Сбросив с плеч рюкзак, я, неизвестно почему, полез в карман сумки и вынул три общих тетради с конспектами по тактике, огневому делу и Истории ВКП(б) и засунул их глубоко под скирду соломы. Увиденная смерть и пролитая кровь заставили меня подумать о земном, а не о светлом будущем, которое сулила нам историческая наука в недалеком будущем. Наверное, посмеялся скотник или доярка, найдя все эти тетради в соломе. Скорее всего, их пустили на растопку печки или для туалетных надобностей. Не спеша, мы начали собираться у машин. Некоторые из поврежденных от взрыва машин, отбуксировали в сторону, а на исправные срочно усаживали нас для отправки по армиям. Спустя много лет, проходя службу в Главной инспекции МО в Москве, я вспомнил в своем отделе и рассказал друзьям про этот случай. Сослуживец по отделу полковник Мироненко Александр Иванович подошел и пожал мне руку, сообщив, что хорошо помнит тот эпизод, так как был в числе именно той команды лейтенантов из Ташкентского училища.
Ехали мы разбитыми полевыми дорогами на полуторке в Новочеркасск, где располагался отдел кадров 9-й армии. По пути мы сделали остановку на ночлег в одной из казачьих станиц. Намучившись от подталкивания машины в грязи, мы уснули на соломе в теплой хате. Утром я вручил хозяйке брикеты концентратов пшена, она приготовила нам кашу и чай. Четыре наших армейских картуза были измяты в рюкзаке так, что я все их оставил хозяину — деду-казаку, и он сердечно благодарил за такой щедрый подарок, так как это казачье войско в качестве летнего головного убора имело фуражки хотя и не с малиновым, но все же с красным околышем. Вскоре приехали в Новочеркасск, сдали предписание, и нас определили в общежитие. С другом Мишей решили вечером пойти на поздний киносеанс. Город был затемнен, и мы не смогли ночью найти наше пристанище. Заночевали в одной хате, куда нас пустила бабушка, и утром она даже накормила нас горячим завтраком.
Снова выезд. Теперь нас осталось только пять человек, направлявшихся в 339-ю стрелковую Ростовскую дивизию, которая принимала участие в боях за Ростов и вышла на рубеж реки Миус у райцентра Матвеев курган. Штаб дивизии располагался в селе Политотдельском. Уже явственно доносились разрывы снарядов. На ночлег мы остановились в селе, которое на несколько дней подвергалось оккупации. При отходе немцы сжигали соломенные крыши, но жители спасали стены и перекрытия и продолжали жить в тепле. В одной из хат мы с Мишей расположились на ночевку. Хозяйка стонала от «хворей» на русской печке, а хозяин сварил нам из концентратов суп-пюре гороховый, а после ужина принес свежей соломы и дал нам подушку. Подстелив рядно, мы легли и укрылись шинелями. Но тут раздался настойчивый стук в дверь. Хозяин попытался объяснить пришедшим, что у него на постое два командира, но сержант был непреклонен и втолкнул четырех солдат-красноармейцев из маршевой роты, следующей из запасного полка в нашу дивизию на пополнение. Впервые мы видели тех, кем предстояло завтра командовать. Они уселись на солому спина к спине, развязали свои вещевые мешки и, что-то отщипывая внутри них, бросали в рот. Миша поднялся, расправил гимнастерку и спросил, кто у них старший, но они молчали. Тогда он потребовал по очереди стоять часовым у входа. На это требование один из них ответил по-русски примерно следующее: «Лейтенант, твоя боится — карауль, а наша не боится — юхлай (спать) будет»... Так завершился диалог, и мы уснули. Это были азербайджанцы. О них мы еще вспомним не раз в боях на Кавказе, да и летом на Курской дуге, где в полку из 338 человек за два дня боев их останется в строю только 17 человек. Еще через полгода их в списках будет 26, и это будут ездовые при лошадях в гужтранспортной роте. Много будете ними заботу лейтенантов в пехоте. Как правило, они не знали русского языка, в армии ранее не служили, стрелять не умели и больше подходили к выражению «пушечное мясо». Впрочем, не лучше обстояло дело и с таджиками, узбеками, киргизами и солдатами других национальностей Туркестана и Средней Азии, особенно немолодыми по возрасту солдатами, да еще в зимнее время.
На реке Миус
В штаб дивизии мы прибыли к обеду и были приняты комдивом полковником Морозовым, комиссаром и начальником штаба дивизии. Все они имели по четыре прямоугольника в петлицах[2]. Комдив в двух словах ввел нас в курс боевых действий дивизии. Формировалась и сколачивалась она в Персияновских лагерях под Новочеркасском. Стрелковым полкам были присвоены шефские наименования по местам комплектования: «Ростовский», «Таганрогский» и «Сальский». Дивизия в боях за Ростов понесла заметные потери, и в стрелковых полках в наличии было только по два стрелковых батальона. Накормив нас обедом, вручили предписания: мне и Мише в 1135-й Сальский стрелковый полк в Матвеев курган, другим подвое — в остальные полки. В наш полк направлялся по излечении из госпиталя заместитель командира полка капитан Любимцев Я.3.
