Потом – нужно составить представление о том, как здесь вообще живут, и что из себя представляет местное «цивилизованное» общество. Кое-какие, достаточно отчетливые, выводы я уже могу сделать, и они меня не радуют. Даже, если говорить честно, повергают в полное уныние, и даже в шок. Все, что я видела, слышала и ощущала с того момента, когда «познакомилась» с русскими, убеждает меня в том, что это – общество темных и отсталых угнетателей женщин (русские всегда таковыми являлись, этого в них не вытравишь – дикий, закоснелый народ – и почему они такие?).
Уклад их жизни – это просто ужасающий абсурд и издевательство над личностью. Как я поняла, здесь царит абсолютная уравниловка. Никого не интересует, к чему у человека лежит душа – все вынуждены заниматься тем, что прикажет Хозяин. Хозяин – это собирательное название, их тут на самом деле трое – представителей мужского пола, которые и управляют этой общиной. Женщина, которая якобы тоже входит в состав «правительства», не в счет. Это лишь обычный, свойственный угнетательскому строю, финт – вот, мол, у нас равноправие, и женщина тоже имеет власть. Никакой фактической власти эта женщина не имеет, и ее положение здесь – всего лишь показуха, повод покрасоваться перед другими и вдохновить их на «трудовые подвиги» – работайте, мол, слушайтесь мужчин, и тогда у вас тоже будет шанс достичь таких же высот.
Да-да, я вижу все это очень четко, ведь не зря я изучала историю угнетения женщины – и мне знакомы все хитрые приемы этих обладателей мужских половых органов, я знаю все их гнусные, отработанные веками, уловки… Неужели же, имея действительно равное положение с мужчинами, эта женщина, что входит в правящую верхушку, допустила бы здесь такое уродливое явление, как многоженство?! Да-да, сей чудовищный факт всколыхнул во мне такую волну негодования и протеста, что я еле сдержалась, чтобы не высказать все свое возмущение и не открыть этим несчастным женщинам глаза на то, как их унижают… Но я вовремя спохватилась, осознав, что меня попросту не поймут, ведь я не говорю на этом варварском языке – на русском. Но я очень надеюсь, что пусть не сразу, но еще придет то время, когда эти женщины задумаются над своим положением – не без моей помощи, естественно. Ибо освобождать разум женщины от векового мужского ига, неся идеи гендерного равенства – моя первая обязанность и священный долг.
Что ж, только благодаря тому, что за время пути от автобуса в поселение я достаточно подготовила себя морально, узнать многие факты из жизни этой общины не стало для меня сокрушающим потрясением. Тем не менее некоторые вещи были столь унизительны для человеческого достоинства, что я не могла сдержать возмущения.
Справедливости ради отмечу, что первым делом нас покормили. Увидев то, что лежало в тарелке, я с тоской поняла, что с моими пищевыми привычками здесь никто считаться не будет – даже не стоит и говорить им о том, что я употребляю только растительную пищу. Представив, как эти огромные куски мяса гниют в моем кишечнике, отравляя весь организм, я вздохнула и стала вылавливать из тарелки редкие куски картошки, которые, тем не менее, все были пропитаны жирным мясным соком. Но голод давал о себе знать – и я, прикрыв глаза и морщась от отвращения, все-таки глотала эти куски, а моему воображению рисовался любимый тыквенный супчик… а несчастные убитые животные укоризненно качали головами, стыдя меня за мой аппетит. Кажется, никто из учеников не обращал на меня внимания – с того момента, как этими русскими был подорван мой авторитет, я словно бы перестала существовать для своих бывших подопечных. Конечно же, это задевало меня, но в то же время и избавляло от тяжкого бремени ответственности. Ничего, я сильная и самодостаточная личность, и для того, чтобы любить и уважать себя, мне вовсе не требуется аудитория…
После еды я почувствовала себя гораздо лучше, и, как ни странно, меня даже не тошнило. Наоборот, умиротворение и безмятежность разливались от желудка по всему телу, наполняя его сладкой истомой – хотелось прилечь и уснуть, ни о чем не думая. Но у тех, под чьей опекой мы находились, были насчет нас другие планы, и о том, насколько эти планы дикие и извращенные, оскорбительные для человеческого достоинства, я узнала лишь по мере их воплощения…
Меня ужасно злило то, что мерзавка Ольга переговаривается с русскими на их языке, а я же ничего не понимаю. Я чувствовала себя в полной власти этих людей, и если прямой и видимой угрозы моей жизни и здоровью не наблюдалось, то на подсознательном уровне ощущалась скрытая и вкрадчивая опасность, грозящая моим жизненным принципам, моим взглядам, моей личностной свободе. Словно рука ожившего древнего патриархата, подобно кошмарному призраку, протянулась в мою сторону из холодных глубин прошлого… Да что уж там говорить – я действительно в прошлом, в каменном веке, среди первобытных дикарей и русских, мало чем от них отличающихся и потому так хорошо нашедших общий язык с этими… как их… неандерталопитеками. Надо же было со мной такому случиться…
А русские придумали для нас унизительную экзекуцию, которую начали приводить в исполнение сразу после того, как мы поели. Они заставили нас мыться. Причем мы должны были делать это все вместе, группой – ну, то есть, я вместе с девочками-ученицами, а мальчики потом. Во-первых, меня возмутила принудительность процедуры – я бы предпочла помыться позже, после некоторого отдыха. Во-вторых, нам было сказано, что после мытья нас ждет более серьезное испытание – медицинский осмотр, если я правильно поняла, и если Марин, которая сообщила об этом, не пошутила.
