Зал аплодирует.
Сергей Антонов: Пять мудрецов, которые заседают в Шведской Академии словесности <…> уже не первый раз присуждают Нобелевские премии за литературу людям, которые на это имеют не очень много права. Для того чтобы вести эту недостойную игру, этим пяти мудрецам из Шведской Академии словесности приходится каждый год выискивать в разных концах земного шара подходящие фигуры, – я бы сказал, с одной стороны, популярные и, с другой стороны, фигуры, которые были бы марионетками, петрушками для того, чтобы вести такую низкую политиканскую работу. <…>
И очень жалко, что в 1958 году такой фигурой, такой петрушкой для того, чтобы вести грязную, антисоветскую работу, – была выбрана фигура человека, который существовал в нашей советской писательской организации.
<…> И вот мне кажется, что то решение, которое мы приняли об исключении Пастернака из Союза писателей, – его приняли слишком поздно, как мне кажется. Можно было бы принять это решение год тому назад. Надо дополнить это решение – решением о том, чтобы Пастернак не был не только членом Союза писателей, но не был бы и советским гражданином (Горизонт. 1988. № 9. С. 57, 58).
Зал аплодирует.
Борис Слуцкий: Поэт обязан добиваться признания у своего народа, а не у его врагов. Поэт должен искать славы на родной земле, а не у заморского дяди.
<…> Все, что делаем мы, писатели самых различных направлений, – прямо и откровенно направлено на торжество идей коммунизма во всем мире. Лауреат Нобелевской премии этого года почти официально именуется лауреатом Нобелевской премии против коммунизма. Стыдно носить такое звание человеку, выросшему на нашей земле (Стенограмма общемосковского собрания писателей. С. 169).
Зал аплодирует362.
Галина Николаева: История Пастернака – это история предательства.
<…> Мы читаем роман о докторе Живаго и можем с твердостью сказать, что это такой плевок в наш народ, в то большое дело, которое делается у нас, которого трудно было ожидать даже от Пастернака.
Но все же и у меня, когда писали об этом романе, о том, что ему присуждена Нобелевская премия и т. д., всё же теплилась еще какая-то надежда, что, может быть, человек придет сюда и скажет: я не хочу этой презренной премии, признаю, товарищи, что я попался в лапы реакции, – такая надежда у меня была. Но вместо этого мы получили трусливое письмо и эту телеграмму, которая ничего не меняет, – о том, что он вынужден отказаться от премии под напором общественности (а не под напором своего собственного внутреннего понимания того, что произошло!).
Этот человек ни разу не пришел ни на одно наше собрание, на которых мы взволнованно говорили о нем. Все это вместе взятое заставляет нас быть единодушными – то есть не только исключить его из Союза, но просить правительство сделать так, чтобы этот человек не носил высокого звания советского гражданина (Там же. С. 169–170).
Владимир Солоухин: Сейчас идет разговор – поскольку он является внутренним эмигрантом, то не следует ли ему стать на самом деле эмигрантом? В связи с этим мне вспомнилась такая аналогия. Когда наша партия критиковала ревизионистскую политику Югославии, то были разговоры – а вдруг она окончательно шатнется и уйдет в тот лагерь. И мудрый Мао Цзе-дун в устном выступлении сказал, что этого никогда не будет потому, что американцам нужно, чтобы она была в нашем лагере.
И вот Пастернак, когда станет настоящим эмигрантом, – он там не будет нужен. И нам он не нужен, и о нем скоро забудут. Когда какая-нибудь американская миллионерша попадет в автомобильную катастрофу, то будут о ней шуметь, а Пастернака совершенно забудут. Вот тут и будет для него настоящая казнь. Он там ничего не сможет рассказать интересного, и через месяц его выбросят как съеденное яйцо, как выжатый лимон. И тогда это будет настоящая казнь за предательство, которое он совершил363 (Горизонт. 1988. № 9. С. 60–61).
Сергей Баруздин: Есть хорошая русская пословица: «Собачьего нрава не изменишь». Мне кажется, что самое правильное – убраться Пастернаку из нашей страны поскорее (Стенограмма общемосковского собрания писателей. С. 171).
Зал аплодирует.
Леонид Мартынов: Товарищи, я вижу, что у нас, здесь присутствующих, не расходятся мнения в оценке поведения Пастернака. Все мы хотели помочь Пастернаку выбраться из этой так называемой башни из слоновой кости, но он сам не захотел из этой башни на свежий воздух настоящей действительности, а захотел в клоаку. <…>
Так пусть Пастернак останется со злопыхателями, которые льстят ему премией, а передовое человечество есть и будет с нами364 (Горизонт. 1988. № 9. С. 61–62).
Зал аплодирует.
