Он заиграл новую мелодию, отстукивая ногой ритм.
— Это совсем просто. Делайте то, что и я.
Она следила за ним, застенчивость удерживала ее, хотя ритм танца захватывал. Неожиданно гитара смолкла, когда он прижал ладонь к струнам.
— Нет, нет, не останавливайтесь!
— Раз звучит музыка, должны быть танцы! — отозвался он строгим голосом школьного учителя.
— Хорошо, — согласилась она без особой охоты и соскользнула с перил. — Но я предупреждаю вас, что не очень сильна в этом деле. Думаю одно, а ноги делают другое.
— Тогда не думайте, сеньорита, а только чувствуйте. — Он начал медленную, соблазнительно сладкую мелодию. — Чувствуйте музыку ногами, сердцем, душой.
Он приблизился к ней, и Филадельфия знала, что он не позволит ей избежать вызова в его глазах, его смеха, и она сама этого не хотела. Филадельфия не могла сопротивляться желанию танцевать с этим мужчиной под его музыку.
Застенчивость мешала ей двигаться так, как он ей показывал. Его глаза смотрели на нее, эти огромные черные глаза, которые видели все и даже больше.
— Закройте глаза, милая. Закройте глаза и вслушивайтесь, вслушивайтесь, пока ваши ноги не ощутят потребности двигаться.
Филадельфия послушно закрыла глаза, смущенная, но взволнованная этой идеей — ощущать только музыку.
Он продолжал играть, она старательно прислушивалась, ожидая ощущения, о котором он говорил, но оно не приходило. Вместо этого ее начали одолевать мысли. Филадельфия подумала, что стоит в ночном халатике на темной террасе с мужчиной, хотя должна лежать в постели. Она подумала, что, если бы его музыка не была такой чарующей, она не стояла бы здесь, чувствуя себя глупой и неуклюжей. Его пальцы легонько тронули струны, и они, казалось, коснулись ее подола, словно ветерок с реки. Она сделала несколько неуверенных шагов, стараясь попасть в ритм его музыки.
Эдуардо наблюдал ее первые шаги со сладостным чувством одержанной победы. «Да, — думал он, — все правильно».
— Двигайтесь так, как вам хочется, милая. Ваши ноги чувствуют музыку. Вам не нужно смотреть на них, чтобы знать, что они делают то, что нужно.
— А теперь почувствуйте музыку руками, — мягко сказал он из темноты. — Не бойтесь поднять их. Ощутите музыку всем телом, милая.
Филадельфия улыбнулась, закрыв глаза от наслаждения. Она начала кружиться в темпе музыки, его музыки, наполняющей весь воздух вокруг.
Взяв последний аккорд, Эдуардо подошел к ней, надеясь, что не испугает ее, но уверенный, что сделает кое-что еще. Филадельфия замерла перед ним с закрытыми глазами и затаенной улыбкой на устах. Эдуардо дотянулся и быстро вынул шпильку из ее волос, распустив этот уродливый узел на затылке.
Озадаченная, Филадельфия открыла глаза и встретилась с его сверкающим взглядом. В это мгновение она подумала, что он поцелует ее, надеялась на это, однако его губы сложились в улыбку. Потом он сказал по-португальски:
— Вы женщина. Вы знаете, как танцевать.
Хотя она не поняла его слов, но услышала в них, что ему нравится, как она танцует, и это вселило в нее уверенность.
Эдуардо, решивший не торопить события, отступил на шаг и заиграл новую мелодию.
— Потанцуем, сеньорита? — спросил он с легким поклоном.
Он выполнил несложное па и кивнул ей, предлагая повторить его за ним, что она и сделала, оступившись всего один раз. Когда же он одобрительно улыбнулся ей, она почувствовала себя так, словно он сделал ей подарок более ценный, чем жемчуга. Он продолжал танец, и она старалась подражать ему, поворачиваясь, когда он поворачивался, отстукивая своими мягкими ночными туфельками в такт его каблукам.
Когда он отодвинулся в танце от нее, она бросила любопытствующий взгляд на его фигуру. Она никогда не видела, чтобы мужчина двигался так, как он, с такой грацией.
Не в силах отвести глаза, она смотрела, пораженная, как двигаются его бедра вместе с гитарой, которую он держал в руках, как женщину. Когда он вновь и вновь ударял по струнам и отбивал ритм танца по деке гитары, в ее чреслах вспыхнула раскаленная точка, какой она никак не ожидала. Не осознавая, что она делает, Филадельфия начала двигать бедрами в ритм с ним, словно ее тело понимало, что его сокровенный ритм оказывается не только частью танца, но обращен к ней и требует отклика.
Он обернулся к ней, уловив ее взгляд, исполненный удивления и обожания. Ее лицо вспыхнуло румянцем.
Но он уже рассмеялся, сказав:
— Как быстро вы освоили ритмы моей родины, милая. Возможно, я когда-нибудь свезу вас туда. Однако сейчас мы ограничимся музыкой и танцами.
Он продолжал играть, а Филадельфия снова закрыла глаза, разрешив себе ощутить в ритме музыки то, что она не хотела видеть. Прикрыв веки, она ощущала прикосновение его бедер и тепло, ласкающее кончики ее нервов.
