тенденции.
<…> Неужели главный редактор журнала А. Макаров не замечает, в каком запущенном состоянии находится этот отдел? (с. 1, 3).
20 июля – 20 августа. В залах Академии художеств Выставка произведений молодых художников Советского Союза к VI Всемирному фестивалю молодежи и студентов. В ней участвовали 624 художника, экспонировано 1165 произведений живописи, произведений монументально-декоративного, театрально-декорационного и декоративно-прикладного искусства, скульптуры, графики, плаката. Среди участников – Эрик Булатов, Илья Глазунов, Дмитрий Жилинский, Гелий Коржев, Владимир Лемпорт, Павел Никонов, Оскар Рабин, Таир Салахов, Вадим Сидур, Николай (Руфин) Силис.
23 июля. Из дневника Нины Лашиной:
Через пять дней в Москве начнется международный фестиваль молодежи. Уже приезжают делегации многих стран. Вокзалы украшены флагами, эмблемами фестиваля.
Москву убрали так, что сами москвичи ходят и себе не верят. Столько понастроили новых заборов, огородив ими непривлекательные места. И все эти заборы покрасили в зеленый цвет. Старые заборы восстановили и тоже покрасили. Штакетники установили везде, где только можно. За штакетниками насажали цветов. Покрасили столько домов, ворот, дверей и оконных рам, сколько успели за 2–3 месяца. Заасфальтировали мостовые, убрали кучи строительного и всякого другого мусора, десятки лет валявшегося по всяким углам, дворам и свалкам. Всё вокруг подмели, даже асфальт помыли. Расставили новые урны даже там, где их никогда и не было. Можно подумать, что мы и всегда так жили и живем. Вот и хорошо! (Н. Лашина. С. 344).
24 июля. Серией бесед и совещаний Отдел культуры ЦК начинает работу по созданию нового Государственного гимна СССР. К ней привлечены 60 композиторов (в том числе Д. Шостакович, А. Хачатурян, Ю. Шапорин, Т. Хренников, Р. Щедрин, А. Бабаджанян) и 37 поэтов (в том числе А. Твардовский, А. Сурков, М. Исаковский, Е. Долматовский, Г. Регистан, С. Кирсанов, Л. Ошанин, В. Солоухин).
5 сентября 1958 года, заслушав отчет «О состоянии работы по созданию Государственного гимна СССР», секретариат ЦК КПСС принимает в этой связи специальное постановление. Тексты, прошедшие предварительное одобрение, начинают под рубрикой «Из новых песен о Родине» печататься в «Правде», в «Известиях», в ряде республиканских газет, исполняются по радио и выпускаются на граммофонных пластинках.
13 апреля 1959 года 11 вариантов гимна были прослушаны и обсуждены на совместном секретариате Союза композиторов и Союза писателей СССР (см.: А. Богданова. Музыка и власть. С. 228–234).
26 июля
Сейчас вечер, – пишет А. И. Пантелееву в Ленинград Л. К. Чуковская. – На улице – пробная, предфестивальная иллюминация. Летят по фасаду телеграфа электрические белые голуби. Трещит аппарат: киносъемка. Гуськом, один за другим, идут сквозь толпу автобусы. Из окон – машущие руки. Мальчишки подпрыгивают и пожимают руки на бегу, один повис, ухватившись за окно. Толпа все растет. Разглядеть лица я не могу, но крики – Мир! – на разных языках слышу. Сейчас едут немцы (Л. Пантелеев – Л. Чуковская. С. 107).
28 июля – 11 августа. В Москве VI Всемирный фестиваль молодежи и студентов. На него приехали 34 тысячи юношей и девушек из 131 страны мира.
В программе фестиваля – Международная выставка изобразительного и прикладного искусства в Центральном парке культуры и отдыха имени М. Горького, Выставка произведений молодых художников Советского Союза, джазовый конкурс274, встречи молодежных делегаций разных конфессий с советскими верующими и многое другое.
В выставке участвовали 223 советских художника, представивших 375 произведений. Был издан иллюстрированный каталог.
Дело было серьезное. В трех павильонах, сооруженных в московском Парке культуры им. Горького, размещалось искусство молодых художников из тридцати шести стран мира, – говорит Игорь Голомшток, работавший на этой выставке экскурсоводом. – И чего тут только не было: сюрреализм, экспрессионизм, формализм, абстракционизм… Надо было давать отпор… противостоять… объяснять агрессивность… империалистический характер всех этих направлений в искусстве. <…> Тогда и возникло ходячее выражение – «искусствоведы в штатском») (И. Голомшток. С. 77–78).
Второй русский авангард как движение, – констатирует Михаил Гробман, – родился в 1957 году в Москве.
Организующим толчком явилась международная выставка на фестивале молодежи и студентов в августе-сентябре 1957 года. Не столь качественная сама по себе, она тем не менее в известной степени отражала почти все художественные тенденции, существовавшие в тот период на Западе.
Машина времени в мгновение перенесла многих московских (и не только московских) художников на современное поле искусства (М. Гробман // Зеркало. 2007. № 29).
