Отвергнутые Мертвецы — страница 5 из 6

СОКРЫТЫЙ ГОРОД

***

Можете вообразить себе, что значит быть слепым?

Истинную слепоту – не просто отнятое зрение или преходящий мрак ночи, но полную утрату восприятия. Именно это, как им думается, они со мной сотворили, нарушив мою связь с Великим Океаном. Но подобные представления говорят о приземлённости мышления, которая выдаёт их непонимание истинной природы варпа.

Он везде вокруг меня, во что бы там ни верили мои тюремщики, но я с удовольствием позволяю им считать, что они уязвили меня своими демпферными ошейниками и стенами, напичканными псионически-стойкими кристаллами. Я почувствовал катастрофическое появление моего генетического отца в недрах Дворца, и я всё ещё ощущаю порождённый им хаос, чьё эхо раскатывается по всему земному шару. Я коснулся разума Алого Короля, и увидел достаточно, чтобы понять, что толкнуло его на такой отчаянный поступок.

Хоть я и Атенеец, но кое-что понимаю и в вещих прозрениях Корвидов, и в том, чем кичатся Павониды. Как подвластны мне и потрошительские искусства Рапторов и Пирридов, хотя меня раздражает орудовать силами такого вульгарного свойства. Адептус Экземптус Тысячи Сынов – знаток многих вещей, и он более страшный противник, чем осознаёт кто бы то ни было в этом месте.

Но самое правильное – держать врагов в неведении относительно своей истинной силы.

Война – это путь обмана[57], и победителем становится тот, кому лучше удаётся скрыть свои удары.

Я могу слышать мысли моих запертых за решёткой братьев, удерживаемый в узде гнев Асубхи и припадки горячечной ярости его близнеца. Угрюмая меланхолия Гифьюа даже забавна в малых дозах, как и дерзкие обличительные речи, которые сочиняет Аргентус Кирон. Ни один из тех, кто хоть что-то решает, их не услышит, но желание Кирона отточить свои оскорбления не знает границ.

Все они в ярости от того, как несправедливо с нами обошлись, и ни один не понимает, что по-иному не могло быть. Тагор всё никак не успокоится по поводу оскорбительно маленькой численности войска, которое прислали для нашего ареста, но он распыляется в своём гневе на всё подряд: на наших пленителей, поскольку они первым делом отправились за нами; на солдат, которые убили его товарищей-воинов; на свой Легион – за то, что они его бросили.

Но больше всего на меня, потому что я их не предупредил.

Как мне подступиться к объяснению своих мотивов Тагору, если я сам их не понимаю?

Я самоустранился, и вовсе не из-за уговоров охотника за псайкерами. Его слова несли не больше смысла, чем хаотичный ментальный шум, которые порождают клочки варп-энергий. Скорее, меня удержало виде́ние, я был смущён своей грёзой о ледяном, озарённом голубым светом могильнике.

В ней я иду его замёрзшими катакомбами и вижу, что земля усеяна осколками стеклянистых костей. Миллионы их сыплются из разрушенных склепов бесконечным потоком, устилая собой каменные плиты. Я вижу отдельные кусочки, все до последнего, каждый блестит отражённым светом и хранит в себе воспоминание, запечатлённое на его остекленевшей поверхности.

В обломках костей отражается огромное красное око.

Я знаю, что это за глаз, я прекрасно его знаю, и он рассказывает мне об ужасном злодеянии, хотя я пока ещё не понимаю, что он хочет этим сказать.

 Он унылое место, этот могильник, по которому я брожу в гнетущем свете факелов. Они застыли в безвременье, их пламя безжизненно и неподвижно. Везде вокруг меня мертвецы, я ощущаю на себе их взгляды. Если привлечь негативный лексикон древних, то можно сказать, что бремя их обвинений подобно проклятью.

Хотя в этом городе и царствует смерть, он пугающе прекрасен. Величественные проспекты мёртвых украшены вздымающимися статуями скелетов с косами и изваяниями злобных ангелов, чьи лица застыли в самых неистовых выражениях.

Что-то мелькает на краю моего поля зрения, оно проносится мимо, его окрас выделяется ярким пятном среди этого тлетворного пейзажа. Оно мчится стрелой между огромными монументальными скульптурами, это животное-падальщик, которого ни в коем случае не может здесь быть. Я узнаю его заострённую морду и рыжеватый мех, чёрные кончики его ушей и лап.

Канис Люпус, Волк Обыкновенный, вид, вымерший тысячелетия назад, – а вот поди ж ты.

Я не биологис, но каким-то образом знаю, что здесь этой твари не грозит смерть. Волк следует по моим следам сквозь костяную пургу, он всё ближе с каждым мгновением, хотя я размахиваю руками и выкрикиваю ему кровожадные угрозы. Осознав, что волка не свернуть с его пути, я перестаю обращать на него внимание и сосредотачиваюсь на том, куда несут меня мои ноги.

К чудовищной статуе, которой не было ещё мгновение назад, но которая вырастает из земли, как гигантская ракета, появляющаяся из пусковой шахты. Это крылатое изваяние безликого ангела, сделанное из необычного сумеречно-тёмного камня. С его широких плеч сыплется костяная пыль, а мимо несутся лавины такого размера, что они могли бы погрести под собой какой-нибудь терранский улей. Как и любой посвящённый с планеты Магнуса, я разбираюсь в символизме могучих стихийных сил и очень хорошо понимаю, какие времена смуты они предрекают.

Я ощущаю, что внутри этой статуи что-то есть. Что-то злобное наблюдает сквозь её гладкое, лишённое черт лицо.

Как я осознаю его присутствие, так и оно осознаёт моё.

Небеса над этой статуей поблёскивают тусклым металлом и золотыми шпилями. Над городом-мавзолеем неподвижно висит космический корабль. Его краска, изначально имевшая голубой цвет, сожжена дотла, и лишь перламутровые пеньки, оставшиеся от эмблемы его хозяев, служат указанием на то, что когда-то это судно принадлежало XIII Легиону. Имя корабля впечатано в его корпус буквами высотой в сотни метров, их витой шрифт выбит на адамантиевой обшивке на верфях Калта.

"Арго".

Я знаю, что это за судно. Это корабль-призрак, который распотрошён изнутри кошмарными созданиями, внушающими ужас самой высшей пробы. Их шкуры покрыты красной чешуёй, у них лоснящиеся чёрные языки, а в глазах отражаются все те постыдные мысли, что когда-либо приходили тебе на ум. Все, кто есть на этом судне, мертвы, и их смерти лежат тяжким грузом на совести того, кто всё ближе и ближе.

Он думает, что это его вина. Я знаю это с уверенностью, чья непоколебимость не уступает её нелепости. Что же он мог совершить, чтобы обречь это потрясающее судно на такую жестокую смерть?

Но в месте, подобном этому, абсурдно рассуждать об уверенности, здесь правда и ложь могут в один миг перемахнуть через огромные бездны пространства. Я  работаю с неосязаемым, аллегорическим и нереальным, и всё же я выражаю уверенность. Это парадоксально, и я вполне отдаю себе в этом отчёт.

И лишь в этот момент я осознаю, что не один, что рядом со мной есть другие.

Я узнаю их, и понимаю, что все они мертвы. Они – призраки, которыми им ещё предстоит стать. Они оплакивают свой уход и пытаются поведать мне, каким образом приняли смерть, но их слова звучат бессмыслицей, и я не могу их понять. Каждый из них отвергнут и мёртв, и это его собственный выбор. Каждый был убит, и причины известны лишь ему одному, будь то честь, гордость, тщеславие или жажда знаний.

Благородные причины, все до единой.

Я слушаю их полные безысходности речи, которые они твердят, как мантры, и страстно перепеваю их сияющему маяку, чей свет достигает самых дальних пределов Галактики.

Тот, о ком говорило Око, – здесь.

XПреторианцы / Пси-раскопки / Кровь Защищает Свою Собственность

1

Кустодии держали свою тюрьму под пиком, известным под названием Ракапоши[58]. В ней, в изоляции от мира наверху, содержались личности, считающиеся врагами Императора. Тюрьма была зарыта глубоко в каменную толщу горы, а её известняковые стены, обшитые листами адамантия, были непроницаемы практически для всех разновидностей оружия и глухи к крикам о невиновности, которые доносились из её камер.

На древнем, давно уже вышедшем из употребления языке её именовали "Кхангба Марву", слишком буквальным словосочетанием[59], которое давало некоторую подсказку о возрасте этого заведения. Но лишь самые старейшие из кустодиев утруждали себя использованием этого первоначального названия, для тех же, кто был обречён сидеть в её камерах без всякой надежды снова увидеть дневной свет, она имела гораздо более прозаичное прозвище.

Для них она была просто Склепом.

Кхангба Марву всегда была частью горы, ну или, по крайней мере, так казалось тем, кто вообще знал о её существовании. И всю свою жизнь она служила темницей, тем тайным местом, куда бросали самых бесчеловечных, опасных и заслуживающих жесточайшего порицания злодеев, каких только видела эта планета. Ни один из живущих не мог сказать, кто начал вырубать её камеры и коридоры в скальной породе горы. Корни её происхождения терялись где-то в глубоком прошлом, которое осталось далеко за чертой людской памяти и хронологическими границами сохранившихся документов.

Предания о гнусных преступниках, заточённых в её беспросветных глубинах, уводили вглубь веков на тысячи лет, и в настоящее время их имена никому ничего не говорили, а злодеяния давно позабылись. Но среди тех, кто осквернял её стерильные коридоры и умер с помрачённым рассудком в её безразличных стенах, насчитывалось и множество негодяев, которые ещё не стёрлись из людской памяти.

В своё время сюда доставили подручных тирана Пан-Пацифийской Империи, также как и этнарха Кавказских Пустырей, так называемого "Первого Императора" и существо, известное лишь под прозвищем "Жнец", – чудовище, которое, как утверждают легенды, было ангелом, посланным для очищения этой планеты от человеческой расы. Сюда же привозили для казни Уильяма Кровавого, деспотического принца-кровопийцу с Альбиона, после его поражения в Битве Голубой Зари. Погрязшие в пороке приверженцы Уильяма завоевали четверть земного шара, но в конце концов были остановлены армией могучих воинов, собранной нордафриканским полководцем по имени Кибука, который, как утверждалось, призвал молнию из туч и одарил своих солдат сверхъестественной силой. Со временем и сам Кибука был закован в цепи и брошен в Кхангба Марву, однако до нынешних дней не дошло ни одного предания, которое поведало бы о том, кто сверг его власть.

Ходили упорные слухи, что Император собственноручно спроектировал персональную камеру для Нартана Дюме, но она осталась невостребованной, поскольку тиран погиб во время битвы, завершившей войну по свержению его бесчеловечного режима. Злые языки утверждали, что Дюме был казнён на обломках своей империи по настоянию Константина Вальдора: психопата, в котором в равных долях смешались безумие и гениальность, сочли слишком опасным, чтобы оставить его в живых.

В эту специализированную тюрьму был распределён и кардинал Танг, но как и в случае с Дюме, ему не довелось увидеть своей камеры. Ещё до того, как успели организовать его перевод из Нуса-Камбанган[60], заключённые из числа тех, кто подвергся невообразимо страшным пыткам во времена его кровавых погромов, вскрыли изолятор, в котором содержался кардинал, и разорвали его на куски голыми руками.

За всю долгую историю Кхангба Марву, из неё удалось бежать только одному человеку, Заморе[61], который родился карликом. Как утверждалось, он в своё время дослужился до звания майора в организации, бывшей прообразом Легио Кустодес, и это обстоятельство лишь придавало ещё больше нелепости байкам о его побеге.

С того момента, как начался Великий Крестовый Поход, Кхангба Марву не испытывала недостатка в заключённых. Здесь оказывались одураченные глупцы и сеятели паники, которые бесновались и разорялись по поводу безрассудности Императора, а также жадные приспособленцы, которые пытались извлечь собственную выгоду из нового золотого века. Ни один из этих заключённых не мог похвастаться принадлежностью к той бесславной породе, к которой относились Танг, Дюме или Уильям, но ситуация должна была кардинально измениться после подавления нынешнего мятежа.

Самый неприступный казематный блок Кхангба Марву уже сейчас готовили для содержания самого опасного лица в Галактике.

Но есть ли надежда, что хоть одно из терранских заведений подобного рода удержит в плену Хоруса Луперкаля?

2

В блоке Примус / Альфа-Один-Ноль никогда не становилось темно. Смена дня и ночи на поверхности планеты никак не соотносилась с внутренним распорядком Склепа или потребностями заключённых в нём людей. Мрак способствовал побегу, и, соответственно, был изгнан.

Уттам Луна Хеш Удар остановился перед последним блокпостом, который предварял камеры, чтобы биометрические анализаторы, встроенные в стены, пол и потолок, подтвердили его личность. Воздушные пробоотборники продегустировали его дыхание,  весоизмерительные датчики зарегистрировали массу его тела, а детекторы радиации замерили скорость распада изотопов в крови и костной ткани. Более сотни подобных измерений и ДНК-маркёров сравнивались с журналами постоянно обновляемых параметров, гарантируя, что ни один нарушитель не просочится сквозь охранную сеть Кхангба Марву незамеченным.

Уттам был облачён в золотую броню кустодия, нащёчные пластины его закрытого шлема были втянуты внутрь его многослойной структуры. Его лицо было неподвижным и невыразительным, став таким в результате воздействия бактериологического патогена зеленокожих, из-за которого мышцы верхней правой четверти его лица перестали реагировать на стимулы. Его организм с усовершенствованным обменом веществ без труда очистился от токсина, но из-за травмы скорость его рефлекторной реакции упала в разы и не дотягивала до того минимума, который требовался для службы на передовых позициях.

Уттам был гордым человеком и тяжело воспринял своё отчисление из боевого состава Легио Кустодес. Но он принял эту ситуацию и взялся за свою новую роль тюремщика в Склепе со свойственными ему решимостью и внимательностью к деталям, благодаря которым его попытка полной инфильтрации в рамках Кровавых Игр считалась наиболее удачной из всех, пока Амон Тавромахиан Лэнг не совершил свой самый недавний заход[62].

Уттам изучил маршрут, которым молодой кустодий проник во Дворец, и не нашёл изъяна ни в одном из принятых им решений вплоть до самого последнего момента, когда тот вздумал полезть на рожон и броситься в атаку, как обычный ассасин. Что до Уттама, то он бы запутывал добычу в свою сеть, как паук – трепыхающееся насекомое.

Куда как лучше позволить своей жертве самой проделать всю работу и исподтишка отсечь её от охранников.

Уттам уставился в пустой чёрный экран над бронированной дверью, предоставляя сканерам сетчатки исследовать его глаза. Эта часть всегда занимала нетипично много времени, поскольку один глаз был повреждён, и аппаратуре приходилось потрудиться, чтобы установить личность. С учётом нахождения в таких глубинах Склепа, подобные меры безопасности, в сущности, были излишними, но правила есть правила, и Уттам никогда не пренебрегал ими по доброй воле.

При этой мысли Уттам обернулся, чтобы взглянуть на процессию следующих за ним солдат-ветеранов. Они были отобраны из тех базирующихся на Терре полков, что имели самый высокий уровень профессиональной подготовки. Их боевой арсенал представлял из себя коллекцию необычного оружия в диапазоне от метателей обездвиживающих сетей, плазменных тенёт, изо-накопителей и масс-крашеров до более привычных мелт и хеллганов.