Потрясенная этим новым постижением собственного тела, она открыла глаза. Эдуардо улыбался ей, чувственная линия его рта говорила больше любых слов. В другое время и в ином месте она устыдилась бы этого ощущения. Но была ночь, и они были одни, и пурпурное небо укрывало их так, что никто не мог видеть, или осуждать, или даже завидовать. Филадельфия вновь начала танцевать.
Он играл, и одна мелодия перетекала в другую, в третью, и с каждой новой мелодией он предлагал ей новый соблазн, от которого невозможно было отказаться. Она кружилась и кружилась, пока капельки пота не выступили у нее на лбу, скопились в ложбинке груди, оросили сокровенное место между бедрами, а он все не отпускал ее. Ускоряя темп, Эдуардо отстукивал ритм пальцами по деке гитары. Его каблуки вторили этому ритму.
Она, не думая, сбросила с себя ночной халатик и вздохнула от удовольствия, когда ветерок освежил разгоряченную кожу ее рук, плеч и груди, потом подхватила полы халата и приподняла их так, что они закружились вихрем вокруг ее колен.
— Красиво, — одобрительно пробормотал он при виде прекрасных колен и округлых икр.
Когда он замедлил темп и заиграл танго, она уже больше не смотрела на его пальцы, трогающие струны гитары. Она их чувствовала на своем теле. Они ласкали ее грудь, живот, бедра. Филадельфия двигалась, подчиняясь его воле, темп его музыки становился опасным и соблазнительным. Когда же он запел, она почувствовала, как ее охватила лихорадка, не знающая иного облегчения, как только страстного желания слиться с ним.
Эдуардо наблюдал за ней, чувствуя, как разгорается в ней страсть. Глаза ее блестели, губы приоткрылись в учащенном дыхании, кожа горела, волосы, спадающие на плечи, взлетали и сверкали в лунном свете. Она была уже не Филадельфия Хант, молодая светская женщина, показывающаяся в прелестных туалетах с букетиком фиалок в волосах. Она была просто молодой женщиной, танцующей под звездами в ночных туфлях и ночном халате, и никогда она не выглядела в его глазах такой прекрасной.
Он осознал, что любит ее, полюбил с того момента, как впервые увидел ее, и что не в силах отрицать это. Такая мысль испугала его. «Ибо, — думал он, — когда человек смотрит на горячо любимое существо, разве не слышит он тихий шепот смерти?»
Лови момент, подсказывал ему инстинкт. Завтра может оказаться поздно.
Последние звуки гитары смолкли, и он отложил ее в сторону. Филадельфия остановилась, и он схватил ее.
— Ты прекрасна, и твой мужчина знает это, — прошептал он на своем родном языке. — Он любит смотреть, как ты танцуешь.
— Что вы сказали? — спросила она, с трудом переводя дыхание, сердце ее все еще стучало в такт последних аккордов гитары.
Он тихо засмеялся, слегка смущенный тем, что ищет убежище в португальском языке, когда надо прямо сказать ей о своих чувствах.
— Что я люблю смотреть, как вы танцуете. Вам приятно слышать это?
Она прочла в его глазах смысл того, что он говорил, и смело сказал:
— Да.
— Тогда потанцуйте со мной, милая, и мы создадим нашу собственную музыку.
Одно гибкое движение, и его бедро уперлось в ее бедро, и он держал ее, как до этого держал гитару. Но теперь его руки обнимали ее. Его умные руки, которые так умело перебирали струны и извлекали из них прекрасную музыку, теперь легли на изгиб ее талии, ее кожу отделяла от его пальцев только тонкая ткань ее ночной рубашки. Она пыталась попасть в его ритм, но он держал ее так близко, что с каждым движением ее ноги прижимались к его ногам. Она смутилась и нечаянно наступила ему на ногу.
Он остановился, его взгляд ласкал ее.
— Вы все еще боитесь меня, милая?
Наступило молчание, когда они только смотрели друг на друга, и она прекрасно понимала, о чем он на самом деле спрашивает ее.
— Да нет, немного.
— Это правильно. Невинность должна быть осторожной. Но вы ведь знаете, что я не причиню вам вреда?
Даже при том, что он держал ее в своих объятиях и его сильное тело подчиняло ее мягкую плоть, Филадельфия знала, что он действительно не причинит ей вреда. Она подумала о мнении миссии Ормстед, что влюблена в него. Неужели это возможно? Возможно ли полюбить незнакомца, ощутить радость от подчинения этой силе и радоваться своей капитуляции? Да.
Он снова стал танцевать, прижав ее голову в углубление между своей шеей и плечом, снова положил руку ей на талию, прижимая ее к себе и вынуждая двигаться в его медленном ритме.
Она закрыла глаза, не для того, чтобы отгородиться, а для того, чтобы лучше улавливать множество ощущений, возникающих в ее теле. Его кожа, прикасающаяся к ее щеке, была теплой и влажной, от него пахло смесью прекрасного экзотического масла и его тела. Филадельфия слышала частое биение его сердца, и это ее несколько пугало. Никогда со времен детства она не ощущала никого так близко и не слышала неумолимого стука его присутствия рядом. Его чистое и легкое дыхание касалось ее лица. Каждое его прикосновение заставляло напрягаться ее тело, ее груди, живот, бедра. Ее тело стало центром ее мира.
Она обняла руками его плечи, чувствуя, как рушатся в ее сознании все преграды. «Пусть все произойдет, — думала она, — только бы он оставался со мной».