Мистер Хитли расстегнул свое легкое пальто — солнце уже начало ощутимо припекать. За старым шлюпом виднелся алый гидроплан[95], сияющий новой оснасткой и сильно пахнущий свежей краской.
— Новое приобретение мистера Рембрандта Касалиса, — пояснил мистер Рэндольф. — Он занимается переработкой сахара, и, по слухам, его компания стоит добрых пятнадцать миллионов. Но мореход он не из лучших. На прошлой неделе врезался бортом в верфь. Впрочем, это меня не волнует. Его компания в состоянии оплатить ремонт. А я должен вернуть гидроплан как раз сегодня утром... Эй! Куда? Вы же только пришли! Посидите немного в тени — Вирджил должен скоро вернуться с молоком для Лил. Отдохните, поболтайте с ним. А Лил пока составит вам компанию.
Он прошлепал по воде к гидроплану, завел его, произведя оглушительный рев, и секунду спустя уже скрылся из виду. Застоявшаяся вода и мусор еще кружились у корней мангров, а звук взбесившегося мотора уже стих за входом в гавань.
Мистер Хитли внимательно наблюдал за вест-индцами. Те установили сходни, спустили по ним проржавевший баллер и куда-то ушли. Лил спала, а по белому коралловому песку дороги, проходившей вдоль берега, тащилась процессия повозок и упряжек: прибыл очередной круизный пароход, и его пассажиров развозили по отелям.
Затем с дороги во двор верфи вошел пожилой, строгий, тщательно выбритый мужчина в безупречном чесучовом костюме. В левой руке (на правой была повязка) он нес запечатанную бутылку стерилизованного молока. Лил тут же подбежала к нему, и он спросил, куда подевался ее хозяин. Мистер Хитли пояснил, после чего оба представились. Мистер Вирджил выудил откуда-то чистое блюдце, и тут обнаружил, что не в состоянии одной рукой налить в него молока. Мистер Хитли пришел на помощь.
— Сама она стоила семьдесят пять центов, — заметил мистер Вирджил, наблюдая, как Лил лакает молоко. — Но в последние шесть недель обходится в четыре доллара в неделю. Впрочем, эта чертова собачонка принадлежит исключительно Рэндольфу.
— Не любите собак? — спросил мистер Хитли.
— В данный момент не люблю никаких домашних животных.
Мистер Хитли взглянул на его туго перевязанную ладонь и кивнул.
— Нет, это не собака, — перехватив его взгляд, пояснил мистер Вирджил. — Попугай. Военный врач с верфи сказал, что это больше похоже на работу стервятников.
— Я мало что знаю о попугаях.
— На флоте выучишься чему угодно... рано или поздно. Чтоб меня разорвало!
— Мистер Рэндольф говорил мне, что вы изрядно послужили.
— С юности до старости — целых сорок лет. Вышел на пенсию в тысяча девятьсот десятом — после того, как Джеки[96] спустил на воду свой дурацкий «Дредноут»[97]. Весь этот так называемый Новый флот изрядно испортился с тех времен. Я был юнгой, к примеру, в старом Черном флоте. Припоминаете: «Воин», «Минотавр», «Геркулес» и прочие. Служил на «Голодной Шестерке», если это вам о чем-то говорит... Вы уже уходите?
Мистер Хитли вышел из-под навеса ангара.
— Да нет. Я всего лишь собирался усадить свою... гм... немного посидеть вон там, — мистер Хитли развернулся к шлюпу, но помедлил — так, словно приглашал мистера Вирджила подняться на борт первым[98]. Старик проворно взбежал на палубу.
Они устроились на корме у руля. Всю переднюю часть шлюпа занимал груз черного дерева, твердого, как скала. Мистер Вирджил скользнул взглядом из-под нахмуренных седых бровей по длинному лицу нового знакомца, как поисковый прожектор в поисках берега.
— Турист? — неожиданно сурово спросил он.
— Да, в каком-то смысле. В Саутгемптоне у меня моторная яхта.
— Не доверяю им — и никогда не доверял. Вот с этим им не сравниться!
Он указал на отбеленную солнцем растрескавшуюся мачту. Некоторое время они сидели молча, наслаждаясь солнечными лучами. Мистер Хитли сцепил пальцы на колене, чтобы помочь непослушной ноге согнуться, и прислонился к низкому фальшборту. От этого движения манжета его пальто поднялась вверх и открыла запястье с татуировкой. Мистер Вирджил вытащил из кармана трубку. Ветер принес издали запах разогретого кедра и цветущих гладиолусов.
— А стоит только вспомнить, какая сейчас в Саутгемптоне вода! — наконец обронил мистер Вирджил. — Грязная... и какая же холодная!
Над дальним краем гавани с криками вились три попугая. Мистер Вирджил погрозил им перевязанной рукой.
— Как это случилось? — спросил мистер Хитли.
— Помогал приятелю. Самый верный способ угодить в переделку.
— Так как же? Если вы не против — расскажите. — Неожиданно в его голосе прорезались властные нотки.
И снова мистер Вирджил внимательно оглядел сухощавую фигуру собеседника.
— Все потому, — сказал он, — что на флоте дозволено держать животных. Линкоры и броненосцы возят с собой медведей, пока они не станут досаждать старшим офицерам. На тех судах, что поменьше, дозволены обезьяны и попугаи. Был у нас один малый на «Смелом», так тот держал хамелеонов в машинном отделении, пока их всех не передавило движущимися частями. Лучше всего все-таки попугаи. Люди хорошо платят за говорящих попугаев.
