Однако ему очень хотелось посмотреть, как будет вести себя эта девушка, представ перед лицом радланского Сената.
Сам по себе вызов женщины на заседание являлся явлением если и не уникальным, то чрезвычайно редким. Но даже в тех случаях они, как правило, выступали лишь в роли свидетельниц по тем делам, которые государь изволил поручить расследовать Сенату. А госпожа Юлиса фактически выступает истицей, хотя формально прошение императору подал её дядя.
Поэтому не удивительно, что коридор, незамкнутым кольцом охватывавший зал заседания, оказался заполнен любопытными зеваками.
Не желая толкаться и привлекать к себе внимание, врачеватель занял место у одного из узких окон, позволявших прекрасно видеть всё, что происходит на площадке для выступлений.
Очень скоро он убедился, что госпожа Юлиса действительно смогла преподнести сюрприз и сенаторам, и зрителям, обеспечив столичных болтунов темами для бесконечных пересудов по меньшей мере на месяц. Если, конечно, не случится ничего ещё более необыкновенного.
Набросившийся на девушку с обвинениями в самозванстве сенатор Сцип Аттил Кватор явно рассчитывал смутить её, а то и довести до слёз. Но неожиданно для всех получил резкий отпор. А когда она решительно встала на защиту доброго имени своего отца, Акций не смог удержаться от довольной улыбки. Хотя подобное поведение госпожи Юлисы пришлось по душе далеко не всем зрителям. За его спиной кто-то тихо, но от всей души возмущался тем, как вызывающе и нагло разговаривает с уважаемыми людьми сия непочтительная особа. Самому врачевателю не приходилось видеть, как ведут себя женщины, вызванные на заседание Сената, однако он пребывал в полной уверенности, что у большинства из них не хватило бы духу даже повысить голос, не то чтобы прерывать выступающего сенатора.
С интересом наблюдая за дальнейшим развитием событий, царедворец всё сильнее ощущал некую неуловимую странность, выбивавшуюся из привычных, установленных канонов.
Голос госпожи Юлисы всё яснее начал выдавать её усталость, а сенаторы всё не переставали задавать вопросы, требовать разъяснений, комментировать. Зрелище понемногу становилось скучным, и наиболее нетерпеливые из зрителей потянулись к выходу.
Но только тогда, когда девушка передела перстень господину Фабию, охранитель здоровья государыни внезапно сообразил, что же не давало ему покоя всё это время? Госпожа Юлиса не испытывала к сенаторам абсолютно никакого почтения! Страх ощущался. Она явно понимала, что от этих людей во многом зависит сейчас её судьба. Отсюда и пафосная речь, сделавшая бы честь какому-нибудь провинциальному ритору, и строгое соблюдение этикета, и мелькавшие в голосе нотки просительного отчаяния. А вот уважения и того преклонения перед самим местом, где столетия решалась судьба Радла, девушка похоже совсем не ощущала.
Видимо, Лаций Юлис Агилис, как ни старался, не смог воспитать свою дочь истинной радланкой, не сумел привить ей надлежащего почтения к символам государства и основам радланского общества. Всё-таки оторванность от родины и жизнь среди дикарей сыграли свою негативную роль в формировании личности Ники Юлисы Террины.
А вот историю она знает хорошо. Очевидно, отец много и подробно рассказывал ей о славном прошлом великого Радла. Все приведённые девушкой примеры оказались достаточно красноречивы и как нельзя лучше подходили к описываемой ситуации.
Акций обратил внимание на то, что госпожа Юлиса время от времени поглядывает в сторону выхода из зала, словно спрашивая совета или проверяя чью-то реакцию на свои слова. Наверное, там стоял кто-то из её близких, возможно, дядя. Сам лекарь из своего окна этого разглядеть не мог.
Посещая дом Септисов, он встречался с тётей и бабушкой девушки, а вот самого регистора Трениума не застал. Более того, врачеватель даже не помнил: видел ли он когда-нибудь сего достойного гражданина?
Царедворцу почему-то казалось, что дядюшке не очень нравится то, как вольно племянница общается с сенаторами. Поэтому, едва викесарий объявил о том, что госпожа Юлиса может уйти, лекарь направился к выходу, рассчитывая понаблюдать за господином Септисом, дабы лишний раз убедиться в своей правоте.
Однако стоявший рядом с девушкой мужчина в дорогом плаще в силу молодости вряд ли мог служить регистором Трениума. Кроме того, здесь же присутствовал и принц Вилит Тарквин Нир с парочкой приятелей. Попадаться им на глаза хранителю здоровья государыни совсем не хотелось, и он торопливо спрятался за изгибом стены уже изрядно опустевшего коридора.
Врачеватель не особенно удивился тому, что сын императора захотел присутствовать при разговоре госпожи Юлисы с сенаторами. То мимолётное увлечение странной путешественницей из-за края земли признаки, которое проявил Вилит во время краткой остановки в усадьбе Маврия, неожиданно получило дополнительный толчок, когда не иначе как по капризу кого-то из богов молодой человек смог прочитать адресованное императрице письмо. Акций до сих пор не мог простить себе той оплошности.
