— Тише, тише! — зашикали с соседних столиков.
Карл Брентен смущенно замолчал. «Нельзя больше пить», — снова подумал он. Все время он был в движении и ничего не замечал. Но стоило ему присесть, как перед глазами все поплыло, голова, все тело отяжелели. Ему хотелось на несколько минут исчезнуть. Пока певице восторженно аплодировали, он поднялся и стал пробираться между столиками, туда, где сидели Хардекопфы и его жена.
— Боже мой, какой у тебя вид! — ужаснулась Фрида. — Красный как рак. Весь в поту. Что с тобой?
— Обязанности, — удрученно пробормотал он.
— Иди сюда, садись! — Она вытащила из лежавшей возле нее муфты носовой платок и отерла ему пот с лица.
Ему, вероятно, было очень плохо — он сидел смирно. Фрида достала бутерброд и подала мужу.
— Ешь. Ты слишком много пьешь! Забываешь, что ты здесь главный.
Да, он здесь главное лицо. Эта мысль несколько отрезвила его. Он ел бутерброд с колбасой, пока Алиса пела: «Я образцом невинности слыву в родном краю».
— Кончила бы завывать, — пробормотал он и, обернувшись к жене, сказал: — Мне пришлось улаживать ссору, которая могла плохо кончиться. Если уж даже социал-демок-ра-а-ты оправдывают истребление готтентотов… неслыханный позор! Люди ужасно ту-тупоумны…
На него сердито зашикали.
— Ради бога, замолчи, Алиса обидится, — шепнула ему Фрида. — Она уже несколько раз смотрела в нашу сторону.
— Плевать мне на нее. Воет, как собака на луну, — отозвался Брентен и опять принялся жевать бутерброд. — А Пауль ведет себя так, будто он самый главный здесь. — Брентену вдруг стало ужасно нехорошо. «Может, я чересчур быстро проглотил бутерброд?» — подумал он.
— Куда ты? — испуганно спросила Фрида.
— Мне нужно выйти, — ответил он.
— Посиди, ради бога, она скоро кончит.
— Кто? — спросил Карл.
— Ну да Алиса же! Бог ты мой, как ты нагрузился!..
— Оставь, наконец, бога в покое!
Он бегом бросился к двери, на которой значилось: «Для мужчин».
Алиса под нескончаемые аплодисменты сошла с эстрады. Намеренно пройдя мимо столика Хардекопфов, она прошипела Фриде в лицо:
— Очень бестактно со стороны дяди, скажу я вам. И это называется главный распорядитель!
Шурша шелком, кивая и улыбаясь во все стороны, она проплыла дальше.
— Теперь пойдут языками трепать! — сказала фрау Хардекопф. До этой минуты она, словно не замечая зятя, сидела, демонстративно повернувшись к нему спиной.
— Она с таким чувством поет! — сказала умильно фрау Рюшер.
— Слаб наш Карл по части выпивки. Несколько кружек пива — и сразу испекся. Удивительно! — проговорил старик Хардекопф, обращаясь к жене и дочери.
На сцене появился комик. Фрида Брентен не слушала его, — она смотрела в конец зала. Карл все еще не появлялся. Публика громко смеялась. Тогда и она взглянула на артиста — толстяка с огромной плешивой головой и забавными маленькими усиками.
— Чего только с человеком не случается, всего и представить себе, милостивые государи, нельзя. Сижу я вчера в ресторане Шенемана и заказываю себе бутерброды с сыром. Разобрал меня аппетит на бутерброды с сыром. Вдруг посетитель, сидевший за соседним столом, подходит ко мне и говорит эдак взволнованно: «Уважаемый, я запрещаю вам есть этот сыр!» Я с удивлением и, само собой, с негодованием спрашиваю: «Какое право вы имеете запрещать мне? И кто вы такой?» А тот в ответ: «Я член общества покровителей животных».
В зале раздался новый взрыв смеха.
— Да, да, — продолжал рассказчик. — Как видите, цивилизация шагнула вперед.
Фрида Брентен по-прежнему беспокойно оглядывалась. Карла нигде не было. Фрау Хардекопф незаметно наблюдала за дочерью. Фрида, теперь уже женщина двадцати шести, двадцати семи лет, все еще походила на молодую девушку. Матери нравилось, что она не обнажает плечи и грудь, как Алиса, расхаживающая полуголой. Рюш на голубой шелковой блузке Фриды застегивался под самым подбородком. «Фриде, конечно, скучно», — подумала фрау Хардекопф.
— Он с тобой хоть раз танцевал сегодня? — спросила она.
— Кто, мама?
— Кто? Твой муж!
— О боже, есть о чем беспокоиться! Только бы с ним ничего не случилось.
— Он еще там?..
— Да, я очень волнуюсь.
— …И что ж вы думаете, она сказала, закончив уборку моей комнаты? «Если вам понадобится грелка, сударь, вы позовите меня».
Девушки взвизгнули. Зал аплодировал.
— Пошляк! Не понимаю, как мог Карл пригласить такого! — сказала Фрида.
К столику Хардекопфов подошел Отто. Он обвязал шею носовым платком, чтобы бумажный воротничок не промок от пота.
— Где Карл? — спросил он.
— Зачем он тебе нужен? — поинтересовалась мать.
— Пора бы опять потанцевать.
— Отдышись немного. У тебя вид, словно ты только что из парной бани.
Отто пошел искать Карла. Мать крикнула ему вслед:
— Смотри не пей лишнего, слышишь, Отто!
Комик в заключение спел куплеты. Фрау Хардекопф шепталась с мужем.
