Тут меня разобрало: такая злость на старика взяла, что чуть зубами не заскрипел. Не потому что нас к поклонникам мертвого бога притащил, против них я как раз ничего не имел, ведь ни одного христианина в жизни до этого не знал, так что ничего плохого от них не видел. Просто старик тащил нас за собой как козлят на веревочке, ничего не объясняя.
Так я ему и заявил:
– Ты ведь сам постоянно твердил, что князь своей головой думать должен, а потом тащишь нас за собой, ничего не объясняешь, ничего не говоришь! Теперь сюда притащил на зимовку, объяснять ничего не стал. Могли мы и в Васильевском перезимовать, не умерли бы. Ну что я по-твоему думать должен?
Сказал и сам испугался: а никак разозлится Игнат? Я, конечно, ни разу не видел его по-настоящему злым, но понимал, что в гневе старый солдат должен быть страшен. Но тот только вздохнул, сделал еще глоток из кружки и посмотрел мне прямо в глаза, отчего я мгновенно стал остывать.
– Я тебя понимаю, на твоем месте тоже злился бы, – проговорил старик. – Но теперь все иначе будет. Все решения сам будешь принимать, я только советовать буду. Но и отвечать перед людьми тебе придется, сам понимаешь.
Я вдруг почувствовал стыд и уставился на отражение в кружке, которую держал в руках. И вдруг понял, насколько человек, которого я вижу сейчас, отличается от того, на которого смотрел парой месяцев ранее, в харчевне там, в родной деревне.
– По поводу того, почему мы в Васильевское не могли вернуться – зиму мы будем не просто так зимовать, а учиться. – вдруг продолжил Игнат. – А всему научить я тебя не могу, тут мне помощь монахов понадобится, с ними уже давно все обговорено. А по поводу того, куда мы дальше двинемся… Как уже и сказал, дружину собирать будем, но тебе не деревенщины в ней нужны, а добрые воины. Хотя бы несколько, чтобы они остальных могли обучить. Как костяк, на который мясо будем наращивать.
– Деревенщины тоже чего-то могут, – вдруг вступил в наш разговор Пашка, но тут же был перебит Игнатом.
– Не про вас речь. Людей много понадобится, и в пехоту, и обоз водить. Так что и просто деревенских парней набирать придется. Но хоть часть должна быть уже обученными, и нас четверых для этого мало будет.
– Так обученные воины за мной и пошли, – криво усмехнувшись, ответил я.
– Пойдут, – ответил старик. – Я же сказал, что теперь рассказать могу, что дальше будем делать. Я из своего десятка не один остался, еще четверо есть, и перед тем, как из Орла уйти, я с ними договорился. С ними мы и встретимся. И каждый еще двоих новиков должен привести, за этот год обученных. Так что будет у тебя, княжич, своя кованая рать.
– А не сдадут они нас наместнику? – спросил Роман.
– Нет. Им, как и мне, не по душе то, что землю, которую мы вместе собирали, которую своими же кровью и потом крепили, снова на части рвут.
– Их четверо, да восемь новиков, – посчитал вслух Павел. – Да нас четверо. То есть пятеро стариков, да одиннадцать молодых, всего пятнадцать человек… А у каждого из наместников по полторы сотни, из них почти сотня кованой рати. Да еще городские гарнизоны и боярские дружины. Как-то маловато получается?
– Так у наместников люди в одном месте не сидят: ватажников ловят, с мытарями ходят и границы охраняют. Да и не лезть же нам сразу с наместниками воевать. Нужно, чтобы люди сперва поверили, что Олег, – Игнат кивнул на меня. – Действительно князю Кириллу сын. И верить в это должны все: и селяне, и горожане, и дружинники. И бояре.
– А если наместники поверят и за головой Олега людей пришлют? – снова спросил Ромка.
– Эти, даже если поверят, об этом никому не скажут, – хмыкнул старик. – Не могут же они за голову законного наследника награду объявить. Но людей обязательно пришлют, поэтому нам и нужно в силу войти.
– Знать бы еще как, – я откинулся на лавке, прислонившись спиной к стене. – У монахов, я видел, воины добрые. Они не помогут?
– Они уже помогают, – ответил Игнат. – И учить будут. Но в дружину твою не пойдут. У них свои дела.
– И нам они, тем не менее, согласились помочь?
– Да, но об этом сам с отцом-настоятелем поговоришь. Он тебя к себе позвал, завтра, – старик залпом допил остатки уже остывшего отвара в кружке и поднялся. – Сегодня обустраиваться заканчивайте, а потом отдыхайте. Пашка говорил, вы баню топить собираетесь? Вот и топите, с дороги полезно будет, а я пошел.
– А ты разве не с нами будешь жить? – удивился я.
За последние месяцы успел привыкнуть, что старый солдат постоянно был рядом. Кроме, конечно, недели проведенной в гостях у боярина Сергея.
– А чего мне с вами жить, если у моего брательника родного тут подворье? – в ответ удивился старик. – Это вы здесь в гостях, а я домой приехал.
Глава 24
Граница Орловского и Брянского княжеств. Николо-Одринский монастырь. Начало зимы 54-го года от Последней Войны.
