– Поехали уже, что встали? – проворчал старик, который, как оказалось, уже успел оторваться от нас на добрых два десятка шагов, пока мы стояли, уставившись на открывшееся зрелище.
Мы переправились через речку прямо по льду и скоро оказались на дороге, ведущей прямо к воротам крепости. Никто нас не остановил, да и зачем, если вход все равно был закрыт?
– Кто таков? – послышался с надвратной башни, тоже украшенной крестом, только поменьше, голос.
– Игнат, – ответил старик, задирая голову, чтобы его лицо можно было разглядеть сверху.
На какое-то время наступила тишина, а потом ворота распахнулись, а в проходе показалось двое воинов в полном доспехе, только почему-то все металлические части были тщательно зачернены. У одного из них на поясе висел топор, а у другого – тяжелая булава.
Старик соскочил с коня, сделал несколько шагов вперед, стащил с головы меховую шапку, которую носил вместо шлема и трижды поклонился, по очереди дотронувшись тремя сложенными пальцами правой руки до лба, живота, правого, а потом и левого плеча. Мы тоже спешились, но повторять за ним не стали: то, что Игнат является поклонником мертвого бога для меня тайной не было, но сам я об этой вере ничего не знал.
Кроме разве того, что храмы у них гораздо красивее, чем посвящённые Красному Тельцу.
Навстречу нам вышел седобородый старик в длинной черной одежде с большим крестом на шее. Игнат засуетился, у меня появилось ощущение, что он чувствует себя неловко, будто его тут не ждали. Но с другой стороны, в таком случае ему точно не открыли бы ворота.
– Благословите, отче, – обратился к старику Игнат, сложив перед собой руки ладонями вверх, и когда тот очертил перед ним крест, поцеловал протянутую длань, а потом показал в мою сторону. – Я привел сына князя Кирилла, отец Никодим.
Старик посмотрел на меня, и я, сам не зная почему, тоже стащил с головы шлем, оставшись в одном стеганом подшлемнике. Внимательный взгляд серых, выцветших от старости глаз, казалось, прожигал меня насквозь, и от него нельзя было укрыться, будто он видел все помыслы, даже самые тайные, все намерения, все мечты и надежды.
И я почувствовал мудрость и силу подвластные этому человеку.
– Я знал твоего отца, отрок, и он не раз бывал в нашей обители, – проговорил он, и голос его звучал спокойно и ровно без малейших следов старческого надрыва. – И пусть он и был заблуждающимся язычником, пусть так и не принял истиной веры, но христианские добродетели не были ему чужды. Как, чувствую я, не чужды они и тебе.
Он посмотрел на моих друзей, на пару мгновений задержав взгляд на лице каждого из них, после чего покачал головой и сказал:
– Добро пожаловать в обитель.
Развернулся и двинулся обратно в сторону храма.
***
Как мне объяснили позже, место это называлось монастырем, а его жители – монахами. Однако, монахами были только те, что жили в самой крепости и носили черные одежды, а вот жители деревни оказались самыми обычными селянами. Только вот дань они платили не наместникам, а монастырю.
Груз, купленный на деньги, которые чуть раньше забрал у меня Игнат, передали отцу Феофану, которого еще называли «отцом-келарем». Как я понял, это слово означало ответственного за имущество. Ему же мы передали и большую часть имевшейся у нас еды, включая заготовленную еще в Васильевом селе солонину. Лошадей тоже забрали на монастырскую конюшню, пообещав обихаживать их, как положено.
А вот остальное имущество сказали перенести на выделенное нам подворье, размерами лишь немного уступающее тому, которое у меня было в Васильевском, да и уют внутри какой-никакой имелся. Изба разве что была не протоплена, но нас никто и не ждал, так что в этом не было ничего удивительного.
Игнат ушел куда-то по своим делам, а мы с парнями в три пары рук принялись приводить дом в порядок. Сначала натаскали поленьев из указанного местными селянами места, и пока Пашка рубил их, мы выметали из избы сор и пыль, а потом раскладывали привезенное с собой имущество, которого оказалось неожиданно много.
Потом Ромка остался топить печь, а я, решив, что после трех дней в седле, и ночевок в лесу, да на сеновале, не лишним будет и в баньке искупаться, отправился за водой. Воду здесь брали в колодце прямо посреди села, поэтому я, прихватив примеченные в сенцах ведра, отправился к нему.
Людей там не оказалось, и ждать своей очереди мне не пришлось. Я спустил ведро вниз, убедился, что оно наполнилось и принялся вертеть ворот. Колодец, кстати, был хороший, глубокий, даже вода на поверхности не замерзала, как это бывало дома.
– Бог в помощь, – сказал мне непонятно откуда появившийся старик с двумя ведрами, который поставил их на землю и тут же уселся на стоявшую рядом скамью.
– Спасибо, – ответил я, пожав плечами и продолжил крутить ворот.
Что там у поклонников мертвого бога отвечать принято, я не знал, но почему бы не поблагодарить, если от души говорят?
– Ты из тех парней, что с Игнатом приехали что ли? – глядя на меня с хитрым прищуром, спросил дед.
– Один из них, да, – отрицать очевидное смысла не было. Вытащив ведро, я вылил его в свое и снова спустил емкость вниз. – Меня Олегом зовут, отец.
