– Ты ему людей дал. И, надо сказать, мудро дал, потому что с такими, как разбойники те, только мой сын справиться и сумел бы, – боярин усмехнулся в мокрые усы. – А еще, когда ты под его начало отряд выделил, ты возвысил его. Он для людей своих из боярского сына сам в боярина превратился. И люди те его спасли, телами своими закрыли, все легли, но боярина своего защитили. Так и должно было случиться.
– Должно было? – переспросил я.
– Ну да, – пожал плечами Лука. – Дружинников дело – животы свои класть.
– А бояр задача – сделать так, чтобы они свои животы не зря положили, – продолжил я за него. – Мне Игнат это говорил. А что теперь с ним? Тоже живот свой положил.
– Игнат – мудрый мужик, и дружинник верный. И раньше времени его не хорони, мало ли, обойдется?
– Не обойдется, – мотнул я головой. – Я лекарь, я в таких вещах понимаю. Разорванное легкое – это все. До утра, может быть, доживет, в сознание раз придет, а потом…
– Тут уж, как Красный Телец решит, – ответил боярин Лука.
– Игнат – христианин, он Красному Тельцу требы не кладет. А приберет его Христос к себе или нет – не знаю. Но, думаю, что приберет.
– Это, значит, что в небесном воинстве у Христа одним хорошим воином больше будет. Не кори себя, Олег, все мы там рано или поздно окажемся.
– У Христа в небесном воинстве людей нет, ангелы одни. А корю я себя за то, что плохой из меня князь, потому что сеча сегодняшняя зря случилась. Не нужно нам было возвращаться сюда, даже дураку круглому же ясно было, что нарвемся. А я не подумал. И почти четверть рати положил.
– Мог и больше положить. У боярина Сергея дружина сильная, и повезло нам, что у них лошади усталые были после перехода, гнали они, видимо, нас перехватить торопились. А у нас, наоборот, кони свежими оказались, пусть и не отдохнувшими. Мы бы в любом случае выстояли. Но если бы с ним не новики голожопые, даже без доспеха подходящего, а настоящие ратники были, то половины из наших мы не досчитались бы.
– Я вообще не понимаю, чего они на нас выскочили. Могли ведь дозорных отправить, а сами засаду подготовили б. И тогда из леса одним залпом половину положили бы, а остальных в рогатины взяли.
– Как ты с татарами сделал, – кивнул Лука. – Чисто сработал, полтора десятка разбойников перебили, а сами ни одного человека не потеряли. Даже не ранили никого.
– Да то не сеча была, – махнул я рукой. – Так, ерунда. Они грабежом заняты были, ну мы подкрались, да постреляли почти всех сразу.
– Умно сработали, говорю же.
Отвечать я на это ничего не стал. Какое-то время мы молчали, и слышно было только град дождевых капель, разбивающихся о листья, треск сырых дров в кострах, да шелест ветра. Я чувствовал, что и сам уже порядком промок, пусть и сидел на сухом.
– А я знаешь, что подумал? – вдруг сказал боярин Лука.
– Что? – спросил я.
– А то, что из тебя воевода вышел лучший, чем из боярина Сергея. Тот ведь и сам полег и почти весь отряд положил. А могли, как ты говоришь, засаду устроить.
– Они не знали, что нас столько, – пожал я плечами. – Он сам так и сказал, мол, смерды, которые нас заметили, да доложились, считать не умели. Вот и сказали, что нас больше десятка, а насколько больше – нет.
– А должен был знать, – голос боярина стар сильнее, он будто бы припечатывал меня своими словами. – Должен был знать, иначе не воевода он, а дерьмо. А ты, лучше, о живых подумай, чем о мертвых скорбеть. Ты из нас всех – единственный обученный лекарь, и раненым твоя помощь нужна. Так что поднимайся и иди к ним.
И правда пойти что ли? А то расклеился сижу тут, пока люди мои с ранами мучаются. Они ведь за меня пострадали, за князя своего.
– Воды вели вскипятить, – поднялся я на ноги и кое-как отряхнул налипшую на штаны хвою. – Тряпки пускай чистые несут, а то, то что там, сразу после сечи намотали, наверняка ведь никуда не годится.
Боярин ничего не ответил, только кивнул. Похоже, считал, что вылечил меня от напавшей меланхолии, дело мне нашел. Ну и ладно, раз ему так хочется, то пусть думает.
***
На какое-то время я сумел отвлечься от мрачных мыслей, пока разбирался с ранеными. Большинство из них приходили с какой-то ерундой, на которую в боевых условиях и внимания никто не обращал: порезы, ссадины, да синяки на тех местах, где доспехи хоть и сдержали удар, да не совсем.
Но я прилежно занялся всеми: кому-то промыл рану настоем календулы, другим наложил примочки из очанки и окопника, после чего отправился заниматься уже тяжелыми.
Таковых оказалось всего трое, и всех их разместили в шатре. В сознании был только один: Женька, новик, которому не повезло упасть с коня в самом начале схватки. Выбраться из-под тяжелой туши он не смог, потому что свалился неудачно и сломал левую ногу.
Но перелом был хороший, если, конечно, такое слово можно было использовать в отношении тяжелой травмы. Даже кости составлять не пришлось, так что все заживет. Правда, месяц-полтора придется ему передвигаться с обозом, потому что верхом он ездить, конечно, не сможет.
