ие процессы в морях и т. д…. Второй огромной проблемой… является изучение сезонных и многолетних колебаний гидрологических элементов в арктических морях… Мы не имеем судов, на которых можно было бы работать (с. 187–189)… О значении, которые имеют метеорология и аэрология, на этом совещании говорить не приходится… Справляемся ли мы с возложенными на нас задачами в настоящее время? Нет, в настоящее время не справляемся. Нужно сказать, что и количество сотрудников у нас для этого недостаточно… Те, которые работают, работают, я бы сказал, не только по-стахановски» (с. 190–191). Материалы наблюдений полярных станций оседают в пределах территориальных подразделений — Рудольф Лазаревич обратил внимание, что часть наблюдений полярных станций не попадает в ВАИ своевременно, застревая в подразделениях ГУ СМП в Якутске и Владивостоке на годы.
Председательствующий Янсон (руководитель Морского управления ГУ СМП) возмутился: «Нельзя сказать, чтобы по количеству у вас было немного народа. У вас 240 или больше человек в институте. Это — не малое количество. Если бы это были действительно научные сотрудники, хорошие работники, какие бы горы можно было с ними сдвинуть!.. Относительно дисциплины — у вас дело слабо поставлено. Лодырей много, если сказать по-русски» (с. 191). Как часто руководители (особенно не слишком компетентные) пытаются в научной сфере исправить недостаток интеллекта дисциплинарными мерами!
На этом фоне проблемы отдела оленеводства или издательства занимали лишь незначительное место и т. д.: «Несколько слов о промысловом и охотничьем деле: в этом отношении ничего радостного сказать не могу» (с. 192); «Чем занимается наш промыслово-биологический отдел? Во-первых, хозяйственным освоением озер Большеземельской тундры… освоением Обско-Гыданской губы… Нужно от экспедиционных способов работы, весьма неудовлетворительных, кратковременных, перейти к организации зональных станций при теруправлениях с сетью опорных пунктов» (с. 193) и т. д.
Одновременно выявились серьезные противоречия даже у крупных специалистов. Так, коллега Самойловича Урванцев, начав свое выступление констатацией очевидного: «Основной задачей Арктического института является подведение научной базы под задачи промышленного освоения Арктики» (с. 201), затем нанес удар непосредственно по Рудольфу Лазаревичу, видимо, рассчитывая направить ассигнования в желательном направлении: «Работа по изучению Новой Земли носила явно гипертрофированный характер по отношению к остальным работам в Арктике. Это объясняется тем, что на Новой Земле начал работу Институт по изучению Севера, создались кадры, которые сидели только на одной Новой Земле и только тут видели Арктику» (с. 203).
Под занавес среди уставших чиновников раздался вопль души члена-корреспондента Академии наук Визе, забывшего, среди кого он находится: «Я коснусь вопроса об изучении наших арктических морей… У нас нет ни одного арктического судна… За 7 лет институту удалось организовать только одну самостоятельную научную экспедицию на ледоколе «Седов» в 1934 году… В течение 7 лет моей работы в Арктике (в составе ВАИ. — В. К.) я участвовал в экспедициях только на «попутных» судах. Все наши гидрологи, которые в настоящее время культивируются в Арктическом институте, базировались именно на этой «попутнической» работе… Дайте нам суда, чтобы мы могли работать и изучать наши моря планомерно и систематически так, как этого требуют интересы освоения Арктики» (с. 208–209). Смысл выступления Визе — успехи достигнуты вопреки отсутствию специальных научных судов… Отпор со стороны управленцев не замедлил последовать, причем оппоненты Визе не стеснялись передергивать и смещать акценты, подменяя порой тему протеста Визе, — это достаточно очевидно…
Шмидт не мог также пройти мимо заявки Визе, по сути, однако, признав его правоту: «…Не обязательно иметь суда, как требовал профессор Визе. Я очень огорчен выступлением Владимира Юльевича Визе. Даже с точки зрения узких интересов науки и то его выступление неверно. Если бы мы решали задачи гидрологии только на судах Арктического института, на судах, приданных для этой цели, то мы не имели бы, Владимир Юльевич, сквозного рейса «Сибирякова» не имели бы Северного морского пути, а болтались бы до сих пор у берегов Новой Земли» (с. 218).
Но главное внимание он уделил проблеме Арктического института, практически лично самому Рудольфу Лазаревичу: «Последним мы обсуждали вопрос о науке, и недаром наука включена в план нашего совещания. Я в своем докладе подчеркнул, что одним из условий нашего успеха в Арктике является то, что мы базировались на солидной, серьезной научной основе — иначе Арктику завоевать нельзя. Но теперь уровень нашей научной работы нас уже не удовлетворяет, и поэтому он и подвергся здесь на совещании суровой критике.
…Если даже допустить, что средний уровень накопленных научных материалов и самих работников достаточно высок, то все же реальная эффективность этой научной работы оказалась довольно низкой потому, что не концентрировали исследования на том, что важнее всего, потому что не было общего плана…
…Это требует выбора решения задач. Я очень рад, что Рудольф Лазаревич мог сегодня доложить, что планы геологической съемки, геодезической съемки, морской съемки уже заканчиваются. Хотелось бы их скорее увидеть, услышать и утвердить в нашей системе, а может быть, и доложить Совнаркому, чтобы высший орган их утвердил. В пределах этого плана мы выделим те объекты, на которых должны сосредоточить свои усилия» (с. 216).