Борис Полевой: Горячая война, которая отшумела, знала своих предателей. Был такой генерал Власов, который вместе со своими приближенными людьми перешел в стан наших врагов, воевал против нас и как предатель закончил свою отвратительную жизнь. Холодная война тоже знает своих предателей, и Пастернак, по существу, на мой взгляд, это литературный Власов, это человек, который, живя с нами, питаясь нашим советским хлебом, получая на жизнь в наших советских издательствах, пользуясь всеми благами советского гражданина, изменил нам, перешел в тот лагерь и воюет в том лагере. Генерала Власова советский суд расстрелял (С места: «Повесил!»), и весь народ одобрил это дело, потому что, как тут правильно говорилось, – худую траву из поля вон. Я думаю, что изменника в холодной войне тоже должна постигнуть соответствующая и самая большая из всех возможных кар. Мы должны от имени советской общественности сказать ему: «Вон из нашей страны, господин Пастернак. Мы не хотим дышать с вами одним воздухом» (Стенограмма общемосковского собрания писателей. С. 172).
Зал аплодирует.
Прекращая прения, С. С. Смирнов сообщил, что о своем желании выступить заявили также Евгений Долматовский, Сергей Васильев, Михаил Луконин, Галина Серебрякова, Павел Богданов, Павел Арский, Павел Лукницкий, Семен Сорин, Вера Инбер, Нина Амегова, Владимир Дудинцев, Раиса Азарх, Давид Кугультинов (от имени слушателей Высших литературных курсов).
В единогласно принятой резолюции365, которую зачитал Николай Лесючевский, сказано:
Что делать Пастернаку в пределах Советской страны? Кому он нужен, чьи мысли он выражает? Не следует ли этому внутреннему эмигранту стать эмигрантом действительным?
Пусть незавидная судьба эмигранта-космополита, предавшего интересы Родины, будет ему уделом!
Собрание обращается к правительству с просьбой о лишении предателя Б. Пастернака советского гражданства (Литературная газета, 1 ноября. С. 3).
В ялтинской «Курортной газете» сообщение о том, что 30 октября редакцию посетили В. Б. Шкловский, И. Л. Сельвинский, заведующий отделом художественной литературы в издательстве «Советская Россия» Б. А. Дьяков и заместитель главного редактора журнала «Москва» Б. С. Евгеньев, приехавшие в Дом творчества имени А. П. Чехова. «Состоялась дружеская беседа с журналистами и ялтинскими писателями, присутствовавшими на встрече». Гости рассказали о своей работе и о своих планах.
Выступившие литераторы присоединились ко всей советской писательской общественности и разделили ее гневное возмущение предательским поведением Б. Пастернака, опубликовавшего в буржуазных странах свое художественно убогое, злобное, исполненное ненависти к социализму антисоветское произведение «Доктор Живаго».
– Пастернак всегда одним глазом смотрел на Запад, – сказал И. Л. Сельвинский, – был далек от коллектива советских писателей и совершил подлое предательство.
<…>
– Пастернак выслушивал критику своего «Доктора Живаго», говорил, что она «похожа на правду», и тут же отвергал ее, – сказал В. Б. Шкловский. – Книга его не только антисоветская, она выдает также полную неосведомленность автора в существе советской жизни, в том, куда идет развитие нашего государства. Отрыв от писательского коллектива, от советского народа привел Пастернака в лагерь оголтелой империалистической реакции, на подачки которой он польстился366 (31 октября. С. 4).
Ноябрь
1 ноября. В «Литературной газете» целая полоса «Гнев о возмущение. Советские люди осуждают действия Б. Пастернака» (с. 3) сверстана из откликов на награждение Бориса Пастернака Нобелевской премией367.
Среди выражающих «гнев и презрение» – старший машинист экскаватора Филипп Васильцов из Сталинграда:
Нет, я не читал Пастернака. Но знаю: в литературе без лягушек лучше.
Ему вторит нефтяник Расим Касимов из Баку:
Меня как рядового советского читателя глубоко возмутило политическое и моральное падение Б. Пастернака. Его поведение несовместимо с высоким званием советского писателя и гражданина. Таким, как он, нет и не может быть места среди советских литераторов!
Всецело поддерживают решение об исключении Б. Пастернака из Союза писателей и студенты Литературного института А. Стрыгин, В. Герасимов, Н. Некрасов, Д. Блынский, В. Фирсов, Н. Сергованцев, В. Титаренко и другие (всего 130 подписей)368.
Свой голос к этому хору прибавляет и Николай Рыленков в заметке «Вызов всем честным людям», где сказано:
Своим романом Пастернак оскорбил великий народ, народ, совершивший величайшую революцию, сумевший ценой невероятных усилий, лишений и жертв отстоять свои завоевания и выйти на широкую дорогу невиданного доселе переустройства всей своей жизни на основах разума и справедливости; народ, бессмертным подвигам которого дивятся даже враги.