– Да, я могу подумать про бессмысленность, могу, – согласилась с психологом, Гульнафис.
– Убеждение о бесполезности поможет тебе достичь поставленных целей?
– Нет.
– Что ты можешь возразить идее «Это бесполезно»?
– Могу сказать, что это нужно мне, а не психологу, что это я не доверяю мужчинам, я избегаю родителей, – ответила она, по-прежнему не меняя выражения лица.
– Как считаешь, будет полезным записать то, что ты только что произнесла?
– Да…
Как-то они сразу сошлись. После встречи «без галстуков» (точнее без психолога) «Отцы и дочери» пошли вместе погулять, взяли кофе. В «Один и Двойной» Маша заказала классический латте, а Гуля сезонное предложение – кофейный напиток с шариками тапиоки, кленовым сиропом и гуавой.
– Знаешь, – разжевав первый высосанный склизкий и чуть сладкий кругляк из корня маниока, сказала Гуля, – мне почему-то еще при знакомстве показалось, что мы похожи. Когда Люба меня всем представляла, ты показалась самой симпатичной.
– Да? – отследив желание погрызть ногти и сдержавшись, ответила Мария. – Как считаешь, почему?
– Ха, – улыбнулась Гуля, откинув движением головы смоляные локоны со лба. – Говоришь как наш психолог.
– Ха-ха-ха, – скорее нервно, все еще ощущая зуд в ногтях, ответила подруга. – Я пару месяцев с ним работаю. Правда, с перерывом. С отцом были проблемы…
Мария заметила, как по лицу новой знакомой словно волна пробежала. Девушка ухватилась за возникшее чувство любопытства, стремясь оттеснить тревогу. Она спросила:
– Тебе стало неприятно, когда я упомянула отца, верно?
Гуля с хлюпающим звуком втянула через широкую трубочку коричневый глянцевый шарик тапиоки. Скорее безвкусный. Раскусила его, проглотила. Мария ждала ответа, ощущая на языке сливочно-молочный бархат латте.
– Да, я не люблю говорить об отце. На первой сессии психолог поручил мне как домашнее задание нарисовать себя в детстве и моих значимых взрослых…
Мария кивнула, она слышала про такой способ диагностики и проработки негативных воспоминаний. Но с ней самой арт-терапию не использовали. «Странно, почему?» – подумала она, но вернула внимание на слова Гули, которая тем временем продолжала рассказывать:
– …Я нарисовала себя без ног. Прикинь! У меня нет ног, и я даже не придала этому значения. – Она сделала еще глоток. – А потом я не могла даже рассказать ему про отца, как он поступал с мамой. А я! Знаешь, что я делала?
– Нет. – Мария ощутила нарастающее любопытство, перестала пить и даже замедлила шаг.
– Я ведь игнорировала синяки матери, сломанную руку брата, заплаканное лицо сестры, крики и шумы! Прикинь! Мой мозг так меня защищал, я словно…
– Лабиринт Фавна, – шепотом сорвалось с губ Марии.
Гуля остановилась, вперила взгляд в новую знакомую и спросила:
– Что?
– Ой! Я сказала вслух? Извини! Ты так меня поразила своим рассказом, а еще напомнила фильм, но извини, извини, что перебила. Ты словно? Кто? Я на этом тебя прервала.
– Словно слепая жила, – выдохнула Гуля, покрутив в ладони стаканчик, отчего в нем застучали друг об друга кубики льда. – Какой фильм я тебе напомнила?
– Гуля, ты не думай, что я не слушала. – Ощущая зуд в ногтях, Мария решилась быть искренней и продолжила: – Я сейчас испытываю тревогу и желание начать обкусывать ногти. – Она показала один покромсанный палец, остальные были красиво накрашены. – Мне близка твоя ситуация. Я тоже не могу, мне страшно говорить про отца, хотя он не бил меня и мать, он вообще был тише воды ниже травы. Как нежить.
Обе девушки остановились напротив памятника какому-то поэту. Гуля ждала продолжения. Оно последовало:
– Знаешь, во время рескриптинга, когда мы с психологом закрывали мои детские потребности, мне очень сложно было работать именно с отцовскими образами. А про «Лабиринт Фавна» я вспомнила как-то автоматом. Не знаю, видела ты этот фильм Дель Торо?
– Не видела, но что-то слышала, – допив напиток, сказала Гульнафис. – Что такое рескриптинг?
– Там девочка из мира реального сбегает в вымышленный и страшный. Но в реальном ей еще страшнее жить, – проигнорировав вопрос подруги, проговорила Маша. – А ты будто убегала из правды в добрый мир?
– Да, убегала, – как-то вся поникла Гуля, плечи ее опустились, грудь словно вобралась внутрь, голова опустилась, и она заплакала. Стояла напротив памятника и слезы текли по щекам.
Маша интуитивно обняла новую знакомую.
– Но ты не виновата, ты совершенно не виновата, – сказала она Гуле.
Потом они еще погуляли. Гуля рассказала, что, оказывается, не одна она рисовала себя без ног. В коллекции их общего с Машей психолога три работы арт-диагностики от разных девушек. «И все без ног, прикинь! – выдохнула она, – Не одна я такая, без опоры в отце и маме».
