Бабушка по-прежнему лежала в постели, она успела лишь вздремнуть, когда Кайса вбежала в комнату и высыпала ей на одеяло содержимое своей коробки. Корзинка была пустой – в ней не осталось ни конфетки.
– Благословенное дитя, – привычно сказала бабушка, – что бы я делала без тебя!
Но пришла пора подумать и о подарках. Как быть? Бабушка ведь не могла купить их заранее, да и денег у неё не было, вот она и ждала рождественской ярмарки. А теперь она лежала дома и не могла двигаться. Кайса же всем сердцем мечтала о кукле. И не о какой-нибудь, а о самой прелестной, которая имелась только у Сёдерлундов, что жили на Церковной улице. Проходя мимо их магазинчика, бабушка и Кайса всякий раз засматривались на неё в витрине. И однажды бабушка украдкой попросила хозяйку магазина фрёкен Сёдерлунд попридержать эту куклу до окончания рождественской торговли. На кукле было розовое кружевное платьице, она умела закрывать глазки, и вообще другую такую куклу трудно было сыскать.
Но не могла же бабушка послать Кайсу за подарком самой себе! Да, нужно было что-то придумать. И вот на какую хитрость они пошли. Бабушка написала фрёкен Сёдерлунд тайное послание с пометкой: «Секретно». Впрочем, это было излишним, ведь Кайса ещё не умела читать. Зажав записку в ладошке, девочка побежала прямиком на Церковную улицу. Фрёкен Сёдерлунд читала записку долго и обстоятельно. А Кайсе тем временем позволили войти в одну из комнат, где так чудесно пахло. Когда фрёкен Сёдерлунд вернулась, в руках у неё был большой пакет.
– Теперь ступай домой и отнеси это бабушке, – сказала она. – Да смотри не урони!
О нет, Кайса ни за что не уронит! Она ведь надеялась, что в пакете та самая кукла, и легонько его ощупала. Но кто знает!..
Для бабушки тоже был куплен подарок. Пара чудесных перчаток, которые ей давно хотелось иметь.
Если у кого-то были сомнения, что Кайса с бабушкой будут праздновать Рождество, ему стоило заглянуть в одно из двух маленьких окошек их домика вечером в сочельник. Он увидел бы свежие занавески, и чистые половички, и прекрасную ёлку возле бабушкиной кровати. Кайса сама купила эту ёлку на ярмарке и сама украсила её свечами и флажками, яблоками и конфетами. А ещё он увидел бы девочку на краешке бабушкиной постели и подарки на одеяле. О, сколько счастья было в глазах малышки, когда она обнаружила в пакете куклу! Но, пожалуй, бо́льшую радость она испытала, когда бабушка развернула свой подарок.
На праздничном круглом столе в красном подсвечнике горела свеча, вокруг были расставлены рождественские кушанья. Кайса сама их приготовила, правда, под чутким бабушкиным руководством.
Кайса пела для бабушки рождественские песни, а та, покачивая головой, всё повторяла:
– Какое благословенное Рождество!
Когда поздно вечером Кайса наконец добралась до своего кухонного диванчика, она была такой уставшей, что готова была тут же и уснуть. Уже сквозь сон она пробормотала свою вечернюю молитву про ангела, который охраняет их дом, и всё же успела бросить беглый взгляд в окно. Там, за окном, падал снег, и всё в саду было таким белоснежным, таким трогательным.
– Бабушка! – воскликнула вдруг Кайса. – А ты знаешь, наш сад полон ангелов!
Бабушка лежала в комнате, окна которой выходили на улицу, и не могла видеть сад. Но тем не менее она кивнула и сказала:
– Да-да, весь сад полон ангелов!..
А минуту спустя Отважная Кайса уже спала.
Укротитель из СмоландаПеревод Л. Брауде
Это рассказ об огромном быке по имени Адам Энгельбрект, который однажды, в пасхальный день, вырвался на волю. Быть может, он и сейчас гулял бы на свободе, если бы не… Да, так вот, послушайте!
Адам Энгельбрект был настоящий великан, и жил он на скотном дворе с целым стадом тучных коров и множеством маленьких славных телят. Вообще-то Адам Энгельбрект был добрым и кротким быком, добрым и кротким был и старый скотник, который ухаживал за животными на скотном дворе. Звали его Свенсон, и был он до того добрый, что как-то раз, когда Адам Энгельбрект нечаянно наступил ему на ногу, Свенсон не решился его согнать. Он спокойно стоял, выжидая, пока Адаму Энгельбректу самому не придёт в голову мысль сдвинуться с места.
Почему бык внезапно стал бешеным? Почему у Адама Энгельбректа сделалось такое дурное настроение в тот пасхальный день много-много лет тому назад? Этого никто никогда не узнает. Может, кто-либо из телят промычал ему какую-нибудь дерзость на своём телячьем языке, а может, коровы раздразнили его? Во всяком случае Свенсон не мог понять, почему Адам Энгельбрект среди бела дня сорвался вдруг с привязи и помчался во весь опор, страшно топая, по узкому проходу в хлеву. Вид у него был таким свирепым, что Свенсон не посмел остановиться и спросить: может, Адам Энгельбрект чем-то недоволен? Вместо этого Свенсон с быстротой молнии выскочил из хлева. А вслед за ним в диком бешенстве выскочил и сам Адам Энгельбрект.