Отец-настоятель, которого звали Никодимом, был незаурядным человеком. Вот, вроде бы, обычный сухощавый старикашка, который, если его вытряхнуть из черной длиннополой рясы, ничего кроме жалости из-за старости ну или почтения к своим сединам и вызывать не будет. Но вместо этого я почему-то ощущал исходящую от него внутреннюю силу.
Чувствовал себя, будто в клетке с диким зверем, причем не медведем или зубром, а самим Красным Тельцом, хотя, как раз его служителем монах не являлся. Вроде вот недавно с боярами разговаривал, причем один из которых вообще был чужеземцем, но такого не испытывал.
Общались мы прямо в комнате, где он жил, которую монахи называли кельей. И хоть отец-настоятель и был здесь самым главным, хоть он и пользовался почти абсолютной властью, жил он более чем скромно.
Не знаю уж, что там было в спальнях бояр и наместников, но в этой келье не было никаких предметов роскоши. Да и вообще никаких излишеств: рабочий стол в углу, простой деревянный стул, светец над тазом, да жесткий топчан, от одного вида которого начинала болеть спина. А вокруг – голые каменные стены и деревянный пол. Поэтому в комнате было очень холодно, особенно сейчас, зимой.
А вот книжный шкаф, занимавший почти половину стены, пусть и не самой большой комнаты, вызывал уважение. И буквы на корешках были самые разные: и русские, и какие-то странные, похожие на те, что я видел на гарде отцовского меча, и еще какие-то закорючки, совсем на буквы и не похожие.
И в отличие от большинства виденных мной книг, в том числе тех, которые я взял в дорогу из сундука матери, эти не выглядели так, будто их писали от руки. Уж слишком ровные и одинаковые буквы были на истрепанных корешках, да и обложки явно были сделаны не из кожи.
Еще одна полка висела в углу комнаты, и на ней стояли бумажные картинки с разными людьми: и мужчинами, и женщинами. Всех их объединяли только какие-то странные обода золотого цвета вокруг голов и буковки: тоже вроде бы русские, но какие-то не такие.
Старик уступил мне единственный в помещении стул, а сам уселся на топчан. Примерно полминуты он смотрел на меня, будто пытаясь понять, что я из себя представляю, а потом проговорил:
– Игнат рассказал мне о тебе. Что родом ты из Васильевского села, что твоя мать была деревенской травницей.
– Она была лекаркой, – ответил я и переглотнул. – Ее загрыз волкулак.
Воспоминания о матери до сих пор вызывали у меня злость и горечь. И если раньше я бы не смог ничего сделать, то окажись сейчас на том холме, сумел бы ее защитить. Хотя бы дать достаточно времени, чтобы она успела сбежать.
– Я знаю, – кивнул он. – И всю жизнь ты учился врачеванию?
– Учился, – я вздохнул. – Но знаю не очень много, мать учила меня постепенно. Никто ведь не знал, что так выйдет.
– Пути Господни неисповедимы.
– А потом Игнат стал учить меня драться. И убивать.
– Об этом я знаю. И о том, как ты схватился с новиками на празднике и сумел заинтересовать одного из наместничьих бояр, тоже. Игнат рассказал мне все. Но больше всего меня интересует то, как ты собираешься доказать людям, что ты действительно сын князя Кирилла?
– Я много думал об этом, а потом Игнат рассказал, что привез его вещи, – я пожал плечами. – Меч, знамя и плащ. Я знаю, что этого мало, что любой мог украсть их и называть себя сыном князя… Но, если у нас в руках будет сила, то нам поверят.
– Огнем и мечом ты не заставишь людей следовать за собой, отрок, – покачал головой старик.
– Да я и не собираюсь. Можно же делать добрые дела. Пять Княжеств велики, здесь немало деревень и городов. А у их жителей немало проблем: ватаги разбойников, волкулаки, которые приходят с севера… Если мы им поможем, они с радостью признают меня князем.
– Это разумно, – согласился отец-настоятель. – Люди помнят добро, а у наместников не так много возможностей его делать. Тем более, что они больше заняты укреплением своей власти. А что ты будешь делать после того, как получишь отцовский стол?
Меня немного удивило то, что он сказал “после того”, а не “если”. Будто старик был заранее уверен, что у нас все получится. Другое дело, что я в наш успех особо не верил, и никогда не думал о том, что будет дальше. К счастью, вдруг вспомнил, о чем при мне разговаривали бояре и нашелся с ответом.
– Постараюсь укрепить границу с Восхода. Попробую добиться беспошлинной торговли с латышами и другими народами. А еще есть мелкие княжества между нами и Литвой, и если мы не заберем их себе, то их захватят литовцы.
– Ты хочешь захватить чужие земли? – отец-настоятель нахмурился.
– Я хочу вернуть свое, – ответил я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно крепче. – Вернуть то, что принадлежит мне по праву крови, и объединить малые княжества под своей рукой.
– Веришь, что тогда людям будет лучше?
– Я немного пообщался с одним чужеземцем, – я пожал плечами. – Послушал, что говорят между собой бояре. На наших землях селяне живут гораздо вольнее, чем в Литве, а уж тем более в Польше. И я менять этого не собираюсь.
– Это так, – кивнул старик. – Прости за то, что я задаю такие вопросы, просто мне нужно понять, стоит ли нам помогать тебе. И, пожалуй, да, это будет правильно.