Телефонный звонок, нудный и въедливый, словно чукотский комар, бесконечно долго зудел над ухом, и от этого хотелось зарыться в теплую и такую уютную подушку. Начальник строительства Красногорского обогатительного комбината Михаил Михайлович Мартынов тяжело приподнялся, найдя в темноте пачку папирос, чиркнул спичкой. Яркое пламя выхватило из темноты лицо безмятежно спавшей жены, и Мартынов, в который уже раз, подивился ее способности не обращать внимания на ночные телефонные звонки. Он включил ночник, посмотрел на часы — двадцать минут второго. Нашарив под кроватью тапочки, прошлепал к телефону. Поднял трубку, спросил недовольно:
— Ну?
— Михал Михалыч! Это Лукьянов говорит. С котельной. ЧП, товарищ Мартынов, водоприемные насосы воду не дают. Котлы работают на пределе.
— Что-о? — Мартынов почувствовал, как кровь ударила в голову, стало трудно дышать.
Проснулась жена. Приподнявшись, недоуменно посмотрела на мужа.
— Что там?
Мартынов отмахнулся и, пытаясь собраться с мыслями, сказал:
— Слушай, Лукьянов! Срочно направь кочегаров к водоприемнику, пусть долбят разведочную лунку. Сейчас я приду в котельную. Если воды хватать не будет, отключи управленческий блок, гараж, мастерские. Все! — Он бросил телефонную трубку на рычажки, ладонью растер левую сторону груди: в последние годы все чаще давало знать о себе сердце. Врачи запрещали курить, перегружать себя работой, волноваться, нервничать, а как быть спокойным, когда… Мартынов затянулся папиросой, закашлялся, ткнул окурок в пепельницу.
— Случилось чего, Миша?
Тревожный голос жены вывел Мартынова из забытья, он резко обернулся, кивнул головой.
— Похоже, да. Если только трубопровод не засорился, значит, дело дрянь. Котельная может остаться без воды.
— Ну и что?
— Помолчи, — оборвал ее Мартынов. — Я пойду в котельную, затем к водозаборнику, а ты срочно обзвони ведущий управленческий персонал и вызови Старостина. Скажешь, чтобы все немедленно собрались у меня в кабинете. Парторгу не звони: он с колонной машин уехал в Магадан.
От ручья Профсоюзного, из которого насосы качали воду для котельной, до управленческого блока, где размещалась контора, было не больше километра, но Мартынову казалось, что этому километру не будет конца. Согнувшись и закрывая лицо от жалящего ветра, то и дело проваливаясь чуть ли не по пояс в снег, он упрямо шел вперед, выискивая в черноте безлунной ночи редкие поселковые огоньки. Предательски покалывало сердце, но Мартынов старался не обращать на это внимания, лихорадочно соображая, как выйти из того положения, в котором оказался не только поселок, но и все строительство комбината. В голове все время звучали слова кочегара, сказанные им у выдолбленной разведочной лунки: «Хреновые дела, Михалыч. Ручей-то наш до дна промерз». Мартынов не сразу поверил ему тогда — уж слишком страшным было это известие. Схватил водомерную рейку, сунул в прорубь, быстро вытащил, пытаясь рассмотреть получше, поднес к костру: вода захватила едва ли не самый кончик рейки, успев за секунду превратиться в хрупкий нарост льда. «Да и чему удивляться, — говорил между тем кочегар. — Мороз-то до шестидесяти упал, да и ветрище — не приведи господь. А буран какой пронесся!.. — Он замолчал, посмотрел на начальника строительства, потом добавил: — В котлах вода еще есть, Михалыч, так что кое-какое время продержимся, а там что-то решать надо. Трубопровод уже прихватило».
Закрутившаяся снежной спиралью поземка жгучими клочками дохнула в лицо, и Мартынов почти побежал к светящимся окнам конторы, ожесточенно растирая рукавицей онемевшие щеки, нос, лоб.
Кабинет начальника строительства тревожно гудел разноголосым гулом. Никто не знал, зачем их вытащили из теплых постелей в два часа ночи. Увидев Мартынова, люди на какую-то секунду притихли, но затем тревожный гул взорвался вновь с удвоенной силой. На Мартынова посыпались вопросы, но он молча прошел к батареям отопления, потрогал их. Радиаторы были еще теплыми.
Все так же молча Мартынов снял полушубок, шапку, шарф, повесил на вешалку. И только после этого сказал негромко:
— Поселок на грани катастрофы. Почти полностью вымерз ручей Профсоюзный. Котельная держатся на последнем запасе воды. Это значит, что люди скоро останутся без тепла, а это все равно что без жилья в такой мороз.
На какое-то мгновение в кабинете стало до жути тихо, и слышно было, как завывает ветер под стрехами крыши. Потом вдруг кто-то вскочил, потрогал батареи, и кабинет опять взорвался гулом голосов.
— Тише, тише, товарищи. В панику вдаваться нечего, а вот найти дельное решение необходимо. За вами слово, Виктор Евгеньевич.
Главный инженер исподлобья оглядел собравшихся, сказал глухо:
— Решение здесь возможно только одно: делать водоприемную врезку на реке и вести оттуда новый трубопровод. А вообще-то, Михаил Михайлович, об этом нужно было раньше подумать.
Мартынов посмотрел на Яшунина.
— Об этом мы в следующий раз поговорим, тем более что насосная и трубопровод строились по техпроекту. Ну а что касается существа вопроса, то ведь это на целых триста метров длиннее… А где трубы взять?