В район огневых позиций артполка шла полуторка с боеприпасами, и нас поместили в кузов. Разрывы снарядов все ближе и ближе, но населенный пункт Матвеев курган за небольшим холмом. Никогда не забуду дату своего боевого «крещения». Это было 24 декабря 1941 года, то есть сочельник по новому стилю. Ехали полем, на котором стояли стебли кукурузы. На огневых позициях располагалась гаубичная батарея, справа пехота отрывала окопы. Вдруг, как из-под земли, на бреющем полете с востока на нас пошел «мессершмит» и дал по машине пулеметную очередь. Шофер остановил грузовик, и мы бросились бежать в разные стороны. Слышу, один из стрелков называет мою фамилию, и я узнаю друга из нашего взвода, выпущенного на неделю раньше. Обнялись. Он поинтересовался: все ли выпущены? Я ответил утвердительно и задал ему самый глупый вопрос: «Боевая?» — указывая на гранату у него за поясным ремнем. «Здесь, Саша, учебных гранат не бывает», ответил он, усмехаясь. Был он в одном из полков нашей дивизии. Миша тоже с ним обнялся, но тут нас к себе позвал капитан.
У гаубицы лежал труп артиллериста с оторванной ногой. Миша поднял его карабин, проверил магазинную коробку, она была с патронами в магазине, и он взял винтовку на ремень. Капитан похвалил друга за хозяйственную струнку. Пройдя несколько сот шагов, мы увидели примерно в километре от нас большое село. Это и был районный центр Матвеев курган. Там должен был размещаться штаб нашего полка. Вечерело. По селу в разных местах поднимались фонтанчики взрывов от вражеских мин, которые не скупясь посылали нам немцы. Снаряды более плотно ложились там, где чаще пробегали наши воины. Я ожидал, когда вражеская минбатарея начнет обстреливать нас троих в открытом поле, но наступившая темнота спасла нас от этого. На полевой дороге мы увидели еще двоих убитых, уже со снятыми ботинками. Видимо, они уже не один день лежали непогребенными.
Штабы легче всего искать по проводам полевого телефонного кабеля. Так мы и поступили. Штаб 1135-го стрелкового полка размещался в обычном, ничем не приметном домике из двух комнат. В одной из них находился капитан БутвинаС.Д., начальник штаба полка. Первым представился наш попутчик, капитан Любимцев Я. 3., за ним я и Миша. Первыми словами начштаба, обращенными в наш адрес, были: «Хороший комсостав дает ваше училище». После этого он вызвал своего помощника по учету личного состава и решил назначить нас обоих командирами групп пешей разведки. Для нас такие должности были неизвестны, и мы обратились к начальнику за разъяснениями. Он нам сообщил, что в стрелковом полку по штату положено иметь взвод пешей и взвод конной разведки, но из-за отсутствия лошадей конного вообще нет, а за счет отсутствующего третьего батальона в полку содержатся четыре группы пеших разведчиков по штату пехотного взвода разведки. В первой группе командир взвода, лейтенант Тарасов В. М., вчера был ранен во время разведки боем и я назначаюсь на его место, а Лофицкий назначается в четвертую группу, так как ее командир, ввиду преклонных лет, назначен командиром транспортной роты командовать ездовыми. Здесь же я увидел и заместителя начальника штаба (первого помощника начальника штаба полка по оперативной работе — ПНШ-1), им оказался лейтенант Успенский М. П. Нашего непосредственного начальника в штабе не оказалось. Им был ПНШ-2 — начальник разведки капитан Татаринцев П. П. Никакого представления командиру полка, естественно, не было. Тут же вызвали из соседней комнаты обоих посыльных от групп, и им было приказано провести нас до места расположения взводов. Посыльный из группы Тарасова представился мне, и мы пошли окраиной села в дом, занимаемый взводом. Он был гораздо больше, чем тот, в котором размещался штаб, о чем я сказал посыльному. На это он ответил: «Штаб лучше размещать в малоприметном помещении. А нам в этом не страшнее, чем в разведке». Что ж — ответ, достойный разведчика. В доме оказалось три просторных комнаты, и покрыт он был оцинкованным железом. Хозяйка средних лет охала и ахала, собираясь в эвакуацию с переднего края в ближайший тыл и наказывала разведчикам присматривать за имуществом. Посыльный доложил помощнику командира взвода сержанту Михаилу Босову о прибытии нового лейтенанта вместо Тарасова. Сержант надел ремень, построил разведчиков и представил взвод. Ему было лет тридцать. Всего в строю было 12 человек. Каждый из них делал шаг вперед и называл фамилию и откуда родом.
Разведчики помогли хозяйке вынести кое-какие вещи на повозку, и она убыла километров за восемь в тылы дивизии.
В комнате топилась печь. Около нее орудовал разведчик, которого все уважительно называли Павел Платонович. Он выглядел старше всех, примерно лет сорока. Два разведчика принесли из походной кухни в котелках ужин и поставили на плиту для подогрева. На плите что-то шкворчало, и по комнате разносился запах «свежака», как у нас на Кубани называли первую зажарку мяса для забойщика и разделочников мяса после забоя свиньи. Посреди комнаты стоял большой кухонный стол, за которым и разместился весь взвод, кроме посыльного в штабе полка. За столом сержант продолжил мое знакомство с людьми. Он и с ним еще двое были из станицы Белокалитвинской с Дона. Все они работали в потребкооперации. Назвал и остальных по памяти. Павел Платонович подавал на стол жаркое с картофелем — дар хозяйки резакам