А Ольга-то, Ольга! Как она залебезила перед этими русскими – противно смотреть. Наверное, хочет заслужить себе привилегии. Чисто русская черта. Сама-то она тоже из них – и неважно, что родилась в европейской, благополучной и цивилизованной стране, а не в отсталой России – у них очень силен так называемый «зов крови», и все понятия, привитые им, рушатся моментально, стоит только попасть в определенные обстоятельства, добавляющие мнимого авторитета их этнической родине. И вот сейчас она, Ольга, уже считает, что их уклад жизни правилен, что руководители – молодцы, и наверняка мечтает стать двадцать пятой (или какой там – неважно) женой самого главного вождя… Это, видимо, здесь называется «женская карьера».
Ах да, ведь они построили дом (Ольга переводит его название как «Большой Дом», при этом просто брызжа восторгом). Они с гордостью нам его продемонстрировали, ожидая, вероятно, что мы будем плясать от счастья и восхищения. Вынуждена признать, что их ожидания оправдались – все ахали и удивлялись, кроме меня, ну и нескольких ребят. Ну, построили – а отчего бы не построить, когда можно произвести все необходимое и есть целая куча рабынь, которая занимается как производством материалов, так и постройкой самого сооружения?
Однако от моего взгляда не ускользнуло, что столь тяжелым трудом занимались исключительно девочки, причем довольно юные – младше наших ребят, а женщины постарше только подносили им все необходимое. Да в цивилизованной стране за эксплуатацию труда малолетних эти «вожди» пошли бы под суд! Зато мальчик у них ловит рыбу. Вот так – сидит весь день на берегу реки и рыбачит в свое удовольствие, и тяжелее удочки ничего не поднимает, при этом считаясь одним из главных кормильцев в общине. Ну а как же – с малолетства надо приучать всех, что мужские особи имеют неоспоримое преимущество. Вон, и гарем уже у этого мальчишки образовался – много желающих занять место рядом с таким привилегированным членом общины…
Нам было показано и так называемое «место битвы». Русский вождь раздувался от гордости, расписывая чудеса храбрости и отваги, что явили в бою с людоедами он сам и его соратники. Вот – еще одно свидетельство убежденности в своем гендерном превосходстве. До чего же нравится мужским особям думать, что их особое предназначение – защищать. Можно еще добавить – «тех, кто слабее», они сами думают именно в таком контексте. Женщины же, в чьих умах сильны гендерные предрассудки, навязанными многовековым патриархатом, просто млеют от восторга, когда их «защищают», тем самым позволяя мужчинам возвеличиваться над ними и диктовать свою волю. Они считают себя предназначенными для совершенно другого, что не позволяет им воевать (хотя для всех очевидно, что женщины могут справляться с этим ничуть не хуже). И это другое они высокопарно называют «продолжением рода», считая деторождение своим величайшим призванием и главным делом жизни, и ожидают от мужчин уважительного отношения к себе в силу этого факта. Несчастные! Как много они теряют, и как много возможностей упускают. Жизнь так интересна и многогранна, и запирать себя в узких рамках мнимого «предназначения» – все равно, что хоронить себя заживо, а подавление личностной свободы неизменно ведет к деградации.
Впрочем, что-то я увлеклась. Рассуждаю так, будто у меня есть какие-то перспективы. Неужели же я стану объяснять дикаркам про многогранность жизни? Но хотя бы наших девочек надо предостеречь – ведь они воспитаны на справедливых европейских ценностях, и я не могу допустить, чтобы их дух был сломлен, и их превратили в бессловесных рабынь и рожательные агрегаты. Также хорошо бы познакомится поближе и установить добрые отношения с теми молодыми девушками из русских, которые командуют бригадами. Это ведь не дикарки, наверняка они умеют здраво рассуждать. Что, если кто-то из них будет способен разделить мои взгляды? Вечером надо будет получше к ним присмотреться.
Тут у них намечается какое-то пиршество… Наверное, что-то вроде языческого праздника урожая – с песнями и плясками. Реверанс в сторону дикарей, как я понимаю. Впрочем, русские недалеко от них ушли. Если бы из Европы в течение веков не проникала в их дремучую страну цивилизация – они бы так и оставались темными и невежественными, закоснелыми в своем упрямстве и традициях, невосприимчивыми ни к чему новому. Как я понимаю, эти сбежавшие из двадцать первого века русские взялись строить тут цивилизацию… Разумеется, это будет цивилизация, подогнанная под их личные вкусы. И мне уже заранее жаль тех женщин, которым никогда не стать по-настоящему свободными… Которых будут эксплуатировать и заставлять рожать, при этом внушая им, что это и есть самое большое счастье из всех возможных для женщины – быть покорной своему господину, служить ему и слушаться во всем, имея от него миску похлебки и крышу над головой…
1 октября 1-го года Миссии. Воскресенье. 18:05. Промзона Дома на Холме.
