Глава 21
Герберт торопливо собирался в дорогу, теперь уже без любимой. Он корил себя за то, что не выкрал Люцию прошлой ночью, не уговорил сбежать. Она бы, наверняка отказалась уйти с ним. И все-таки был шанс, а он его упустил. Как теперь жить, когда на сердце лежит такая глыба? Парень то и дело прислушивался к шагам, не поднимается ли кто по лестнице? Он опасался не Розена, а старых сказаний. Мало ли кто может войти в казарму после смерти Люции, чтоб отомстить? Поговаривали, будто матери могут навестить дом даже после смерти, если их душа печалится о младенце. А там уж спасения нет ни для кого из домочадцев. Ведь не человек в дом войдет, а нечисть, уведет за собой на тот свет.
Нет, Герберт предпочитал остаться на этом. Ему искренне нравилась жизнь, он любил жить на самом острие лезвия, биться так, будто в последний раз, скакать в погоню, обгоняя сам ветер, праздновать победы. И вместе с тем парень был бережлив. Каждую монетку он украдкой откладывал на светлое будущее, которое непременно должно наступить. Мечтал, как купит дом где-нибудь здесь, а может, ближе к югу и морю, женится, заведёт детей.
Герберт с грустью вздохнул, не скоро теперь придет его время жениться. И дело не в деньгах. Просто нет на свете такой, чтоб напоминала Люцию. Свое счастье он упустил, поторопился бы – мог бы спасти. Все, что ему останется – мальчонка. Быть может, из него со временем вырастет и колдун, кто знает. А нет, так хороший воин как Герберт, как настоящий его отец – Розен. Крепким будет и сильным. Выкрасть бы его только. Парень раскрыл рогожку, покрутил на ладони шпильку для женских волос. Знала бы служанка, как ему угодила! Эту заколку он будет показывать сыну, когда тот со временем подрастет. Рассказывать о том, как его мать скалывала ею свои длинные черные волосы. Странно, что служанка не забрала это украшение себе. Быть может, побоялась, что вещица принадлежала колдунье? Скорей всего так.
Парень спрятал в кошель несколько монет, что были в ходу дома, крохотную астролябию, которую ему подарил другой страж, и шпильку. Все это он положил во внутренний карман тельной куртки - не хватало еще, чтоб кто заметил ненароком его сокровища. Золотые парень вложил в свой пояс, благо изнутри был пришит узкий карман.
*** Паул вернулся в часовню ближе к рассвету. Ему уже доложили, что Розен собрался навестить герцога Улисского и возьмет с собой нескольких верных людей и ребенка. Паул напросился сопровождать барона, лишь бы только быть рядом с малышом Зеноном. Дорога предстоит трудная, многое может случиться. О том, что младенца могут попросту убить в дороге, старик догадывался, но старался не думать об этом.
Паул давно позабыл, с какой стороны подступиться к лошади. Это раньше, когда он был еще только послушником, все получалось само собой и было довольно просто. Теперь же короткое путешествие верхом на коне вселяло в него истинный ужас. Если упасть, так недолго и разбиться. Камней повылезло из земли много. Назад отступать уже поздно, не пойдешь же к барону резать младенца прямо сейчас? Да и кто позволит Паулу подступиться к ребенку? Сейчас в замке властвует только один человек, и это не Розен, а кардинал. Сам барон, говорят, помешался от горя. Раз уж он и Герберта берет с собою в дорогу, должно быть, это так. Нет, это, безусловно разумно. Парень сдоит козу, будет чем накормить ребенка. Не каждый страж умеет справляться со скотиной, доить. Лошадь – дело одно, а коза совершенно иное.
Старик толкнул плечом дверь в келью и замер на пороге. Жирная черная мышь разлеглась на столе и мусолила в лапках свечной огарок. Рукопись рядом с нею была чуть надгрызена.
- Мерзавка! Я же писал записку, чтобы ты вон отсюда ушла!* Повесил над входом в нору! Все, сама виновата! - старик замахнулся подсвечником и нечаянно зашиб мышь, сидящую прямо на свитке. Паул приподнял тельце за хвост, рассмотрел как следует. У мыши на животе было странное пятнышко в форме кленового листа.
- Грамотная попалась, но медленная. Не люблю убивать даже таких, как ты.
Тельце мыши старик вышвырнул за порог кельи. Какая-никакая кошка ночью заглянет, полакомится угощением. Все не зря погибла мышка. С этими странными мыслями Паул растянулся на своей жёсткой постели. Покрывала отчаянно не хватало. И назад его уже не возьмешь, а главное, что обидно - Люции от него тоже проку не будет. И новое негде взять, разве что расщедрится на подарок отец вышивальщицы Анны. Надо бы ему намекнуть. Тем более, скоро его пригласят провести обряд венчания, завсегда в такой день священнику что-то дарят.
Паул смутился, сам с себя сан он снял, да только не признался в том никому, ни людям, ни барону, ни кардиналу. Один бог знал, что творится у него на душе. Так можно ли теперь Паулу венчать хоть кого-то? Вроде бы это бесчестно, но другого священника не сыскать во всей округе. Далеко от их города ехать опасно, нет-нет, да и натолкнутся на лихих людей, их нынче развелось много. Да и саму дорогу могло развезти, зачем трепать попусту телегу? Опять же, покрывало, без него так тоскливо спать в каменной келье. Лучше уж обвенчать, грех небольшой. Никто все равно не узнает, что Паул отрекся от сана, не принадлежит больше той церкви, которая допустила инквизицию на землю.
