рела бы такого влиятельного положения, что Бисмарку в конце концов пришлось потерпеть полное банкротство во внутренней политике. Внимание рейхстага направилось бы на другие более плодотворные вопросы, чем подавление религиозной свободы очень значительной части германского народа, и соответственно образовалась бы другая группировка партий, при которой можно было бы управлять страной без тех искусственных и насильственных приемов, к которым вынужден был постоянно прибегать Бисмарк в течение своего почти двадцатилетнего управления делами объединенной Германии. Собственно, он уже очень скоро после войны перестал быть конституционным министром, потому что не располагал сколько-нибудь устойчивым большинством в рейхстаге. Его политика возбуждала против себя полное неудовольствие народных представителей, и он сам чувствовал, как шатко в этом смысле его положение. Но он находил поддержку в престарелом императоре Вильгельме. Зная, что император очень дорожит им как преданным защитником прав и могущества прусского королевского дома, он, в моменты решительного столкновения с рейхстагом, неизменно прибегал к одной уловке, то есть предлагал отставку, на что император ему отвечал категорическим “никогда”. Этой уловкой он в то же время возбуждал патриотическое чувство тех немцев, которые верят, что Германия обязана своим объединением главным образом Бисмарку. Но все это не спасло его от капитуляции перед партией центра. Культурная борьба началась тотчас после войны, а в 1887 году Бисмарк вынужден был отменить институт священников, назначаемых государством, упразднить суд для церковных дел, предоставить полную свободу в отправлении треб и богослужения, допустить дисциплинарные взыскания, налагаемые духовенством на прихожан, восстановить право епископов учреждать богословские учебные заведения, восстановить права монашеских орденов и других конгрегации, разрешить монахиням руководить женским образованием в средних и низших учебных заведениях, возобновить дипломатические сношения с куриею, – словом, Бисмарк вынужден был признать все меры, принятые им во время культурной борьбы, несостоятельными, отречься от них и вернуться к положению, существовавшему до 1870 года. Гордое изречение Бисмарка не оправдалось, и перед выходом своим в отставку он смиренно “пошел в Каноссу”. Но в таком случае к чему было затевать всю эту борьбу, столь опасную для объединенной Германии и лишившую самого Бисмарка возможности управлять страной при более нормальных и плодотворных условиях?
С не меньшей страстностью он повел борьбу и против социалистов. Тотчас после создания Германской империи число социалистов-избирателей простиралось до 25 тысяч; шесть лет спустя их насчитывалось уже около 50 тысяч. Этот факт не мог не обратить на себя внимание правительства, тем более, что вскоре состоялись два покушения на жизнь императора Вильгельма. Покушения эти были приведены в связь с возрастанием числа социалистов, и Бисмарк таким образом был поставлен в необходимость заняться этим жгучим вопросом, совершенно забыв о нем со времени своих продолжительных бесед с Лассалем. Тут он вдруг вспомнил об этих беседах, вспомнил, что существует на свете какой-то социальный вопрос, что правительство должно что-нибудь предпринять, чтобы предотвратить столь быстрый рост социальной партии. Как же он принимается за дело? Прежде всего он со свойственной ему решительностью составляет драконовский репрессивный закон, затрагивающий интересы всех партий, потому что закон этот в сильной степени стесняет право публичного обсуждения политических вопросов вообще. Рейхстаг отказывает в одобрении законопроекта подавляющим большинством – 251 голос против 57. Только после вторичного покушения на жизнь императора Вильгельма новый рейхстаг одобряет закон, но со значительными ограничениями и притом только на короткий срок. Однако сам Бисмарк чувствовал, что одними репрессивными мерами социального вопроса решить нельзя. И вот он начинает действовать в двух направлениях, чтобы одолеть социалистов. С одной стороны, он, как сказано, вспоминает свои беседы с Лассалем и провозглашает, что правительство обязано позаботиться о судьбе рабочих; с другой стороны, он принимает уже на собственную руку целый ряд экономических мероприятий, которые, по его мнению, должны обеспечить благосостояние народных масс. Результатом деятельности Бисмарка в первом направлении являются законы о страховании рабочих на случай увечий и неспособности к труду; а во втором направлении – пресловутая хлебная пошлина и усиленный протекционизм. Мысль об обеспечении судьбы рабочих на случай неспособности к труду очень симпатична, хотя и трудно осуществима в размерах, действительно обеспечивающих рабочих, потому что их достаток очень незначителен, и, следовательно, они сами не располагают средствами, необходимыми для широкого осуществления этого плана. Тут требуется содействие со стороны государства, а финансы большинства государств, ввиду бесконечных вооружений, не так блестящи, чтобы уделить значительные суммы на эту благую цель. Сгоряча Бисмарк заговорил о том, что не мешало бы ассигновать 100 миллионов, но когда его законопроекты о страховании рабочих получили уже осязательную форму, оказалось, что он предоставляет рабочим самим позаботиться о себе с некоторым только участием правительства и предпринимателей. Гора, в сущности, родила мышь: пособия и пенсии, выдаваемые на основании, придуманном Бисмарком, так ничтожны, что они мало обеспечивают рабочего. Надо надеяться, что социальное законодательство получит со временем более широкое развитие, и можно порадоваться, что мысли Лассаля постепенно на практике осуществляются; но само собою разумеется, что в том виде, в каком их осуществлял Бисмарк, они приостановить дальнейшего быстрого роста партии социалистов не могли, тем более, что вся остальная экономическая политика Бисмарка подрывала благосостояние рабочих. Действительно, даже самые горячие сторонники Бисмарка признают, что его экономическая политика представляет собою странное смешение самых противоречивых и непоследовательных мероприятий.