– Отцом меня не называй, для Божьих людей это слово побереги, – ответил старик, но все же представился. – Дедом Степаном меня кличут. А вы издалека будете?
– Из Васильева села, – ответил я. – Все трое оттуда.
– Бывал, – важно кивнул дед Степан. – По молодости еще. Я до самого Чернигова добирался, если знать хочешь. У вас там староста был – Семен, как поживает?
– Никак не поживает, дед, – проговорил я, продолжая крутить ворот. – Умер он давно. Сейчас старостой сын его – Демьян.
– Упокой Господь его душу, – старик перекрестился, что навело меня на определенные мысли.
– Дед Степан, давай я и тебе воды наберу? – предложил я, вытягивая ведро во второй раз.
– Набирай, если помочь хочешь, чего бы нет.
Я снова опустил вниз ведро и посмотрел на старика, думая, стоит ли его о таком спрашивать. Все-таки, здесь, среди поклонников мертвого бога я чувствовал себя не совсем в своей тарелке. До этого я ведь никого из них лично и не знал, кроме Игната, а тот о своей вере особо не говорил.
– Дед, а у вас тут все… Христиане?
– Да, все мы веруем в Господа нашего Иисуса Христа, – тот снова кивнул и прищурился. – Правду говорят – Игнат язычников привел?
– Язычников?
Не понял я сложного слова. Уж вроде языки у нас всех были обычные, ничем не выдающиеся. А если он про говор наш, так вроде все на одном русском языке говорим.
– Да. Тех, кто в Господа нашего не верует.
– Так мы это, – я перелил воду в его ведро и на мгновение остановился, чтобы передохнуть. – Как и все, в Красного Тельца…
– Стой, – перебил он меня, и голос его внезапно стал твердым и злым. – Здесь, лучше этого не упоминай. Я-то, старый, сделаю вид, что не услышал, а Отцы не поймут. Но, значит, правду про вас говорят…
– Хорошо, – я согласился, хоть и не совсем понял, чего это дед разозлился, но предпочел перевести тему. – А поесть здесь купить можно у кого-нибудь? Игнат почти все наши припасы отцу-келарю отдал, у нас крупы на пару дней, да мяса на день…
– Чего не знаю, того не знаю, – пожал плечами дед Степан. – Могу рыбки продать мороженой, если договоримся. Я тут верши ниже по течение ставил, наловил.
– А мяса можно купить? Или самим добывать придется?
– Мяса не продам, самому мало, – покачал головой старик. – Еще вся зима впереди. Да и нельзя его сейчас есть, пост ведь.
Что такое этот самый загадочный “пост” я не понял, но спрашивать не рискнул. Дед, кажется, моей заминки не заметил, и спокойно спросил:
– А чем за рыбу платить будешь?
– Серебро есть, – ответил я, пожав плечами. – Сколько за серебряный рубль дашь?
– У меня столько нет. За серебряный рубль я вас рыбой до лета кормить должен буду, – мотнул головой дед. – Но ничего, заходи домой ко мне, я через один двор отсюда живу, вон там, – он указал пальцем куда-то в сторону. – Договоримся.
Поднялся, взял наполненные мной ведра и пошел в ранее указанную сторону. Я же отправился на выделенное нам подворье. Но с покупкой рыбы не сложилось: у избы я встретил Игната, который сказал, чтобы мы ждали его в доме, и что нам нужно поговорить.
Пашка оставил недорубленные дрова и все вместе мы собрались в избе, рядом с печью, в которой уже вполне себе весело трещал огонь. Но все равно внутри еще было слишком холодно, чтобы переодеться в домашнее, поэтому снимать полушубки мы не стали.
Греться решили еще и изнутри: Ромка перелил принесенную мной воду в котел и поставил кипятиться на плиту. А я достал из сумы заранее приготовленные душицу, календулу и зверобой – травы, которые по словам матери укрепляли тело и дух человека и помогали бороться с болезнями, что после долгой дороги было весьма кстати.
Как раз успели настоять травы и разлить горячий отвар по найденным в дома кружкам, когда вернулся Игнат, притащивший две мороженные куриные тушки, видимо, из ледников, и мешок овощей. Овощи оставили в холодных сенях, а курицу тут же бросили в чугунок, чтобы сварить суп.
И только после этого сели за стол.
– Зимовать здесь будем, – прихлебывая из кружки горячий отвар, сказал старый солдат. – Заодно и переждем, пока страсти по поводу Грача улягутся.
– А потом что? – тут же спросил Пашка.
– А потом дружину собирать будем, – ответил Игнат, посмотрел на меня и сказал. – Я же вижу, Олег, ты спросить хочешь что-то. Спрашивай.
– Почему ты не сказал, что мы к… – я запнулся, пытаясь найти слова, а потом продолжил. – К христианам идем?
– Да, потому и не сказал, что не знал, как вы это поймете, – пожал плечами старик. – Христиан многие не любят, хоть и сами не понимают, за что. Да и жрецы вашего Красного Тельца, тоже масла в огонь подливают. Вы об этом не знаете, а бывало такое, что и подворья христиан громили, и самих их на кострах сжигали. Давно, правда, было. Еще до того, как вы родились… Так что не надо было вам этого знать.