Короче говоря, перед началом неизбежной новой войны с мелкими княжествами на закате, а может быть и с Литвой, нужно добиться того, чтобы у нас за спиной было надежное место, откуда можно будет привести караваны или где мы сможем укрыться в случае, если что-то пойдет не по плану. В древних книгах, которые я читал в монастыре, такое место называлось базой. Вот как раз этой самой базой для нас и должны стать Пять Княжеств.
Так или иначе, раздав всем указания, и проверив их исполнение, я занял одну из свободных комнат в княжьем тереме, перекусил снедью, которую мне притащила прислуга, выпил две кружки пива и завалился спать. Спал плохо и беспокойно, но не потому что мне снились сцены боя, которые я пережил, а потому что несколько раз просыпался из-за мыслей о том, что я забыл что-то сделать. Каждый раз успокаивал себя, что сделано все верно, а бояре, в случае чего, раздадут недостающие указы, но все равно беспокоился.
Перед самым рассветом проснулся и заснуть больше не смог. Пролежал какое-то время в постели, то смотря в потолок, то на то, как отблески рассвета окрашивают стены в золотистый цвет, а потом плюнул и встал.
Звать прислугу мне не захотелось, поэтому я сам спустился на кухню, взял кусок испеченного вчера хлеба, мед, яблоки и квас, после чего отправился в трапезную. Прислуга, конечно, уже начинала готовить, вставали они рано, но пока будет готова еда, пройдет еще достаточно много времени. А так я перекушу немного.
Гербы наместника, висевшие в главном зале, уже успели снять, а на их места повесили цвета рода Орловских. Не знаю для чего, но они хранились здесь же, в тереме, в одной из кладовых. Честно говоря, я был почти полностью уверен, что их давно сожгли или отправили на производство бумаги. Но нет, этого не произошло, знамена сохранились и теперь висели на положенном им месте.
Находиться в приятном полумраке, да еще и под своими родовыми знаками было уютно. Но то, что я теперь великий князь Пяти Княжеств как-то не умещалось в голове. Только недавно просто князем стал, а уже надо же, великий князь. Странно это все.
Хлеб оказался еще мягким, мед – сладким, яблоки сочными, а квас в самую меру кисловатым. Это мне понравилось еще больше, поэтому какое-то время я сосредоточенно жевал, запивая еду. В главном зале было тепло, его грели печи кухни, даже жарковато, но я предусмотрительно не стал надевать доспеха, оставшись в одной рубахе, да портках. Правда и рубаха та была не простая: из дорогой зеленой ткани, и тоже прошита золотыми нитками, да еще и с узорами. И, что немаловажно, она как раз-таки была не из трофеев. Эту рубаху мне подарил один из городских старшин в Брянске.
И вот ведь стоила эта рубаха гораздо дороже, чем та, которую мне дарила мать. Но я, не задумываясь, променял бы целый воз этих богатых рубах на ту, зеленого сукна. Однако увы, она была разорвана когтями волкулака, да еще и окровавлена порядком, поэтому ее пришлось выбросить.
Дверь главного зала открылась и в нее прошел боярин Лука. Он тоже был в одной рубахе, но не такой богатой, как у меня. Голова его вокруг чуба снова была гладко выбрита, а ведь до этого он зарасти успел. Но надо же, нашел время, чтобы побриться, а ведь заботами завален не меньше, чем я. Он ведь мой ближний боярин теперь, и мои дела – его дела.
– Чего не спишь? – спросил у меня Лука Филиппович.
– Не спится, – ответил я, откусил еще кусок яблока, прожевал и добавил. – Всякая ерунда снится. Кажется, будто забыли что-то. Но ведь по идее ничего забыть не могли?
– Да вроде бы все в порядке, – Лука Филиппович провел по бритой голове ладонью, будто проверял, достаточно ли тщательно она выбрита. – Ты уж тоже отдыхать должен, хоть иногда. Никитка, вон, двоих служанок к себе в комнату уволок, теперь дрыхнет, счастливый.
У него в голосе была слышна гордость за сына. Ну да, он ведь очень похожим на него вырос, тут уж ничего не скажешь. Наверняка и сам боярин в молодости служанок к себе в комнату таскал. Ну или на сеновал, смотря уж как у них в поместье было принято.
– Взял бы, да и сам расслабился что ли? – предложил он. – Я тебя с бабой не видел с тех пор, как мы из воронежских земель уехали, а было это два года назад почти. И даже в Молдавии, Владуц ведь хотел под тебя одну из своих дочерей подложить, а ты отказался.
– Владуц хотел, чтобы я на его дочери женился, – ответил я. – И чтобы я Молдавское княжество к своим рукам прибрал. А точнее к его рукам, потому как править без советов понимающего местных тестя я бы не смог. А насчет баб… Сам ведь знаешь, христианин я. Вот закончится война, съезжу в Васильевское село, заберу в Орел Машку и будем днями напролет наследников делать.
– Ага, конечно, – боярин Лука улыбнулся в усы. – Дадут тебе на крестьянке жениться. Да и про то, что ты наследников днями напролет делать будешь, это ты хорошо придумал. Дел у тебя будет невпроворот, вчерашний день отдыхом покажется. А отдыхать сможешь только в походах, когда в осаде сидишь. Да и то не до того будет. Короче говоря, не завидую я тебе, сам бы я князем быть не захотел бы.