Даже самый высокий из бойцов не дотягивал Уттаму до плеча, и преторианец едва сдерживал своё презрение, глядя, как они гуськом проходят мимо сканеров. Ему не нравилось, что они не были кустодиями, поскольку в Блоке Примус / Альфа-Один-Ноль содержались настолько опасные заключённые, что эти солдаты не имели против них ни единого шанса, чем бы они ни были вооружены. Существенная часть боевого состава Легио была отправлена на боевое задание на Просперо вместе с Космическими Волками. О его целях не сообщалось, но отослать такое множество преторианцев Императора от их повелителя в подобное время могли лишь по одной причине.

Два солдата в малиновых доспехах и золотистых зеркальных визорах направляли движение металлического ящика, напоминающего формой гроб чрезмерно больших размеров, который парил на репульсорных полях. Это был типовой раздатчик питания, модифицированный штатом приписанных к Склепу Механикум, чтобы обеспечивать заключённых блока специфической пищей. То, что им сохранили жизнь, не укладывалось у Уттама в голове. Они были самыми опасными людьми на Терре, и то, что они продолжали существовать, не могло привести ни к чему хорошему.

Сканеры подтвердили личность последнего солдата, и бронированная дверь скользнула вверх, шипя пневматикой. Пахнуло холодным воздухом, свидетельствующим о том, что впереди лежит огромное открытое пространство. За этой дверью обшитые железом стены тюремного комплекса уступали место грубо обтёсанной скальной породе горного основания. Изнутри повеяло холодной землёй и камнем, который когда-то покоился под толщей глубочайшего океана. Резкий свет ослепительно-ярких люм-сфер не оставлял ни одной тени.

Пара управляемых сервиторами турельных установок, которые располагались в тридцати метрах от входа,  развернулась и дёрнулась к ним, щёлкая и жужжа в процессе захвата целей. Уттам шагнул в простреливаемую зону, и крупнокалиберные автопушки взвыли своими блоками стволов, раскрученными до бешеной скорости.

"Уттам Луна Хеш Удар", – произнёс он, чётко проговаривая каждый звук и точно соблюдая интонации голоса.

Аугметические глаза сервиторов поменяли цвет с красного на зелёный, и Уттам начал пропускать через дверь солдат. К нему приблизился воин, шедший замыкающим.

Сумант Гири Пхальгуни Тиртха был кустодием из числа ветеранов, чьё имя, как говорили, содержало как минимум семьдесят шесть наградных титулов. Вдобавок к этим заслуженным им наградам, на его полированной броне были выгравированы слова признания заслуг. Уттам не знал, как Тиртха очутился в Кхангба Марву. Он не имел на себе никаких явных признаков телесных повреждений и находился на пике физической формы. Ходили слухи, что он однажды оспорил приказ Константина Вальдора.

Повелитель Легио Кустодес был суровым, бескомпромиссным мужчиной, но хотя Уттам никогда не имел чести с ним встречаться, он сомневался, что Вальдор был настолько мелочным, чтобы отослать от себя человека за столь незначительный проступок. В Легио ценились думающие воины, непоколебимые в своём упорстве люди, которые будут задавать вопрос за вопросом, пока им не станет ясен ответ.

– Какие-то проблемы, Уттам? – спросил Тиртха. – Почему ты встал?

– Просто так, – ответил Уттам, стыдясь, что отвлёкся на размышления.

– Тогда давай двигаться, – сказал Тиртха. – Не люблю здесь бывать, воздух провонял ими.

Уттам кивнул. Воздух действительно пах по-другому. Заключённые, вследствие своей уникальной физиологии, отличались от смертных и даже от кустодиев по многим параметрам, как очевидным, так и не очень. Какие бы преступления ни совершил обычный человек, в нём, как и прежде, легко узнавался хомо сапиенс, он безусловно продолжал оставаться частью человеческой расы. Эти же заключённые пахли чуть-чуть по-другому... едва ли не чужеродно, и это бесило почти так же сильно, как и их измена.

Почти.

– Биометрические данные подтверждены, – произнёс Уттам. Защитная дверь за спиной Тиртхи закрылась. Когда запоры метровой толщины скользнули на предназначенные им места, он продолжил: – Блок Примус / Альфа-Один-Ноль запечатан и под защитой.

– Подтверждаю, – сказал Тиртха, размашисто шагая к началу колонны. Уттам теперь занимал позицию замыкающего и перемещался короткими шажками, а Тиртха вёл их по широкому коридору. Несмотря на то, что солдаты были отобраны из тех ещё базирующихся на Терре полков, чьи бойцы были самыми храбрыми и профессиональными, они неприкрыто нервничали, проходя между турелями. Хотя по команде Уттама начали соблюдаться строгие меры предосторожности, орудия могли открыть огонь в мгновение ока, а зелёные глазные линзы сервиторов не обещали пощады никому из застигнутых в простреливаемой зоне.

Уттам проследовал за Тиртхой и солдатами к широкому сводчатому проходу, внутреннюю поверхность которого усеивал ряд излучателей лазерной сетки. Оттуда доносился басовитый напев колоссальных генераторов и химический душок мощных энергетических полей. Уттам прошёл под аркой и вступил в гигантскую пещеру с лоснящимися стенами и головокружительно высоким потолком. Она имела километровый размах в самой узкой своей части, и у неё не было пола – лишь адская бездна, которая простиралась во всю её ширь. Уттам понимал, что называя пропасть этими двумя словами, он допускает преувеличение самого дурного свойства, но вообще говоря, они удачно описывали ситуацию[63].

Он расположился на широкой приступке, пристроенной к краю пещеры, в двух шагах от узкого решётчатого мостика из стали, который вздымался вверх, как башня чудовищного подъёмного крана. Уттам наблюдал за тем, как Тиртха, вставший за пульт управления, подводит мост к каменному острову, который парил в центре помещения, подвешенный на смутно различимой подушке энергетического поля.

По окружности стен пещеры были прикручены гигантские машины, напоминающие огромные двигатели, и Уттам чувствовал, что в насыщенной электричеством атмосфере волосы на его загривке стоят торчком. Если потребуется, эти генераторы можно будет тотчас же отключить, и тогда остров рухнет в недра планеты. Имея таких опасных пленников, стоило подстраховаться.

Мостик состыковался с островом, и множество автоматических орудийных установок, встроенных в стенки пещеры, развернуло свои длинные стволы, нацеливая их на парящий кусок скалы. На нём располагались изолированные камеры в количестве тридцати штук, но лишь двенадцать из них содержали в себе заключённых.

Когда мост встал на место, Уттам решительно направился к нему, за ним последовали солдаты и Тиртха. Под бронированными ботинками Уттама звенела сталь, он смотрел строго вперёд. Он снял со спины свою алебарду, достав её из чехла, чьё устройство позволяло немедленное высвобождение оружия, и покатал мышцами плеч в подготовительной разминке.

– Ожидаешь неприятностей? – спросил Тритха через встроенный в шлем вокс.

– Нет, – ответил Уттам, – но мне всегда спокойнее, когда я встречаюсь с этими ублюдками с оружием в руках.

– Я знаю, что ты имеешь ввиду, – сказал Тиртха. – Я едва ли не надеюсь, что кто-то из них попытается что-нибудь отмочить.

– Даже не шути так, – предостерёг его Уттам, как раз достигая конца моста.

Первая камера представляла собой прямоугольный блок, сделанный из тройного слоя пермакрита с добавкой керамита, чей вид не давал никаких подсказок о природе находящегося внутри заключённого. Она не имела никаких отличительных черт, не считая трафаретного буквенно-цифрового обозначения на её боковой стенке, да прозрачной двери из бронированного стекла, которое обычно встречается в иллюминаторах космических кораблей. Это была будка, в которую никто не входил и из которой никто не выходил, если на то не было разрешения Легио Кустодес.

Уттам приблизился к двери, чувствуя знакомый комок напряжения в животе, вызванный выбросом эндорфинов и боевых стимуляторов, который предшествовал схватке. Ощущение было приятным, хотя он и не рассчитывал, что ему придётся здесь сражаться.

В камере находился всего один человек, который сидел по-турецки в её центре. Тюремный комбинезон ярко-жёлтого цвета едва не лопался на его мускулистом теле. Длинные волосы, чёрные как смоль, рассыпались по обе стороны от широкого лица, чьи черты были растянуты вширь вследствие генетических манипуляций. Им надлежало бы быть безобразными, но они каким-то образом скомбинировались в симпатичное целое.

Хотя этот узник и был неописуемо смертоносным, он обезоруживал своим мягким обаянием. Уттам, однако, был не настолько глуп, чтобы недооценивать Атхарву просто потому, что тот происходит из Легиона учёных. Если остальные при виде своих тюремщиков впадали в ярость или желчно сплёвывали в их сторону, этот, казалось, смирился со своим заключением и не таил злобы.

Ахтарва открыл глаза. Один походил на сверкающий сапфир, второй – на тусклый янтарь.

– Уттам Луна Хеш Удар, – произнёс воин. – Ты прерываешь моё восхождение по Исчислениям.

– Тебе пора поесть, – сказал Уттам, пока раздатчик питания вставляли в предназначенное для него место в прозрачном стекле двери. В камеру вывалился паёк в целлюлозной упаковке. Атхарва смотрел на его падение со смесью отвращения и смирения.

– Что ни день, то банкет, – высказался воин из Легиона Тысячи Сынов.

– Тебе повезло, что мы тебя вообще кормим, – сказал Уттам. – Я бы оставил тебя умирать от голода.

– Тогда бы ты стал главным злодеем в этом спектакле, – ответил Атхарва. – А такое никогда не должно случаться с преторианцами Императора, не так ли?

– Не упоминай его имени, предатель. Ты недостоин его произносить.

– Скажи мне, Уттам, кого я предал, когда меня сюда привезли? – спросил Атхарва, расплетая ноги и поднимаясь на них одним плавным движением. – Когда Ясу Нагасена ввёл в Командорство три тысячи своих бойцов, кого именно я предал? Ни единой души, но тем не менее, вот он я – сижу в камере, взаперти, как и воины из тех Легионов, которые справедливо именуют нарушителями присяги.

– Когда в группе есть разносчик чумы, ты удалишь из неё только тех, кто болен, или отправишь в карантин всех? – спросил Уттам.

– Позволь привести тебе встречный пример, – ответил Атхарва. – Если у человека развилась опухоль, ты избирательно уничтожишь её в ходе лечения, или просто-напросто убьёшь человека?

– Опухоль погибнет в любом случае.

– Тогда, преторианец Уттам Луна Хеш Удар, остаётся только радоваться, что ты не медик, – сказал Атхарва.

3

Они снова пришли к нему во тьме: каждое лицо, каждый крик и каждый панический предсмертный вздох. Кай устроился на жёстком каменном выступе, который выполнял функции ложа, и, свернувшись в клубок, раскачивался взад и вперёд в попытках выкинуть из головы мучительные воспоминания, которые ему приходилось переживать заново по их вине.

Летательный аппарат унёс его из Шепчущей Башни высоко в горы сквозь залитые светом звёзд гряды облаков и головокружительные пики в лунной расцветке. То был его взлёт. Затем настал черёд падению в беспросветные недра горы, которая отчего-то казалась более мрачной и угрожающей, чем ей полагалось бы быть, словно она несла на себе бремя страданий всех тех, кого забрали в её глубины.

Его влекли по коридорам и через гулкие переходы, в громыхающие лифты и пневмокары, которые несли его всё ниже и ниже в неизведанные недра зловещей горы, пока в конце концов он не был помещён в пустую камеру, вырубленную прямо в скале и оборудованную лишь самыми примитивными удобствами для удовлетворения человеческих надобностей. Ржавая труба в углу помещения сочилась отвратительной водой, а круглая дыра на противоположном конце комнаты служила, по всей очевидности, для оправления естественных нужд.

Стены камеры покрывала износостойкая глянцевая краска блёклого голубовато-серого цвета. Предыдущие обитатели этого места обозначили своё присутствие, расцарапав её сломанными ногтями или чем-то другим, что могло оставить на ней след. Каю так и не удалось понять, что означают многие из этих примитивных, каких-то первобытных картинок, по большей части представлявших из себя хаотичные скопления молний и людей, которые держали оружие с длинными древками. Эти изображения были всего лишь отчаянными мольбами не забывать о нацарапавших их людях, о которых уже никто не помнил, и которые, по-видимому, уже давно как были мертвы.

Кай хотел добавить собственную отметину, но у него не было ничего, что могло бы оставить след на крашеных стенах.

Тюремщики оставили его обливаться холодным потом на неопределённое время, чтобы картины тех воображаемых ужасов, которые на него якобы обрушатся, сделали за них всю работу. Кай не был храбрецом, и он кричал, что расскажет всё, что им будет угодно, если только будет знать, что именно.

Хотя мысли Кая и метались в дюжине разных направлений, он заставил себя заснуть, понимая, что если он отдохнёт, то ему будет легче выдержать то, что ему предстояло, чем бы оно ни было. К нему пришли сны, но не о Руб-эль-Хали и не о величественной крепости Арзашкуна, а о холодной пустоте, населённой голосами умерших. Он видел светловолосую девушку в голубой бандане, которую знал по "Арго". Ему было известно её имя, они в некоторой степени были друзьями, но его воспоминания были смутными, их погребла под собой непрерывная болтовня мертвецов

Во сне, они роились вокруг него, моля разъяснить им, почему их жизни забрали, а его пощадили, почему за ними пришли чудовища бездны с медными мечами и хитиновыми когтями, которые срывали мясо с костей и оставляли зияющие раны, которым никогда не зажить.

Каю было нечего им сказать, но они всё равно требовали ответов.

Почему из всего корабля ни в чём не повинных людей выжили только два человека, и он был одним из этих двоих?

Что давало ему право жить, в то время как они были приговорены к вечной муке?

Кай плакал во сне, снова и снова переживая кошмар их смертей.

И лишь один голос не предъявлял обвинений. Успокаивающий, интеллигентный, он говорил без слов, однако избавил Кая от болезненных воспоминаний, заменив их картинами райского мира с высокими горами, зелёными равнинами и прекрасными городами сверкающих пирамид, сделанных из прозрачного стекла.

Когда он проснулся, то обнаружил в камере двух человек. Это были мужчина и женщина, бесстрастно-привлекательные на вид и одетые в хрустящие белые мундиры, которые выглядели как гибриды лабораторных халатов и защитных комплектов для работы в условиях повышенной опасности. Красота мужчины была того рода, чьи корни росли из стильной косметической пластики, тогда как женщина сконцентрировалась исключительно на своих глазах, светло-изумрудных очах, пленительнее которых Кай ещё не встречал за всю свою жизнь.

– Ты проснулся, – произнёс мужчина. А то неясно, подумал Кай.

– Пришла пора выяснить, что ты знаешь, – добавила женщина.

Кай потёр лицо, чувствуя вислую кожу щёк и однодневную щетину.

– Я вам уже говорил, что ничего не знаю, – ответил он. – Иначе я бы вам рассказал, клянусь. Я не помню практически ничего из случившегося в транс-зале.

– Мы, конечно же, не ожидаем, что у тебя будут хоть какие-то осознанные воспоминания об информации, внедрённой в твой мозг Аник Сарашиной, – сказала женщина. На её лице застыло неискреннее выражение. – Но она в тебе, в этом можно не сомневаться.

– Наше задание – изъять эту информацию, – сообщил мужчина. 

– Прекрасно, – ответил Кай. – Подключите меня к пси-просвечивателю, и покончим с этим.

– Боюсь, это будет совсем не так просто, – сказал мужчина.

– Или так безболезненно, – добавила женщина.

– Кто вы такие? – спросил Кай. – Вы не из Города Прозрения, так на кого вы работаете?

– Меня зовут адепт Хирико, – сообщила женщина, – а это – адепт Шарфф. Мы нейролокуторы, или, если тебе будет угодно, – пси-зонды. И это не безобидные медицинские зонды,  а те, которыми бурят [64].

– Как сверлом, – добавил Шарфф. – Моя роль состоит в том, чтобы помочь адепту Хирико пробуриться в твой душевный мир и выкорчевать ту информацию, которую укрыли в твоём разуме.

– Вы это серьёзно?

– Совершенно серьёзно, – ответил Шарфф таким тоном, словно он был озадачен тем, что Кай имел ввиду своим вопросом. – Мы находимся здесь по воле Легио Кустодес. Мы получили приказы с самого верха, и они дают нам карт-бланш на достижение наших целей любыми необходимыми средствами.

– Я боюсь, что ты, вероятнее всего, не переживёшь эту процедуру, – сказала Хирико. – А если даже случится обратное, то практически гарантировано, что ты навечно останешься в вегетативном состоянии.

– Это безумие! – выкрикнул Кай, отшатываясь от этих выродков.

– Подумай над этим трезво и ты поймёшь, что у нас действительно нет другого выхода, – сказал Шарфф.

– Мы так и знали, что ты не захочешь нам помогать, – добавила Хирико. – Как прискорбно.

4

Кай не мог говорить. Назубная капа, оберегающая его от откусывания собственного языка, наполняла рот привкусом резины и антисептика. В его гортань уходила трубка для подачи воздуха, а голову покрывал кожаный шлем наподобие тех, что носят пилоты, который усеивали иглы и электроды. Многочисленные капельницы подавали растворы в его вены и кровеносные сосуды внутри черепной коробки. Его глаза удерживались в открытом положении фиксаторами век, а к нижней части каждого глазного яблока были подключены узкие выходные разъёмы бронзовых проводов, которые тянулись к окулярно-оптической записывающей аппаратуре.

Допросная комната имела ужасно прозаический вид. Это была простая, обшитая металлом клетушка без окон, зеркал или каких-либо отличительных черт. Кай полулежал на каталке со стальным каркасом в окружении портативных блоков контрольной аппаратуры, каждый из которых вёл свою повесть о его внутренних биоритмах.

Позади него располагалось гудящее устройство, прикрученное к металлическому полу, которое изгибалось над его головой, как сверкающий скорпионий хвост. На нём покачивались гирлянды инструментов, похоже, предназначенных для устрашения не в меньшей мере, чем для работы. Хирико и Шарфф занимались тем, что следили за поступлением медикаментов в кровь Кая, а одетый в золотые доспехи Сатурналия стоял на дальнем конце комнаты, непринуждённо держа в одной из рук своё оружие гвардейца.

– Вы готовы приступить? – спросил кустодий.

– Почти, – ответила Хирико. – Это щекотливая процедура, и спешка нежелательна.

– Сведения, которые вы ищете, кустодий, припрятаны со знанием дела, – добавил Шарфф. – Нам придётся погрузиться в недра его психики, а такое путешествие требует безукоризненной подготовки.

– Если мы не проявим должной осторожности и внимания, мы рискуем повредить его рассудок.

Кустодий шагнул к пси-зондам, крепко стискивая оружие в своих пальцах.

– Наставница Телепатика упомянула Императора, – произнёс он, – а всё, что касается Императора, входит в сферу моей ответственности. Не выбрасывайте время на ветер, рассказывая мне о подготовке и попусту жонглируя словами. Разыщите то, что она вложила в его голову, и немедленно. Если за это придётся заплатить повреждением его рассудка, меня это ни капли не волнует.

Каю хотелось излить на них своё бешенство, но он не мог выговорить ни слова. Ему хотелось крикнуть им, что он – человеческое существо, астропат, представляющий ценность для Империума. Но он понимал, что даже если ему удастся заставить их себя услышать, то им будет всё равно. Для Сатурналии долг перед Императором перевешивал всё остальное, а Хирико и Шарфф просто делали свою работу.

Астропат попытался задёргаться, но он был полностью обездвижен удерживающими устройствами и медикаментами.

Хирико уселась подле него на табурет на колёсиках и сверилась с информационным планшетом, который свисал с боковой стороны каталки.

– Превосходно, – заявила она. – Кай, ты демонстрируешь замечательный прогресс. Ещё секунда, и мы будем готовы.

Адепт Шарфф уселся напротив Хирико и вкрутил разъём в заднюю часть своей шеи, где, как Каю удалось разглядеть краем глаза, поблёскивала имплантированная когнитивная аугметика. Шарфф подобрал второй конец кабеля и подключил его к безликому чёрному ящику, который был прилажен к боковой стороне каталки. Он размотал выходящий из него тонкий кабель и, одарив Кая улыбкой, с щелчком пристёгнул его к соединительному разъёму на кожаном шлеме астропата. Его глаза на мгновение расфокусировались, и Кай почувствовал всплеск давящего ощущения в лобных долях своего мозга.

– Ты в умбре[65]? – спросила Хирико.

– Да, – ответил Шарфф отсутствующим голосом. – Готов к твоему внедрению.

– Замечательно, – произнесла Хирико и аналогичным образом подключилась к безликому чёрному ящику. Она тоже присоединила конец своего кабеля к устройству, покрывающему голову Кая, и он вновь почувствовал давящее ощущение, вызванное вторжением в его разум.

– Ну а теперь, – сказала Хирико, – приступим.

5

Она нажала оранжевую кнопку на боку ящика, и разум Кая залило светом.

Его яркость росла, пока не стала непереносимой, как у поверхности звезды, рассматриваемой с такого близкого расстояния, что это выжгло бы ему глаза. Кай закричал, и свет начал тускнеть, пока не стал терпимым. Астропат обнаружил, что стоит посреди пустыни, и вокруг него на сотни километров во всех направлениях нет ничего и никого. Горячий ветер ерошил верхушки окрестных барханов, а бьющие вниз лучи палящего солнца вносили долгожданное разнообразие в стерильную обстановку, которой он был окружён под горой.

Это было его укрытие, Пустая Земля.

Что бы они с ним ни сделали, эта уловка не сработала.

Кай понимал, что всё это иллюзорно, что это искусственно сотворённое пространство грёзы, и осознав это, он сообразил, что не должен был тут появляться. Именно на это они и рассчитывали. Они хотели, чтобы он оказался здесь, в месте, где его самые потаённые мысли были, как на ладони, и откуда можно было добраться до его самых сокровенных секретов.

Хотя Кай и заявлял раньше о своём желании рассказать Хирико и Шарффу всё, что им захотелось бы узнать, его вдруг охватила убеждённость, что ему не стоит идти по этому пути наименьшего сопротивления. От того, сохранит ли он в тайне переданное ему, зависела его жизнь. Об том, что он знал, можно было рассказать только человеку с золотыми глазами, а это станет возможным лишь при условии, что Кай убережёт этот секрет от Хирико и Шарффа.

Вместе с их именами пришло и ощущение их присутствия в его разуме. Он не мог их видеть, но знал, что они здесь, притаились и выжидают, когда он выведет их к тому, до чего им хотелось докопаться.

На песке рядом с ним возник человек. Это была женщина в свободных одеждах до пят с длинными, серебристо-серыми волосами. Её взгляд был тёплым и добрым. Он знал её, хотя и не в таком обличье, не с глазами из плоти и крови. Они были изумрудно-зелёными, искрящимися и полными жизни. То, что такие прекрасные очи добровольно отдали всего лишь ради того, чтобы обезопаситься от обитающих в варпе тварей, выглядело противоестественным.

– Аник, – сказал он. – Вы же умерли.

– Не будь таким глупышкой, Кай, – ответила Сарашина. – Никто не умирает по-настоящему, пока о нём кто-нибудь помнит. Как сказал великий поэт,  "– Коль не захочешь, ввеки не умрёт – То, что в твоём воображении живёт".

– Так говорила мне Сарашина, но ты не она.

– Нет. А кого бы ты тогда хотел во мне видеть? – спросила женщина, и её черты мгновенно преобразились в лицо его матери. Глаза остались изумрудно-зелёными, но там, где раньше была сердечность, теперь осталась лишь тоскливая печаль.

Астропат отвернулся от них, вспоминая грустные взгляды, бросаемые матерью всякий раз, когда они с отцом уезжали навстречу очередным приключениям по всему земному шару. Кай изо всех сил старался сохранять невозмутимость, но это сложно сделать, когда стоишь перед женщиной, которая вырастила тебя и помогла вылепить из тебя того мужчину, которым ты стал.

Только вот это была не она.

Его мать умерла, точно также как и Сарашина.

– Ты адепт Хирико, так?

– Естественно, – сказала его мать.

– Тогда выгляди так, как должна, – рявкнул Кай. – Не прячься за масками.

– Я и не пряталась, – ответила Хирико, принимая более знакомый Каю облик. – Я просто пытаюсь помочь тебе расслабиться. Процедура пойдёт гораздо глаже, если ты не будешь нам сопротивляться. Я понимаю, что ты не имеешь представления о рассказанном тебе Сарашиной, но мне нужно до этого добраться.

– Я не знаю, где оно.

– Думаю, это не так.

– Нет, так.

Хирико вздохнула и взяла его под руку, увлекая к пологому склону бархана.

– Знаешь, сколько пси-допросов я провела? Нет, конечно же не знаешь, но их было много. И именно те, кто нам сопротивляется, всегда кончают тем, что становятся "растениями". Ты этого хочешь?

– Что за глупый вопрос?

Она пожала плечами и продолжила так, словно он ничего не говорил:

– Человеческий разум – головокружительно сложная машина, это хранилище миллиардов воспоминаний, воспринимаемых ощущений, ответных реакций и автономных функций. В него тяжело вломиться, не нанеся непоправимый ущерб.

– Так не вламывайтесь, – предложил Кай.

– Хотела бы я иметь такую возможность. Честное слово, – улыбнулась Хирико. – Ты мне нравишься, но если потребуется, я порву  в клочья саму суть твоего разума одними голыми руками. В конечном счёте все выдают свои секреты. Всегда. Вопрос лишь в масштабе увечий, с которыми они готовы жить по окончании процедуры.

Они достигли верхушки бархана, и Кай обнаружил, что смотрит вниз на искрящуюся крепость Арзашкуна. Самые высокие башни колыхались в жарком воздухе, и Кай прикрыл рукой глаза, защищаясь от отсверков солнца на его золотых минаретах.

– Впечатляет, – произнесла Хирико. – Но ей не удержать меня снаружи. Даже и на минуту не заблуждайся по этому поводу.

Кай остановился и развернулся кругом, высматривая в песках любой признак того, что они здесь не одни. Ему показалось, что на периферии его зрения мелькнула тень, двигающаяся под песком очень далёкого бархана.

– А где Шарфф? – спросил он. – Он к тебе не присоединится?

– Он здесь, но этим зондажем руковожу я.

Тут Кая озарило, и его лицо пошло морщинками, медленно расплываясь в улыбке.

– Его задача – выдернуть тебя отсюда, если станет слишком опасно, да?

Раздражение, вспыхнувшее в её изумрудных глазах, подтвердило его догадку.

– Ты не знаешь, сможешь ли это сделать, так? – спросил он.

Хирико сильнее стиснула его руку.

– Смогу, поверь мне. Единственный вопрос – в жёсткости процедуры, и тут всё будет так, как ты пожелаешь. Моргнуть не успеешь, как я разрушу эту крепость, разберу её по выдуманным камушкам и воображаемым кирпичикам. Я буду растирать её в пыль и порошок до тех пор, пока ты не перестанешь отличать её остатки от песка пустыни.

Она простёрла свою руку, и самая высокая башня крепости начала разрушаться. То, что казалось твёрдым ещё секунды назад, теперь таяло, становясь дымом и паром. Она щёлкнула пальцами, и ещё одна башня развалилась на части. То, на что Кай потратил годы, чтобы довести его до совершенства, сейчас уничтожалось Хирико в мгновение ока. Проделывая всё это, она искала его взгляд, но глаза астропата были прикованы к чему-то очень далёкому, к тому, что было вылеплено из чёрных воспоминаний и ужаса. Оно прорывалось к ним сквозь песок, как хищник, учуявший запах крови.

Кай почувствовал резкий всплеск давящего ощущения в глубине глаз. Хирико обернулась. Она успела как раз вовремя, чтобы увидеть тёмный силуэт, несущийся к песчаной поверхности. Он появился на свет на волне крови, подобной подземной реке, неистово рвущейся из-под песка пустыни. Она ревела, эта река. Она ревела, она вопила, она наполняла весь мир предсмертными криками и мукой последних мгновений тысяч людей. Она растеклась по пустыне разливом багряного масла, создавая озерца зловонной трупной жидкости во впадинах между барханами и облизывая их склоны, как бурный прилив.

– Твоя работа? – требовательно спросила Хирико.

– Нет, – ответил Кай.

– Прекрати это, – приказала Хирико. – Немедленно.

– Я не могу.

– Естественно, можешь, это же твой разум. Он подвластен твоей воле.

Кай пожал плечами. Разрастающееся озеро маслянистой крови поднималось всё выше, его поверхность шла рябью от движений тысяч рук и лиц, рвущихся снизу вверх. Прежде, Кай всегда боялся этого скрытого чудовища, тех страстей и чувства вины, которые оно в себе несло, но увидев его сейчас, он испытал блаженное облегчение. Вязкая волна катилась в гору вопреки всем законам гидродинамики, и студенистые тела наконец вырвались на поверхность её смердящей субстанции. Рослые и тощие,  пышущие вулканическим жаром, с длинными и тонкими конечностями в красной чешуе, они облекались в плоть и кровь, издавая высокие пронзительные вопли. Их вспученные черепа становились глянцевитым, на них формировались рога и распахивались рты, щерящиеся зазубренными клыками.

Да, эти твари были порождениями его памяти, но это не делало их менее опасными в этом царстве грёз.

– Ты что творишь? – требовательно спросила Хирико.

– Я уже сказал тебе, что это не я, – ответил Кай. – Это "Арго".

К ним катилась бурлящая волна чудовищ с чёрными как ночь шкурами. Хирико подняла глаза к небу.

– Вытаскивай меня отсюда, – велела она. – Немедленно.

Адепт исчезла. Волна мрака, которая вздувалась и бурлила, как живой полог вечной тьмы, перехлестнула через вершину бархана, поглощая Кая и затягивая его в пучину, из которой не было спасения.

6

– Что произошло? – властно спросил Сатурналия.

Хирико лежала на полу допросной комнаты с закатившимися глазами, из её носа хлестала кровь. Шарфф приподнял её голову и сделал ей инъекцию прозрачной жидкости через катетер, вставленный в её предплечье.