— Ну, что могло с ним случиться? — недовольным тоном спросил старик Хардекопф.
— Я на твоем месте пошла бы взглянуть.
Трубы есть у нас сточные
И еще — скажу точно я —
Трубы газопроводные,
Трубы водопроводные,
Да советник окружного суда,
Господин Труба…
Не слишком ли много труб, а?
Старик Хардекопф поднялся и пошел. Фрида с благодарностью посмотрела на мать.
— Я ужасно беспокоюсь. У него был такой плохой вид.
— Да что там, — возразила фрау Хардекопф. — Пьян, только и всего.
В ту минуту, когда куплетисту захлопали, Хардекопф и Брентен подошли к столику. Карл уже не был красен как рак, он был мертвенно-бледен. Но он улыбался, и шаг его стал тверже.
— Садись! — приказала Фрида. — Приди в себя. Ну и распорядитель!
— Брось язвить! — вскипел Карл, снова готовый к бою. — Чего ты от меня хочешь? Что особенного случилось?
Когда Карл, спокойно посидев у столика, пришел в себя, Фрида спросила, не лучше ли ему, и тут же добавила:
— Если чувствуешь себя бодрее, не теряй времени, пойди извинись перед Алисой, иначе не избежать неприятностей от родственников.
— Что такое? Почему? — удивился Брентен. — Что я сделал?
— Ты мешал ей петь. Двигал стульями, разговаривал. Она мне уже жаловалась.
— Разве ей неизвестно, что я отравился?
— Что?! — испуганно воскликнула Фрида. — Ты отравился?
— Конечно, я отравился.
— Да что же ты такое ел, бога ради? — взволновалась Фрида.
— И ты еще спрашиваешь? — удивился он. — Съел бутерброд с колбасой, который ты мне дала. От него мне и стало дурно.
— Ты окончательно спятил! — Фрида, горя негодованием, отвернулась. — Уговори себя еще в чем-нибудь! Смешно! Отравление пивом у тебя, и ты, видно, еще не протрезвился. Немедленно поговори с Алисой, слышишь? Иначе пойдут бесконечные суды-пересуды. Беда прямо, что мы сидим возле сцены.
Карл ничего не ответил. Он размышлял. Он искренне не мог себе представить, когда и как он помешал Алисе, да еще обидел ее, он — распорядитель! Нет, это невозможно! Или?.. Он вдруг вспомнил о «завывании». Неужели он сказал это вслух? Ужасно! Алиса, наверно, никогда больше не выступит в «Майском цветке». Уж кому-кому, а ему, распорядителю, не следовало бы позволять себе такую вольность.
Он почувствовал себя свежее и решил поговорить с Алисой.
Пауль Папке, кривляясь и важничая, объявлял с эстрады:
— Милостивые государи, следующий номер нашей программы — «Кайзерский вальс» Иоганна Штрауса. Только для молодежи, перевалившей за сорок. Предупреждаю: теперь танцуют только те, кто начинает счет с сорока. Тридцатидевятилетних просят воздержаться! Пожалуйста, господин капельмейстер.
Все нашли это необыкновенно остроумным, захлопали и засмеялись; раздались первые такты штраусовского вальса, казалось, приглашавшего стариков размять косточки.
— Не станцуем ли, фрау Паулина? — галантно предложил Хардекопф.
— Пригласил бы ты лучше Рюшер, Иоганн. Осчастливишь ее на целую неделю. А потом попляшем и мы с тобой, на весь танец у нее все равно пороху не хватит.
Иоганн Хардекопф поднялся и подошел к фрау Рюшер.
— Разрешите?
— Ой, нет, да это же невозможно, господин Хардекопф!.. Мне танцевать?.. Нет, нет! Мои старые кости!..
— Ну, живей! — приказала фрау Хардекопф. — Не ломайся, как старая дева, подымись — и марш!
— О-ох! — клохтала фрау Рюшер, красная, как пион. — Нет, подумайте!.. О-ох!.. Да пойдет ли у нас, господин Хардекопф?
Но она уже поднялась и положила руку ему на плечо. Вступительные такты кончились и перешли в ритмическую рыдающую мелодию вальса; в первой паре закружились по залу Иоганн Хардекопф с фрау Рюшер. Публика захлопала. Раздались возгласы:
— Поглядите на Хардекопфа!.. Как прямо он держится!.. Как это у них ловко выходит!.. А красив старик!.. Здорово, Хардекопф!.. Великолепно!.. Браво!.. Браво!..
Фрау Рюшер, судорожно вытянувшись и тесно прижавшись к своему кавалеру, вприпрыжку кружилась с ним по залу. Голову она низко склонила к его плечу, можно было подумать, что она старается спрятаться за спину Хардекопфа, но это ей не вполне удается.
— О-о-ох, господин Хардекопф!.. О-о-ох, не могу больше!.. Запыхалась совсем. Не могу… больше!
Хардекопф отвел ее к столику.
— И как это вы, господин Хардекопф, еще можете! Как молоденький! А я… о-о-ох, никак не отдышусь.
Поднялась фрау Паулина.
— Ну, а теперь попляшу я!
Чета Хардекопфов была теперь в центре внимания: молодежь стояла вокруг и весело смотрела на них. Хардекопф, несколько опьяненный похвалами, кружился и вправо и влево, а жена его сразу же улавливала каждое его движение и с улыбкой смотрела на него снизу вверх. Когда отзвучал последний аккорд, он предложил ей руку, наклонился, чтобы она могла расслышать, так как в зале гремела буря аплодисментов.
— Ну, Паулина, — шепнул он, — выходит, не так уж мы стары, а?
Она ответила с благодарной улыбкой: