Сведения о жизни Бисмарка после отставки, преимущественно во Фридрихсру, а временами и в Варцине, до недавнего времени, за исключением нескольких «фактов», были противоречивыми. Преобладал штамп «старец из Саксонского леса». К «фактам» относились работа в течение первых двух лет над объемистым отчетом, написанным блестящим языком, и над воспоминаниями, которые включали в себя размышления над фундаментальными проблемами политики (с посвящением «Сыновьям и внукам для понимания прошедшего и как урок на будущее»). В 1892 году они были завершены с помощью давнего и близкого друга Лотара Бухера. Два первых тома, охватывающие период до 1890 года, были опубликованы вскоре после его смерти под названием «Мысли и воспоминания». Третий том, в котором автор сводит счеты с Вильгельмом II, должен был выйти после смерти императора, однако был опубликован вскоре после конца монархии в Германии, в 1921 году. Получили известность публицистические выступления Бисмарка в «Гамбургер нахрихтен» и в ряде других изданий как своего рода выражение завуалированного личного мнения по политическим вопросам, в которых он резко критиковал деятельность своего преемника фон Каприви и его политику заключения торговых договоров, направленную на создание условий наибольшего благоприятствования для промышленности и ориентированную на экономическое объединение «Центральная Европа» под эгидой Германии, а также политику «Нового курса», колеблющуюся между Англией и Россией. В одном из выступлений экс-канцлера в 1896 году прозвучало и крайне сомнительное с правовой и политической точки зрения разоблачение фон Каприви, который в 1890 году не возобновил договор перестрахования с Россией, хоть и намекал на это в течение нескольких лет.
Кроме того, общеизвестными фактами являются предоставление Бисмарку национал-либералами мандата депутата рейхстага в 1891 году (которым он, впрочем, никогда не воспользовался), внешнее примирение с Вильгельмом II в 1894 году, отклонение поздравительного адреса рейхстага по случаю его 80-летия в 1895 году и, наконец, приемы бесчисленных делегаций поклонников Бисмарка во Фридрихсру. Слова благодарности, произносившиеся Бисмарком в таком случае, были исполнены то оптимизма, то глубочайшего пессимизма. Сегодня он в беседе со студентами высказывал надежду на то, что и в 1950 году они будут произносить здравицы в честь императора и империи, а назавтра (как, например, в 1893 году) с сомнением заявлял:
«Может статься, Германии суждено Богом еще раз прийти в упадок и затем снова подняться на вершину славы, на новой республиканской основе, но нас это уже не касается».
Смерть жены Иоганны, скончавшейся 17 ноября 1894 года в Варцине, глубоко потрясла Бисмарка и до предела усилила чувство одиночества. Начиная с 1898 года, его физическое состояние быстро ухудшалось из месяца в месяц. Смерть Бисмарка 30 июля 1898 года, которой предшествовал период мучительной бессонницы, была, по выражению его сына Герберта, «тихой и мирной». Герберт отказался перевезти тело отца в Берлинский собор для торжественного погребения, которое планировал Вильгельм II. Траурная церемония, в которой принимал участие император, «серьезный, с морщинами на лбу, придававшими лицу жесткое выражение, и крепко сжатым ртом», состоялась 1 августа 1898 года во Фридрихсру и была обставлена весьма просто. Бисмарк был погребен в мавзолее во Фридрихсру. В газете «Рейхсанцайгер» император, еще год назад называвший Бисмарка «приспешником» своего деда, именовал покойного «мастером искусства управлять государством» и торжественно обещал «то, что Он, великий канцлер, создал при императоре Вильгельме Великом, хранить и приумножать, а если понадобится, защищать любой ценой».
Лишь недавно, когда закончилось изучение многочисленных источников, хранившихся в семейном архиве во Фридрихсру, появилась возможность описать всю полноту трагедии одиночества Бисмарка в последние восемь лет его жизни. «Реальность» этих лет, проведенных во Фридрихсру, изображает Бисмарка «неспокойным, мучимым ненавистью и тревогой, сварливым, неизбежно пребывающим в когтях политических страстей, которые убили в нем интерес ко всему остальному, и при этом не имеющим никакой надежды на возвращение, сосланным в место, которое он любил, но в отсутствие служебных обязанностей лишенное прежней прелести, окруженным людьми, которые — за исключением сыновей — едва ли могли дать ему что-либо, кроме симпатии и почитания. Одиночество стало уделом его последних лет, несмотря на кипучую деятельность, не прекращавшуюся во Фридрихсру» (М. Ханк). Наряду с одиночеством, эти годы были отмечены тревогой за судьбу «своей» империи, страхом перед политическими и социальными катастрофами, лишавшим его сна («Через двадцать лет после смерти Фридриха Великого была Йена; через двадцать лет после моей кончины снова настанет крах, если и впредь будут править таким образом»). Однако в последние годы жизни Бисмарком, кроме всего прочего, двигали такие мощные импульсы, как одержимость властью и жажда мести.
