Неспешно в казарму вошел священник Паул. Герберт привстал, учтиво поклонился. Ему бы предупредить, что в темном углу у ворот неудачно стоит умывальник, с непривычки можно крепко треснуться лбом, да только делать этого нет никакой охоты. В душе молодого стража вскипала неуемная ярость, вот и кулаки напряглись. Вздернуть бы этого на балке! Или одной рукой поднять за шею и скинуть на камни прямо отсюда, из ворот конюшни. Если повезет, отца Паула больше не будет, а барону можно будет сказать, что споткнулся святой отец.
Как этот гад уговаривал Розена, чтобы тот непременно приговорил и жену к костру, и, будто этого мало, своего ребенка! Так и стоит в ушах медовый голос старика. Черная ряса волочится по полу, будто вороновы крылья, а на груди болтается из стороны в сторону массивное распятие. До этого дня Паул носил на груди простой крест, а теперь – вон! Вырядился! Подготовился к суду над ведьмой. И как он только проповеди читает с такой темной душой? Вот уж точно под стать одежде. Какой вообще человек способен обречь на смерть ребенка?
У них в родных Тропорах этого бы Паула да за такие слова! Любой отец, окажись он на месте Розена, отправил бы Паула поплавать зимой в ледяной реке. Самому испытать на себе и милость Всевышнего, и заодно "благодарность" людскую. А то и попросту собрались бы люди всем селом, подперли бы дверь его дома, да подпалили бы избу ночью с четырех углов. Нет, по ту сторону границы никто бы не стал терпеть произвола инквизиции, да и не терпит. Виданное ли дело - сжечь мать вместе с младенцем?! Не бывает такого.
Герберт зло скрипнул зубами, он едва мог скрыть свою ярость. Сейчас к нему в руки шел тот, от кого зависит приговор любимой женщине. Инквизитор, палач, человек, который владел помыслами всего города. Это по его милости собралась толпа у ворот. Это он читал яростные проповеди, зарождая тем самым ненависть в душах людей, вместо того, чтоб учить их добру и смирению.
Паул с великим трудом пробирался по коридору конюшни. Здесь царил полумрак, а глаза старика еще не привыкли к нему после ясного летнего дня. Большого труда требовалось ему, чтобы ни на что не наткнуться. Старик сжал крепче распятие в руке, разве что Всевышний поможет удержаться на ногах. Только бы не упасть, сверни он здесь себе шею – никто не исполнит просьбу Люции. Лишь в его руках судьба крохи Зенона и мудрой женщины. Младенца попросту жаль, а от судьбы ведьмы зависит так много. Ей одной известны секреты всех трав, исцеляющих мазей, рецепты множества зелий. Эти знания могут изменить весь мир, исчезнут болезни, а значит, людей станет на Земле больше, все пашни возделают, голод исчезнет. Стоит Паулу неудачно упасть, всё исчезнет вместе с Люцией, сгорит в огне инквизиции. И сам старик не получит желанную "почти вечную" жизнь.
Паул пробирался буквально на ощупь, чуть не налетел лбом на крюк, вбитый в стену. На этом крюке едва держался бочонок с дырою в боку. Он бросил взгляд на Герберта, тот находился у дальней стены конюшни, сверлил его взглядом. Парень стоял прямо и гордо, явно готовился к мести, а может, замыслил побег для ведьмы. Вон и в руках он что-то вертит. Рядом на суконке лежат невзрачные с первого взгляда вещицы – горсть сухарей, фляга. Точно, готовится в дорогу, видимо, и Люцию решил взять с собой. Красивая женщина любого способна увлечь колдовским взглядом своих медовых глаз. Признаться, и сам Паул попал под очарование ее невиданной красоты. Тем более, сана на нем больше нет, целибат остался в прошлом. Был бы он хоть чуточку моложе, сейчас, может, и задумался бы о семье. Но все же сорок лет – это очень много. И потом, Люция замужем. Не через все законы можно переступить. Но! Замужем Люция теперь, а через пятьсот лет? Ведьма точно проснется вдовой и тогда... Тогда можно будет подумать о большем.
Паул прокашлялся, сам испугавшись своей невиданной наглости.
- Святой отец, вы что-нибудь желаете здесь? - холодно задал вопрос Герберт.
Сам он приглядывался к тому, как бы убить старика. Ярость никак не хотела отступить, а жизненный опыт настойчиво советовал не оставлять за спиной врагов. Сегодня Паул приговорит Люцию и Зенона к костру, а завтра? Кто станет следующей жертвой? Ясно только одно – костры инквизиции никогда не потухнут. Ведь так просто желать смерти женщинам, которые кажутся опасными.
- Сын мой, Герберт, ты так давно не исповедовал мне свою душу. Скажи, что тревожит тебя?
Герберт неловко двинул локтем, седло накренилось, из-под него показался край пеленки. Паул мгновенно понял, для чего предназначена белая мягкая ткань, да еще и порванная на куски. Выходит, страж и ребенка решил с собой утащить. Хороший он человек, добрый, готов один пойти против всех. Точно так же, как и сам Паул. Значит, их теперь двое? Старик улыбнулся, дышать ему вдруг стало легче. Одному решиться на что-то всегда сложней, чем вдвоем. Жаль, Герберт не догадывается о помыслах Паула. И ведь не расскажешь ничего! Не поверит, вон какая ухмылка блуждает на губах парня. В нем, в Пауле, страж видит врага. Того и глади, кинется, нападет! Как задумчиво он обернулся на гору подков, сваленных у стены. Если одной из таких как следует приложить человека по голове, он наверняка погибнет. И никто ничего не докажет, они ведь в конюшнях. Мало ли, одна из лошадей испугалась, отвязалась, вот и не стало священника. Все очень просто, эта простота и пугает. Герберт нагнулся к подковам, подхватил одну в руку.
