Л. Зотова – http://prozhito.org/notes?date=%221967–01–01%22&diaries=%5B564%5D).
14 ноября. Заведующий Отделом пропаганды ЦК КПСС В. Степаков докладывает М. А. Суслову о том, что по просьбе Роя Медведева ознакомился с его рукописью «Перед судом истории». Резюме: «Ознакомление с содержанием этих глав показывает, что автор создает политически вредный труд», а его
оценки и выводы <…> носят тенденциозный, субъективистский характер, находятся в противоречии с исторической правдой. <…>
Особенно опасным является то, что некоторые разделы данного исследования, размноженные в копиях, уже ходят по рукам, цитируются в различных аудиториях, в частности в Ленинграде. <…>
Считали бы необходимым поручить Московскому горкому КПСС заняться вопросами научной деятельности Р. А. Медведева, с тем, чтобы предотвратить распространение его ошибочного и вредного исследования, и вместе с тем рассмотреть вопрос о партийности автора (Реабилитация. Т. 2. С. 518–520).
18 ноября. Из дневника Семена Ласкина:
Встретил Ваську <Василия Аксенова>… Жаловался – ничего не печатают, не ставят. Есть две пьесы, которые не идут… (С. Ласкин // Знамя. 2017. № 5. С. 180)
22 ноября. Умер Павел Дмитриевич Корин (род. в 1892).
Председатель КГБ и Генеральный прокурор СССР докладывают в ЦК КПСС о завершении подготовки к судебному процессу над А. Гинзбургом, Ю. Галансковым, А. Добровольским и В. Лашковой:
Учитывая политический характер процесса, а также то, что вокруг Гинзбурга и его сообщников ведется антисоветская кампания в зарубежной прессе, имеется в виду процесс провести закрытым. По каналам КГБ и АПН дать выгодную нам информацию в зарубежную прессу. О результатах процесса опубликовать хроникальное сообщение в газете «Вечерняя Москва» (Крамола. С. 385).
23 ноября. В Театре на Таганке официальная премьера спектакля «Пугачев» по драматической поэме Сергея Есенина, тексты интермедий Николая Эрдмана, постановка Юрия Любимова.
«„Пугачев“ – гениальный спектакль. Высоцкий первым номером», – еще в ходе репетиций 20 октября записал в дневник Валерий Золотухин (В. Золотухин. Знаю только я. С. 42).
25 ноября. В Театре на Малой Бронной премьера спектакля «Три сестры» в постановке Анатолия Эфроса.
«Мне кажется, что такое прекрасное современное истолкование Чехова давно уже не появлялось в наших театрах», – 25 февраля 1968 года написал Эфросу Дмитрий Шостакович (А. Эфрос. Три сестры. Т. 2. С. 149).
Спектакль прошел 33 раза и – после его просмотра Е. А. Фурцевой 14 мая 1968 года – был снят с репертуара.
Ноябрь. В Московском театре имени Станиславского премьера спектакля «Однажды в двадцатом» по пьесе Наума Коржавина. Постановка Бориса Львова-Анохина, в главной роли Евгений Леонов.
И даже уже на исходе оттепели, – говорит Ирина Зорина-Карякина, – когда Коржавина перестали печатать, после того как он выступил в защите Синявского и Даниэля, пьеса шла, и Эммочка, радостный и торжественный, ездил на поклоны. Надо было видеть эти сцены: выходит Мандель, маленький, смешной, лысый, плохо различая, где рампа, где зал, а на другой стороне сцены – Леонов, тоже маленький, круглый, лысый, копия автора, с полным почтением к нему – повторяет его обаятельные нелепые жесты. Зал в восторге. Долго не смолкающие аплодисменты. Эммочка счастлив (И. Зорина-Карякина. Наш Эмка. С. 172).
Из дневника Алексея Кондратовича:
А в это время Фурцева, отвечая корреспондентам на вопрос: «Будет ли издан в Советском Союзе „Доктор Живаго“?», говорила: «Нет. Эта книга направлена против нашего народа и революции», а на вопрос: «Собираются ли в Советском Союзе показать картины русских художников, живущих за границей?» – последовало тоже: «Нет. У нас 13 тысяч художников. Каждый из них хотел бы устроить себе выставку, но у нас не хватает для этого помещений…»
Я рассказал об этом А. Т<вардовскому>, заметив, что любой художник, за исключением людей типа Владимира Серова, уступил бы помещение Шагалу, – и А. Т. засмеялся: «Конечно!» (А. Кондратович. Новомирский дневник. С. 125).
На Нобелевскую премию по предложению члена Шведской академии и впоследствии лауреата этой премии (1974) Эйвинда Юнсона был номинирован Константин Паустовский. Однако Нобелевский комитет отклонил его кандидатуру с формулировкой, которая стала известна только в 2017 году: «Комитет хотел бы подчеркнуть свой интерес к этому предложению по русскому писателю, однако по естественным причинам оно должно быть пока отложено в сторону». Вероятной причиной отказа стал анализ творчества Паустовского, выполненный литературным критиком Эриком Местертоном. Его резюме гласило:
В современной русской литературе Паустовский, бесспорно, занимает выдающееся место. Но он не является большим писателем, насколько я понимаю… Паустовский – писатель с большими заслугами, но также и с большими недостатками. Я не нахожу, что его заслуги могут перевесить недостатки настолько, чтобы можно было мотивировать присуждение ему Нобелевской премии (https://tass.ru/kultura/4855460).
