими друзьями. Никого, кроме меня, нельзя обвинить (Цена метафоры. С. 493).
В «Юманите» статья Луи Арагона «По поводу одного процесса»:
Я не могу себе представить, чтобы коммунист отнесся с безразличием к приговору, вынесенному в Москве по делу Синявского—Даниэля. Это событие, тяжкое по своим последствиям, особенно – для Франции. <…>
В самом деле, есть основания опасаться, что могут подумать, будто подобного рода судебная процедура неотделима от самой сущности коммунизма, что приговор, вынесенный сегодня, есть прообраз того, чем станет правосудие в стране, уничтожившей эксплуатацию человека человеком. Наш долг заявить, что это не так и не будет так, по крайней мере во Франции, где ответственность лежит на нас. <…>
Каким бы ни был вес Коммунистической партии в нашей стране, коммунисты свидетельствуют о своей верности политической демократии – традиционным французским принципам, и, в частности, заявляют о том, что, насколько это будет зависеть от них, никакая судебная процедура в будущем не будет облечена полномочиями вести процессы о мнениях.