- Что-то игла совсем не идет, попона уж очень толстого сукна, - сверкнул парень глазами, зло улыбнулся.
Такая улыбка часто мелькает на лицах стражей, когда они собираются ворваться в бой. Лихая, решительная, раз увидишь ее, никогда не забудешь. Вон и костяшки на руке Герберта побелели. Крепко он сжал подкову, уже, считай, приладил к ладони. Паул почувствовал себя на суде, где ему уже вынесли приговор. Приговор за то, что посмел обвинить Люцию. Старик не слишком боялся смерти, но знания! Как ему хотелось познать все секреты этого мира! Именно ради этого он в свое время отрекся от мирской жизни, от всех ее соблазнов, запер себя в келье наедине со многими книгами. Думал, тогда времени ему хватит. Но успел постичь так мало за всю свою жизнь! И вот теперь по глупости, когда впереди уже замаячило столько открытий, когда сан, целибат остались позади, он потеряет все? Ну уж нет! Ни за что. Опять же, Люцию жаль. Таких женщин он еще не встречал. И твердо намеревался встретить через пятьсот лет, уже вдову.
- Всевышний посылает только те испытания, которые по силам душе.
- Вот и я так думаю.
Герберт поднялся с мешка. Все его мышцы разом напряглись. Он прикидывал, как ударить ловчее. Корень зла необходимо выдернуть и уничтожить. Окажись на его месте кто-то из братьев, даже его собственная мать, они бы поступили точно так же. Не побоялись бы за себя.
- Нельзя допускать зло в свое сердце. Дьявол искушает соблазном. Исповедуйся, сын мой. Я принес тебе немного вина, чтоб ты мог причаститься.
Паул и вправду захватил с собой флягу с вином, в которое предупредительно добавил сонного зелья. Он надеялся опоить Герберта, чтобы тот проспал суд. Дожить бы еще самому до суда!
- Сердце должно оставаться чистым от дурных помыслов. Нельзя давать им вырваться наружу. Никак нельзя губить детей, женщин... Зло должно быть истреблено. Вы согласны, святой отец? - страж подходил все ближе.
В своих стойлах на привязи волновались лошади, стучали копытами. Страх и решимость они чуют своей шкурой.
- Согласен.
Паул сделал шаг назад, ударился затылком о крюк, вбитый в стену, невольно согнулся. Только это и уберегло его от удара подковой. Герберт досадно выдохнул. Промазал! Но священник не голосит, не зовет на помощь, может, и не заметил того, как мимо его головы просвистела подкова?
В конюшню хлынул свет, ворота открылись. Герберт успел прислониться к стене, принял скучающий вид. Паул медленно распрямился. Не иначе сам бог его уберёг! Выходит, он на правильном пути. А может, ему помог сам дьявол? Вошедший в конюшню мальчишка не дал додумать мысль.
- Святой отец, вас приглашает градоначальник присоединиться к нему на суде.
- Вот как? - старик почувствовал, как по его спине бегут капли пота, и все же голос его не дрогнул, - Я исповедую тебя позже, сын мой Герберт.
- Буду ждать этого часа с трепетом в сердце, - склонил голову страж. По всему было ясно, что священник не заметил нападения на церковь в своем лице. Уф!
Паул ушел. Герберт, как мог быстро, собрал свои вещи. Пеленки он бережно сунул за пазуху, не так уж их много. Под камзолом и вовсе не будет заметно. Он еще раз обвел взглядом лошадей. Присмотрел тех, которых хотел свести ночью с конюшни. Вон и седла довольно удобные для них нашлись. То, у которого обе луки повыше, он возьмет для Люции. Девушке удобно будет ехать, опершись спиной. Как бы только выкрасть младенца? Пожалуй, стоит с вечера остаться в замке, подождать, пока все двери запрут.
Ну а дальше? Дальше он постучится в комнаты барона, солжет служанкам, будто бы его прислал отец Паул. Якобы тот хочет молиться над младенцем всю ночь. Наверняка ему поверят. Служанки уже и так доверяют Герберту, именно он избавил их от плача голодного младенчика, принес молоко, облегчил жизнь. Да, это хороший план. Повезло, что он не убил старика сейчас. Всевышний точно на его, Герберта, стороне, уберег Паула. Его имя еще должно послужить доброму делу. Был бы священник сейчас мертв, так просто до Зенона было бы не добраться. Теперь-то точно все выйдет как надо.
Парень вышел наружу, его лицо залило солнце. Молодой страж обогнул конюшню, чуть не по головам пересчитал стражей и конюхов. Все они были здесь, во дворе, лишь несколько человек дежурили у ворот да на крепостной стене, но оттуда не видно оконца темницы. Вот и к нему лицом повернулась удача. С самым уверенным видом парень пересек двор, обогнул часовню по кругу и встал у оконца. Что творилось там внутри, было не видно. Одно дело, когда кругом темень. И совсем другое, когда в комнатке темно, а снаружи такое солнце.