– Это психолог дал тебе такую интерпретацию? – удивилась Мария. Она привыкла, что мужчина скептично относится к проективным тестам, инструментам. Она узнала, подписавшись на его социальные сети, что когда-то совместно с юной художницей он создал книгу. В произведении использовались метафорические ассоциативные карты. Их эксклюзивно нарисовали по заказу психолога. Но он честно признавался: «В работе с клиентами я больше не применяю МАК, поскольку в процессе изучения психологии и практики перестал доверять проективным методикам».
– Нет, он не интерпретировал, – ответила Гульнафис и пересказала тот отрывок сессии настолько подробно, насколько запомнила.
«Что ты думаешь, глядя на рисунок?» – спросил тогда мужчина. «Что мне неприятно на него смотреть, что у меня большая семья, что я не верю отцу», – спокойно ответила Гуля.
– Я заметил, что себя ты изобразила без ног. У меня еще три клиентки запечатлели себя так же, и каждая дала свою интерпретацию. А ты что думаешь по поводу отсутствия ног? – поинтересовался психолог.
– Я не придала этому значения. Что я думаю? Ты слышал песню Элис Мертон «No roots»?
– Ай гат ноу рутс, бат май хоум донт нэвэ ин дэ гран?
– В ноты попал, только слова там другие: «I've got no roots, but my home was never on the ground», – проговорила Гульнафис. – Вот я как Элис! Словно у меня нет дома, в котором я могу почувствовать себя укоренившейся. У меня нет опоры.
– То есть, глядя на изображение себя без ног, ты думаешь, что у тебя нет корней? – произнес психолог.
– Да…
– Привет, не отвлекаю? – поинтересовалась Гульнафис, когда на том конце «провода» взяли трубку.
– Подожди, я сейчас выйду из кабинета, – ответила Маша.
Послышались звуки отодвигаемого офисного кресла, шаги, вызвавшие у звонившей в голове образ шпилек. Цок-цок-цок. «Я пройдусь», – прошелестело тихо в сторону кому-то в кабинете по ту сторону трубки. Писк пропускной системы, щелчок замка. «Цок-цок» обросли эхом – так звучат шпильки в гулком коридоре.
– Не ожидала, что ты позвонишь, – раздалось в динамике.
– Я и не собиралась, если честно, – стушевалась Гуля. – Просто хотела узнать, пойдешь ли ты на встречу, которую Люба назначила?
– Да, – ответила Маша, – а ты не хочешь?
– Не хочу, – призналась Гульнафис, – мне она не нравится.
– Люба?
– Люба.
Повисла пауза, за время которой Гуля расслышала по ту сторону звонка лай собаки и рев мотоцикла, представила несущегося по трассе, лавирующего мимо автомобилей Робина из фильма про Бэтмена.
– Гуля, а какие конкретно эмоции и мысли вызывает у тебя Люба?
– Ты включила психолога?
– Когнитивщика, – пародируя манеру говорить их общего терапевта, отозвалась Маша.
– Знаешь, ее отец просто был с ней не особо эмоционален, он не поощрял ее идеи и не поддерживает ее предложения, – полилось из уст Гульнафис, – а мой бил мать, братьев и сестру, настоящий волк в овечьей шкуре. А я почти не ною, в отличие от Любы.
– А она и не ноет, Гуль, она делится, чтобы разобраться в себе и не отыгрывать на мужиках заложенный отцом сценарий…
– Маш, бросай говорить, как доктор, – опешила девушка, – я серьезно. Я просто с тобой как с подругой решилась поделиться.
– Извини, ты права, оставим Кесарю кесарево.
– Что?
– Это из Библии, про Иисуса.
– Я мусульманка, не слышала, – она вздохнула, – не суть! Мой отец был монстром, а ее просто…
– Извини, перебью, – в голосе Марии зазвучал металл, но мягкий, скорее алюминий, – ты не так давно знакома с историей Любы. Ее отец планировал уйти из семьи, у него была другая женщина, шашни с которой он не скрывал. Ее мать плакала ночами. Я говорю словами Любы, словно филолог какой-то. Наверное, звучит смешно?
– Красиво звучит, – эхом ответила Гульнафис, ошарашенная новой информацией. – Возможно, я сделала поспешные выводы.
И она представила себе Любу, обратившись внутрь, к своим эмоциям – там ощущались и грусть, и раздражение, и радость. Раньше она не смогла бы распутать аффективный клубок, но то «раньше» было до личной терапии.
Изменения начались следующим образом. На второй сессии психолог предложил ей пройти тест Роберта Лихи. «Это шкала эмоциональных схем, которая позволит оценить твои представления о собственных эмоциях и эмоциях окружающих. Например, некоторые люди из-за запрета в детстве на выражение злости научились подавлять ее проявления. Они думают, что контролируют себя. Но злость возникает сама собой и не проживается, отчего у человека начинается психосоматика», – объяснил тогда мужчина. Гульнафис заполнила опросник. На третьей личной встрече они обсудили результаты.
– Строчка «Упрощенный взгляд» говорит о возможной непереносимости сложных эмоциональных состояний. Вот скажи, можно ли любить и ненавидеть человека одновременно? – осведомился психолог, склонив голову к правому плечу.
– Думаю, что нельзя. Ты или любишь человека, или ненавидишь.
– Да, про подобное отношение и говорит нам шкала «Упрощенный взгляд». Тебе важно четко понимать, что ты чувствуешь по отношению к человеку, ситуации. Есть только черное или белое, но не полутона. Если страх, то никакой радости и наоборот, верно?