"Неужели узнал о письме? — с возрастающей тревогой подумала Ника, тут же возразив: — Вроде бы слишком рано. Здесь всё так медленно делается… А вдруг? И что теперь делать?"
Не в силах справиться с охватившим её волнением, она встала и принялась торопливо ходить из угла в угол, натыкаясь то на столик, то на сундук, то на табурет. В тусклом свете крошечного язычка пламени, застывшего на кончике носика масляного фонаря, по стенам, сложенным из кое-как обработанных камней, металась её чёрная изломанная тень.
Задев за спинку кровати, девушка зашипела от боли и внезапно успокоилась.
"Ну, и чего ты разбесилась? — мысленно спросила она себя, потирая ушибленное место. — Мало ли зачем я могла понадобиться? Септис что-то говорил о слухах, которые вроде бы вот-вот пойдут по Радлу. Вдруг кто-то важный пожелал взглянуть на внучку казнённого сенатора Юлиса? А удрать всегда успеем, если получится. Вот только кинжалы надо будет надеть оба. Так. На всякий случай".
Эти рассуждения помогли взять себя в руки и обрести душевное равновесие. Так что появившаяся вскоре Риата Лация застала свою покровительницу мрачной, но сосредоточенной. Сидя на кровати, она неторопливо водила точильным камнем по узкому лезвию клинка.
— Мне собирать вещи, госпожа? — втянув голову в плечи, с, казалось бы, забытой робостью пробормотала служанка, глядя в пол. Судя по её виду, она явно чувствовала себя в чём-то виноватой.
— Да, — коротко ответила Ника, осторожно трогая режущую кромку. В своё время Наставник учил, что та не должна быть слишком тонкой.
— Там бельё сохнет, госпожа, — почти шёпотом пробормотала отпущенница. — Его сейчас забирать… Или до утра оставить?
— Ночи тёплые — пусть повисит, — подумав, решила девушка и только после этого обратила внимание на странное поведение собеседницы. — Что с тобой?
— Ой, я уж и не знаю, госпожа, — залепетала та, не поднимая взгляд. — Уж больно скоро господин Септис вас назад потребовал.
— Тебе это тоже показалось подозрительным? — поинтересовалась покровительница, возвращая клинок в ножны.
— Не только мне, госпожа! — шагнув ближе, служанка торопливо заговорила, понизив голос. — Бест с Зетой о чём-то шептались и на меня так нехорошо посматривали…
Она зябко поёжилась.
— Вот батман! — зло выругалась Ника.
Успевшая привыкнуть к этим словам, то и дело срывавшимся с уст госпожи, но ни разу не спросив об их значении, Риата Лация скорбно поджала губы.
— Думаешь, Септис узнал о моём письме императрице? — напрямик спросила девушка.
— Ой, да что вы, госпожа! — испуганно замахала руками отпущенница. — Да сохранят нас небожители от такой беды!
— Значит, и тебе такая мысль в голову приходила, — сделала напрашивавшийся вывод покровительница. — Тогда…
Она на миг задумалась.
— Может, тебе лучше задержаться в имении? Например, заболеть на пару дней? До Радла я и без тебя доберусь. Если там всё в порядке — дам знать. Нет — беги — ты теперь человек свободный.
— Нет, госпожа, — решительно тряхнула отросшими волосами собеседница. — Я с вами останусь.
— Ну смотри, — смахнув набежавшую слезу, Ника отвернулась. — Дело твоё.
Само собой, она вновь очень плохо спала и проснулась в прескверном расположении духа.
Провожать племянницу хозяина вышло всё семейство управителя. Гевия пожелала госпоже Юлисе покровительства богов в дальней дороге, Танар, сын Беста, просто почтительно поклонился, а их матушка сунула в корзину Риаты Лации ещё тёплые пироги.
Сердечно поблагодарив за гостеприимство, воспрянувшая духом девушка забралась в фургон, где привычно расположилась на большой охапке соломы.
Жирный отпущенник слишком хитёр, чтобы устраивать подобные проводы попавшей в немилость родственнице покровителя. Будь у Беста хоть малейшее подозрение в том, что Ника вызвала неудовольствие регистора Трениума, он бы ограничился гораздо более формальным прощанием.
Дальнейшее поведение управителя только подтвердило её догадку. Толстяк уселся на переднюю лавочку рядом с возницей и по мере сил старался развлечь спутницу, рассказывая занятные истории.
Поскольку отпущенник явно не горел желанием разбрасываться деньгами, в трактир он не пошёл. Повозка остановилась метрах в двухстах от уже знакомого девушке заведения местного общепита, и путники спокойно пообедали прямо на обочине. Раб-возничий, естественно, в сторонке, дабы не мешать управителю настойчиво потчевать племянницу хозяина имения пирогами с сушёными грибами, ветчиной и разведённым вином.
Несмотря на любезность спутника, хорошую погоду, делавшую путешествие лёгким и даже приятным, по мере приближения к столице, казалось бы, исчезнувшая тревога вновь стала напоминать о себе.
Нику опять начали донимать навязчивые вопросы: Зачем она так срочно понадобилась дядюшке, и что там с письмом к императрице? Как Докэста Тарквина отнеслась к её просьбе?
Настроение покровительницы передалось и служанке. Она тихо сидела в углу, нахохлившись, словно воробей в мороз, и нервно теребила край накидки.