– Я задал тебе вопрос, – сказал Сатурналия.

– Тихо! – ответил Шарфф. – Я только что извлёк её из враждебного пространства грёзы без соблюдения каких-либо предписанных адаптационных процедур. Её мозг впал в шоковое состояние, и если я не приведу её в себя, мы вообще можем её лишиться.

Сатурналия взвился, оттого что с ним говорили, как с кем-то низшим, но сдержал свой гнев. С тем, что должно воспоследовать за общение с воином Легио Кустодес в неподобающем тоне, можно было и подождать.

– Что я могу сделать? – спросил он.

– Ничего, – ответил Шарфф. – Теперь всё зависит от неё.

Шарфф снова начал что-то говорить Хирико негромким голосом с успокаивающими интонациями, гладя её по щеке и держа за руку. Наконец её ресницы затрепетали, и она открыла глаза. Вопреки тем сомнениям, которые питал Сатурналия, её взгляд снова стал осмысленным.

– Это будет тяжелее, чем я думала, – сказала она.

XIРазрушение Личности / Распахнутая Дверь / Элиана

1

Кай потерял счёт времени. В пространствах его грёз дни сменялись неделями, а недели – месяцами, но эти временные промежутки не имели никакого отношения к миру бодрствования. Ему вспоминались облицованные кафелем комнаты, каменные переходы и льдисто-голубые стены его камеры, но он был неспособен рассудить, какие из этих переживаний были реальными. Он распрощался с пси-хворью, изгнанной каждодневными упражнениями по вхождению в состояние восприятия Нунцио.

Его кормили и мыли, поскольку, будучи оторванным от привычного жизненного распорядка, он перестал контролировать отправление естественных нужд. Кай столько времени провёл в умозрительных пространствах, лежащих за пределами сфер, в которых обретаются смертные, благословлённые отсутствием псионических способностей, что он всё сильнее отрывался от реальности, путая её с миром воображения.

Ему представлялось, что он видел свою мать, которая стояла у двери его камеры с задумчиво-печальным выражением на лице. Он тонул в её зелёных глазах, но как только он открыл рот, чтобы с ней заговорить, выросший за её спиной чёрный силуэт полоснул клинком по её горлу. Из изуродованной шеи хлынуло море крови, и во тьме закричали тысячи голосов.

Однажды, когда Кай бродил по пустынной пепельно-серой равнине, ему привиделся сияющий человек, одетый в красно-белые доспехи. Он взывал к Каю на языке, которого астропат не знал, но который становился то отчётливее, то неразборчивее синхронно с усилением и затиханием призрачного ветерка. Чувствуя, что воин олицетворяет некую возможность спастись, Кай хотел броситься к нему бегом, но каждый раз, когда астропат поворачивался к нему лицом, тот отступал, как будто пока ещё не был готов к встрече.

Нейролокуторы снова и снова внедрялись в разум Кая. Иногда это был Шарфф, иногда – Хирико, но маслянисто-чёрная тварь и завывающие призраки "Арго" неизменно изгоняли их наружу. В те редкие моменты, когда рассудок Кая прояснялся, он изливал на покойную Аник Сарашину свою ненависть и своё восхищение. Спрятать послание в его воспоминаниях о том обречённом судне было блестящим ходом с её стороны. Она знала, что несмотря на все свои успехи, Кай ещё не был готов посмотреть в лицо ужасами, обрушившимся на корабль-призрак.

Он чувствовал растущее недовольство его тюремщиков и наслаждался им.

Они быстро отказались от прямых атак на его психику и сменили тактику, переключившись на более искусные и менее агрессивные подходы. Шарфф пытался действовать методом убеждения, Хирико – увлечь Кая соблазнами. Перед глазами астропата проходила череда грёз: наслаждения, могущество, тысячи удовлетворённых желаний, и всё это в бесчисленном количестве вариаций. Некоторые иллюзии маскировались под реальность, другие выдавались за игру воображения, но ни одна не помогла добраться до тайн, похороненных внутри чёрного ужаса "Арго".

– Мы не в состоянии извлечь эту информацию, – сообщила Хирико после особенно изнурительного сеанса. Лицо Кая лоснилось от пота. Его тело превратилось в мощи. Сейчас оно выглядело тощим собранием костей, истощённых мышц и ввалившейся плоти, обёрнутых в пергаментную кожу.

Над Каем навис исполин, его аугметические глаза зажужжали, меняя фокусировку. Широкие скулы и острый подбородок Сатурналии смотрели на астропата с презрением, которое сквозило в каждой чёрточке лица кустодия.

– Почему нет?

– Она спрятана в глубине воспоминания, которого он не станет касаться, – сообщил Шарфф.

– "Арго"?

– Именно, – подтвердила Хирико. – Сарашина, или то, что через неё действовало, знало, что делает. И это крайне прискорбно.

– Итак, если вы не способны её извлечь, то кто сможет? – требовательно спросил Сатурналия. Кай просто-таки чувствовал желание кустодия убить его, не мудрствуя лукаво, и тем закрыть вопрос.

– Ключ, отпирающий дверь к нужной вам информации, есть лишь у одного лица, – сказала Хирико.

– У кого?

Хирико положила руку на плечо астропата:

– У самого Кая.

Кай зашёлся смехом, но капа во рту превратила его в булькающее рыдание.

2

Топорность их методов – вот что злило его сильнее всего прочего. Они врубались в хрупкие эфирные структуры мыслительных процессов наобум и без надежды на успех, как хирургеоны, пытающиеся оперировать мозг при помощи пилы дровосека и зубила каменщика. Атхарва ощущал каждую ожесточённую атаку пси-зондов, их неуклюжие попытки выкорчевать разыскиваемую ими информацию и детские в своей наивности уговоры, которыми они надеялись выманить эти сведения в сознательную часть ума их пленника. Отголоски их варварских методов, похожие на пронзительный визг когтистой перчатки, скребущей по схольной доске, терзали Атхарву на всех уровнях его восприятия.

Его, как любого истинного мастера, раздражала работа дилетантов, и хотя он отнюдь не был уверен, что смог бы извлечь то, что, по всей очевидности, было запрятано глубоко в уме пленника, у него было бы больше шансов, чем у парочки мясников, которых привлекли к этой работе.

Он сидел по-турецки в центре своей одиночки и блуждал разумом по лабиринту проходов Кхангба Марву, с непринуждённой лёгкостью проверяя поставленные ему пределы. Атхарва забавлялся над своими тюремщиками, позволяя им считать, что он ограничен своей камерой, что он медленно сходит с ума от одиночества, как и его братья. С того дня, как за ними пришёл Ясу Нагасена, прошли месяцы, и за это время пленённые бойцы Крестового Воинства не видели ни единой души, не считая двух кустодиев и их компании в лице прискорбно не соответствующих своей задаче смертных солдат.

Атхарва уже прощупал разумы всех и каждого, кто только был в этой подземной тюрьме. Одних он едва коснулся, с другими был менее осторожен. Ум походил на искусный замок – требовалось надавить на штифты души с точно рассчитанным усилием, и тогда она выдавала свои секреты. Весь фокус состоял в том, чтобы обнаружить правильные точки приложения этого нажима, чтобы выяснить, от каких именно воспоминаний, желаний или посулов разум раскроется, как расцветающий бутон.

Для адепта Атенейского культа чтение сознательных мыслей было невеликим трудом. Гораздо бо́льший вызов состоял в обретении умения спускаться вниз по уровням сознания смертного, в том, чтобы нырнуть под суматоху поверхностных мыслей, миновать примитивные желания и побуждения, пройти тайные пороки и мелкие грешки, спрятанные в выгребных ямах мозга каждого индивидуума, и достичь самой сути личности. Именно здесь, в этой тёмной берлоге, где таилась беззащитная тварь человеческой сущности, а каждая мысль была видна, как на ладони,  можно было доискаться до истины.

Мало кто был способен добраться сюда незамеченным, но Атхарва отточил это умение за долгие годы работы одним из правдодознатчиков. С тех самых пор, как Алый Король спас их Легион от уничтожения, правдодознатчики были первыми людьми в его рядах, занимаясь выискиванием любых признаков скрытых изъянов в разумах спящих воинов, избавленных от ужасов Перерождения Плоти.

Атхарва знал своих тюремщиков из числа смертных лучше, чем они сами. Ему были открыты их страхи, их желания, их тайные грешки и их амбиции. Он знал о них всё, и его забавляло, как просто были устроены их рассудки. Как может живое существо, претендующее на обладание самосознанием, функционировать с такими зачаточными когнитивными способностями?

А вот кустодии...

Их разумы были прекрасными творениями, искусно сработанными на стыке пси-инженерии и генетических усовершенствований. Они походили на сложнейшие из машин, что только способно представить воображение, и напоминали стальные капканы, готовые защёлкнуться на неосторожном нарушителе. Подобно когитатору, который ограждён от взлома умелым инфоцитом, их разумы были всецело способны защититься от вторжения, и Атхарва лишь скользнул вдоль внешних рубежей их блистательных сознаний, даже не попытавшись достичь чего-то большего.

Но хотя Атхарва и был безмерно очарован кустодиями, его мысли всё время притягивал разум, который атаковали пси-зонды. На первый взгляд, эта личность ничем не выделялась среди сотен других заключённых этой тюрьмы, если не считать малую толику псионических способностей, да стеклянистые рубцы, оставшиеся от процедуры Прикрепления Души.

Атхарва осознавал себялюбие этого человека, его правомерную заносчивость, вскормленную годами, проведёнными с Легионом Жиллимана. Её можно было понять, но не она была его истинной сутью. Этот человек был лучше, чем сам о себе думал, но ему удастся содрать с себя эту шелуху лишь очень мучительной ценой. Этот процесс уже начался, но скорее всего, так и останется незавершённым до его смерти.

Этого человека звали Каем Зулэйном, и это о нём толковало Око, но его имя ничего не говорило Атхарве. Даже когда перед ним обнажилась вся память этого человека, ничто не указывало на то, какой интерес он мог для кого-либо представлять. И всё-таки внутри него было что-то скрыто – то, чего не мог увидеть даже Атхарва. Оно было закутано в чёрное покрывало кошмара из неукротимой ярости эфира и чувства вины, которое нельзя было снять без надлежащих инструментов.

Сила здесь бесполезна, этот ужас не перебороть никакой угрозой физической расправы, как не уломать его извне ни уговорами, ни обещаниями удовольствий. Эту пытку можно прекратить лишь изнутри. Но что за сокровища могут таиться внутри настолько тщательно охраняемой тюрьмы?

Атхарва терпеть не мог загадок, и этот секрет требовалось раскрыть. Его мозг учёного должен был разгадать эту тайну. Хоть Алый Король и сделал опрометчивый шаг, появившись на Терре, благодаря его визиту Атхарва понял, что надлежит делать. Кай Зулэйн был жизненно важен для будущего, хоть никто и не понимал, каким образом, но если кто и насладится выпавшей ему возможностью взломать разум этого человека, то это будет мистик из Легиона Тысячи Сынов.

Мимо стеклянной двери его камеры шла группа охранников, и Атхарва открыл глаза. Все они исхитрились не посмотреть в его сторону – все, кроме одного, и Атхарва засадил шип своего сознания в разум этого человека.

Его звали Натрадж, и Атхарва улыбнулся соответствию этого имени[66]. Натрадж был бойцом элитного десантного полка Уральских Властителей Бури, служившего Империуму с ранних лет Объединительных Войн бок о бок с геносептами[67] южных призывов. Его жена растила их пятерых сыновей в общине при гидро-ферме на склонах горы Аркад, а все его братья уже были мертвы. Натрадж был честным, достойным человеком, но ему больше не хотелось служить в войсках Империума.

Его преданность своим товарищам-бойцам и клятвы, которые он принёс перед Крылатым Ковчегом своего полка, обязывали его играть свою роль солдата и тюремщика, но Натрадж уже приближался к сороковому году своей жизни, и его единственным желанием было вернуться домой к своей семье и присматривать за тем, как его мальчики становятся мужчинами.

Простое стремление. Понятное.

Распахнутая дверь для Атенейца.

3

Кай валялся на полу своей камеры весь в поту, его сердце колотилось так, будто он одним махом взбежал на самый верх Шепчущей Башни. Всё тело ныло, глаза ощущались так, словно швы, которыми они крепились к коже, потихоньку расползались. В запёкшемся рту стоял желчный привкус рвоты, а одежда провоняла мочой и испражнениями. Ломило весь скелет до последней косточки, а трясшая мышцы мелкая дрожь лишала астропата любой возможности отдохнуть.

Камеру залил яркий свет, невидимая решётка вокса грянула резким треском статики. Каю хотелось подняться и встретить допросчиков с мужеством и достоинством, но у него не осталось ни капли сил, чтобы бросить им вызов.

Его скрюченная рука процарапала по полу, и на лице астропата появились морщинки едва заметной улыбки: ему наконец удалось оставить в камере собственную метку. Его пересохший язык проскрёб по растрескавшимся губам. Кай заморгал, избавляясь от гноя, который скапливался в уголках его глаз.

Астропат не имел никакого понятия, сколько времени он пролежал здесь, в лужах собственных выделений, да и по правде говоря, это его уже не волновало. Он смотрел на узоры, которое его дыхание создавало на луже рвоте. Они походили на зыбь на поверхности огромного озера, которое изнемогало под слепящим красным солнцем.

Затем что-то изменилось. По воздуху пронёсся трепет. Открылась дверь.

Кай попытался шевельнуться, но его конечности уже перестали ему подчиняться. Перед его глазами появилась пара ботинок. У них были каблучки, и они были изготовлены из дорогостоящих материалов, бывших по карману лишь терранским толстосумам и высокопоставленным шишкам. Он услышал женский голос, приглушённый и неразборчивый, затем под ним оказались чьи-то руки, которые подхватили его и вздёрнули в вертикальное положение. Кай задёргался от их касания, его тело представляло из себя одну сплошную боль, и оно шарахалось прочь от людских прикосновений. Его протащили через камеру и разместили на краю его ложа. Два человека в громоздкой чёрной броне, которая состояла из переслоенных полос чего-то похожего на кожу в соединении с пластинами керамита, отступили от него на шаг, и между ними появилась женщина – самая изысканная из всех, что Кай только видел в своей жизни.

Кай сощурился, глядя сквозь яркий свет ламп. Его посетительница была ему незнакома. Её благородное происхождение не вызывало сомнений, как и то, что её внешность была сформирована тонко продуманным косметическим операциям. У неё были ярко-зелёные глаза, которые хирургически улучшенная композиция её черт идеально обрамляла высокими скулами. Её светлые волосы были пострижены в очаровательное асимметричное каре, украшенное аметистовыми бусинами.

Её гибкую фигуру обтягивало чёрное трико, а вокруг тела обвивалась фиолетовая спираль мерцающей ткани, напоминая собой застывший вихрь. Женщина была одета для выезда в какой-нибудь из роскошных бальных залов Мерики, а не для визита в тюрьму под забытой всеми горой, и Кай недоумевал, чего она вообще могла от него хотеть.

– Ты знаешь, кто я такая? – спросила она.

Кай облизал губы, смочив их той скудной влагой, что ещё оставалась у него во рту.