Первыми на промзону вернулись усталые, намного ошарашенные и полные впечатлений французские школьники. Не все для них оказалось так плохо, как могло показаться на первый взгляд, но и хорошим их положение тоже назвать было нельзя. Дальнейшая жизнь им виделась полной опасностей и непрерывного тяжелого труда без всякой оплаты за него, кроме миски картофельно-мясного варева. Возможно, их европейские головы посетили бы еще какие-нибудь печальные размышления о бренности жизни и нависшем над ними злом роке, но этому мешали сытые желудки, которые, умиротворяюще побулькивая, отгоняли дурные мысли.
– Кыш отсюда, противные! – говорили они, – будет еда, тепло, уют, дом, будет и счастье с любовью.
Как хороший практический психолог, во время экскурсии Сергей Петрович наблюдал за этой колышущейся биомассой, пытаясь отделить агнцев от козлищ и зерна от плевел. На первый взгляд, вся эта масса делилась на три, или даже на четыре части (это если считать мадмуазель Люси, которая сама по себе была вещью в себе и стояла наособицу от всех остальных). Во-первых – активное меньшинство, готовое брать на себя ношу белого человека в ее лучшем смысле и тащить ее вместе с вождями, на раз-два взяли. Такими были Ольга Слепцова, Роланд Базен, Патриция Буаселье, с которыми Сергей Петрович уже был знаком, и еще два мальчика – один из самой старшей группы, и один из самой младшей. Конечно, жизнь покажет, кто и чего стоит, но эти пятеро подавали шаману Петровичу определенные надежды. Однако кое-кто, в противовес этой пятерке, создавал у Сергея Петровича крайне тяжелое и негативное впечатление.
Главной головной болью представлялся уже известный Николай Петровских, при одном взгляде на которого Сергею Петровичу хотелось одновременно и пристрелить его из своей «мосинки», и в приступе омерзения вымыть руки с мылом. Таких наглых и самодовольных болванов, уверенных в собственной безнаказанности, Сергей Петрович еще не встречал и всерьез подозревал, что в самое ближайшее время этим типом будет непременно спровоцирован какой-нибудь конфликт, который вынудит его, Петровича, изгнать этого человека из племени, если не приговорить к смертной казни. Сергей Петровича охватило неприятно свербящее ожидание еще неизвестного события, которое он совершенно не желал возглавлять, и одновременно был не в силах предотвратить. То есть предотвратить, конечно, было возможно, но это лишь означало, то, что высшую меру социальной защиты этому сынку казнокрада надо было выписывать не на основании совершенных им преступлений, а только из предчувствия того, что он их обязательно совершит. Мерзкая дилемма. И так плохо, и эдак тоже нехорошо.
Второй проблемой из упавшего буквально на голову пополнения была бывшая педагог этих французских школьников – мадмуазель Люси д`Аркур, к которой у Петровича установилась стойкая неприязнь, в основном из-за постоянной демонстрации ею стойкого неприятия, как самих вождей племени Огня, так всего того, что они делают. А также чувствовалось в этой особе нечто чуждое, скрыто-враждебное, очень глубокое, неразрывное с ее личностью и базовыми убеждениями – а, следовательно, и трудноискоренимое.
Совершая ознакомительную экскурсию для французских школьников по своей территории, Сергей Петрович окончательно решил повысить статус подведомственной ему социальной структуры, уже мысленно называя ее племенем. И в самом деле, сто с лишним человек, из которых чуть меньше ста дееспособных и экономически активных, к тому же разбитых по происхождению на четыре подсообщества – это далеко уже не клан, а именно племя.
Так вот, мадмуазель Люси выглядела в этом племени так же органично, как павлин в курятнике, и не было такого установившегося уже обычая, который бы не шел вразрез с ее особым личным мнением. Правда, никаких уголовных преступлений со стороны этой женщины Сергей Петрович не ожидал, а, следовательно, относился к ней весьма спокойно, как к неизбежному, но в общем-то безвредному злу. Тут надо было опасаться прямо противоположного – как бы Лани и полуафриканки, которых она попробует обратить в свою феминистическую веру, не устроили бы ей хорошей трепки с выдиранием волос и расцарапыванием морды лица.
За своих учениц, в смысле за Лизу и Лялю, Сергей Петрович был совершенно спокоен. Выдержки у них хватит, и в драку за любимых мужей они не кинутся. А вот насчет всех остальных такой уверенности не было. Что, если эта воинствующая феминистка начнет дурить головы местным женщинам? Налетят и разорвут, ибо такой уж у местных пылкий темперамент, особенно у полуафриканок. Надо будет поговорить с женщинами и объяснить им то, что не надо особо резко реагировать на возможную пропаганду дурацких идей гендерного равенства со стороны французской учительницы, которую, в крайнем случае, можно будет просто игнорировать.
Петрович призадумался. В ходе наблюдений за этой особой, а также со слов Ольги напрашивался вывод, что она весьма энергична, горда и самоуверенна, к тому же горячо предана своим идеалам. Если абстрагироваться, то это, безусловно, положительные качества, и вопрос в том, чтобы направить их если не в полезное, то хотя бы в нейтральное русло. Конечно, было бы желательно изм