— А кто их обучает?
— Попугаи, как женщины, — все схватывают на лету, где надо и где не надо. Я слышал, что их привлекает какой-то особый тон голоса. А сейчас у нас целых два крейсера на постое — «Буллеан» и «Флореалия», и от обоих разит попугаями. У них там все виды зеленых — и еще те, серые с розовыми хвостами,которых мы раньше отлавливали на западном побережье Африки. Разрази меня гром!.. Когда я в последний раз был в Бенине на «Тезее» — кажется, это называлось «Бенинская экспедиция», — мы нашли те четыреста соверенов и четыре дюжины шампанского в «Королевском каноэ»... И никто поначалу не заметил тех денег!.. Но вернемся к попугаям. Есть тут у нас некий Моупси, на все руки мастер по части хозяйства. Недавно является он ко мне, зная заранее, что у моей миссис Вирджил имеется попугай. Мой дом рядом с верфью — после сорока лет службы на флоте мне по нраву жить поближе к морю. Но из-за этих же сорока лет ко мне частенько обращаются с просьбами взяться за разные деликатные задачи...
— Вполне понятно, — сказал мистер Хитли, растягиваясь на палубе, чтобы прогреть бледный, как у ящерицы, живот. Манжета его легкого пальто задралась уже выше запястья.
— И в тот вечер, о котором я говорю, этому Моупси понадобилась... гм... особая помощь. Приближалось время учебных стрельб на обоих кораблях, и всех попугаев эскадры требовалось переправить в такелажную мастерскую. Кроме того, требовался ответственный за попугаев, которому было назначено ежесуточное жалование за кормление и уход за птицами. По возвращении эскадры на рейд попугаи также должны были вернуться на места. Моупси показал мне приказы — отпечатанные на машинке, вообразите! — и заявил, что я подхожу по всем статьям на должность ответственного. Вот за это я и взялся. Всего-то дела — посидеть в такелажной мастерской пару дней... Господи боже, а ведь я еще помню времена, когда она была до отказа забита снастями... Ну кто из нынешних салаг в состоянии отличить лисель от половой тряпки, даже если распять его на мачте?..
— Но зачем они отправляли попугаев на берег перед учениями?
— Дабы те не спятили от орудийного грохота и не получили контузии от сотрясения. Не только птицы этого не любят. Помнится, на старой «Пенелопе» — той, что с двойным рулем, — у нас был здоровенный бабуин, который не выносил стрельб даже черным порохом. На это время он забивался в гальюн и щелкал оттуда зубами на всех и вся. И это было немалой проблемой... потому что гальюн, сами понимаете...
Мистер Хитли закашлялся.
— Бронхит, — коротко пояснил он. — Докла... э-э... продолжайте, пожалуйста.
— Мне были даны инструкции: быть готовым к приему попугаев к пяти склянкам. Думаю, на вашем пассажирском пароходе вам рассказывали, как на кораблях отмеряют время?
— Это, кажется, было указано на обороте буклета со списком пассажиров, — смиренно кивнул мистер Хитли.
Мистер Вирджил нетерпеливо вздохнул и двинулся дальше:
— В такелажной уже ждал ларь с птичьим рационом. Я, как заведено, записал его в накладные расходы верфи. Не знал я тогда, во что это выльется... А что до самой мастерской, то надо вам знать, что состоит она в основном из больших окон, а вдоль стен там кучами свалены носилки, распорки и кранцы для парусников. Я переместил там кое-что, чтобы сделать полки для клеток. С какой стати мне ползать по палубе, кланяясь птицам? Да и разгибаться в моем возрасте приходится слишком долго... Бог ты мой! Разрази меня гром! Я ведь шесть лет провел на верхних реях — старшим марсовым на «Резистенсе»!..[99] Ну а пока я занимался делом, снаружи доносились звуки, будто во время высадки нашей морской пехоты на Крит — ох, сколько же лет назад это было? Они там маршировали по сходням, и каждый посильнее размахивал клеткой, чтобы его ошалевший попугай не орал. А когда они остановились и прекратили размахивать, птицы возопили все разом, и старшина, возглавлявший весь этот десант, сложил ладони рупором и прокричал мне в ухо:
— Смотри в оба, папаша! Этот груз не из простых!
Таким он и оказался. Я мог разве что пятиться и семафорить людям с «Буллеана», чтобы несли свои клетки к левому борту мастерской, а тем, что с «Флореалии», —— к правому. Так они и разместились: сорок три птицы с «Буллеана» и двадцать девять с «Флореалии», итого — семьдесят две.
— Почему вы не сказали «почти сотня»? — спросил мистер Хитли.
— Потому что сотни там не было. Затем эти десантные отряды прошествовали к дальней двери, вышли наружу и развернулись в две шеренги вдоль окон мастерской, чтобы попрощаться. Семьдесят две птицы в клетках и семьдесят два матроса с нижних палуб прилипли с противоположных сторон к стеклам, словно напутствуя друг друга. Та еще была пантомима, если не считать воплей попугаев! Старшине пришлось отбуксировать меня в бухту, чтобы мы могли перекинуться хоть словечком. Но сказал он немного: