Взвился в воздух бархатный плащ, святой отец семейства Улисских резко поднялся в седло, конь под ним загарцевал, выбил подковами несколько камушков из брусчатки, заскользил, чуть не рухнул. И все это вместе с такою ношей! Отец Паул сел в седло, не дыша, кляча до последнего стояла под ним смирно. С виду добрая лошадь, даже лоснится, а дух в ней, что у крестьянской – тянется за пучком сена, шлепает губами.
- Не тяни, чего смотришь? Или резвого коня испугался? Живо садись в седо, выступаем, - одернул Герберта начальник стражи.
- Да, конечно.
Парень едва успел сунуть ногу в стремя, конь взвился на задних ногах – хоть бы не рухнул – птицей пришлось взлетать в седло, крепко держать повод, лишь бы не выскочить из ворот первым. Барон такого не потерпит уж точно. Герберт едва смог подтянуть себе под длину ног стремена, ощупать пояс, расправить плащ за спиной. Жаль, тот, меховой, остался в лесу, его б собой взять. Чует сердце, не скоро он увидит замок Розена, если вообще увидит когда-нибудь.
Розена привели к коновязи под руки, подали скамейку к седлу – вот уж позор, влезать таким образом на лошадь, когда нет на тебе доспеха из стали. Барон едва смог перевалить ногу через широкую спину коня. Мужчину болтало из стороны в сторону словно пьяного, может, и был он пьян? Кардинал распорядился, чтоб двое стражей ехали бок о бок с Розеном, придержали в случае чего барона или его лошадь.
Серое лицо странно смотрелось на фоне нарядного плаща из тяжелого бархата. Мужчина едва смог взять в руки повод, не стал проверять меч, ощупывать свою амуницию. Вот странно. Да он даже на Зенона не посмотрел, уж мог бы удостовериться, что его сына как следует собрали в дорогу. Сам Герберт с опаской посматривал на бешеного жеребца под седлом чужого священника. Парень прикидывал, что будет делать, если тот конь понесет всадника, не разбирая дороги. Впрочем, святому отцу Улисских нужно отдать долг – в седле он держался крепко, будто провел в нем добрую половину своей жизни.
- Открыть ворота! - не слишком громко сказал кардинал.
От его властного голоса коза начала испуганно биться в седельной сумке, да и стражи оторопели. Что и за власть над живыми у этого человека?
Кони рванули с места и не было силы, способной остановить их пыл. Единой лавиной они вырвались на дорогу. Грязь, колеи от телег, скользкие обочины – все нипочем лучшим боевым коням Розена. Герберт распустил повод, смысла теперь в нем нет. Попробуй, натяни на такой бешенной скорости – конь еще упадёт. Впереди развевался дорогой плащ чужого священника, позади истово молился отец Паул.
Кардинал возглавил отряд. Высокий, стройный, он задал темп бешеной скачке, именно он решил срезать путь через поле. Седые хвостики тимофеевки разлетались под вихрем копыт. Кони подустали, куда медленней вышли они на дорогу вдоль ручья. По правую сторону заросли ивы, слева высокий обрыв. Здесь бы нужно быть осторожней, но разве скажешь об этом самому кардиналу? А тот словно озверел, гонит коней резвой рысью, хорошо, что теперь уже не галопом.
Когда до замка Улисских оставалось не более часа езды, кони устали, давно уж брели шагом. Из дальних кустов поднялась в небо стайка мелких пичуг – дурной знак. Если бы они остались здесь, рядом с дорогой, можно было бы не волноваться. А так? Видать, почуяли что-то неладное. Хорошо, если в тех кустах бродит зверь, если человек – это куда опасней. До деревень далеко, сел здесь нет и в помине. Кому понадобится сидеть в кустах рядом с дорогой? Ответ только один и он совсем не понравился Герберту. Люди замолчали, стихли все разговоры. В последний раз клацнули четки в руке кардинала, тихонько всхлипнул младенец.
*** Паулу трудно давалась дорога, слишком уж долго он не садился верхом – лет двадцать, должно быть. Впрочем, тело как будто разом вспомнило всё – навык верховой езды никуда не делся, только мышцы задеревенели от непривычной нагрузки и боли. Он искренне радовался каждой секунде тихого шага - хоть не трясет - и глаз не спускал с младенца. Священник вез мальца довольно небрежно, будто бы куклу. Одна надежда на то, что ребёнок крепко спеленат – не растрясет. Сложно представить, как ему трудно. Совсем кроха, без матери взят в такой путь.
О чем думал Розен, когда рискнул взять ребёнка с собой? Да вряд ли он вообще думал, сидит на лошади подобно кулю с зерном, чуть не валится под копыта. Паул покачал головой, ему казалось, будто бы сердце барона разбито потерей жены, будто он умирает от горя. Но настал новый день и Розен уже едет жениться. Дикость, варварство и позор! Мальчишку с собой волочет в такую даль. Разве можно настолько не беспокоиться о собственном ребенке? Ведь он был дорог барону... Покуда Люция была жива.
Впереди вспорхнули птицы. Конь под бароном навострил уши, Розен покачнулся в седле. И тут Паул столкнулся с ним взглядом, он обомлел. Такая беспомощная надежда плескалась в глазах у воина! Одними губами Розен прошептал: "Помоги" и кивнул на собственного ребенка.