Сразу за скотным двором была лужайка, обнесённая забором. В последнюю минуту Свенсону удалось выскользнуть через калитку и запереть её перед самым носом у разъярённого быка, который с явным удовольствием готовился вонзить рога в своего старого друга.
Как уже говорилось, был пасхальный день, и во дворе за столом сидел хозяин с семьёй; они спокойно завтракали, а потом собирались пойти в церковь. День выдался на редкость погожий, и малыши так радовались, быть может, не столько тому, что пойдут в церковь, сколько тому, что наденут новые сандалии и что светит солнце. А после обеда они задумали построить маленькую водяную мельницу в весеннем ручье, который течёт в роще, где цветут подснежники. Только теперь у них ничего не выйдет, а всё из-за этого Адама Энгельбректа.
Бешено мыча, бык бегал взад-вперёд по скотному двору. Свенсон, стоя у забора и всё ещё дрожа от страха, беспомощно смотрел на него. Вскоре там собрались хозяева, их маленькие дети, служанки, работники и ста́тары[1] – всем хотелось посмотреть на беснующееся животное. И тут же по округе разнеслась весть: бык из Винеса вырвался на волю и, словно разъярённый лев, носится по холму, на котором стоит хлев. Отовсюду, изо всех крошечных лачуг и с торпов, сбежался люд, чтобы принять участие в этом диковинном представлении. Все были очень оживлены в ожидании увлекательного зрелища, которое вносило такое разнообразие в долгий и тихий пасхальный день.
Калле из Бекторпа был одним из первых, кто примчался во всю прыть, так быстро, как только позволяли ему его тоненькие ноги семилетнего мальчишки. Да, он был маленький торпарский мальчуган из Смоланда, точь-в-точь такой же, как тысячи других, такой же сопливый, такой же голубоглазый, с такими же льняными волосами.
Уже битых два часа разгуливал Адам Энгельбрект на воле, и никто не мог придумать, как заставить его прийти в себя и успокоиться. Хозяин решил подойти к нему на авось. Войдя прямо в калитку, он сделал несколько решительных шагов по направлению к быку. Ой, ой, этого ему ни в коем случае не следовало бы делать! Потому что Адам Энгельбрект надумал свирепствовать и буянить в этот пасхальный день и отступаться не желал. Наставив рога, он ринулся на хозяина, и, не умей тот так хорошо бегать, неизвестно ещё, чем бы всё это кончилось. Теперь же в нарядных праздничных брюках хозяина зияла огромная дырка, появившаяся в тот самый миг, когда ему быстрым прыжком удалось вырваться через калитку. Зрители смотрели друг на друга и молча ухмылялись.
Дело было скверное! В хлеву стали мычать коровы – пришло время дойки. Но кто осмелится пересечь скотный двор, чтобы войти в хлев? Никто!
– А что, если Адаму Энгельбректу вздумается разгуливать здесь и злиться вечно, всю нашу жизнь? – рассуждали малыши.
Грустная мысль пришла им в голову. Как тогда им играть в прятки на скотном дворе зимой по вечерам?
Пасхальный день занялся всерьёз, засияло солнце. Адам Энгельбрект был по-прежнему разъярён. Стоя у ограды, люди озабоченно держали совет. Может, подойти к быку с длинной палкой и крепко зацепиться за кольцо в его носу? Этого бешеного? Дальше ждать было нельзя. В хлеву мычали коровы, вымя у них было переполнено молоком.
Светило солнце, голубело небо, на берёзах появились первые мелкие кудрявые листочки, всё было так приятно, как только может быть в пасхальный день в Смоланде. Но Адам Энгельбрект был по-прежнему разъярён.
На заборе сидел Калле, маленький сопливый торпарский мальчуган из Смоланда, всего семи лет от роду.
– Адам Энгельбрект, – сказал он, – иди сюда, я почешу тебя между рогами!
Сказал он это на смоландском наречии, пожалуй, единственном языке, который понимал Адам Энгельбрект. Но если бык и понял мальчика, то слушаться вовсе не желал. Даже и не подумал. А только всё больше злился. Но и мальчишка не уступал, и на скотном дворе то и дело раздавался его тоненький голосок, непрерывно повторявший:
– Иди сюда, я почешу тебя между рогами!
Быть может, долго злиться не так уж и весело, как это представлялось сперва Адаму Энгельбректу. И он стал колебаться. А поколебавшись, приблизился к забору, где сидел Калле. И торпарский мальчишка почесал его между рогами своими маленькими грязными пальцами. И не переставая продолжал говорить быку какие-то добрые ласковые словечки.
Казалось, Адаму Энгельбректу было несколько неловко стоять так смирно, позволяя мальчишке себя почёсывать. Но он всё же стоял. Тогда Калле крепко схватил его за кольцо в носу и тут же перелетел через забор.
– Ты что, рехнулся, парень?! – раздался чей-то голос.
А Калле направился прямиком к хлеву, медленно и с достоинством ведя за кольцо Адама Энгельбректа. Адам Энгельбрект был большой-пребольшой бык, а Калле был маленький-премаленький торпарский мальчишка, и, проходя через скотный двор, они составляли весьма трогательную пару. Те, кто видел эту картину, никогда её не забудут.
Даже матадора в Испании во время боя быков не приветствовали более громкими криками одобрения, чем Калле, когда он шёл со скотного двора, возвращаясь из хлева, где оставил Адама Энгельбректа в его стойле. Да, громкие крики одобрения и две кроны наличными, да ещё два десятка яиц в кульке стали наградой юному укротителю из Смоланда.