Он был выключен из всякой официальной деятельности и не получал никакой официальной информации, однако представители «Нового курса» чрезвычайно опасались Бисмарка как истинного «лидера оппозиции», ведь все отдельно взятые шаги официальной политики всегда совершались с оглядкой на возможную критическую реакцию экс-канцлера. Его незримое присутствие во многом определяло атмосферу взаимоотношений между «Берлином» и «Фридрихсру». Впрочем, упорно повторявшиеся попытки Бисмарка повлиять позитивным образом на политические события современности, находясь во Фридрихсру, потерпели полный провал. Парадокс состоял в том, что в эти годы он до такой степени превратился в национальный миф, в «железного канцлера», в «германского богатыря» и «Роланда», в «памятник самому себе», что проявилось в том числе и в создании бесчисленных монументов и колонн, и прежде всего величественного памятника работы Гуго Ледерера в Гамбурге (1901–1906 гг.). Ставшие уже историческими деяния канцлера, как продемонстрировавшие свою правильность, так и оказавшиеся спорными, находили столь высокое признание и вызывали такое уважение, что его как «воспитателя современности» просто «не слушали», его предостережения не принимались к сведению. Этот элемент трагизма, характерный для последних лет жизни Бисмарка, накладывает отпечаток на всю его деятельность в целом и на его — чередующееся с размышлениями о национально-исторических переломах — толкование дальнейшего хода истории созданной им великой державы — Германской империи.
Роль Бисмарка в истории Германии
«Немецкий вопрос», с тех пор как в ходе столкновения немцев с революцией и с «Grand Empire».[37] Наполеона он превратился из литературно-духовной в политическую и социальную проблему, всегда представлял собой вопрос европейского масштаба. С тех пор в сильно сокращенном виде «немецкий вопрос» означает следующее: как привести стремление немцев — по своему расположению в центре Европы и своему потенциалу занимающих особое место — к единству и свободе, к объединению в национальном государстве, таком, какое крупные западноевропейские нации имели уже со времен средневековья, в соответствие с безопасностью всей Европы, а также с простирающимися до самого центра Европы властными амбициями великих европейских держав (в том числе обеих великих немецких держав, Австрии и Пруссии), с их заинтересованностью в состоянии «равновесия», которое предоставляет максимально возможную свободу действий. До сих пор — это еще раз подтвердила структура Германского союза, созданного Венским конгрессом в 1815 году, — такое состояние покоилось в основном на уравновешивающей функции центра Европы, который представлял собой свободное государственное образование союзного типа, включающее в себя суверенных немецких князей и вольные города, и служил «буфером» между великими державами.
Ход и итоги революции 1848 года продемонстрировали едва ли преодолимые внутригерманские территориальные и социальные трудности при решении «немецкого вопроса» посредством образования национального государства с первой попытки и революционным путем. Кроме того, события в 1848 г, способствовали тому, что в ходе дебатов в немецком Национальном собрании обнаружился гигантский размах притязаний пребывающего in statu nascendi[38] национального немецкого государства, которые в окончательном виде представляли собой — как всегда, имеющее разрозненный вид, основывающееся на понятиях «мелконемецкий», «великогерманский» или «центральноевропейский» — объединение всей Центральной Европы в широком смысле слова, от Северного и Балтийского морей до Адриатики (и частью фактически, частью потенциально до Черного моря). Подобное объединение в такой степени бросает вызов всей остальной Европе (как великим державам, так и мелким соседям национального немецкого государства), что эта попытка при наличии такой международной перспективы была неизбежно обречена на провал.
Стремление к экономическому объединению как можно более обширной части Центральной Европы, которое родилось еще в домартовский период и имело место в ходе революции и после ее завершения, в условиях, когда две великие немецкие державы соперничали между собой, а средние и мелкие немецкие государства настаивали на своем суверенитете, было в политическом отношении насильственно остановлено «на полпути». Начиная с 1834 года, экономическое единство было реализовано на «мелконемецком» уровне в рамках Германского таможенного союза, существовавшего под эгидой Пруссии. В 50-е годы в качестве конкуренции планировалось создание широкомасштабного таможенного союза, соответствовавшего интересам Австрии. Само по себе это стремление, даже в экономически мощном сочетании с «углем и сталью», не могло привести к политическому решению «немецкого вопроса». К этому прибавилась сильная позиция ведущей державы консервативного лагеря, России, которая распространяла свое влияние и на Центральную Европу и сопротивлялась любым переменам в этом регионе. Это в полной мере показал итог «союзной» политики Пруссии, ориентированной на «мелконемецкое» решение посредством договоров, вскоре после революции, в 1850 году (Ольмюц). До тех пор пока сохранялась такая расстановка сил в центральноевропейском и общеевропейском масштабе, решение «немецкого вопроса» было исключено.