Что ж, пришлось повиноваться. Нас запускали внутрь по пять человек. Я оттягивала до последнего и зашла с последней партией. До сих пор мне еще ни разу не приходилось мыться в столь допотопных условиях. Немного запоздало меня осенило, что это и есть та самая «russkaya banya» – правда, без веника и пара. Просто это было маленькое, обшитое деревом помещение, натопленное так, что с меня сразу градом полил пот. С одной стороны амфитеатром возвышалось трехъярусное ступенчатое сооружение, как я позже узнала, именуемое полоком, а с другой стороны находилась огромная ванна с крутым кипятком, сложенная из очень плотного белого кирпича. Нам дали деревянные тазы, черпаки и грубые допотопные мочалки из коры какого-то дерева, а также мыло, которое оказалось жидким и к тому же было только одного сорта, с запахом сосновой хвои. Как сказала нам Ольга, мы должны были самостоятельно набрать черпаком в таз кипятка из ванны, затем разбавить его холодной водой из крана, и так вымыться с ног до головы. Ужасная дикость и варварство, к тому же с непривычки я чуть не обварилась, набирая черпаком кипяток. Девочки давно помылись и вышли, а я все возилась, мешая теплую воду с потоками слез о моей несчастной судьбе – сейчас меня все равно уже никто не мог видеть, и можно было не заботиться о своем реноме.
Слова Марин насчет медосмотра, к моему ужасу, оказались чистой правдой. Я вышла из этой бани последней, а в предбаннике меня уже встречала та самая русская женщина средних лет, которая была приближена к вождям, являясь женой самого старшего из них. При этом ей ассистировала мерзавка Ольга, и она же переводила мне ее вопросы, а ей мои ответы. В присутствии своей бывшей стажерки мне было тем более унизительно подвергаться осмотру, но я старалась не подавать виду, что меня это хоть как-то смущает. Лишь когда русская предложила лечь на кушетку и раздвинуть ноги для гинекологического исследования, я не выдержала и высказала со всей страстностью, выливая все накопившееся за это короткое возмущение и недовольство:
– Как вы смеете?! Это насилие над личностью! Вы принуждаете меня к тому, чего я делать не хочу! Вы – варвары, не имеющие представления о человеческом достоинстве! Вы не имеете права принуждать меня к чему бы то ни было! Неужели власть так ослепила вас, что вы можете безнаказанно издеваться над людьми? Я не стану делать то, что вы просите! Это гнусно, отвратительно и нарушает права человека!
Русская некоторое время внимательно смотрела на меня, не выказывая ровно никаких эмоций, затем совершенно спокойным голосом стала говорить, а Ольга бесстрастно переводила, стараясь не встречаться со мной взглядом:
– Милая моя, не надо так нервничать. Все, что мы делаем – это для вашей же пользы. Вы должны выполнять наши правила. Мне необходимо иметь представление о состоянии здоровья каждого члена клана. Видите ли, тут у нас несколько иной строй, чем в Европе двадцать первого века, и мы действуем в соответствии с местными условиями и обстоятельствами. Наши правила возникли не на пустом месте, и уж конечно, они существуют совсем не для того, чтобы кого-то унизить. Вы можете отказаться от осмотра – дело ваше, но в таком случае мы тоже будем вынуждены поступать по отношению к вам в соответствии с нашими правилами, из которых не может быть исключения. Успокойтесь и подумайте – каким образом гинекологический осмотр нарушает права человека? И почему это отвратительно? И еще вам следует усвоить одну вещь – все ваши «хочу» и «не хочу» не имеют здесь абсолютно никакого значения. Мы решаем более глобальные проблемы в разрезе нашего маленького сообщества – выжить или погибнуть. Возможно, вы этого еще не поняли, поэтому я проявляю к вам терпение и понимание. Если вы не готовы подвергнуться гинекологическому осмотру прямо сейчас, мы можем сделать это в другое время, но сильно затягивать с этим я вам не советую.
То, что она говорила таким спокойным голосом, заставило меня устыдиться своей эмоциональной вспышки. А слова ее заставили задуматься. Что-то было в ее тираде такое, что подействовало на меня странным образом – словно весь мой прежний мир, такой нерушимый и непререкаемый, на мгновение пошатнулся. Вдруг я со всей ясностью осознала, что моя прежняя жизнь, защищенная законом и конвенциями, закончилась. Что именно сейчас я осталась наедине с собой и со своими убеждениями. И что нет здесь у меня ни единого друга… И такая слабость накатила на меня, что я безропотно, молча легла на кушетку и позволила сделать с собой все, что было необходимо.