И далее: «Одно из несчастий Арктического института — это то, что оперативного руководства не было. Руководство там авторитетное, давало полезные советы, но оно не было оперативным; поскольку экспедиция уехала, никто ею не интересовался. Например, представляет научный сотрудник более или менее грамотную записку о том, что он надеется изучать… Вместо того чтобы внимательно просмотреть план, подсчитать, реален ли он, мы имеем немало случаев санкционирования подобных документов. Хуже всего, что никто не интересуется, как же выполняется намеченный план» (с. 217–218).
Строго говоря, Шмидт правильно оценил значение оперативного руководства в условиях Арктики, но не смог предвидеть, как эта проблема спустя всего полтора года обернется против него! В любом случае он оценил главное — в полярной науке наметился кризис, причем в первую очередь организационного характера, присущий всей системы ГУ СМП (и не только!). Но как показало ближайшее будущее, вместо решения обозначившихся проблем принялся за решение новых, оставив подчищать «хвосты» своим подчиненным…
Что касается обеспечения ВАИ запросов практики, то оно проходило по двум направлениям.
Первое — транспортное — во многом зависело от качества прогнозов. Но, несмотря на жалобы Визе, ВАИ в то время обеспечивал своими ледовыми прогнозами мореплавание по трассе СМП и полярную авиацию достаточно удовлетворительно. Что касается погодного прогноза, то с созданием сети полярных станций чуть ли не главным препятствием на пути его совершенствования становился слишком короткий ряд наблюдений. Особых претензий именно к прогнозному направлению Шмидт так и не высказал.
Второе — ресурсное направление, вызвавшее его критику, требовало совсем иного подхода. Даже проведенные исследования нередко давали отрицательный результат, который традиционно не любят «в верхах». Например, ко времени проведения совещания выяснилась малая оленеемкость ягельных пастбищ Новой Земли и в связи с этим отпали надежды на широкое развитие оленеводства на этом архипелаге. В то же время поиск полезных ископаемых в большинстве случаев требует десятилетий — так было с добычей золота на Северной Земле или полиметаллов на Новой Земле, не говоря уже о перспективах добычи углеводородов на Баренцевоморском шельфе.
Поэтому давление, которому Шмидт подверг Самойловича по последнему вопросу, в наше время, с нашим историческим опытом, не выглядит обоснованным… как, впрочем, и «покаянная» позиция Рудольфа Лазаревича, видимо, связанная с отсутствием единства среди геологов ВАИ. Выступление Урванцева вполне конкретно объясняется стремлением получить ассигнования, ранее расходовавшиеся на Новой Земле, для изучения Таймыра, Нордвика и Хатанги, которые, как мы теперь знаем, тоже не дали быстрой отдачи, в отличие от Норильска. Проведение геологических исследований (основой которых являются геологические съемки) задерживалось также отсутствием необходимой топографической основы: накануне Великой Отечественной войны карта покрывала всего 13 % нашей арктической суши (18 % всей территории страны) (Гаккель, 1945).
Реакция на прозвучавшие со стороны ученых критические замечания в адрес ВАИ не задержалась. Геологический отдел в 1936 году закончил три крупных монографии по геологической изученности Советской Арктики (руководитель И. П. Атласов), представлявшие обзор выполненных ранее работ с приложением списка литературных источников. На новой основе была составлена геологическая карта Советской Арктики (руководитель М. М. Ермолаев при редакторе С. В. Обручеве). В тот год «в поле» работало 11 экспедиций, причем в Чаунской губе были обнаружены новые проявления олова, как и пьезокварцев на Полярном Урале, сульфидов на Чукотке. На Новой Земле заканчивал свои работы A.A. Петренко, на Пай-Хое работали H.A. Кулик и A.B. Хабаков, на Нижней Тунгуске — В. П. Тебеньков, на Пясине — H.H. Мутафи, в Центральной Чукотке — H.A. Меньшиков. Большие сдвиги произошли в камеральной обработке.
Картографический отдел (много работавший одновременно с геологами-съемщиками «в поле») закончил также составление 10 листов в масштабе 1: 1 000 000 на Чукотку и Аено-Хатангский район, продолжая работу над картой Арктики в масштабе 1:1 000 000.
Гидрологи работали как на море, так и на реках. Только экспедиция К. Н. Гомоюнова в Карском море на э/с «Нерпа» в акватории между Диксоном и Новой Землей выполнила 106 гидрологических станций. Продолжались работы по съемке течений в проливе Югорский Шар. Большое внимание уделялось рекам Пясине, Хатанге, Анабаре, Индигирке, Яне и Колыме. Производство одновременной съемки задерживалось отсутствием судов. По этой причине работа Второй высокоширотной экспедиции на «Садко» была выполнена лишь частично: судна использовали также на ледовой проводке, а потом исправляли полученные в ее процессе повреждения.