- Ведьма использовала кузню для своих дел. Ей были нужны знаки дьявола! Или его инструмент! - выкрикнул в толпу градоначальник.
Люция искренне расхохоталась. До чего могут исказить ее обычные дела люди. Маникюрный набор, секатор для срезания веток, бритвенно острое лезвие, чтобы снимать кору. Что такого в этих инструментах? Или кузнецу так не понравились ее щипчики для бровей?
Зачем только она решила остаться в этом мире? Родила сына? Помогала всем, кому могла? Добрая была, глупая и влюбленная! Зачем она повстречала Розена? Тот похож на быка. Потупил взгляд, расставил в стороны руки – точно, бык и в голове так же пусто. Она просто не привыкла, что мужчины бывают такими. Сильными, смелыми, готовыми стоять за тебя до конца. Вот и влюбилась как идиотка. Зачем только все это было ей нужно? Зачем вышла замуж, зачем здесь осталась? Но только с Розеном она была счастлива как никогда, в его руках искала любовь и защиту.
В мире Люции мужчины совсем не такие. Они больше напоминают женщин – холеные, гладкие, робкие. Должно быть, в ней просто проснулось что-то сокровенное, женское, та самая суть, которая затребовала себе сильного мужчину. Что ж, теперь у нее хотя бы есть малыш на руках. Самое ценное она получила от своей любви – ее плод. Точнее, был малыш, да только его отобрали у матери по навету предателя! А что еще можно было ожидать от этого дикаря? Любви? Честности? Благородства? Какая же она была дура, если надеялась все это получить!
Люция повернулась к мужу спиной, ей было невыносимо смотреть на того, кого она любила так истово, так сильно, что темнело в глазах от ослепляющей страсти. В нем она видела своего сына. Зенон уже теперь так похож на отца. Только бы вырос из него хороший человек, не предатель.
Мыловар говорил за спиной девушки, сыпал обвинениями, рассказывал, какие травы она ему приносила. Кругом ему чудилось колдовство.
Люция тихонько дрожала. Никогда она больше не увидит Розена, не почувствует на себе его рук, не сможет вдохнуть пьянящего запаха его кожи, не вкусит его страсти. И таких сладких ночей, какие были у них, тоже больше не будет. Ни один мужчина еще не смог подарить ей такое наслаждение, как законный супруг. Должно быть, и через пятьсот лет она не обретет наслаждения подобного тому, что имела. Даже обнять на прощание Розена и то не получится. Этот мужчина умер для нее навсегда.
Люция обернулась и прямо посмотрела мужу в глаза. Печальные, полные боли и горя они рвали ее душу на клочки. Как он посмел ее обвинить, как засадил в клетку, как посмел оставить без воды и еды? И отнял от груди самое дорогое – их сына. Если б не Герберт, малыш бы плакал, не умолкая, а она сама умирала от жажды. И не было бы в груди ни капельки молока для ребенка. Выходит, красивый чужак, рискуя собой, всем, что имеет, сделал для нее больше, чем муж! Розену просто было дарить ей украшения, привозить дорогие ткани. Хлеб, полученный из рук Герберта, стоил куда дороже.
Оборвался голос градоначальника на полуслове. Поднялся со своего места высокий и статный барон, жестом приказал всем закрыть рты. Томительная тишина повисла в зале.
- Моя жена невиновна. Баронесса не творила колдовства, была верна мне. Не сделала она ничего дурного. Я приказываю открыть клетку, освободить ее, мою любимую! - никто из стражей не осмелился даже пошевелиться, - Никто не смеет ослушаться меня, своего господина!
Люция прищелкнула языком, любовь будто подтаяла в ее сердце. Розен вот-вот потеряет все. Она же? Она просто уснет, а затем откроется ненадолго портал. Она проснется, несомненно успеет проскочить через врата портала, прогуляется уже в своём мире по роще из кипарисов вдоль моря. На руках у нее будет улыбаться так похожий на отца малыш Зенон.
Паул обернулся к Лючие, приподнял вопросительно бровь. Он ждал указания от той, которой согласился служить. Их договор не может просто так оборваться! Бывший священник мечтал раскрыть все секреты мира, помогать людям. Превратить почти бесплодные земли в подобие Эдема.
Грозно свел вместе кустистые брови градоначальник. Он истово служил вере, не мог позволить себе ошибиться. Правила должны быть соблюдены, а закон исполнен! Такова воля бога! Не так уж и важно, что написано в книге. Святая инквизиция велит избавлять землю от нечестивых. Не зря пылают ее костры, вознося к небу души колдовок. Не зря Люция очутилась здесь, на суде. Ведьма силится обелить своё имя, избежать наказания, оттого и колдует. Оттого и спасовал грозный барон под ее взглядом. Уж кто-кто, а градоначальник видел, как ведовка глазела на сиятельного Розена. Ведьму сжечь нужно! На то воля всех!
Пауль закашлялся, лишь бы привлечь внимание Люции. Как она повелит, так и будет. Сейчас вся власть в его руках. Точнее, во власти ведьмы. Люция только теперь отвела взгляд от растерянного супруга, ухмыльнулась.
- Розен, ты и вправду ошибся, я – ведьма! И никогда тебя не прощу. Ты останешься один. Не познаешь больше счастья.
- Люция!
- Я никогда тебя не прощу за то, что ты сделал со мной, с нашим сыном!
- Люция! - грозный крик барона ошеломил, казалось, будто дрогнул сам свод потолка, - Гордячка, смирись. Я ошибся! Ты будешь свободна, ты вновь возьмешь нашего сына на руки. На то моя воля.