Старик задремал. Глаза он открыл через час, когда солнечный луч пробился в оконце и пощекотал веки. Паул открыл глаза, потянулся почти так же сладко как в детстве. Тело почти не подвело, даже колено ныть перестало. Может, погода наконец успокоилась? Он сел, посмотрел на стол затуманенным после сна взглядом. Свиток вконец растрепался, рядом с ним, обвившись собственным тощим хвостом, сладко спала черная мышь.
- Мне что, это приснилось? Я же тебя уже выкинул! - Паул брезгливо приподнял мышь за кончик хвоста. Пятно необычной формы оставалось на своем месте - посередине мышиного живота. Зверёк сладко зевнул, извернулся, выкрутился из руки, плюхнулся на стол и со всем возможным проворством сиганул на пол, после чего забился в свою нору. Мимо рукописи по столу прокатился пустой пузырек от зелья почти вечной жизни. Паул вздрогнул.
- Лизнул? Много ли мышке надо! Похоже, тебя так просто будет не извести, книгочей облезлый! Была бы нормальная мышка, так и ладно. Но почему именно грамотная-то?
Через четверть часа лошадей начали выводить из конюшен, пристегивать к коновязи. В свите Розена собрались верные ему люди из стражей, не считая Герберта. Если все они разом погибнут в дороге, замок будет обезглавлен. Некому будет его защищать. Без Розена, без начальника стражи останутся только стены, да горстка наемников, которая сбежит при малейшей опасности.
Паул почуял неладное, почти бегом бросился обратно к себе в келью, забрал из тайника крохотный пузырек зелья. Мышка вновь забралась на стол и теперь уже догрызала рукопись. Старик замер.
- Выходит, теперь и меня не выйдет убить?
Эта счастливая мысль наполнила Паула уверенностью. Он вышел из кельи, довольно смело подошел к предназначенному ему жеребцу. Конь ликовал в руках стражника, радовался скорому путешествию.
- Вы не передумали, святой отец? - деликатно поинтересовался кардинал. Он наглаживал ладонью другую, гораздо более смирную лошадь.
- Мой долг велит мне оставаться подле барона в минуту опасности. Кто знает, что его ждет в конце пути.
- Барона ждёт свадьба с герцогиней Улисской. Вы можете остаться здесь. Там будет кому провести обряд.
- Я отправлюсь в путь вместе с вами, чего бы мне это ни стоило. Моя преданность не знает границ.
- Возьмите тогда, лучше мою лошадь. На этом дурном жеребце отправится в путь священник герцога Улисского вместе с младенцем.
- Это может быть опасно! - не удержался от вскрика Паул. Он любил жизнь во всех ее формах. Мышь и ту зашиб случайно, благо она ожила.
- Все мы в руках божьих. Святому отцу понравится путешествие на резвом коне, он и сам резов и молод. _______ *В тёмные века нередко писались охранные грамоты для домов. В них содержалось обращение к мышиному королю, чтоб тот убирался подальше. Видимо, о такой грамоте и говорит Паул.
Глава 22
Герберт рассеяно затягивал подпругу седла. Лошадей приказали выдать самых лучших, он и не рассчитывал заполучить в дорогу такого коня. Если бы не долг пред ведьмой, сегодня можно было бы проскакать по дороге, обгоняя ветер. И все кони-то как на подбор – молодые, резвые, крепкие. На копытах сияют сталью новехонькие подковы, еще нисколечко не истертые. Перезвон их, замечательный цокот поет о славной битве, зовет в долгий путь, обещает сокровища и наживу. Многих можно одолеть, имея под седлом такую лошадь. А уж, если весь отряд снаряжен лихими конями, то и никакая погоня не страшна. Все одно, никто не угонится.
Парень то и дело поглядывал на старика, ждал, когда тот попросит о помощи. Мыслимо ли, увязаться в поход вместе со всеми в его-то годы? Сколько лет святому отцу? Сорок? Больше? Лет сорок пять точно есть. И все эти годы священник повел в молитве, да за чтением свитков. Лучше б он и дальше не покидал своей кельи.
К священнику Герберт испытывал не только ненависть, но и странное братское чувство, которое всегда возникает, когда люди вместе ходили в битву или тайком провернули темное дело. Например, украли тело ведьмы, чтоб похоронить. Странно, что еще никто не хватился Люции. Собирались ведь сжечь ее на костре, хотя бы и мертвую. Может, не стоило рисковать ради того, чтоб сделать все по-людски. Ну, почти по-людски, обочина дороги не слишком-то похожа на кладбище. Но уж лучше так, чем посреди площади, на костре. Нельзя так поступать с женщиной. И Герберт не мог дать случиться такому. Рискнул – да. Напрасно? Коли удалось избежать петли на горле – значит, поступил правильно, не покорежил своей наемничьей чести. Пес войны – так назвал его Розен. Пусть пес, однако псы служат верно, получше некоторых людей.
Отец Паул поменялся лошадью со священником герцога Улисского. Сердце Герберта оборвалось. О чем думает этот старик? Неужели не видит, что тот младенца повезет на руках? Выпросил у кардинала спокойную лошадь! О себе только думает, побоялся за свои косточки. О ребенке бы подумал!