— Вам когда-нибудь приходилось видеть столь впечатляющие руины? — с гордостью поинтересовался он. — Мне и самому страшно туда заходить. Ну, как, по-вашему, что они теперь сделают с нами?
— Поживем — увидим, — ответил шкипер. — Ждать осталось недолго, и особенно радужных надежд я не питаю.
В этом он не ошибся. Беззаботные деньки буксировки закончились даже слишком быстро, хотя «Галиотис» скрытно тащил за собой плавучий якорь — наполненный водой небольшой треугольный парус, и вскоре двадцать семь пленников оказались в тюрьме, полной свирепых насекомых. Канонерка отбуксировала их в ближайший порт, а не в административный центр колонии, и при виде грязной маленькой гавани с потрепанными китайскими джонками, теснившимися у причала, единственным буксиром и сараем шлюпочной мастерской, которой заведовал философ-малаец, мистер Уордроа лишь тяжко вздохнул и покачал головой.
— Я все сделал правильно, — сказал он. — Здесь водятся лишь грабители потерпевших крушение судов да воры всех мастей. Мы на самом краю вселенной. Как, по-вашему, в Англии хотя бы догадываются об этом?
— Судя по всему, нет, — отозвался шкипер.
Их согнали на берег и под охраной внушительного эскорта предали суду в соответствии с местными обычаями.
Итак, налицо был краденный жемчуг, браконьеры и невзрачный, но весьма горячего нрава губернатор колонии, перед креслом которого выстроили пленников. Губернатор коротко проконсультировался с приближенными, и события начали развиваться с поразительной быстротой, поскольку он не желал оставлять экипаж в селении, а канонерка ушла по своим делам куда-то вдоль побережья. Одним мановением руки — письменными распоряжениями здесь, очевидно, пренебрегали — он отправил их в местную каталажку, расположенную в какой-то неведомой глуши. Рука закона, так сказать, убрала преступников с его глаз и из памяти людской. Моряков выстроили в колонну и погнали в чащу, и вскоре джунгли поглотили всех, кто еще совсем недавно был экипажем «Галиотиса».
А в Европе, Азии, Африке, Америке, Австралии и Полинезии в это время продолжал царить безмятежный и прочный мир.
Как ни странно, но на выручку им пришел один-единственный орудийный выстрел.
Местным властям следовало бы помалкивать об инциденте; но когда несколько тысяч иностранцев сходят с ума от радости потому, что в открытом море было обстреляно судно под британским флагом, новости распространяются быстро. А когда, в довершение ко всему, выяснилось, что экипажу, обвиненному в воровстве и контрабанде жемчуга, отказали в общении с консулом, поскольку такового попросту не нашлось в радиусе нескольких сотен миль, даже самые дружественные державы получили право задавать неприятные вопросы.
Что касается благородных и великодушных сердец британской публики, то они заходились от волнения по поводу выступления некой печально известной скаковой лошади, но в них не нашлось места для сочувствия инциденту, случившемуся в столь отдаленных краях.
Тем не менее глубоко в недрах монстра, именуемого государственным аппаратом, все-таки отыскался механизм, осуществляющий надзор за иностранными делами. Этот механизм пришел в движение, и кто оказался потрясен и шокирован сильнее всех? Конечно же, держава, позволившая себе захватить «Галиотиса»! Она объяснила, что колониальные губернаторы и военные суды, находящиеся в дальнем плавании, плохо поддаются контролю и управлению, и обещала примерно наказать в назидание другим как губернатора, так и командира канонерки. Что же до пленного экипажа, насильно завербованного на военную службу в тропическом климате, то было дано обещание вернуть его как можно скорее и даже извиниться в случае необходимости.
Но время для извинений было безнадежно упущено. Когда одна нация приносят извинения другой, миллионы граждан, которых это ни в коей мере не касается, приходят в такое неописуемое возбуждение, что оно способно привести в растерянность даже квалифицированного специалиста. Было выдвинуто требование немедленно разыскать и освободить экипаж, если он еще жив — вот уже восемь месяцев о нем нет ни слуху, ни духу, — и в этом случае забыть о происшествии.
А маленький губернатор маленького порта был весьма доволен собой. Двадцать семь белых, образовавшие особый отряд, казались ему неплохим подспорьем в нескончаемой войне с туземцами, которую он вел, — перестрелки в джунглях и осады фортов продолжались долгие годы в гористой, покрытой джунглями местности в сотне миль от побережья. Война эта досталась ему в наследство, она тянулась с незапамятных времен и успела изрядно утомить всех официальных лиц колонии. Губернатор полагал, что честно послужил своей стране; а если бы кто-нибудь еще и купил несчастный «Галиотис», стоявший на якоре в бухте под террасой его резиденции, он был бы совершенно счастлив.