А вот у других двоих дела обстояли гораздо хуже. Одним из них был Игнат, он так и не пришел в себя, и все, что я смог сделать для старого воина и своего наставника – это туго перемотать ему грудь в надежде, что кровь остановится и не станет литься во внутреннюю полость. Хотя, конечно, надежды на это было мало.
А вторым был тот самый Камень из Огибного. По голове ему досталось знатно, даже сильнее, чем Пашке в свое время. С этим я даже сделать ничего не смог, только туго перемотал голову, чтобы кровь не лилась, да оставил лежать. Если повезет, и здоровяк окажется сильнее смерти, то рано или поздно придет в себя.
Закончив, я оставил в шатре Ефима, а сам вышел на улицу. Пока я разбирался с ранеными дождь уже успел прекратиться, да и солнце изрядно продвинулось в своем пути по небосводу, все ближе и ближе подбираясь к горизонту. Однако закат еще не начался, и даже в лесу было более-менее светло.
Воины мои, кому не пришла очередь заступать в караул, собрались вокруг костров и ели из деревянных мисок горячее варево из вяленого мяса и муки, разболтанной в воде. Я подсел рядом, получил такую же плошку и слопал ее, не ощущая вкуса.
Хандра снова захватила меня. Остальные воины, как мне казалось, особо не грустили: грелись вокруг жарко пылающих костров, радовались проглядывающему сквозь кроны деревьев солнышку и тому, что остались живы.
Друзья мои сидели вместе со всеми. Пашка жарил на углях набранные в лису лисички и белые грибы, нанизав их на обструганные палочки. Роман что-то жевал, наблюдая за тем, как тот готовит.
– Ягоды будешь? – спросил у меня Ромка, когда я закончил с ужином. – Я дикой смородины набрал, кисленькая.
– Давай, – пожал я плечами и протянул сложенные лукошком ладони, в который мой приятель тут же щедро насыпал слегка подавленных, но все еще сочных ягод.
– Что там Игнат? – спросил Пашка, не сводя взгляда с грибов.
– Без сознания, – ответил я. – Если кровь остановится, то поживет ещё, может быть. Если нет…
– Жаль старика, – вставил Ромка. – Почитай всему, что умеем, он нас научил. Ты ешь ягоды, если еще захочешь, я знаю, где набрать, там их полные кусты.
Я закинул в рот пару ягод. Кислятина, конечно, ими бы лучше воду подкрашивать, но все равно вкусно.
– Спасибо, – поблагодарил я его.
– Да не за что, – махнул рукой Роман и продолжил есть ягоды.
Какое-то время мы молчали, и я снова стал погружаться в пучину мыслей. Я снова понял, что завидую своим дружинникам, ведь на них нет ответственности, все, что им положено делать – это идти, куда прикажут и бить тех, на кого укажет князь. Ну и молиться, конечно, чтобы в сече не погибнуть.
Ну и почему я не могу оказаться одним из них? Почему я именно тот, кто обязан принимать решение? Только потому что мать моя спала с князем, а не кем-нибудь из дружинников?
– Что дальше делать думаешь? – спросил Пашка.
– Не знаю, – честно ответил я.
О том, что делать дальше, я и не думал особо. Может быть распустить дружину? Отправить их по домам, восвояси?
Не, не поймут. А если поймут, то тем хуже для меня: кому нужен лидер, который в правоте собственного дела не уверен? Особенно после всего что мы все вместе наворотили. В лучшем случае намекнут, чтобы дурью не маялся, а обидятся, так вообще и зарезать могут.
А что, если сбежать? Пойти ночью, будто бы посты проверять, да сбежать? Без меня они никому и не нужны, так, ватага обыкновенная. Боярин Лука с сыном в розыске, конечно, но они-то как-то сами справлялись, да и дальше, если что, управятся.
Только куда мне идти-то? Про меня уже говорят, что я – княжий сын, а, значит, жизни мне точно не дадут. Искать будут наместники и обязательно рано или поздно найдут. И защищать меня никто уже не станет, отыщут, да удавят, в какую бы дыру я б ни забился.
Нет, помирать, будто лисица, которую собаками затравили, я не стану. Пусть я и не стал князем, но у меня, как ни крути, гордость есть. А что если…
– Княжич, – тряхнул меня за плечо Ефим. – Княжич, ты слышишь меня вообще?
– Слышу, – ответил я, посмотрел на новика и попытался вспомнить, что он только что говорил. И когда он вообще подойти успел?
Не помню. Опять в мыслях своих витаю, забыл обо всем. Вот и смородину, которую мне Ромка отсыпал, почти всю слопать успел. И когда? Даже толком вкуса не почувствовал ведь.
– Иди в шатер, княжич, – Ефим отстранился. – Там Игнат в себя пришел, поговорить хочет. Тебя зовет.
– Игнат? – я не сразу понял, что он сказал. – Меня зовет?
– Да, – кивнул новик. – Я ему сказал, что лежать надо, говорить нельзя, так он ругаться стал, требовать, чтобы ты пришел срочно… Может, если у него ругаться силы есть, еще и обойдется все?
– Посмотрим, – пожал я плечами и двинулся в шатер, где лежали раненые.
Внутри по-прежнему пахло кровью и прелой лесной подстилкой. Камень так и лежал, не шевелясь, но от него другого не ожидалось. Что он вскачет и побежит что ли с раскроенной головой? А вот Игнат сидел на лежанке, опираясь обе