Когда минут десять спустя Роланд, радостный и возбужденный, спустился с дерева, он рассказал, что видел довольно яркий одиночный фонарь на высоком столбе, не так уж далеко от нас – и вроде бы в его свете были видны строения, похожие на одиноко стоящую ферму. Посовещавшись, мы решили двигаться туда и просить помощи. Надеюсь, что на этой ферме есть телефон, или хотя бы рация, и они смогут вызвать вертолет со спасателями. То, что мы находимся не во Франции, для всех уже представляло бесспорный факт – в цивилизованной и обжитой стране просто нет таких мест, где на десятки километров вокруг не было бы ничего, кроме одного-единственного огонька. Как мы сюда попали – это совершенно иной вопрос; а пока мы должны дойти туда, где есть люди и попросить у них помощи. Когда мы тронулись в путь, то на моих часах было без пяти два ночи. Однако я ничего не понимаю… Если мы перенеслись в Канаду или Сибирь – то, когда у нас была ночь, у них должны были быть вечер или утро. Что же это, в конце концов, значит? Что ж, остается только надеяться, что в скором времени все прояснится и мы получим ответы на все наши вопросы. Одно бесспорно – история, приключившаяся с нами, явно выходит за рамки обычной – не иначе, как сюда вмешались какие-то высшие силы… Так я размышляла, пока мы шли, и от подобных дум мурашки бежали по моей коже и душа наполнялась мистическим трепетом… О плохом думать не хотелось.
Дорогу нельзя было назвать легкой. Сперва мы чуть не свалились в большую промоину, потом искали место, где можно переправиться через ручей с болотистыми топкими берегами, потом обходили еще один лесок, растущий на холме значительно ниже того, с которого мы только что слезли – и лишь затем, пройдя немного по лугу, примерно в километре от себя увидели вожделенный фонарь, яркий, как путеводная Вифлеемская звезда. Судя по виду, это был светодиодный уличный светильник, то есть самый что ни на есть высокотехнологичный в мире источник света.
К тому моменту туфли Патрисии совсем развалились, и она говорила, что от холода и боли не чувствует своих ног. Помощь была уже так близка, что Роланд поднял свою подругу на руки и понес на свет фонаря, а мы с Мариной только и могли идти за ним следом, светя ему под ноги издыхающим фонарем, чтобы он не упал. Ферма, к которой мы вышли, оказалась совсем не огороженной, более того, дома в ней были какого-то странного вида, будто построенные под копирку – с маленькими слепыми окошками, в некоторых из которых были видны мерцающие отблески топящихся очагов, а над трубами вился легкий дымок. Там были люди, там был свет, там была цивилизация и именно там мы надеялись получить так необходимую нам помощь.
Но подойти совсем близко нам не дали. Едва только мы приблизились к домам на пару десятков метров, как откуда ни возьмись выскочили две собаки и принялись облаивать нас со всей возможной злобой. Одна из них была очень большой и лохматой, ну прямо как настоящий маленький медведь. Замерев на месте, мы уже думали, что сейчас нас прямо здесь разорвут и съедят, но собаки не переходили определенную черту, будто ожидая прихода своих хозяев.
Мы принялись кричать на всех языках, какие знали (я на английском, французском и русском, Марин на французском и русском, а Роланд только на французском), что мы мирные люди, что у нас нет оружия и что мы очень устали и замерзли, и что у нас на руках есть пострадавшая девушка, которой нужна помощь. Почти сразу же в двух домах зажегся свет, но несколько мужчин, вооруженных ружьями, появились только из ближнего к нам дома. Они отозвали собак, потом один из них – высокий, чуть грузноватый, с винтовкой на сгибе локтя – подошел к нам. Теперь я могла его очень хорошо разглядеть. Весь вид его внушал почтение и благоговение – он был важен и величав, этот человек с большими сильными руками, в накинутом на голое тело пятнистой куртке, шнурком на шее, на который нанизаны клыки зверей. И еще что-то было в нем такое родное и доброе, что я сразу прониклась к нему симпатией. А он, пряча ироничные искорки, что так и сыпались из его глаз, осмотрел нас с ног до головы и сказал по-русски с легкой усмешкой:
– Ну, что, друзья-попаданцы, добро пожаловать в нашу теплую компанию. Вот попали вы, так уж попали…
Я машинально, даже не особо вдумываясь в смысл, перевела его слова на французский для Роланда и Патрисии, а он, уже обернувшись в сторону дома, крикнул:
– Игоревич, зови свою Витальевну, тут для нее есть работа по специальности!
И тут я подумала, что, наверное, мы все-таки в Сибири. Если бы я знала тогда, как сильно ошибалась. Но узнать об этом мне предстояло уже очень и очень скоро.
1 октября 1-го года Миссии. Воскресенье. 4:00. Промзона Дома на Холме.