Окинув взором очаровательные посеребренные лампы, позаимствованные из кают «Галиотиса», губернатор принялся прикидывать, что еще из судового имущества можно обратить в свою пользу. К несчастью, его соотечественники в этом влажном и жарком климате быстро размякали душой и теряли хватку. Заглянув в мертвое машинное отделение, они лишь сокрушенно качали головами. Даже канонерка отказалась отбуксировать проржавевшего китобоя дальше вдоль побережья — туда, где, как свято верил губернатор, его можно отремонтировать. — Сам корабль не представлял ценности, и сбыть его с рук не было ни малейшей возможности, зато ковры из его кают, бесспорно, были превосходны, а его супруге пришлись по вкусу корабельные зеркала.
Но уже тремя часами позже вокруг губернатора, словно шрапнель, начали взрываться угрожающие каблограммы, поскольку именно он, даже не подозревая об этом, оказался жертвой, угодившей между молотом и наковальней. Ибо, как гласит Библия, «...никто не должен брать в залог ни верхнего, ни нижнего жернова, ибо таковой берет в залог душу». При этом собственные чувства и побуждения губернатора ни в малейшей степени не волновали его начальство. Каблограммы буквально вопили, что он самым злостным образом превысил свои полномочия и даже не счел необходимым доложить вышестоящей инстанции о том, какой прискорбный инцидент имел место на вверенной ему территории. Следовательно (прочитав эти строки, как подкошенный рухнул в свой гамак), ему надлежит немедленно вернуть экипаж «Галиотиса». То есть, не теряя ни минуты, послать гонца за несчастными пленниками, а в случае неудачи самому взгромоздить свою милость на пони и доставить их обратно. Оказывается, в его полномочия не входило право заставлять контрабандистов участвовать в какой-либо войне, и потому-то теперь ему предстоит ответить за самоуправство.
На следующее утро каблограммы желали знать, удалось ли губернатору отыскать экипаж «Галиотиса». Его следовало немедленно найти, освободить, накормить и поставить на довольствие — и сделать это он должен лично! — до тех пор, пока не представится возможность отправить всех до единого в ближайший английский порт на военном корабле.
Если вы достаточно долго грозите всеми казнями египетскими человеку, находящемуся от вас за тридевять земель, он в конце концов может проникнуться возложенной на него ответственностью. Губернатор послал-таки в горы за своими пленниками, которые теперь превратились в его солдат; и еще никогда ни один территориальный полк не горел столь пылким желанием сократить свой численный состав. Даже под страхом смерти невозможно было заставить этих безумцев облачиться в униформу, полагавшуюся им по службе. Они наотрез отказывались сражаться, разве что со своими соотечественниками, и по этой причине полк так и не отправился на войну, а остался в гарнизонном форте, обнесенном частоколом. Осенняя компания закончилась полным фиаско. Зато в джунглях возрадовались страшные косматые враги, вооруженные духовыми трубками и отравленными стрелами. Пятеро членов экипажа погибли от болезней, и сейчас на губернаторской террасе выстроились двадцать два моряка, чьи ноги были обезображены шрамами от укусов сухопутных пиявок и паразитов. Кое-кто из них еще щеголял лохмотьями, некогда именовавшимися брюками; на остальных красовались набедренные повязки из веселенького ситца; но на террасе резиденции они чувствовали себя прекрасно и естественно, а при появлении губернатора возликовали.
Поистине, когда вы лишились семидесяти тысяч фунтов, потеряли весь заработок, судно и одежду, а после этого провели восемь месяцев в рабстве там, где не существует такого понятия, как цивилизация, вы начинаете ценить подлинную независимость и становитесь самым счастливым существом на свете — человеком естественным, таким, каким его создала природа.
Губернатор объявил экипажу, что они поступили дурно, а моряки в ответ попросили их накормить. Однако, увидев, с каким аппетитом они едят, чиновник вспомнил, что патрульные канонерки, охраняющие жемчужные отмели, ожидаются не раньше, чем через два месяца, и испустил тяжкий вздох.
А тем временем моряки разлеглись на его террасе, заявив, что отныне считают себя пансионерами его благодеяний и щедрости. Седобородый мужчина, толстый и лысый, на котором из одежды была только желто-зеленая набедренная повязка, завидев стоящий в гавани «Галиотис», испустил радостный вопль. Остальные столпились у балюстрады, пинками расшвыряв в разные стороны плетеные кресла. Они тыкали пальцами, жестикулировали и яростно спорили, не обращая ни малейшего внимания на представителя власти. Территориальный полк, якобы конвоировавший пленников, в полном составе расположился в губернаторском саду, а сам губернатор уединился в своем гамаке — отдать богу душу в лежачем положении ничуть не хуже, чем стоя, — а его жена и дочери жалобно запричитали в покоях, занавешенных жалюзи и драпировками.
— Он уже продан? — полюбопытствовал седобородый, указывая на «Галиотис». Это и был мистер Уордроп.
— Нет, — ответил губернатор, сокрушенно качая головой. — Плохо дело. Никто не хочет покупать.
— Зато моими лампами не побрезговали, — задумчиво протянул капитан, у которого от брюк сохранилась одна почти целая штанина. Он окинул террасу внимательным взором — и