– Я уже сам жалею, что на это дело согласился, – улыбнулся я ему в ответ. – Но делать нечего, раз других людей, готовых взять в свои руки Пять Княжеств, нет, то придется мне. Вернее, один-то был, но он сейчас в темнице сидит.
– Когда его допрашивать пойдем? – спросил Лука Филиппович. – Он ведь там скучает наверняка. Повеселим его немного, ну и сами душу отведем, конечно.
– Думаешь, его пытать придется?
– Да, даже если и не придется, то будем. Нам ведь документ нужен. Бумага, в которой он признался, что отца твоего отравить задумал, и что с боярами в сговор вступил. И вот эту бумагу можно будет уже и городским старшинам показать, и сельским. Вкупе с тем, что тебя смоленский наместник признал, это очень важным будет. Только что ты дальше с Иваном делать собираешься?
– Я ведь говорил уже. Сожжем его на главной площади, как предателя и отравителя. Пусть все видят. А пепел развеем, чтобы места погребения не осталось. Так что будет он проклят и забыт, никто на его могилу не придет. Меня другое больше волнует, что с его женой делать. Дети-то ладно, от них он нас сам, почитай, избавил, а вот женушка… Убивать мне ее не хочется, все-таки женщина, тем более, что пожилая уже.
– Куда уж пожилая, она со мной одного возраста.
– Не обижайся, боярин Лука, – ответил я ему. – Так что с ней делать-то? И вопрос ведь не только ее самой касается. Что со всеми вдовами и сиротами, которых мы наплодим делать. И если с сиротами еще хоть как-то понятно, то насчет вдов… Много ведь боярских семей есть, которые не на нашей стороне. И даже если мужья полягут, они ведь могут детей своих в ненависти ко мне воспитать. А чем это закончится, сам понимаешь.
– Понимаю, – кивнул Лука Филиппович.
– Может быть, мне ее из страны изгнать? – спросил я. – Дать ей денег и сопровождение до Киева какого-нибудь. И пусть уже там живет, где хочет. Кто, кстати говоря, у нее родственники, они не на нашей стороне случайно?
– Не на нашей, – покачал головой боярин Лука. – Там древний род, но из них только она в живых и осталась. Потому что брата ее младшего, ты вчера на стене убил.
– Так, значит, этот боярин, которого я убил, шурином наместника был? – спросил я.
– Точно, – кивнул Лука Филиппович. – Так что она вчера не только обоих сыновей лишилась, но и брата. Последнего из боярского рода их, детей у него самого не было, две жены родами умерли, и отчаялся мужик, да не стал в третий раз кого-то себе брать. Жаль его, конечно, человек он неплохой был, но все равно враг.
Ну, так даже лучше, чуть меньше вдов и сирот я наплодил. Но никуда от этого все равно не деться. Да и запали мне в душу слова наместника о том, кто на самом деле злодей. Жили ведь они спокойно, селян своих не тиранили, да и жилось более-менее вольно. Уж я-то об этом знаю, я ведь сам из числа тех самых селян, хоть и не пахал землю никогда. А пришел я, начал войну, а в такое время достается всем: и правым и виноватым.
– Понимаю, – я криво усмехнулся, откусил очередной кусок яблока прожевал его и добавил. – Но хотелось бы, чтобы все хорошие люди на нашей стороне были. Оно, так, знаешь, удобнее, когда врагов твоих плохими считают. Как с белгородским наместником, например, который погромы устраивает, наемников засылает, чтобы они его заимодателей убили, да и вообще…
– Да, только не бывает так никогда, – ответил Лука Филиппович. – Потому что люди разные все, и на нашей стороне плохих хватает, и на их стороне хороших людей. Так что ничего с этим не поделаешь. Вот тот же брат Леонид, он ведь, как и ты по христианским законам живет. А сына наместника зарезал, даже глазом не моргнул.
– Это ты так думаешь, – покачал я головой. – Он теперь молиться будет за упокой души того паренька. Ну и наказание священник на него тоже наложит. Как и на меня накладывали за всех тех, кого я убил. Пусть оно и в бою было.
– Может и так, – боярин Лука не стал спорить.
– Слушай, – проговорил я. – А вот то, что наместник про отца моего говорил. Насчет того, что он войной одержим был и без нее жизни своей не видел, а остальным от этих войн только проблемы и разорение были… Это правда вообще? Ты ведь отца знал, служил ему.
– Не так уж близко я его и знал, Олег, – ответил я. – Что на уме было у князя Кирилла, так это тебе никто не скажет. Даже Денис, хоть они и друзьями были. Но одно могу сказать, умный это человек был. Расчетливый, в какой-то мере, может быть, даже жестокий. Но другой ведь не смог бы соседние княжества подчинить, да так, что и бояре, и селяне, и даже те из дружинных, что в боях выжили, его своим князем признали. Другой человек не смог бы наши земли от татар отстоять, отыскав союзников везде, где только можно.
– Но он ведь много воевал? – спросил я. – И за разбойниками сам ведь гонялся, даже за мелкими шайками. Я ведь так на свет и появился, они с разбойниками бились, отец с лошади упал и его в Васильевское село привезли, где мать моя его на ноги поставила. И дрался, говорят, всегда в первых рядах… Неужели он без войны жизни своей не видел?