- Нет надо мной твоей воли! Ты смирись с тем, что я ведьма! Мне гореть на костре. А тебе предстоит в этом каяться!
- Нет! Освободите гордячку, я сам ее выпорю за дерзость. В нашей спальне.
- Ноги моей там не будет. И ты счастья не обретешь ни с одной женщиной, кроме меня!
Люция притопнула ногой, истово перекрестился градоначальник, стражи принялись искать ключи, улыбнулся под густыми усами мельник - ясное дело, барон решил проучить жёнушку! Вот и устроил из семейной сцены судилище. Лучше б сразу дал тумака своей милой.
- Я требую суда святой инквизиции. Барон оморочен! - выдохнул Паул и опасливо посмотрел на ведовку. Так? Верно ли он поступил? Девушка устало кивнула.
- Проводите меня в темницу, раз уж дело откладывается. Видеть его не могу, - кивнула она на Розена, - Трусливый муж, слабый, никогда тебя не станут уважать!
***
Темным вечером градоначальник направился в келью священника. Он хотел поговорить о судьбе Люции. А нашел на столе бутыль со странным напитком. Вино? Ну не яд же хранит отец Пауль у себя на столе. Конечно же, это вино для причастий. Можно выпить немного, чтобы приблизиться к истине. Барон плох, он околдован супругой.
Глава 11
Темной улицей страж пробирался в корчму, чтоб прикупить для Люции немного сластей. Рука парня привычно лежала на рукояти поясного ножа, разбойников нынче много. Да только идти все равно нужно, женщины уж очень охочи до медовых коврижек и творожных крендельков. Можно потратить чуточку медяков, их не особо жалко, по ту сторону границы все одно – ничего стоить не будут, а женщине будет чуть легче. Да и вызнать что происходило на суде будет не лишним.
Герберту было известно только то, что сегодня суд не смог свершиться. Якобы градоначальник с бароном что-то не поделили. Простого люда на суде было много, кто-нибудь что-то да слышал и непременно расскажет. Вон, как гудят от голосов стены корчмы. Парень чуть не ухнул в дорожную яму, было бы дело, если б он в ней ногу сломал. Жаль, в их городке никто не развешивает факелов на стенах богатых домов, чтоб было хоть что-нибудь видно.
Говорят, так принято делать в Риге, в Париже и в некоторых других городах. Сам Герберт этого, конечно, не видел, но истово мечтал о том, чтоб поздним вечером было светлей. Ну или чтобы барон приказал починить дорогу. Хотя бы настелить тротуар. В Тропорах давно такой сделан прямо от палат князя и до самой реки, ходить стало очень удобно. С другой стороны, он все равно не сегодня, так завтра уедет, и не один, а с Люцией и ее малышом, так какое ему дело до этого города? Сюда путь будет закрыт. Сапог провалился в лужу, грязная вода подмочила ногу, теперь он непременно ее натрет. Мать всю жизнь над ним посмеивалась за эту особенность – вырос крепким мужиком, а кожа белая и нежная точно у молодой женщины. Герберт не обижался, лишь бы матери было весело. Все равно он ее первенец, особая гордость.
Сегодня парень успел выкупить козу у крестьян, надо же, последняя рогатая тварь в окрестностях. Теперь о судьбе Зенона больше можно не волноваться, малыш всегда будет сыт, даже если у его матери совсем пропадёт молоко в груди. Вот только как прикрутить рогатую к седлу было не совсем ясно. Ну, в крайнем случае усадит перед собой. Возят же в седлах охотничьих собак? Размер у козы точно такой же, подумаешь, у нее вымя. Ну и рога, конечно, будут мешать. Да и ладно, главное, что у малыша молоко всегда будет, и что козу пока удалось устроить в конюшне. Конюх, подлец и гад, взял чуть не пригоршню медяков, чтоб ее "не заметить", а потом еще и ржал от души, глядя на то, как Герберт доит упрямицу.
- Смотрю, ты решил осесть здесь? Нормальные люди сначала дом строят, землю в вечное пользование выкупают, а ты?
- На что денег хватило, то и купил. Погоди, до своего дома дело еще дойдет, - белые струи молока пенились в глиняной крынке.
- Неужто, и невесту себе присмотрел?
- Присмотрел! - отрезал Герберт, лишь бы конюх ничего не заподозрил. Пусть думает, что страж взаправду решил осесть в этом городе.
- И кого?
- Вышивальщицу Аннушку!
Конюх мигом помрачнел, будто опустошил весь запас своих глупых шуток.
- Неужто ты не знаешь, беда с ней.
- Что случилось? - Герберт поднялся на ноги и стал прикидывать, как бы получше прикрутить козу в лошадином стойле, чтоб и не отвязалась за ночь, но и не удушилась веревкой. Уж больно шустрая оказалась коза, у них на родине совсем не такие. Конюха он почти не слушал.
- Бык твою Аннушку затоптал. Лежит сейчас в доме при смерти. Мать еще на что-то надеется, а я думаю, успели б отца Паула позвать. Исповедовать надо.
- В загон что ли к быку полезла? - Герберт совсем упустил из виду, что спрашивает о своей "невесте". Сейчас его больше волновало молоко, как бы не опрокинуть крынку, да и от пыли процедить было б не лишним. Сумеют это сделать служанки? Где еще найти такую ткань, чтоб молоко через нее проскочило, а былинки и цветочки из сена остались на ней как на решете. У матери рогожка была, здесь такой ткани, наверное, не сыщешь.