– Нет, – ответил он. Его голос прозвучал едва слышным шёпотом. Пыльным шуршанием трупа в пустыне.

– А с чего бы тебе? Я вращаюсь в кругах, лежащих далеко за пределами твоего ограниченного кругозора, – сказала женщина. Она осторожно пробралась через лужи на полу и присела около него. Её наряд менял положение по ходу её движения, скользя вокруг её фигуры змеёй, с тем, чтобы ни в коем случае не коснуться земли.

Она увидела, что он это заметил, и улыбнулась:

– Наноткань, запрограммированная так, чтобы всё время оставаться в заданном положении и на фиксированном расстоянии от моего тела.

– Дорого стоит.

– Чудовищно, – подтвердила она.

– Чего вы хотите?

Женщина щёлкнула пальцами:

– Дайте человеку попить. Я его едва слышу.

Один из охранников женщины присел рядом с Каем и предложил ему пластиковую трубку, отсоединённую им от наплечника своих доспехов. На её конце висела капелька влаги, и Кай с благодарностью втянул прохладную жидкость, произведённую рециркуляторным комплектом бойца. То, что эта вода была выделена из пота и телесных отходов, не волновало Кая ни на грош. Он чувствовал, как она растекается по его туловищу и вдоль его конечностей, вливая в него жизнь, как укол стимулятора.

У него тотчас же прояснилось в голове, а донимавшая его тошнота отступила.

– Уже лучше, – сказала женщина. – Теперь мне не нужно быть в такой близи от тебя, чтобы расслышать, что ты говоришь.

– Это была не вода, – заметил Кай, указывая на бойца, который пристёгивал прозрачную пластиковую трубку обратно к своему наплечнику.

– Нет, но ведь ты чувствуешь себя лучше, так?

– Гораздо лучше, – подтвердил Кай.

Женщина склонила голову набок, её взгляд гулял по лицу астропата. У неё были совершенно изумительные очи, причём свои собственные, и их, вероятнее всего, генетически смоделировали ещё в утробе матери. Аугметические глаза Кая заметили едва различимые контуры электу[68] прямо под третьим кожным слоем, и он машинально навёл на них резкость. Это была наклонная заглавная буква "К", выполненная знакомым курсивом, и Кай коснулся внутренней стороны своего запястья, где была нанесена точно такая же электу, не сдержав при этом стона.

– Вы из дома Кастана, – сказал он.

– Я есть дом Кастана, – ответила женщина. – Я – Элиана Септмия Вердучина Кастана.

– Дочь Патриарха, – произнёс Кай.

– Именно так, – подтвердила Элиана, поднимая свою чёлку и открывая украшенную драгоценностями повязку по центру её лба, которая скрывала третий глаз. – И ты, Кай Зулэйн, – ходячий позор моего Дома.

– У меня никогда не было умысла им стать, домина, – сказал Кай, поспешно отводя глаза и используя официальную форму обращения. Посмотреть в око навигатора было равносильно смерти, а с точки зрения семьи Кастана из Навис Нобилитэ, он более чем заслужил подобную судьбу.

– Я пришла сюда не для того, чтобы тебя убить, – сообщила Элиана. – Хотя, Трон свидетель, это решило бы целую кучу проблем. Я нахожусь здесь, чтобы дать тебе второй шанс. Я пришла предложить тебе возможность искупить гибель "Арго" и потерю лица в глазах Конклава навигаторов, которая едва не подкосила моего отца.

– Зачем бы вам делать что-то подобное?

– Потому что я не люблю транжирство, – ответила Элиана. – Несмотря на все причинённые тобой беды, ты всё ещё остаёшься искусным астропатом, и мне хотелось бы компенсировать те значительные расходы, которые понёс мой отец, устраивая так, что тебя прикомандируют к нашему Дому.

– Вы сможете обеспечить моё освобождение из этого места? – спросил Кай.

Элиана улыбнулась и покачала головой, как будто забавляясь наивными вопросами ребёнка.

– Я – Навис Нобилитэ, – заявила она. – Я говорю, и мир обращается в слух.

– Даже Легио Кустодес?

– Даже преторианцы, – подтвердила Элиана. – Если я дам гарантию, что никогда не позволю тебе вернуться на Терру. Невелика цена, чтобы подвести черту под этой... неприятностью. Полагаю, ты согласен?

Кай кивнул. Подумаешь, никогда больше не увидеть планету, где он родился. Это даже нельзя назвать ценой.

– И вы можете забрать меня отсюда? – спросил он.

– Могу, но сначала ты должен кое-что для меня сделать.

– Что? Всё, что вам будет угодно, домина, – сказал Кай, потянувшись, чтобы взять руки Элианы в свои.

Её кожа была гладкой, но жёсткой, что свидетельствовало о наличии подкожных тактильно-чувствительных имплантатов. Элиана впилась взглядом в его глаза, и Кай снова поразился сияющей  зелени её идеально круглых радужных оболочек.

– Мне нужно, чтобы ты посмотрел на меня и понял, что Дом Кастана не считает тебя ответственным за случившееся на борту "Арго". Это был старый корабль, который сильно просрочил дату планового ремонта. Лопасти генераторов поля Геллера получили повреждения при пересечении астероидного поля вокруг Конора, и то, что они откажут, было лишь вопросом времени. Ты не имеешь к этому никакого отношения.

– Прямо перед тем, как они отказали, я осуществлял передачу, – прошептал Кай – настолько тихо, что сам не был уверен, произнёс ли он это вслух.

– Что?

– Я находился в трансе Нунцио, – сказал Кай. – Я отправлял сообщение на Терру как раз в тот момент, когда отказали щиты. Это я открыл дорогу внутрь тем... чудовищам... тем сущностям, которые живут в варпе. Щиты, может, и треснули, и они были готовы схлопнуться, но тем молотком, который разбил их окончательно, был я. Вся команда была вырезана, и это моя вина!

Элиана крепко стиснула его руки и посмотрела ему прямо в глаза.

– Это была не твоя вина, – сказала она. – Да, создания варпа опасны, но ты не виноват в том, что случилось. Я видела отчёт корабельщиков о состоянии той развалины, которая появилась из варпа, и это чудо, что "Арго" вообще удалось вернуться в материальное пространство. И всеми, кого он доставил домой, были ты и Роксанна.

– Роксанна... – сказал Кай. – Да, так её звали... я помню. Мы знали друг друга. Что с ней сталось?

– Она в порядке, – сообщила Элиана, однако Кай уловил заминку перед ответом. – Она быстро поправилась и вернулась к своим обязанностям. Как надлежит и тебе, но ты должен рассказать кустодиям то, что сообщила тебе Сарашина. Не вижу причин для обратного – даю тебе слово хозяйки Дома Кастана, что не пострадаешь, что бы ты мне ни сказал.

Кай запрокинул голову и уставился в заливающий камеру яркий свет. Он не мог увидеть источника освещения, и тем не менее, на стенах сияли его отблески. Грубый статический шум усилился, и теперь Кай понял, чем он был на самом деле – ветром пустыни, дующим через долины и впадины моря барханов, перекраивая ландшафт каждым своим порывом.

– Очень хорошо, – сказал он. – Ты меня едва не одурачила.

Хватка Элианы усилилась, и на кратчайшую долю секунды её идеально вылепленные черты пошли рябью. Но как только он осознал, что это фальшивка, остаток фикции начал осыпаться с нарастающей скоростью, и стены камеры обвалились, как истрёпанный задник в дешёвом театре.

Вместо них от горизонта и до горизонта раскинулась неимоверная пустота просторов Руб-эль-Хали. Вооружённые бойцы истаяли, словно сдутые ветром скульптуры из песка, и Кай обнаружил, что сидит на уступе скалы, возвышающейся над крепостью Арзашкуна.

– Где я ошиблась? – спросила адепт Хирико, сбрасывая личину Элианы.

– Для начала, глаза, – ответил Кай. – Тебе никогда не удаётся изменить глаза, и хотя я каждый раз об этом не помню, ты никогда не можешь их спрятать.

– Это всё?

– Ну, нет, – сказал Кай. – Ты совершила ещё одну ошибку.

– О, и какую же?

– Элиана Кастана – законченная стерва, – сказал Кай. Она никогда не проявила бы такого сочувствия к тому, кто так дорого обошёлся её Дому.

Хирико пожала плечами:

– Я слышала об этом, но сделала ставку на то, что никогда с ней не встречался.

– Так и есть. Но разговоры-то ходят.

Хирико склонилась ближе, всё ещё продолжая держать его за руки. От её кожи веяло дешёвым травяным мылом. Запах был до такой степени обыденным, что Каю захотелось разрыдаться. Если бы только он мог... 

– Неважно, верил ты или нет в то, что происходило в том пространстве грёзы, – сказала Хирико. – Слова, которые я произнесла её губами, не теряют ни капли своей правоты. Ты не виноват в том, что произошло с "Арго". Только признав этот факт, ты сможешь расстаться с тем, что тебя здесь удерживает.

– Может, я этого не хочу. Может, я чувствую, что заслужил наказание, – просто за то, что выжил. Ты об этом не думала?

– Зачем продолжать вгонять себя в гроб? – спросила Хирико. – Этот зондаж убивает тебя, день за днём. Ты должен это понимать.

Кай кивнул:

– Я понимаю.

– Тогда зачем так поступать?

– Аник Сарашина попросила меня рассказать то, что я знаю, одному человеку, и только ему одному.

– Кому?

– Я не знаю, – ответил Кай, зачёрпывая горсть песка и позволяя ему просыпаться меж растопыренных пальцев. Ветер подхватил падающие крупинки, увлекая их прочь над барханами, чтобы они затерялись среди бескрайней пустыни. Кай представил себя одной из этих песчинок, уносимой вдаль тёплым сирокко навстречу тому, чтобы сгинуть без всякой надёжды быть отысканной вновь.

– В этом нет никакого смысла, – высказалась Хирико.

– А это и не обязательно, – ответил Кай. – Но что обещано, то обещано.

– Тебе так хочется здесь погибнуть?

Кай обдумал вопрос, спрашивая себя, действительно ли ему хочется умереть. Он был бы рад освободиться от кошмаров и постоянного чувства вины за то, что остался в живых, но был слишком малодушным, чтобы пойти на смерть с такой лёгкостью. Или же дело было в его стойкости, благодаря которой он продолжал бороться за жизнь и за возможность доказать, что он выжил не зря?

– Нет, – в конце концов сказал он, когда понял ответ. – Я не хочу здесь погибнуть.

– Единственный способ остаться в живых – это передать мне сообщение Сарашиной, – заверила его Хирико.

– Ты ошибаешься, – ответил Кай, не зная, почему он так в этом уверен. – Я намерен доставить его по адресу.

Хирико покачала головой:

– Прежде тебя убьёт Сатурналия.

4

Последки неистовствовали, но чего ещё стоило ожидать после такого мощного псионического выброса, как тот, что сопровождал прибытие Алого Короля? Магнус собственной персоной появился на Терре, покрыв расстояние в половину Галактики, и у Эвандра Григора не хватало воображения, чтобы представить, каких энергозатрат стоил ему подобный трюк.

Как он это сделал?

Да, Магнус был примархом, но даже богоподобное создание, столь искушённое в сферах псионики, безусловно, имело свои пределы. Григора не был осведомлён ни об одной псионической дисциплине, которая позволила бы переместить физическое тело индивидуума на такое огромное расстояние. Так как же Магнус это проделал? Согласно легендам, открытие порталов в пространстве и времени входило в число умений когносцинтов, но даже в самых нелепых байках говорилось лишь о путешествиях с одной стороны планеты на другой. Для перемещений между мирами требовался самый выдающийся разум из всех, что только видела Галактика...

В своё время Григора говорил Зулэйну, что когносцинтов уже не осталось, но не мог ли Император создать ещё одного в лице Магнуса? Может, это он был тем, с кем Зулэйн повстречался в своём сновидении?

Но перенестись с Просперо на Терру!

Такое деяние говорило о могущественном чародействе, и если Магнус распечатал эту запретную дверь, Империуму это не сулило ничего хорошего. Как Григора уже сказал Каю, такое вопиющее пренебрежение декретом Императора могло быть наказано только одним способом.

Последки ревели и неистовствовали, как жесточайший ураган, в них бушевали концентраты кошмаров и собранные воедино виде́ния тысяч травмированных астро-телепатов. Сотни их были убиты псионической ударной волной, эхо которой ещё отдавалось в планетарном эфире, у сотен же других способности уже никогда не восстановятся в полном объёме. В любое другое время произошедшее сочли бы бедствием, но в разгар полномасштабной гражданской войны это было ничем иным, как настоящей катастрофой. Город Прозрения, по сути, ослеп. Григора оценил насмешку судьбы, но лорд Дорн был далёк от того, чтобы счесть случившееся забавным.

Переживать заново кошмары целого города было задачей не из простых. Криптэстезикам приходилось ещё раз проходить через все  те мучения, которые выпали на долю их коллег. Шепчущие камни истекали багрянцем нематериальной крови, насыщенной гнетущими образами и самыми чёрными страхами тех, чью психику они спасли от чрезмерной нагрузки. Водопад света из встроенной в свод решётки из пси-кристаллов сливал эту жуть на Григора, и как бы он ни укреплял себя ритуалами отстранения и защитными мантрами, всякий раз, когда в мареве остаточных энергий обретал форму новый кошмар, он не мог сдержать слёз.

Он видел близких, жестоко разлучённых друг с другом, шипастые ужасы и ползучих тварей. Сны людей о том, что их бросают, кошмары, полные страданий, и страх отверженности. Полученные в детстве травмы, переживаемая заново боль и воображаемые ужасы, которые были несопоставимы ни с чем. Всё это и многое другое сочилось из шепчущих камней, как гной из раны. Город Прозрения снова станет дееспособным, лишь когда из него будет изгнан последний след полученных его обитателями травм. И лишь криптэстезики обладали умениями, которые позволяли это сделать.

Задачей Григора была очистка города от энергии из транс-зала Хора Примус. Её возложил на него сам Немо Чжи-Мэн. Его распоряжение было простым:

– Заставь кошмары уйти.

Легко сказать, да трудно сделать.

Внутри Аник Сарашиной содержалось такое огромное количество уничтожившей Хор Примус энергии, что её частички проникли в коллективную психику обитателей Шепчущей Башни. Бесконечно малые фрагменты её задачи застряли в разумах всех, кто слышал ту пронзительную песнь искушения. Эти частички были поглощены шепчущими камнями.

А оттуда они просочились в мрачное царство криптэстезиков.

Для тех, чей разум не был настроен на тайную Систему, лежащую в основании Галактики, подобные отрывки были бы бессмыслицей, спутанной мешаниной хаотичных образов, абсурдных метафор и разношёрстных аллегорий.

Но Григора знал, что к чему, и видел отсылки к Системе в каждой наводящей ужас картине, выуживаемой им из Последков, как будто сумасшедшие и пророки, рассеянные по всей Галактике, излили весь свой бред и все свои грёзы в едином могучем выкрике. Система была тут, прямо у него перед носом, и ключ, необходимый для раскрытия тайны, которую он изучал всю свою взрослую жизнь, был спрятан в разуме Кая Зулэйна.

Сарашина сказала, что она передаёт предупреждение, но кому? И что это за предупреждение такое, что его предпочтительнее запрятать в разуме искалеченного телепата, а не выкрикнуть во всё горло с самой высокой крыши?