Успевший достаточно хорошо изучить характер младшего сына Константа Великого придворный полагал, что продолжение знакомства с принцем вряд ли принесёт пользу госпоже Юлисе, но вмешиваться не собирался, оставляя заботу о благополучии девушки её родственникам.
Вернувшись к окну, царедворец стал с интересом наблюдать за вспыхнувшей в зале дискуссией. Если поведение Сципа Атилла Кватора и парочки его приятелей казалось понятным и предсказуемым, то активность других сенаторов на взгляд хранителя здоровья государыни выглядела явно чрезмерной.
Сам он считал, что всё предельно просто. Есть закон, есть признанная родственниками наследница. В соответствии с традициями и обычаями Радла осталось только вернуть родовые земли внучке Госпула Юлиса Лура после смерти признанного невиновным. И всё! Но вместо этого Сенату зачем-то понадобилось отправлять запрос в Канакерн. Бессмысленная трата времени и денег. Ни один самозванец не станет ссылаться на такое множество конкретных людей. И только спускаясь по лестнице, Акций, кажется, понял причину столь странного решения.
Начиная со времён Ипия Курса Асербуса, власть всё более переходила от Сената ко двору императора. Орган управления, где когда-то решались судьбы мира, превращался в место почётной отсидки, где представители древних родов, чьи предки заставляли трепетать Континент, теперь тешили свои нереализованные амбиции в бесконечных склоках и рассмотрении вопросов, никак не соответствующих гордому предназначению собрания лучших людей государства.
Но вот в кои-то веки к ним попадает дело, взволновавшее всю столицу, вызвавшее небывалый общественный интерес и вновь заставившее граждан вспомнить о Сенате. Как правило, на его лестнице и в коридоре толкались только озабоченные просители, явившиеся со своими ничтожными проблемами, а прочие горожане не проявляли любопытства к тому, что происходит в этих священных стенах. И вдруг сразу столько народа, разговоры, расспросы в банях и на пирах.
Видимо, сенаторам, как и всем людям, приятно внимание граждан к их деятельности. Вот они и решили немного потянуть с возвращением имения наследнице Госпула Юлиса Лура. Хотя лекарь не исключал и того, что Аттилу всё же удастся набрать достаточно сторонников, чтобы отказать госпоже Юлисе и оставить поместье нынешнему владельцу. Но это уже забота сенатора Касса Юлиса Митрора и главного смотрителя имперских дорог.
Поначалу врачеватель намеревался отправиться в бани Глоритарква, дабы обсудить со знакомыми посещение Сената госпожой Юлисой, а так же узнать, какие разговоры пошли в городе поэтому поводу? Однако всё взвесив, решил, что ещё слишком рано. Новость ещё как следует не обговорена столичными сплетниками и какого-либо господствующего мнения в обществе просто не успело сформироваться. Вот завтра к полудню всё станет более-менее ясно. Тогда можно будет и в баню сходить, а пока надо возвращаться в Цветочный дворец. Он и так отсутствовал слишком долго. Будет неприятно, если государыня успела его хватиться.
Лекарь прибавил шаг, погружаясь в философические размышления о том, что невозможно стать радланином, находясь вдалеке от имперских городов с мощёными булыжником улицами, от многолюдных форумов, величественных храмов, где в таинственном полумраке жрецы льют на алтарь кровь жертвенных животных и бросают в пламя кусочки благовонной смолы.
Лаций Юлис Агилис, умный образованный аристократ древнего, знатного рода, приложил немало усилий для того, чтобы вырастить Нику истинной дочерью Радла. У неё правильно поставленная речь, лишь изредка проскальзывает неуловимый акцент. Но это лишь добавляет девушке очарования. Она великолепно знает историю империи и своей семьи, умеет читать, писать, знакома с основами математики и географии. Понаблюдав за тем, как госпожа Юлиса разговаривала с сенаторами, Акций начал подозревать, что отец так же обучил её и основам риторики, хотя эта наука особенно трудна для женщин.
Но, несмотря на всё это, царедворец видел, как не похожа она на радланских девушек даже знатного, аристократического происхождения. Врачеватель уже пытался объяснить себе, чем вызвано подобное различие и, кажется, только сейчас отыскал-таки подходящий ответ.
То, каким станет человек в процессе возмужания, зависит не только от происхождения и воспитания, но ещё и от того, что его окружает! Либриец, выросший где-нибудь в банарской пустыне, вряд ли станет настоящим банарцем, но не останется и либрийцем. Получится что-то новое, не похожее ни на то, ни на другое.
Мысль показалась врачевателю настолько новой, необычной и интересной, что он тут же решил поделиться ею с теми из своих знакомых, кто, так же как и он, не чурался философствования и размышлений об устройстве окружающего мира.
Однако, подумав как следует, посчитал, что данное высказывание слегка отдаёт богохульством, поэтому решил ограничиться парой наиболее внушающих доверия приятелей. Можно ещё сказать и государыне. Но, конечно, только тогда, когда у той будет соответствующее настроение.