Паул было не понял, о чем идет речь. Заозирался, увидел, что все воины кругом насторожились, вон и рукояти мечей крепко сжаты, кажется, все готовятся принять бой. Только с кем? Никого же не видно! Кардинал со священником и людьми своей свиты держатся чуть впереди, остальные больше в хвосте. Что имеет ввиду Розен, прося о помощи? Может быть, стоит подъехать к младенцу ближе? Но за такое он всяко получит выговор от кардинала. Лошади должны идти именно в том порядке, в котором привыкли, иначе глупые твари могут чего доброго передраться, покалечат людей.
Старик еще раз перевел взгляд на барона, тот кивнул в сторону сына. Вон и Герберт заметил его взгляд, насторожился еще больше, подобрал повод. Ему-то точно не стоит подъезжать к свите кардинала. Другое дело – Паул, случись что – его спасут сан и возраст.
Паул резко пришпорил бока своей лошади, та подлетела, прыгнула в сторону, а затем рванула вперёд. Оказалась нос к носу с жеребцом священника Улисских, конь грозно фыркнул, заржал и чуть не встал на дыбы. Остальные кони, повинуясь порыву, смешались, началась свара. Вон кто-то из стражей кричит. Нет, то не страж! Это из кустов в их сторону бегут люди с копьями наперевес. Позади них показались лучники. Но ни один из них так и не выстрелил.
Неужели сам Бог отвел от беды? Кардинал ехал первым, люди Розена чуть позади. Если б не Паул, если бы лошади не смешались, как легко было бы перебить только людей барона! И его, Паула, вместе с ними.
- Вперёд! - крикнул кардинал.
Но его не послушались. Люди Розена ощетинились мечами, готовые принять бой. Герберт – в их числе. Он наметил себе целью лучника. Уж больно хороший плащ на том был, да и пряжка стоит немало. Откуда бы на разбойнике взяться такой – золотой, да с камнем посередине? Может, и ограбил кого, но ни один лихой человек не станет надевать подобную вещицу на вылазку, чтоб не стать желанной добычей для стража.
Кардинал что-то кричал, начался бой, стражи теснили разбойников обратно к зарослям ивы. Вдруг из рук священника Улисских выпал сверток. Покатился прямо в обрыв. Паул ахнул, его руки чуть задрожали. Нельзя выпустит повод, нельзя бросить лошадь. Беда будет! Но как же малыш? Как же слово, данное ведьме?
В одну секунду он бросил стремена, спрыгнул под ноги другим лошадям и побежал по склону вниз вслед за младенчиком. Густая трава, камни, редкие кусты - ничто не имело никакого значения. Только бы успеть. Вот показался край мехового конверта, Паул рухнул перед ним на колени. Мальчишка был еще жив, хоть и бледен. Пухлые губки сжались в линию, посинели. Рука старика дрожала, когда он вынимал пузырек из-за пазухи. Всего пара секунд у него есть, чтоб завершить дело. Сейчас сюда спустятся люди и сделают хуже ребенку. Нельзя дать малышу умереть, чего бы это ни стоило. И дело совсем не в том, что Пауль дал слово.
Когда старик выдернул пробку зубами, он различил шаги. Сквозь кусты было толком не видно, кто так неспешно спускается вниз. А и черт бы с ним! Пауль вознес молитву, перерезал ножом вену. Ребенок даже не вздрогнул. Капля зелья попала в младенческий ротик, благо тот приоткрылся. Заклинание Паул читал по памяти шепотом, чтоб никто его не смог разобрать.
В глазах старика стояли слезы. Он был уверен, что поступил верно, помнил о судьбе вышивальщицы и все одно, ему было невыносимо жаль малыша. Проснется тот сиротой, никогда больше не почувствует рук любящего отца. Ясно, что Розена опоили, теперь ясно и кто это сделал.
Он спрятал нож в голенище сапога, поднял малыша на руки и только теперь обернулся. Кардинал стоял под рябиной, одна бровь мужчины слегка приподнялась и он улыбался.
- Вы верно служите церкви. И делу инквизиции. Напрасно я сомневался в вас, отец Паул. Долг выше жалости и любви. Мальчик напоролся на острый сучок. Я сам видел, как вы сняли его с ветки, - кардинал переломил веточку божьего дерева.
Никто не смеет ломать рябину – то грех большой. Паул едва вздрогнул, хотел было встать на колени перед кардиналом, как учили его. Но тот сам остановил его жестом.
- Не стоит, ведь мы теперь заодно. Я ценю преданных людей. Вы исполнили долг.
***
Ни сапог, ни пояса, ни пряжки, ничего не досталось Герберту. Разбойники отступили, как только поняли, что их перебьют, так нередко бывает. Проще выждать новую добычу, чем тягаться с сильным врагом.
Хуже было только то, что парень упустил из виду Зенона, а когда понял, что стряслось, чуть не умер. Младенца выронил из рук этот недоумок! Как же он не догадался проехать вперед? Почему не стал спасать самое ценное? Может, есть еще шанс? Говорят, маленькие дети очень живучи. Вон, взять, к примеру, хотя б его братьев. Все они еще малышами должны были помереть, кто из-за шалостей, кто по недосмотру. Парень хотел спрыгнуть с лошади, но его остановили.
- Не суйся! Кардинал пошел следом за нашим святым отцом.
- За отцом Паулом?
- А то за кем? Старик сразу бросился за младенцем, как увидел, что стряслось. Чуть конями его не затоптали.
Герберт обернулся на Розена, тот словно закаменел, сидел на лошади наконец-то прямо, взгляд стал осмысленным, будто бы барон протрезвел. И глаз он не сводил с края обрыва, откуда должен был появиться Паул. Кардинал первым поднялся на дорогу.