Суть дела скрывалась прямо тут, в кошмарах астропатов башни, и Григора был намерен до неё доискаться. Нейролокуторам Легио Кустодес никак не удавалось извлечь наследие Сарашиной из головы Зулэйна, но Григора был уверен: что бы ни появлялось тогда в Шепчущей Башне, его секреты находятся здесь, в Последках.

И то, что Григора до них докопается, было лишь вопросом времени. 

XIIВраг Внутри / Заносчивое Братство / Сдержанное Обещание

1

Хотя броня и защищала от царящего под горами холода, Уттам Луна Хеш Удар чувствовал, как коварный озноб исподволь пробирает его до самых костей. Он следил за манёврами смертных солдат, которые вели раздатчик питания по мосту к парящему острову в сердце Кхангба Марву. Из погружённых во мрак потолочных расселин сыпала морось дождя, и на клинке его алебарды собирались капельки влаги. Они сразу же испарялись её силовым полем, шипя так, словно в воздухе плавали змеи. Из-за этого энергозапас будет истощаться быстрее, но с другой стороны, если он окажется в окружении врагов, те мгновения, которые займёт включение поля, могут стоить ему жизни.

Сумант Гири Пхальгуни Тиртха стоял рядом с Уттамом, его алебарда тоже шипела во влажном воздухе. Он смотрел вверх, и по золотым пластинам его шлема слёзами катились капельки воды.

– Дождь под горами, – заговорил он. – Никогда не видел ничего подобного.

– Это из-за холода на поверхности, – ответил Уттам. – Не всё ли равно?

– Гора плачет, – сказал Тиртха.

– Что?

Тиртха пожал плечами, как будто он стеснялся продолжать.

– Давай, выкладывай, – сказал Уттам. – Что тебя беспокоит?

– Я читал хроники Кхангба Марву, – ответил Тиртха. – В них говорится, что гора плакала в день побега Заморы.

– Сегодня не удерёт никто, – сказал Уттам. – Не из-под нашего надзора.

– Как скажешь, – согласился Тиртха. Хотя его лицо скрывалось под визором шлема, его телодвижения говорили Уттаму, что его напарника не оставляет тревога.

– Пошли, – позвал он. – Не позволим, чтобы случайные совпадения в виде подземных осадков помешали воинам Легио Кустодес исполнять свои обязанности.

– Безусловно, – откликнулся Тиртха. Солдаты уже заводили раздатчик питания на тюремный остров.

Его репульсорное поле провзаимодействовало с паразитной волной, испущенной мощными генераторами, которые удерживали остров на весу, и громоздкий контейнер сбился с курса. Рядовой, одетый в серый табард[69] Уральских Властителей Бури, чертыхнулся: он попал в поле, и болезненные ощущения заставили его выпустить свой конец раздатчика.

– Смотрите за тем, что делаете, чтоб вас, – рявкнул он, выплёскивая своё раздражение наружу.

– Держи свой конец как положено, и он не выскользнет, – отозвался боец напротив. Это был сержант-ветеран Гитанского Эскорта, элитного подразделения лётчиков, которое базировалось в гнёздах кратеров Байконура.

– Да я несу половину твоего веса, – огрызнулся первый. Его звали Натрадж, и до настоящего момента Уттам считал его одним из самых уравновешенных членов своего расчёта.

– Замолчите, – вмешался Уттам. – Вам запрещено разговаривать при исполнении.

– Приношу извинения, кустодий, – сказал Натрадж. – Этого больше не повторится.

– Мы единодушны, – добавил сержант Эскорта, однако Уттам подозревал, что как только они окажутся за пределами горы, те неприязненные чувства, которые они друг на друга затаили, снова выйдут наружу.

– Когда мы здесь закончим, вы вернётесь на поверхность и получите увольнительные документы. Мне бесполезны люди, которые не в состоянии следовать приказам, – сказал Уттам.

– Кустодий? – начал Натрадж.

– Милорд, пожалуйста...

– Попридержите языки, вы оба, – велел Уттам. – Я не потерплю разногласий. Вы так и не поняли, чем вы тут занимаетесь, и всей опасности вверенных вам заключённых. Командующие вами офицеры будут извещены об этом дисциплинарном проступке.

Оба солдата злобно уставились на кустодия. Боевые рефлексы Уттама автоматически распознали ярость и надвигающуюся угрозу рукоприкладства, и его стим-железы набухли, наполняясь активационными химическими соединениями. Он стиснул оружие, но злость бойцов вдруг исчезла без следа так же резко, как и появилась. Она иссякла так внезапно, словно кто-то перебросил переключатель.

– За мной, – велел Уттам и, развернувшись, повёл солдат между камерами. Остатки боевых стимуляторов всё ещё гуляли по его венам, и кустодий бдительно высматривал неприятеля в промежутках между казематными блоками. Единственные имеющиеся на острове враги сидели взаперти, но его встревожила короткая перепалка между смертными. И хотя Уттам не верил в приметы, её сочетание с моросящим дождём вывело его из равновесия, заставив прийти в боевую готовность и толкая на импульсивные действия.

Не лучшее состояние в ситуации, где ключевыми моментами были осторожность и дотошное внимание к мелочам.

– Который первый? – спросил Тиртха.

– Тагор, – ответил Уттам, указывая на казематный блок справа от себя.

Уттам терпеть не мог Тагора. Перед тем, как его удалось утихомирить, он убил триста пятьдесят девять человек, что делало его едва ли не таким же опасным, как кустодий.  Уттам занял позицию перед дверью, а солдаты начали разворачивать кругом раздатчик питания.

Находящийся внутри воин мерил шагами камеру по длине и ширине, как хищник в клетке. Он пребывал в напряжении, отчего его мышцы бугрились, а челюсти были стиснуты, как у бешеного волка. Заключённый имел чудовищное телосложение, это был исполин, одетый лишь в изодранную набедренную повязку. Когда-то она была типовым тюремным комбинезоном, но узник порвал его в клочья. Его тело покрывала сетка шрамов, наслоенных поверх генетически наращенной мускулатуры и укреплённых костей, а кожа была сплошным полотном сплетающихся друг с другом татуировок, где топоры и мечи мешались с черепами и зазубренными зубами, которые заглатывали целые планеты.

Его затылок представлял собой чудовищную картину металлических пластин, вделанных в вырезанные в кости пазы, которыми был изборождён его череп. И какой бы самоконтроль ни проявлял этот воин, это не могло скрыть до конца сквозящее в его облике безумие.

– Отойди от двери, предатель, – приказал Уттам.

Воин оскалил зубы, дёрнувшись при слове "предатель", однако подчинился. Он встал спиной к дальней стене, но его мышцы бугрились в предвкушении схватки. Тагор был Пожирателем Миров, и Уттам всегда видел его в позиции для нападения и ни в какой другой. То же самое можно было сказать и о прочих из его Легиона, и Уттам недоумевал, как им удаётся выдерживать это постоянное пребывание в такой высокой готовности к действию. Некоторые люди считали Пожирателей Миров необузданными убийцами, психопатами, которые с молчаливого одобрения вели себя, как полоумные мясники, но Уттам не заблуждался на этот счёт. В конце концов, какая же нужна дисциплина, чтобы поддерживать агрессию на подобном уровне и лишь на волосок от того, чтобы выплеснуться наружу, держа её при этом в такой тесной узде?

Пожиратели Миров были более опасными, чем кто бы то ни было готов был признать.

Тагор пожирал кустодия глазами, скалил зубы в свирепой ухмылке, но молчал.

– У тебя есть что сказать? – рявкнул Уттам.

Тагор кивнул:

– В один прекрасный день я тебя убью. Вырву твой позвоночник через грудь.

– Пустые угрозы? – спросил Уттам. – Я ждал от тебя большего.

– Если думаешь, что я грожу впустую, то ты ещё глупее, чем выглядишь, – ответил Тагор.

– Тем не менее, из нас двоих в заключении сидишь ты.

– Здесь-то? – спросил Тагор. Раздатчик питания уронил в камеру пару упаковок с пайками. – Этим меня надолго не удержать.

Уттам улыбнулся, невольно забавляясь бравадой Тагора.

– Ты правда в это веришь, или тебя заставляет так думать та мерзость, что вколочена в твой череп?

– Я – Пожиратель Миров, – гордо взрыкнул Тагор. – Я не интересуюсь абстракциями, моё дело – реальность, поделенная на чёрное и белое. И я знаю, что я тебя убью.

Уттам покачал головой, признавая всю бесплодность дальнейшей дискуссии, и двинулся вглубь тюремного комплекса. Прочие заключённые одаривали его холодными злыми взглядами или ядовитой враждебностью, но Уттама, как всегда, больше всего беспокоил Атхарва.

Колдун стоял в центре камеры, вытянув руки вдоль боков и слегка вздёрнув подбородок, как будто он чего-то ждал. Его глаза были закрыты, а губы шевелились, словно он беззвучно кого-то о чём-то молил. Здесь дождь шёл сильнее, падая каплями с острых пермакритовых кромок казематного блока. Глаза Уттама сузились: тот самый озноб, который он ощутил, войдя в пещеру, стал ещё сильнее. Он почувствовал опасность, и его боевые инстинкты, уже обострённые коротким вбросом стимуляторов, сразу же вступили в дело.

Он крутнул в руке оружие. В тот же миг глаза Атхарвы открылись, и Уттам судорожно вздохнул: они больше не были янтарным и голубым, а мерцали белизной зимнего солнца.

– Назад, – приказал он, отступая от двери камеры. – Немедленная эвакуация.

– Для этого уже слишком поздно, – сказал Атхарва.

– Тирха! – выкрикнул Уттам. – Угроза!

Сгусток воздуха, разогретого до сверх-высоких температур, щёлкнул ударом бича, и Уттам стремительно развернулся. Натрадж из полка Уральских Властителей Бури крепко прижимал к плечу своё плазменное ружьё, и из отверстий, расположенных вдоль его ствола, истекали отводимые наружу газы.

Кустодий Сумант Гири Пхальгуни Тиртха упал на колени с дымящейся дырой в животе.

– Гора плачет, – произнёс он и рухнул лицом вниз.

2

В допросной комнате было по обыкновению холодно, но Кай ощущал, что в воздухе витает напряжённость, которая не имеет никакого отношения к неизменно неудачным попыткам Шарффа и Хирико добраться до информации, заложенной в него Сарашиной. Хотя Кай настолько ослаб физически, что удерживающие устройства стали ненужными, его всё-таки пристёгнули к креслу в центре комнаты. Адепт Хирико сидела напротив него, и астропат заметил тёмные круги у неё под глазами, которых не было в их прошлую встречу в мире бодрствования. Допросы выматывали её почти так же сильно, как и его самого.

– Пожалуйста, разве нам нужно снова это проделывать? – заговорил Кай. – Я не могу дать тебе то, чего ты хочешь.

– Я тебе верю, Кай, на самом деле верю, – ответила Хирико, – но если кустодии не смогут получить скрытое в твоей голове, то они удовлетворятся твоей смертью. Легио Кустодес – неумолимая организация. И если ты не отдашь мне желаемое добровольно, то у меня нет другого выбора, кроме как его из тебя вырвать.

– Что это означает?

Хирико вперилась в него взглядом, в котором мешались печаль и раздражение:

– Это означает именно то, что ты думаешь, Кай. Ты этого не переживёшь.

– Прошу тебя, – сказал Кай, – я не хочу умирать. Я не хочу умереть вот так.

– Это уже не имеет значения, – ответила Хирико. – Прочие решили, что ты должен. Но если тебе станет от этого легче, то знай, что ты скоро лишишься сознания и совершенно ничего не почувствуешь.

Прежде чем Кай успел ответить, открылась дверь, и в допросную комнату вошёл адепт Шарфф, выглядевший так, словно ему не давали выспаться несколько недель. Он слабо улыбнулся Каю. Хирико бросила на адепта обеспокоенный взгляд.

– Ты опоздал, – произнесла она. – Ты же никогда не опаздываешь.

– Я плохо спал. Мне снился человек в красно-белых доспехах, – сказал Шарфф, и что-то в этом описании зацепило какую-то струнку в памяти Кая. – Он взывал ко мне.

– Что он говорил? – спросила Хирико.

– Не знаю, я не смог расслышать ни слова.

– Возможно, остаточные эффекты умбры? – спросила Хирико. – Мне стоит начинать волноваться?

Шарфф покачал головой:

– Нет. Я считаю, что это даёт о себе знать пси-травма, причинённая появлением примарха Магнуса. В конце концов, красный и белый цвета доспехов наводят на мысль о связи с Тысячей Сынов.

Хирико кивнула:

– Такое вполне может быть. 

Шарфф уселся рядом с Каем и начал копаться во множестве шунтов для ввода медикаментов и катетерных игл, которыми была пронизана бледная кожа астропата. Кай не мог повернуть голову, чтобы увидеть, чем он там занимается, но его периферическое зрение было почти таким же чётким, как и бинокулярное. У Шарффа были чуть-чуть расфокусированы глаза, как у человека, которого внезапно растолкали посреди крепкого сна. Его руки находились вне поля зрения, однако Кай услышал тихое шипение, когда один из дозаторов медикаментов ввёл ему в кровь очередную инородную субстанцию.

Астропат, ожидавший, что потеряет сознание, несколько удивился покалыванию, возникшему на периферии его конечностей. Его глаза метнулись к Хирико, но её прекрасные зелёные очи изучали строчки текста, который бежал вниз по экрану информационного планшета. Кай снова посмотрел на Шарффа – теперь, когда вводимый ему адептом медикамент приступил к полной нейтрализации миорелаксантов и анестетиков, которые удерживали астропата в покорном состоянии, он обрёл возможность двигать головой.

Кай закусил губу, вновь обретя контроль над телом. Он снова ощущал конечности как свои собственные, но не только. Ему восстанавливали силы, вводили средство, которое возвращало в его тело жизненную энергию. Ему хотелось спросить у Шарффа, что тот делает, но чутьё на опасность предупреждало его, чтобы он держал рот на замке. Действия адепта не могли избегать  внимания Хирико долгое время, да и аппараты, которые отслеживали показатели состояния организма Кая, регистрировали повысившуюся активность мозга и учащённый пульс.

Хирико скользнула взглядом по считываемым биологическим данным, и гладкую кожу над её переносицей прорезали две морщинки. Её глаза метались от показания к показанию, и она тотчас же поняла, что стоявший на грани коматозного состояния Кай вернулся к жизни.

– Шарфф? Ты видел эти данные? – спросила она, откладывая информационный планшет и поднимаясь на ноги. Её сотоварищ не ответил, и она наконец-то развернулась к нему. На её лице мешались удивление и раздражение.

– Шарфф? Ты что делаешь? Для этой процедуры нам нужно, чтобы Кай был без сознания.

– Нет, – произнёс Шарфф.

– Нет? – откликнулась Хирико. – Ты повредился головой? Остановись, чем бы ты там ни занимался.

– Я не могу этого сделать, адепт Хирико, – произнёс Шарфф, хотя его голос звучал так, словно ему страшно хотелось противоположного. Его руки плясали над открытой клавишной панелью чёрного ящика, который в последнее время стал для Кая источником такого множества кошмаров. Хирико обогнула стул и взяла Шарффа за руку повыше локтя. Кай увидел, что она осознала то, что сам астропат понял лишь несколько мгновений назад.