На ней, – вспоминает о выставке Владимир Немухин, – и увидели мы, что это такое – изобразительное искусство второй половины XX века.
Это был настоящий шок, но шок целительный, после которого мы окончательно прозрели.
Я до сих пор хорошо помню, как возвращался домой после этой выставки: раздавленный, потрясенный. Ехал вместе с Лидией Мастерковой. <…> Буквально на следующий день Мастеркова делает абстрактную композицию. А затем и я написал свою первую абстракцию – пейзажный мотив «Голубой день» <…>
Мы обратились к абстрактному искусству, поскольку видели в нем абсолютную форму отказа от художественной рутины. Абстрактный экспрессионизм, который доминировал тогда в мировом искусстве, органически привился на новой русской почве, вошел в нашу плоть и кровь. Он разбудил наше подсознание, позволил раскрепоститься, дал толчок формальному эксперименту. Это был еще и выбор «новой веры» (М. Уральский. С. 135).
И еще из воспоминаний В. Немухина:
1957 год, Парк культуры – ошеломляющая выставка, совершенно новое видение пространства, молодежная часть фестиваля просто всех окрыляла. <…> Там работали Плавинский, Кандауров, Зверев275, поражавший всех своей эмоциональностью,– толпы народа вокруг себя собрал, и американцы млели от его экспрессивности и спрашивали: «Что ж ты не у нас, а гниешь в этом государстве?» (цит. по: Ю. Рябцев. С. 88).
Эта выставка не только принесла первое официальное признание многим молодым советским художникам, но и способствовала их консолидации.
Когда я вернулся в Москву в 1957 году, – свидетельствует Эрнст Неизвестный, – там происходила первая международная конкурс-выставка искусства. Жюри было международное, и я получил все три медали. От золотой мне пришлось отказаться в пользу своего друга скульптора Фивейского, потому что меня вызвал к себе министр культуры Михайлов и сказал, что неприлично, чтобы все три медали собирал один человек, и что он мне обещает всяческую поддержку, если я откажусь от золотой. Я снял с конкурса свою работу «Земля». Впоследствии эта гранитная скульптура была подарена Косыгиным финскому президенту Кекконену, и у меня сохранилось письмо от Кекконена, где он меня благодарит за этот подарок. Две остальных медали я получил: серебряную – за бюст «Мулатка» и бронзовую – за женский торс, обе скульптуры также в черном шведском граните. Это как-то исправило мое положение на некоторое время276 (Э. Неизвестный. С. 70).
Движение… какое-то движение, – говорит Оскар Рабин, – началось после фестиваля. На фестивале я получил диплом четвертой степени – сделал монотипию: натюрморт, букетик, который неожиданно всем понравился, и мне дали диплом. И вот тогда я посмелее себя стал чувствовать, тогда и начались эти воскресенья у нас в бараке, в Лианозово. Прийти мог именно что любой, просто с улицы – потому что заранее договариваться не получалось – телефонов нет, да и не каждый до нас доберется, только кому действительно интересно (цит. по: В. Орлов. Александр Гинзбург. С. 49).
30 июля. В ЦК КПСС новая встреча Александра Твардовского с Н. С. Хрущевым и Д. А. Поликарповым.
На этот раз, – записал А. Твардовский в дневнике, – часа два с половиной. Все шло хорошо, я напомнил, о чем была речь тогда, ввернул насчет райзо, – тут он встрепенулся.
– А знаете, какое было сопротивление (упразднению райзо). – И пошла «реплика», развернувшаяся главным образом на тему антипартийной группировки. Видимо, миновать ее ему было невозможно, а я, кажется, еще не задел ее. Говорил о незнании жизни, отрыве от жизни этих людей. <…>
– Молотов – честный коммунист, но еще Сталин называл его обычно так: жопа – медный лоб.
– Каганович – честный коммунист, я его знаю 40 лет. Теперь он поехал на работу в Свердловск(?)277, забрал брата с собой. Очень боится, что мы его посадим, а никто его сажать не собирается.
– Про Маленкова этого (о честности) не скажу. Это – глиста. Он умеет нравиться, культурен, обходителен, к месту может и пошутить и всё. Он втерся в доверие к Сталину. С Берией так дружили, что, как говорится в народе, срать вместе ходили. Ленинградское дело – это дело рук столько же Маленкова, сколько Берии. – Берия – авантюрист, Маленков – карьерист. <…>
– У группировки не было никакой программы, предложений. (На чем они сошлись? На обиде, на уязвленном самолюбии, что не они на первых ролях. Вспоминаю, с каким презрением Молотов говорил о Маленкове: политическая беспринципность, теоретическая беззаботность).
Всё шло хорошо, вдруг Поликарпов взвился:
– Давай уточним: ты считаешь, что нет группировок и центров, а «Литературная Москва»? Это случайно, что там печатается статья Крона, уподобляющая политику партии в области искусства политике кнута и пряника? Случайно, что печатается некролог о Щеглове, написавшем в своей жизни две статейки, а в этом некрологе ревизуется решение ЦК о «Н