Бест, как опытный путешественник, так рассчитал скорость движения, что они оказались у Радла как раз после того, как основная масса скопившихся за день повозок уже въехала на улицы города. Здесь управитель приказал невольнику спешиться и взять ослика под уздцы, а сам, тревожно оглядываясь, извлёк откуда-то короткую, окованную железными полосами дубинку, из чего девушка сделала вывод, что даже интенсивное движение гужевого транспорта не мешает ворам и грабителям отчуждать лежащую на повозках собственность в свою пользу. Улучив момент, она извлекла из ножен за спиной кинжал и прикрыла его полой накидки.
Чуть отодвинув край прикрывавшей вход занавески, Ника напряжённо следила за проплывавшими мимо тёмными громадами домов.
То и дело встречались короткие обозы, сопровождаемые группами вооружённых дубинками и мечами факельщиков. Кричали, ничуть не заботясь о покое горожан, возчики и грузчики, ревели невольные ослы с волами, звонко грохотали по камням деревянные колёса.
Девушка с иронией подумала, что у жителей квартир, чьи окна выходят на столь оживлённую улицу, очень крепкие нервы, иначе им ни за что не уснуть под такую какофонию.
Шум доносился даже до кварталов особняков, хотя здесь он уже не резал уши, теряясь среди высоких, глухих стен, где сгустившуюся тьму пытались разогнать лишь горевшие у каждых ворот факелы, позволявшие запоздалым путникам отыскать нужный дом.
То ли на Нику так повлияла мрачная пустота улиц, то ли давала о себе знать нарастающая тревога, только ей стало казаться, что едут они как-то уж слишком долго. Она уже начинала беспокоиться: не завёз ли её Бест куда-нибудь в другое место?
Но фургон внезапно остановился и толстяк, бодро спрыгнув на мостовую, провозгласил:
— Приехали, госпожа Юлиса.
Когда девушка выбралась из повозки, калитка в воротах распахнулась, и знакомый широкоплечий раб в кожаном панцире склонился перед племянницей в почтительном поклоне.
— Здравствуйте, госпожа Юлиса.
Благосклонно кивнув, та приказала:
— Помоги моей служанке, Янкорь.
— Слушаюсь, госпожа, — с готовностью прогудел раб.
Не глядя на него и чувствуя, как внутри всё сжалось, словно перед схваткой, она решительно шагнула в тёмную прихожую, из которой, благодаря раздвинутому занавесу, открывался вид на передний внутренний дворик.
Масляный светильник на парадном хозяйском столе освещал довольную физиономию развалившегося в кресле регистора Трениума и сидевшего напротив молодого мужчину, лет тридцати, чем-то неуловимо напоминавшего владельца дома.
— Хвала богам, вы наконец-то приехали, госпожа Юлиса! — вскричал дядюшка, едва падавший сквозь прямоугольное отверстие в крыше лунный свет озарил озабоченное лицо племянницы. — А то я уже думал, что этот негодник Бест захотел оставить вас в имении ещё на пару дней.
— Как можно, господин Септис! — обиженным голосом возопил шагавший позади Ники управитель. — Бессмертные боги свидетели: все ваши повеления я выполняю точно и в срок.
— Знаю, знаю, — рассмеялся покровитель, приказав. — Отправляйся к Ирбену. Завтра утром придёшь. Да посмотри, чем этот мошенник осла кормит! Может, из-за гнилого овса его тогда понос прошиб?
— Прослежу, господин Септис, клянусь Гиппией! — заверил отпущенник, пятясь к прихожей. — А если что, сам ему рёбра пересчитаю!
— Ступай, мне надо с госпожой Юлисой поговорить, — обернулся регистор Трениума к Нике, застывшей в трёх шагах от стола и гадавшей: кто этот более чем прилично одетый незнакомец?
— Вот, — разрешил сомнения племянницы дядюшка. — Это мой сын — Лептид Септис Сенс. Они с женой гостили у её родителей в Преграме и только три дня как вернулись в Радл.
— Рада познакомиться с вами, господин Септис, — поклонилась девушка стараясь улыбаться как можно благожелательнее.
Но на хорошо различимом в тусклом свете масляного фонаря лице старшего отпрыска хозяина дома застыло выражение такого равнодушия и скуки, что Нике стало даже как-то обидно: "Ему, что совсем неинтересно: ни кто я такая, ни откуда взялась? Или он по жизни тормоз?"
— Я тоже рад, госпожа Юлиса, — небрежно, словно невольнице, кивнул Лептид. — Хвала богам, хранившим вас в такой дальней дороге.
"Да он мне не верит! — догадалась девушка, ибо не нашла иного объяснения ни брезгливо опущенным кончикам губ, ни подчёркнуто холодному, почти насмешливому тону. — Небось считает, что наглая самозванка втёрлась в доверие к наивным родителям".
— Всё в руках небожителей, господин Септис, — улыбнулась она одними губами. — Но я им благодарна за то, что обрела семью.
И демонстративно теряя интерес к собеседнику, поинтересовалась у довольно ухмылявшегося дядюшки:
— Почему вы вызвали меня так срочно, господин Септис?
— Простите, что не дал вам отдохнуть, госпожа Юлиса, — с наигранным сожаление вздохнул регистор Трениума. — У нас с вами ещё много дел. Вот выйдете замуж и сможете спокойно насладиться жизнью. А пока увы…