– Адепт Шарфф, – рявкнула Хирико. – Немедленно отойди от заключённого. Я считаю, что твой разум попал под удар.

Шарфф покачал головой. Вены на его висках пульсировали, как сердце на грани отказа.

– Если подопытный собирается покинуть комплекс, он должен быть в сознании и в ходячем состоянии.

– Шарфф, он никуда не собирается, – настойчиво сказала Хирико.

Раздалось шипение воздуха, и Кай почувствовал, что металлические удерживающие устройства его кресла разжались. В тот же миг по всей Кхангба Марву взревели тревожные клаксоны.

– О, ещё как собирается, – ответил Шарфф не принадлежащим ему голосом.

3

Тиртха ещё не успел удариться об пол, а Натрадж уже был мёртв. Алебарда Уттама плюнула болтом из оружия под клинком, тело солдата разлетелось на кровавый пар и осколки костей, а ударная волна снесла с ног двух ближайших бойцов. К тому моменту, как пещера наполнилась звуками тревожных клаксонов и набатных колоколов, Уттам уже был в движении. Разум Натраджа был вскрыт, лояльность его сослуживцев также была под вопросом. И поэтому им всем придётся умереть.

Уттам откачнулся в сторону от выстрела из хеллгана и вогнал алебарду в нагрудник солдата в малиновых доспехах. Удар развалил его тело от бедра и до ключицы, и золотой визор его шлема покрылся брызгами крови. Сбоку рявкнула винтовка, но наплечник Уттама отразил выстрел. Он крутнулся, низко припадая к земле и описывая своим оружием дугу над полом, которая подсекла колени четверым из напавших на него солдат. Мимо его шлема промелькнул раскалённый плазменный заряд. Он ненадолго ослепил кустодия, и тот ушёл в низкую защитную стойку, раскручивая вокруг себя алебарду в размытый вихрь адамантия и серебра.

Выстрелы рикошетили от клинка, но ни один не прошёл через его защиту. Мгновение спустя к нему вернулось зрение, и Уттам тесно прижал своё оружие к телу. Нырнув вперёд, он перекатился на ноги и ещё одним выстрелом снёс с ног бойца в зеркально-чёрной броне. То месиво, что осталось от солдата, врезалось в стенку ближайшего казематного блока.

Стандартные процедуры идентификации угроз распознавали источники опасности.

Уральский Властитель Бури с хеллганом. Минимальная угроза.

Два Витрувианских Комиссара, у первого ионный сокрушитель, у второго гранатомёт. Средний уровень опасности.

Три Красных Драгуна: метатель сетей, плазменный карабин и масс-крашер. Непосредственная угроза.

Они стреляли и перемещались, и атаковать у них получалась лучше, чем выполнять работу тюремщиков, но несмотря на высочайший уровень подготовки и передовое вооружение, смертные бойцы не могли тягаться с воином Легио Кустодес даже вшестером. Уттам прокрутил алебарду и убил Драгуна с масс-крашером, сняв ему голову аккуратным ударом, который прижёг рану прямо в процессе обезглавливания. Снова сработал плазменный карабин. Уттам отразил выстрел, резко  махнув оружием по горизонтали и перенаправив высокотемпературный заряд в грудь Комиссара с гранатомётом. Тот рухнул со сдавленным вскриком, который перешёл в пронзительный вой, когда воздух в его лёгких вспыхнул огнём.

В боковую сторону шлема кустодия ударил выстрел из хеллгана, и Уттам крутнулся к стрелку, но цель загораживали два оставшихся Драгуна. Они выстрелили одновременно, но Уттам уже находился рядом с ними. Его клинок отсёк руку первому солдату, а древко на обратном ходу раздробило все до единого рёбра в грудной клетке.

Уттама окутало тёплым туманом из капелек клейкой слизеобразной жидкости, и он ощутил, как вокруг его доспехов схватывается стремительно твердеющая гелевая сеть. Ловушка застывала молниеносно, и любой, кто не был наделён сверхъестественно быстрыми рефлексами генетически усовершенствованного, был бы полностью ей обездвижен, но Уттам вырвался из неё прежде, чем основная масса геля успела проделать свою работу. Рука с оружием была приклеена липкими нитями, но левая всё ещё была свободной и по-прежнему смертоносной.

Его кулак поршнем пошёл вперёд, вминая пол-лица хозяину метателя сетей, а вслед за этим его локоть сломал шею обладателю плазменного карабина, который как раз наводил на цель своё перезарядившееся оружие. Оставался лишь одетый в серое Властитель Бури, и Уттам потрусил в том направлении, куда убежал этот боец, стряхивая со своей руки последние волокна разлагающейся гелевой сети.

– Ты должен умереть, и прямо сейчас, – произнёс Уттам, заворачивая за угол казематного блока.

И встал точно вкопанный от потрясения и ужаса, когда обнаружил, что Уральский Властитель Бури стоит перед открытой камерой,  прижимая к пластине замка окровавленный перстень-идентификатор Суманта Гири Пхальгуни Тиртхи. В дверном проёме возвышалась сама ярость, воплощённая в покрытое шрамами тело. Под татуированной кожей играли бугрящиеся и извивающиеся мышцы.

– Я намерен тебя убить, – сообщил Тагор из Легиона Пожирателей Миров. – Вырвать твой позвоночник через грудь.

4

Сидящий по-турецки Атхарва с довольной улыбкой следил за пляской своих марионеток. Тагор и Уттам готовились сойтись лицом к лицу, и он сделал мысленное усилие, заставив Уральского Властителя Бури припустить бегом к его камере. Каждая секунда была на счету. Он не мог допустить, чтобы Пожиратель Миров убил кустодия, или их побег закончится, даже не успев начаться.

Ещё один порабощённый им человек уже приводил в себя Кая Зулэйна, хотя, как выяснялось, удерживать контроль над Шарффом было непростой задачей. Этого человека обучали сопротивляться вторжению в разум, и хотя по сравнению с тем, через что приходилось проходить адептам Тысячи Сынов, его подготовка была самой базовой, но она дополнялась врождёнными способностями, и благодаря этому его воля так и норовила ускользнуть из-под власти Атхарвы. Его попытки вырваться из-под контроля были безыскусными до смеха,  но ему помогала его соратница, а та была хитрой лисицей.

По лицу Ахарвы слезами стекали капельки пота. Хотя заполучить контроль над смертными и было несложно, удерживать его через пси-защищённый пермакрит и без возможности видеть своих рабов требовало огромных усилий.

У двери его камеры возник силуэт. Это был человек в сером табарде с эмблемами в виде молний и грубого изображения пикирующего хищника. По бледному лицу солдата катились слёзы, а его рука дрожала от усилий, которые он прилагал, сопротивляясь контролирующему его Атхарве.

– Теджас, не пытайся с этим бороться, – сказал Атхарва. – Тебе не хватит сил.

Теджас Дозня проходил в Уральских Властителях Бури шесть лет, и его три раза оставляли без повышения. Слишком безрассудный, утверждали его командиры, и это кое о чём говорило, учитывая, что их полк прославился выпрыгиванием из абсолютно исправных летательных аппаратов, когда единственным, что мешало тяготению поставить неизбежную точку в существовании хрупких тел бойцов, были хлипкие гравишюты. Теджаса прикомандировали к Легио Кустодес с тем, чтобы поддерживаемая преторианцами Императора дисциплина умерила его безрассудство, но его обида на то, что его держат на вторых ролях, лишь крепла. Кончилось тем, что она практически вопияла о том, чтобы её использовали как рычаг для взлома его разума и установления над ним контроля.

Вскрикнув от бессилия, Теджас прижал перстень-идентификатор кустодия к пластине замка, и дверь скользнула в стену камеры. Кольцо, срезанное с руки мертвеца, работало как мастер-ключ, и это свидетельствовало о заносчивости Легио Кустодес: они даже не задумывались о возможности того, что один из их драгоценных перстней попадёт во вражеские руки.

Атхарва встал на ноги плавным движением, как разворачивающая свои кольца змея, которая поднимает голову, готовясь поразить свою добычу. Он шагнул из камеры и задохнулся от незабываемого удовольствия, ощущая нарастающую вокруг него энергию Великого Океана. Пси-демпферный ошейник на его шее треснул и разлетелся на части, как будто его скрутили в жгут невидимые руки. Его остатки забарабанили по полу, и Атхарва расхохотался, чувствуя, как течения и волны Великого Океана спешат наполнить его тело.

– Теджас, кольцо, будь так любезен, – произнёс Атхарва, протягивая руку.

Охваченный ужасом Теджас уронил перстень на ладонь воина Тысячи Сынов, и тот поднял его к губам, словно для поцелуя. Мелькнул язык, очищая кольцо от крови, и чувства Атхарвы затопило насыщенным, изобилующим генетическим материалом букетом самой сущности кустодия. Мастерство генетика превратило её в настоящую амброзию.

– О, Теджас, это воистину чудо, – воскликнул Атхарва. – Что за тайны можно раскрыть, если её изучить? Что за диковины и чудеса сработал бы мастер, подобный Хатхору Маату, обладай он подобной палитрой гения?

Теджас не ответил, и Атхарва вернул ему девственно чистое кольцо. Он положил свою неестественно большую руку на плечо порабощённого им солдата, вкладывая в его сознание образы пяти воинов. Пяти. Это все, от кого будет прок – из двенадцати. Какое расточительство!

– Теджас, я хочу, чтобы ты освободил этих людей и только их одних, – сказал Атхарва.

Солдат закивал, его распирало от потребности выполнить это распоряжение и от ужаса, который вызвали у него его собственные действия. Хотя он и прикладывал всю свою силу воли, чтобы вырваться из-под контроля, шансов у него было не больше, чем у листочка перед лицом урагана. Он побежал к другим камерам, и Атхарва, проводив его взглядом, воспарил разумом на средние уровни Исчислений, наиболее подходящие для усиления его способностей к био-манипуляциям. Распознавательные органы за задней стенкой его гортани изо всех сил пытались проанализировать содержимое крови кустодия, хотя не стоило и надеяться, что им удастся разобраться в столь совершенном творении. Тем не менее, тех проблесков понимания, которые им удавалось ухватить, могло оказаться достаточно.

Хотя по части умений, относящихся к епархии Павонидов, Атхарва не мог сравниться с Хатхором Маатом, он владел искусствами этого заносчивого Братства на достаточном уровне, чтобы выполнить все те вещи, которые потребуются для побега из этого узилища.

При условии, что Тагор не убьёт Уттама Луну Хеша Удара слишком рано.

5

Кулаки и локти, колени и стопы. Сражение выглядело размазанным пятном, в которое сливались оглушительные удары кулаками, костоломные пинки ногами, и титанические столкновения тел. Два воина, чьи организмы мастерски доработали, чтобы довести бойцовские качества до пика возможного, налетели друг на друга, поддерживаемые яростью, нейро-кортексными имплантатами и искуснейшими генетическими манипуляциями, которые стояли по обе стороны от разделяющей их черты верности.

Тагор дрался, оскалив зубы, с выпученными от бешенства глазами. Он бился, отбросив осторожность, даже не думая себя сдерживать, и чихать он хотел на ранения или смерть. Уттам Луна Хеш Удар сражался чётко, изящно, используя сложные в исполнении разящие удары прямиком из боевых кузниц Легио Кустодес.

Два воина-противоположности. Два бойца, натренированные нести смерть абсолютно разными способами.

У Уттама была броня, у Тагора – лишь голая кожа, и он истекал кровью.

Между ними валялась сломанная алебарда гвардейца. Её древко треснуло в кулаке Тагора, как спичка. Клинок шипел и плевался под моросью, сыплющей с крыши пещеры. Тагор крутнулся вокруг Уттама и пнул кустодия пяткой под колено. Уттам закряхтел от боли, оседая вниз, но успел блокировать последовавший за этим удар коленом в лицо, поймав его своими латными перчатками. Кустодий извернул захват, так что Тагор волчком полетел с ног, и, вскочив, обрушил свою стопу вниз, чтобы раздробить череп Пожирателя Миров.

Тагор откатился и, приподнявшись, ткнул кулаком сбоку в бедро Уттама. Броня треснула, и кустодий упал на колено, парализованный пришедшимся по нерву ударом. Кросс с правой сорвал с него шлем, а апперкот опрокинул на спину. Тагор закрутил ноги "мельницей" и, вскочив, бросился на упавшего кустодия, прыжком взмывая в воздух. Уттам встретил его гвоздящим ударом кулака сверху вниз, и Тагор врезался в пол, как рухнувшая Грозовая Птица. Пожиратель Миров откатился вбок, уходя от предсказуемого костоломного удара локтем в голову, и вскочил на ноги как раз вовремя, чтобы встретить бросившегося на него кустодия.

Они сцепились, как уличные забияки во время свалки, молотя друг друга по почкам, сплетая и расплетая ноги в поисках захвата, который повалил бы противника на землю. Железные пластины, прикрученные к голове Пожирателя Миров, плевались крупными красными искрами, вкачивая в его кровь стимуляторы и подхлёстывающие злость медикаменты и посылая электрические импульсы к "центрам ярости" его мозга. Гнев Тагора, копившийся с момента его заточения в тюрьму, приближался к критической массе, и эта схватка пришлась как нельзя кстати, чтобы выпустить его наружу.

Сначала преимущество было за Уттамом. Каждый удар Тагора приходился в броню, которая была выкована вручную искусными мастерами оружеен под хребтами Анатолийского плоскогорья. Уттам же молотил по незащищённой плоти, и костяной щит грудной клетки Тагора треснул чисто от силы ударов. В живот Пожирателя Миров влетел апперкот, и он ухнул, как сваебойная машина. Он дрогнул лишь на кратчайшее мгновение, и всё-таки это была брешь в его защите.

Уттам скрутился, впечатывая свой локоть ему в челюсть. Изо рта Пожирателя Миров полетели кровь и зубы. Уттам приблизился, чтобы его добить, но для такого крепкого орешка как Тагор боль была всего лишь ещё одной разновидностью допинга. Пожиратель Миров выплюнул зуб, и поймал кулак кустодия в свою ничем не защищённую ладонь. Потом перехватил в полёте второй и саданул лбом в лицо Уттама, сломав нос и раздробив обе скулы. Кустодию понадобилось мгновение, чтобы проморгаться от ослепившей его крови, но этот миг был всем, в чём нуждался Тагор.

Его окровавленный кулак врезался в грудь Уттама, ведомый яростью и чувствами преданного.

Разлетелся вдребезги керамит, прогнулся адамантий, проломилась кость.

Энергия, импульс и сила Тагора вогнали его кулак глубоко в грудь кустодия, и Пожиратель Миров испустил первобытный победный рёв. Его рука зарывалась внутрь, раздвигая плоть и кровь, пока его пальцы не сомкнулись на твёрдой, как железо, кости.

Глаза кустодия были широко распахнуты от боли, его тело всё ещё боролось за жизнь, которую вырывал из него Тагор. Пожиратель Миров плюнул кровью в лицо Уттама, ухмыляясь безумным оскалом скелета.

– Ещё считаешь, что я угрожаю впустую, кустодий? – прорычал он.