Он сам неоднократно называл свою политику реальной, то есть основанной преимущественно на фактах, а не на теоретических взглядах или убеждениях. Факты же заключались в следующем. Германская империя, возникшая путем кровопролитных войн и нарушения жизненных интересов других государств, постоянно должна была быть готова к новым войнам на случай, если ее могущественные соседи пожелают со своей стороны начать воинственную политику. Поэтому последней приходилось деятельно заботиться о вооружениях, а беспрерывные вооружения требовали громадных денежных средств. Таким образом, Бисмарк был поставлен в необходимость постоянно приискивать новые источники доходов, пополнять имперское казначейство, истощаемое военным ведомством. Отсюда бесконечные его пререкания с рейхстагом, принимавшие иногда такие же широкие размеры, как в пресловутое время конфликта шестидесятых годов. Нельзя отрицать, что в приискании новых источников доходов Бисмарк проявил некоторую изобретательность, но эта изобретательность шла у него рука об руку с большой неразборчивостью и полным непониманием последствий тех или иных финансовых мероприятий. Он отвергал политическую экономию и создавал собственные экономические теории чрезвычайно сомнительного достоинства или даже прямо несостоятельные. Отрешившись от политической экономии, он заменил ее лично вынесенным опытом, опытом крупного землевладельца северо-восточной Германии. Это, разумеется, означало замену выводов, основанных на всемирном опыте и широких данных, выводами, почерпнутыми из сравнительно недостаточных наблюдений. Но к этому примешивался еще третий элемент. Бисмарк очень часто пользовался теми или другими экономическими мероприятиями для того, чтобы наносить удары своим политическим противникам. Таким образом, происходило смешение экономических мероприятий с политическими. И вот эту амальгаму он и называл реальной экономической политикой, признавая ее единственно спасительной в отличие от осмеянной им “манчестерской” политической экономии. В результате получилось следующее. Для удовлетворения потребностей казначейства, истощаемого военным ведомством, он постоянно возвышал матрикулярные взносы отдельных германских государств, изобретал бесконечные налоги, подрывавшие благосостояние народной массы, добивался казенных монополий (табачной, винной); как практический сельский хозяин, он придумал хлебные пошлины для ограждения интересов сельского хозяйства; для ограждения интересов рабочих он устанавливал высокие таможенные пошлины, но в то же время пользовался ими и для нанесения ударов своим политическим противникам; ту же окраску приобретали в его руках и хлебные пошлины. Он до того увлекся своею ролью спасителя отечества в экономическом отношении, что даже взял в свои руки управление министерством торговли. Каковы же были последствия всех этих мероприятий имперского канцлера? В области чисто финансовой он вскоре истощил податную способность населения: дальнейшее повышение матрикулярных взносов оказывалось невозможным, все, что могло быть обложено, было обложено, а производительность налогов сокращалась вследствие уменьшения благосостояния народной массы; табачная и винная монополии были решительно отвергнуты рейхстагом; хлебные пошлины подорвали благосостояние рабочего люда, вызвав вздорожание хлебных продуктов вопреки странной теории Бисмарка, что хлебные пошлины уплачиваются иностранным производителем, а не германским потребителем; усиленные таможенные пошлины, естественно, вызвали отпор со стороны других государств, в свою очередь обложивших германские фабрикаты высокими пошлинами, и в результате получилось сокращение германского отпуска, то есть застой в германской промышленности; наконец все это, вместе взятое, отразилось, конечно, весьма невыгодно на судьбе рабочего люда, и число социалистов не только не уменьшалось, а продолжало возрастать с неимоверной быстротой. Мы видели уже, что после создания Германской империи число социалистов-избирателей простиралось до 25 тысяч, а на выборах 8 февраля 1890 года их было уже полтора миллиона, то есть оказалось, что социалисты составляют уже седьмую часть всего германского населения. Таков результат репрессивных и экономических мероприятий, придуманных Бисмарком в его энергической борьбе с социалистами: он капитулировал следовательно не только перед клерикалами, но и перед социалистами, и если применить к нему логику фактов, единственную, которую он сам признавал верной, то над его политикой приходится произнести беспощадный приговор.