В итоге премию 1967 года получил гватемальский писатель и дипломат Мигель Анхель Астуриас.
В Ленгорсуде процесс над четырьмя руководителями Всероссийского социал-христианского союза освобождения народа.
3 декабря Игорь Огурцов приговорен к 15 годам лишения свободы, Михаил Садо – к 13 годам, Евгений Вагин – к 10 годам, Борис Аверичкин – к 8 годам.
Ноябрь 1967 года – январь 1968 года. В ленинградском кафе «Ровесник» проходит конкурс вокально-музыкальных групп, явившийся первым поп-фестивалем в СССР.
Осень. Владимир Войнович заключает с редакцией «Нового мира» договор на публикацию романа «Жизнь и необычайные приключения солдата Ивана Чонкина». И, – цитируем воспоминания Войновича, —
закончив первую часть, я дал прочесть написанное Асе Берзер, а потом Игорю Сацу. Тот хотел было показать рукопись Твардовскому, потом забоялся и собрался нести ее Кондратовичу. Я его остановил, понимая, что худшего адреса нет. Сказал, что сам отнесу Твардовскому. А. Т. встретил меня хмуро, но просьбе не удивился и не счел ее слишком наглой. Наоборот, сказал, что показать рукопись старшему товарищу можно без всякой субординации.
Через несколько дней его секретарша Софья Ханановна позвонила и сказала, что А. Т. готов меня принять. <…>
– Мой юный друх, – не глядя мне в глаза, начал Твардовский и дальше мог бы не продолжать. <…>
Он стоял, опершись на крышку стола, глаза отводил, но говорил раздельно и жестко:
– Я прочел ваше это… то, что вы мне дали. Ну, что можно сказать? Это написано плохо, неумно и неостроумно…
И пошел крошить. Что за жизнь изображена в повести? Солдат неумен, баба у него дура, председатель – алкоголик и…
– И, кроме того, что это за фамилия – Чонкин? Сколько уж было таких фамилий в литературе! Бровкин, Травкин, – он улыбнулся, – Теркин. Нет, мы это печатать не будем.
Я уже не робел перед ним и возразил:
– Вы это печатать не будете, но в оценке «Чонкина» ошибаетесь.
Он, похоже, засомневался.
– Ну, не знаю… Может быть (В. Войнович. С. 473).
В самиздате распространяется книга Анатолия Марченко «Мои показания».
Станислав Куняев читает на литературных вечерах стихотворение «Карл XII», написанное им во время туристической поездки в Швецию:
А все-таки нация чтит короля —
безумца, распутника, авантюриста,
за то, что во имя бесцельного риска
он вышел к Полтаве, тщеславьем горя.
За то, что он жизнь понимал, как игру,
за то, что он уровень жизни понизил,
за то, что он уровень славы повысил,
как равный, бросая перчатку Петру.
А все-таки нация чтит короля
за то, что оставил страну разоренной,
за то, что, рискуя фамильной короной,
привел гренадеров в чужие поля.
За то, что цвет нации он положил,
за то, что был в Швеции первою шпагой,
за то, что, весь мир изумляя отвагой,
погиб легкомысленно, так же, как жил.
За то, что для родины он ничего
не сделал, а может быть, и не старался.
За то, что на родине после него
два века никто на войну не собрался.
И уровень славы упал до нуля,
и уровень жизни взлетел до предела…
Разумные люди. У каждого – дело.
И все-таки нация чтит короля!
Декабрь
1 декабря. Запись в дневнике Лидии Чуковской:
Писала письмо к Алигер. <…>921
Два дня назад Саша отвез и вручил это письмо Маргарите Иосифовне. Другие экземпляры готовы, но я решила ждать еще дня 3, никому не показывая, чтобы дать ей возможность как-то поступить: позвонить мне, написать или еще что-нибудь через кого-нибудь. Пока – ни звука.
Этого своего письма я боюсь. Оно гораздо страшнее, чем Шолохову, потому что гораздо более по существу. Мне не хочется, чтобы оно широко распространялось, чтоб оно попало за границу. Быть ошельмованной на весь мир – этого Алигер не заслужила. Она, конечно, казенная душа, но не злодейка, не Книпович, не Кедрина. Это – размежевание внутри «либерального лагеря». Оно нужно – но может быть не столь звонко (Л. Чуковская. Дневник – большое подспорье… С. 208).
Отвечая на письмо секретариата правления СП СССР от 25 ноября, Александр Солженицын вновь повторяет вопросы, которые он 22 сентября уже задавал на заседании секретариата, посвященном обсуждению его «Письма съезду» и «Ракового корпуса»:
1) Намеревается ли Секретариат защитить меня от непрерывной трёхлетней (мягко было бы назвать её «недружественной») клеветы у меня на родине?