За две последних недели клану Огня, сосредоточившему основные усилия на стройке Большого Дома, удалось сделать очень многое. Уже давно был сложен и устоялся цоколь, поднят и собран несущий каркас, выполнена кладка стен первого этажа – внешний слой на каркасе жженым кирпичом на известковом растворе, внутренний сырцовым на глиняном, настелены полы на первом и частично втором этаже, и даже железными листами перекрыта крыша, чтобы на голову кирпичеукладчицам не особо капало во время частых, но мелких дождей. При этом надо учитывать, что при кладке на каркасе, который сам заботится о соблюдении формы, правило четырех слоев не действует, и девочки из Лизиной бригады могли класть столько, сколько успевали, сперва поднимая внешний слой кирпичей, а за ним уже и внутренний, отделенный от внешнего десятисантиметровым воздушным зазором. Уставали все адски. По сравнению со всеми предыдущими стройками, Большой Дом потребовал полной отдачи сил и концентрации всех умений, потому что был первым постоянным жилым строением, который строил Петрович, а не приспособленной времянкой; но и опыт всех предыдущих строек тоже при этом не пропал даром.
Но первое октября, мало того что оно было воскресеньем (на которое в последнее время лишь немногие обращали внимание), по календарю, принятому в клане, оно являлось еще и днем осеннего равноденствия, то есть астрономическим праздником, означавшим окончание уборки урожая, завершения заготовки запасов, а также подведения итогов по основным летним делам. Короче, рабочий день был намечен сокращенным – только до обеда, а после него должен был состояться очередной праздник с торжественным обедом, плясками, проводами садящегося за горизонт солнца и прочими тому подобными языческими мистериями.
И вот тут, как снег на голову, на клан через трещину в мироздании внезапно сваливаются четверо незнакомцев: парень и три девушки. Причем они совсем не местные, а из далекого-далекого, и, казалось, совсем забытого будущего, и среди аутентичных для этой местности французов, которые по-русски ни в зуб ногой, имеются две весьма очаровательные – одна постарше, другая помладше – русские француженки, происходящие от эмигрантов еще первой послереволюционной волны. Говорят они, конечно, с ужасным акцентом на архаичном, сохранившем дореволюционные особенности, языке – но это были свои, родные, русские, к нежданному появлению которых вожди клана отнеслись как к настоящему подарку Всевышнего, а когда выяснилось, что одна из девушек (та что постарше, по имени Ольга Слепцова) – почти что самый настоящий педагог, собиравшийся практиковать преподавание точных дисциплин, то восторгу Сергея Петровича и Андрея Викторовича не было предела.
Пару минут спустя, когда выяснилось, что примерно «вон в том направлении», если идти «вот так», «вот так» и «вот так», стоит подбитый столкновением с сосной туристический автобус (где этих наших современников-французов девятнадцать голов живых и еще один труп водителя, который и завез их в эти палестины), то вожди сперва выпали в осадок, а потом, несмотря на то, что до восхода Солнца оставалось еще часа два, принялись лихорадочно готовиться к спасательной операции.
Первым делом Марина Витальевна осмотрела ноги девушки по имени Патрисия, которую на руках принес ее парень, и растерла их медвежьим жиром; а Ляля, добрая душа, пожертвовала ей пару своих теплых носков. Покачав головой – это надо же было отправляться в путешествие по осеннему лесу в туфлях-лодочках – Марина Витальевна подняла своих помощниц и отправила их в столовую разогреть в маленьком казане оставшуюся с ужина картошку с тушеной свининой, чтобы накормить гостей.
Тем временем общежитие полностью превратилось в филиал самого настоящего дурдома, потому что все его обитатели, включая самых маленьких, оказались разбужены поднявшейся суетой, и в прихожей, куда привели гостей отдохнуть на скамьях и погреться перед очагом, стало тесно, как в метро час пик, а в глазах зарябило от полуголых Ланей и полуафриканок всех возрастов – от Фэры и Алохэ-Анны до всех восьми «супруг» Антона-младшего, которые тоже выбрались из своего закутка посмотреть – что же тут происходит?
Петрович, который сходил в свою комнату для того чтобы полностью одеться, попытался разогнать по комнатам все этот птичий базар, но мало в этом преуспел. Базар разгоняться не желал. Пока он там старался, Марина Витальевна забрала в свою комнату Патрисию и свою третью тезку, сказав, что девочкам надо отдохнуть и что поесть им принесут прямо туда, после чего толпа в прихожей начала рассасываться сама собой и Сергей Петрович получил возможность спокойно переговорить с Ольгой Слепцовой и парнем, у которого оказалось совершенно эпическое имя Роланд. Разумеется, после того, как им обоим были вручены большие миски с дымящимся в них жарким. Еще две такие миски Нита унесла в свои комнаты для Патрисии и Марины-средней.
Там же и тогда же. Ольга Слепцова.
Это не дом, а прямо какой-то человеческий муравейник. Моя идея о том, что мы оказались где-то в Сибири, лопнула как мыльный пузырь, как только из двух дверей в жарко натопленную прихожую с очагом, в которой нас первоначально разместили, толпой полезли полуодетые девчонки в каких-то самодельных нарядах из кожи и шкур, больше похожих на бред дизайнера-минималиста. Причем были эти девчонки двух цветов кожи – чисто белого, с легким загаром и кофейно-коричневого, как некоторые наши мулатки. Причем кофейно-коричневые были очень коротко стрижены «под мальчика», а белые могли похвастать темно– и светло-русыми длинными косами. Была там и парочка совсем молодых рыженьких красоток, явно близняшек, но они держались по-особому, как принцессы в толпе плебса. При этом вся эта компания говорила одновременно, по-русски и крайне плохо. У нас так по-французски разговаривают понаехавшие во Францию после свержения Каддафи ливийцы, а также жители тех африканских стран, которым это Каддафи мешал искать европейского счастья.