— Значит, придется кусками размораживать старый трубопровод, резать трубы и стыковать их на новой трассе водовода. Правда, на это уйдет не менее двух суток…
— Двое суток… — Мартынов задумчиво потер переносицу, посмотрел на притихших людей. — Двое суток… Но мы не можем на двое суток оставить без отопления ясли, детсад, больницу, школу, тем более что в этих домах, как, впрочем, и в остальных, нет печей.
— Но у нас есть водовозка, Михаил Михайлович, — раздался спокойный голос завгара. — Она сможет обеспечить хотя бы один котел. И если отключить все другие теплотрассы, то этого, я думаю, хватит на обогрев необходимых помещений.
— Ну что ж, это какой-никакой выход. Но ведь двое суток… — Мартынов исподлобья посмотрел на Антона Старостина, спросил: — Ну что, комсомол? Стройка комсомольская, почти три четверти рабочих — молодежь, выдержите?
Антон поднялся, сказал угрюмо:
— Комсомол выдержит.
— Комсомол-то, может, и выдержит, — взорвался начальник снабжения. — А из чего будем водовод варить? Труб, что на складе, дай бог, метров на двести наскрести. Весь запас на перевалочной базе, а это восемьдесят километров по зимнику. Кто их оттуда привезет, когда все машины ушли в Магадан за грузом? Вот уж верно говорят, что одна беда в дом не приходит. И телефонная связь оборвана. Так бы можно было дозвониться до базы.
— Есть у нас один ЗИЛ, — перебил снабженца завгар. — Прекрасная, высокопроходимая машина, только что с ремонта. Да и шофер — дай бог, чтобы все такими были. Он и поедет за трубами.
Мартынов почувствовал, как стало легче дышать.
— Так и порешили, — сказал он. — Вы, Владимир Алексеевич, немедленно отправляйте ЗИЛ на базу. Кстати, не забудьте дать шоферу напарника. Всем остальным идти по общежитиям и домам и будить людей. Моим заместителем назначаю начальника комсомольского штаба стройки Антона Старостина.
III
Излучина реки вильнула влево и, прижимаясь к обрывистой скале, начала медленно огибать огромную, поросшую стлаником и редкими лиственницами сопку, которая, казалось, назло выперла в этом месте, чтобы заставить реку попетлять в отрогах хребта, удлинить и без того длинный зимник.
В четыре утра, едва успев разогреть двигатель, выехал из гаража Сергей Жарков, поди, час в пути, а ЗИЛ прошел едва километров двадцать. Пронесшийся снежный буран начисто перемел наезженную колею, оставив после себя непроходимые сугробы. Хорошо еще, что колонна машин ушла в Магадан за день до пурги, а то сидеть бы им на перевале, ожидая погоды.
Урча и переваливаясь с боку на бок, ЗИЛ Жаркова медленно продирался по снежной целине. Сергей покосился на заснувшего Митрохина, включил дальний свет. Сразу тысячами светлячков вспыхнули снежинки. «Сюда бы художников да туристов возить, будь морозец градусов на сорок поменьше, — почему-то подумал Жарков. — Красотища-то какая! Ни в одном кино не увидишь».
Неожиданно машину тряхнуло, на какое-то мгновение она остановилась. Сергей включил демультипликатор, и ЗИЛ, надрывно урча, начал медленно подминать под себя сугроб.
Проснулся Колька Митрохин. Открыв сначала один глаз, потом второй, спросил хриплым голосом:
— Сколько уже?
— Пять.
Митрохин прищурился, высматривая в свете фар обрывистые склоны сопки.
— Глухариная?
— Она самая.
— Как черепаха ползем.
Сергей промолчал, резко крутанул баранку. Кажется, он съехал со старой колеи, и теперь ЗИЛ упрямо продирался по глубокому снегу, спотыкаясь на застругах, вырывая из рук непослушную баранку. Машина натужно ревела, но все это полбеды, если бы не резко упавшее давление масла.
И тут в ровном гуле двигателя Сергей уловил какой-то новый звук. Не веря самому себе, он повернулся к Митрохину.
— Ты ничего не слышишь?
— Н-нет. А что?
— Вроде бы стук какой-то…
Николай закрыл глаза, подался вперед.
— Кажется, что-то есть.
— Вот, сволочь! — Сергей ударил кулаком по баранке. — Вернемся обратно, при всех ему морду набью.
— Кому это?
— Да механик, сволочь, машину из ремонта выпустил, а вкладыши, видимо, не заменил.
— Дела…
Впереди, в свете фар, вырос сугроб. Сергей круто вывернул баранку, но неожиданно уперся передком в плотную стену заструга. ЗИЛ взревел, остановился. Сергей подал рычаг раздаточной коробки и почти физически ощутил, как машина сантиметр за сантиметром пробивает себе первопуток.
Не выпуская баранки, Сергей открыл дверцу, пытаясь рассмотреть дорогу, встал на подножку. Пронизывающий ветер ворвался в кабину, в секунду выстудил ее тепло.
— Вот погодка, даже высунуться нельзя. — Он захлопнул дверцу, подул на пальцы. — Вмиг прихватывает.
— Погодка… — уважительно сказал Митрохин, поеживаясь в своем поношенном солдатском бушлате. — Я уже год на стройке, а не слышал, что может быть такое: мороз под шестьдесят и ветрище…