Уттам попытался что-то ответить, но у него вышел лишь лишь омерзительный всасывающий звук, испущенный пробитой грудной клетки. Тагор чувствовал, как гнётся кость, как она ломается в его неумолимом захвате. Она была прочной и неподатливой, но не до такой степени, как сержант Легиона Пожирателей Миров.

За его спиной возникла высокая фигура, от которой несло холодным металлом и льдом.

– Будь ты проклят, Тагор, он нужен мне живым, – раздался голос, который мог принадлежать лишь Атхарве из Тысячи Сынов. – Он всё ещё может выжить. Не убивай его.

– Только Ангрон и его капитаны могут говорить мне, что я должен делать, – прошипел Тагор. – Но не один из ублюдков Магнуса.

Тагор развернул свой сжатый кулак под аккомпанемент отвратительного треска, который, казалось, не кончится никогда. Наконец он выдернул свою руку из груди Уттама. Она была алой по локоть, а по обе стороны кулака выпирали куски сломанной кости. Из них капала глянцевитая слизеобразная кровь, смешанная со спинномозговой жидкостью, и в те последние секунды, что оставалось жить Уттаму, он понял, что смотрит на часть своего собственного позвоночника.

– Вырву твой позвоночник через грудь! – проревел Тагор, швыряя обломок кости на пол. – А если я говорю, что убью кого-то, то я его убиваю.

Кустодий повалился набок, его тело всё ещё пыталось противостоять неизбежной смерти. Но даже столь великолепный организм с вложенной в него невероятной выносливостью не мог пережить такое чудовищное ранение. Уттам Луна Хеш Удар закончил свою жизнь в поблёскивающей луже собственной крови, лёжа у ног воина, для которого каждый побеждённый им противник был как знак отличия на грудь.

– Клянусь Оком, Тагор, – рявкнул Атхарва, опускаясь на одно колено рядом со сражённым кустодием. – Ты хоть понимаешь, что ты натворил?

– Убил могучего врага, достойного того, чтобы о нём помнить, – поведал ему Пожиратель Миров.

Атхарва замахал рукой, отметая слова Тагора.

– Неважно, – сказал он, поднимая глаза на потолок и стены пещеры, из которых показалось около сотни башенных турелей, готовых вычистить с этого парящего острова всё живое. Оба воина понимали, что им не выстоять против такой огневой мощи.

– Железные Кандалы не раньше Алой Тропы! – проревел Тагор, поднимая руки, чтобы встретить смерть лицом к лицу.

Атхарва хохотнул при виде такого безрассудно-самоубийственного кодекса чести. Он знал, что у них есть только один способ пережить следующие несколько секунд.

– Извини за это надругательство, Уттам Луна Хеш Удар, но я в худшей ситуации, чем ты, – произнёс Атхарва, отрывая мёртвому кустодию голову.

XIIIКрестовое Воинство / Свобода / Если Хочешь Жить

1

На свете было мало такого, что оказались бы не под силу Адептус Экземптус Тысячи Сынов, имеющему в своём распоряжении мощь Великого Океана, но даже Фозису Т'Кару пришлось бы попотеть, чтобы создать телекинетический щит, способный выстоять против такого множества орудий. Атхарва мог бы защитить подобным образом самого себя, но остальные члены Крестового Воинства непременно погибнут, а они – до поры, до времени – были нужны ему живыми.

Атхарва вышел за ограничивающие пределы своей камеры, и его тело снова наводнила энергия. Ему хотелось наслаждаться этим моментом, упиваться возвращением полной гаммы его способностей и ясностью мышления, снова бывших к его услугам, но его недруги и Око подкинули ему работы.

Из огрызка шеи кустодия Уттама лилась кровь, она стекала по кисти Атхарвы и струилась вниз по его руке. Из раны торчал расщеплённый кончик сломанного позвоночника. Ещё несколько секунд, и серое вещество внутри станет бесполезным.

Но у него не было даже этих мгновений.

Орудия на стенах пещеры открыли огонь, и лавина лазерных лучей и обычных боеприпасов заглушила громкую какофонию сигналов тревоги. На парящий остров, накрытый ураганом выстрелов, сыпались тысячи снарядов. Атхарва нырнул в камеру, ещё недавно служившую пристанищем Тагору. Сам сержант Пожирателей Миров распластался вдоль её внешних стен, будучи то ли слишком тупым, то ли чересчур гордым, чтобы укрыться внутри.

– Можешь это остановить? – проорал Тагор. Его голос почти затерялся в нарастающем шквале выстрелов. Воздух наполнился едким дымом пороховых газов и клубящимися облаками размолотого в пыль пермакрита. Снаряды чавкали о казематные блоки, отгрызая от них куски, подобно некротическим штаммам вирусов, атакующим здоровые клетки.

– Посмотрим, – выкрикнул Атхарва в ответ, втискивая своё сознание в голову кустодия и направляя живительную энергию варпа в мириады умирающих кровеносных сосудов в попытке сдержать смерть мозга.

Голова испустила вздох, распахнув рот в беззвучном крике. Атхарва ощутил потрескивание нервной деятельности в судорожно активирующихся синапсах и состыковал свой разум с умирающим мозгом. Он вынуждал его вернуться к жизни при помощи энергии Имматериума, реанимируя с её помощью стоящие на грани гибели клетки. Где-то на краю его восприятия покалывал ужас Уттама, и Атхарва на миг задумался, какого рода осознание всё ещё мог сохранять мёртвый кустодий.

Чем больше клеток мозга Уттама возвращались к жизни, тем сильнее рос его обезумелый ужас, но пока что воин Тысячи Сынов с ним справлялся. Атхарва, чьи умственные процессы были настроены на ритмы Павонидов шестого Исчисления, изменил структуру своего тела на основе знаний, только что добытых из крови кустодия, так чтобы его биометрические параметры более точно соответствовали его бывшему тюремщику. Хотя облик Атхарвы и не изменился, на клеточном уровне плоть внутри него надела на себя личину Уттама Луны Хеша Удара. Это был грубый обман, придуманный в спешке, и ему не удастся долго водить за нос ни один из генетических анализаторов. Но есть шанс, что выигранного времени хватит.

Атхарве предстояло ознакомиться со многим из того, что знал Уттам: со схемой Кхангба Марву, с правилами и процедурами обеспечения безопасности, со списком охранного контингента и, что самое важное, с её входами и выходами. Однако в текущей ситуации первым пунктом в списке сведений, которые необходимо вырвать из головы мертвеца, стояли коды отключения орудий пещеры.

Атхарва сделал глубокий вдох, накрывая себя колпаком телекинетического щита самой примитивной разновидности, и шагнул из камеры. На него обрушился ураган снарядов, которого хватило бы, чтобы в мгновение ока выкосить целую роту солдат Имперской Армии, но защита пока что держалась надёжно. Атхарве казалось, что все до единого орудия на стенах пещеры целят прямо в него, и он понимал, что у него не будет много времени на претворение в жизнь своей идеи. 

"Всем орудиям прекратить огонь и отключить питание", – выкрикнул он. Его голос был такой совершенной имитацией Уттама Луны Хеша Удара, что ни один вокс-анализатор на свете не усомнился бы в личности его обладателя. – "Авторизация Омега Омикрон Девять Три Примус".

Оглушительный шквал огня мгновенно прекратился. Все орудия втянулись в бронированные гнёзда и отключились. Ветерки, порождённые резко повысившейся температурой и пролётом десятков тысяч расстрелянных боеприпасов, носили дым и пыль. По контрасту с тем, что творилось раньше, завывание сигналов тревоги казалось почти что беззвучным.

Атхарва перестал поддерживать свой телекинетический щит и с облегчением перевёл дух, когда в удушливых облаках пыли показались человеческие силуэты. Их было пятеро, и хотя невообразимо сложная наука и позволила всем им существенно превзойти размерами  обычных людей, их манера двигаться явно восходила к шаблону хомо сапиенс. Первыми, кто появился из пыли, были близнецы, Субха и Асубха, головорез с замашками мясника и ассасин. Оба были Пожирателями Миров и крепкими орешкам, ни один не имел на себе той кошмарной аугметики, которая была у Тагора, но напряжённо-агрессивная поза их тел была такой же, как у их брата-сержанта.

За ними следовал Гифьюа, воин из Легиона Мортариона, такой огромный и основательный, что остальные члены Крестового Воинства наградили его прозвищем "Голиаф" по имени гиганта из древнего мифа. Рядом с ним трусил Аргентус Кирон, высокий широкоплечий мечник. Этих двоих связывала совершенно нетипичная дружба, ибо кто бы мог подумать, что воины из Легионов Детей Императора и Гвардии Смерти смогут нащупать такую обширную общую почву?

Последним появился Севериан, которому его собратья дали прозвище "Волк" за ту таинственность и одиночество, которые пронизывали его жизненный путь. Атхарва едва его знал, но этот воин занимал особенное положение среди бойцов Крестового Воинства, поскольку относился к Легиону Хоруса Луперкаля.

Крестовое Воинство?.. Сейчас это название звучало издёвкой...

Троица Пожирателей Миров приветствовала друг друга сжатыми в кулаки руками и первобытной похвальбой своей силой, хотя Атхарва заметил в этом ритуальном бахвальстве едва уловимые признаки соблюдения субординации. Наклон головы и степень открытости горла чётко определяли, кто был альфа-самцом, а кто – его подчинёнными. Атхарве захотелось улыбнуться, но он знал, что Тагор не одобрит, если его воинов начнут анализировать с подобной точки зрения.

Тагор подхватил алебарду кустодия, который погиб первым, и удовлетворённо заворчал, убеждаясь в остроте её лезвия. Он отломил её древко прямо под режущей кромкой, так что оставшееся стало выглядеть скорее как секач с длинным клинком. Субха поднял оружие, которое Тагор повредил во время схватки с Уттамом.

– Как это мы освободились? – спросил Кирон, подбирая валяющийся плазменный карабин. В его руках оружие выглядело до абсурда крошечным, но он отломил спусковую скобу, и оно стало пригодным к использованию. – Твоя работа, Атхарва?

Ни Гифьюа, ни Асубха не снизошли до оружия смертных, а вот Севериан вытянул клинок из заплечных ножен мёртвого солдата в малиновой броне. В руках покойного этот меч выглядел бы чудовищным двуручником, способным располовинивать людей, но для Лунного Волка он был не более чем гладиусом.

– Это и в самом деле моя работа, – ответил Атхарва, уже труся к ведущему с острова мосту. – Но объяснения могут подождать  до тех пор, пока мы не вырвемся из горы.

Тагор бежал рядом с ним, бросая настороженные взгляды на молчащие орудия.

– Как ты это провернул? – требовательно спросил он. Его речь всё ещё была невнятной из-за остаточного воздействия боевых медикаментов и стресса, вызванного схваткой с кустодием.

Атхарва отрицательно потряс головой:

– Слишком долго объяснять.

Пожиратель Миров стиснул плечо его руки в своей мощной хватке:

– Атхарва, я не дурак. Скажи мне.

Атхарва на мгновение задумался, как он в принципе может объяснить хитрости био-псионической инженерии воину из Легиона Пожирателей Миров. Это будет столь же тщетным занятием, как разливаться соловьём перед амёбой, рассуждая о недостатках Пандора Чжэна[70] как учёного на фоне достижений Азека Аримана.

Он продемонстрировал ему оторванную голову:

– До того, как мозг кустодия прекратил свою деятельность, мне удалось извлечь из него коды отключения.

Тагор уставился на голову убитого им человека с мрачной зачарованностью во взгляде.

– Ты говорил его голосом, – сказал Пожиратель Миров.

Что ж, не такой уж он и примитив...

– Я талантливый имитатор, – ответил Атхарва, снова задействовав кроху своих умений для изменения плотности и длины голосовых связок, так чтобы совпасть по этим параметрам с кустодием Уттамом.

Мост отзывался звоном на тяжёлую поступь космических десантников, направляющихся к скальному выступу на краю бездонной пропасти. Воины сошли с моста и остановились – каждый из них отдавал себе отчёт в значимости этого момента. Они освободились из своих камер, но им всё ещё предстояло сражаться, чтобы они могли назвать себя свободными по-настоящему.

Атхарва ощутил на себе взгляд Кирона.

– Эта голова всё ещё жива? – спросил воин из Легиона Детей Императора с гримасой отвращения на лице. В те времена, когда их почитали как представителей Легионов-завоевателей, он носил шевелюру, которой был искусственно придан белый, как у альбиноса, цвет. Но оказавшись в заключении, он остался без своих красителей, и теперь в волосах на его висках просвечивали тёмные корни.

– В некотором роде, – ответил Атхарва. – Я могу воспользоваться ей, чтобы провести нас мимо орудий, но нам следует поторопиться, чтобы синаптические связи не деградировали до той точки, за которой я больше не смогу поддерживать их функциональность.

– Ты обесчестил павшего врага, – заявил Субха, напирая на Атхарву.

Воин Тысячи Сынов бросил раздражённый взгляд в направлении Тагора, и хотя в том, что касалось осквернения вражеского трупа, сержант Пожирателей Миров явно разделял чувства Субхи, он понимающе кивнул. Тагор ударил кулаком по груди в старинном салюте Объединения, который казался более подходящим к их статусу пленников, нежели Аквила.

– Мы – Пожиратели Миров, Субха, – сказал Тагор. – Ты присутствовал при великом разрывании цепей. Мы поклялись, что не будем ничьими рабами, помнишь?

– Я помню, – свирепо прорычал Субха, стиснув кулаки.

– Мы все помним, – добавил его близнец. – Железные Кандалы не раньше Алой Тропы.

– Достойные слова, – произнёс Тагор, указывая жестом по ту сторону каменной арки прохода, перед которым они стояли. – Слова, согласно которым следует жить. Слова, наполненные смыслом.

– Слова Ангрона, – сказал Субха так, словно это закрывало вопрос, но Атхарва успел заметить те беспокойные взгляды, которыми обменялись Асубха и Тагор.

– За этой аркой лежит свобода, но эту свободу надлежит завоевать кровью, – продолжил Тагор, поигрывая клинком алебарды. – Мы покажем нашим врагам, что случается, когда на Пожирателя Миров надевают цепи.

– Мы теряем время, – заговорил Севериан. – Нам нужно идти. Немедленно.

– Первая здравая мысль из всего высказанного, – пробурчал Гифьюа. – Как будто мы не все поляжем, пытаясь унести ноги из этого места. Но по крайней мере, мы умрём стоя, сойдясь в схватке с нашими врагами.

– Умрём? – переспросил Кирон. – Какая же сила сможет свалить Голиафа? Дружище, ты слишком здоровый и упрямый, чтобы умереть.

– Любого из нас может прибрать смерть, Кирон, – ответил Гифьюа. – Даже меня.

2

Издалека докатились звуки тревожных клаксонов, и Кай выпрыгнул из кресла. Не надо было быть псайкером, чтобы понять, что происходит что-то ужасное, что-то такое, чего отродясь не случалось в тюрьме кустодиев. Необъяснимое поведение Шарффа и сигналы тревоги могли означать только одно: кто-то совершал побег из горы, и хотя Кай не знал, кто и как, он чувствовал, что каким-то образом включён в его план.

Он вырвал из своего тела катетеры и капельницы, вскрикивая, когда иголки раздирали кожу. Вниз по руке бежала кровь, прозрачные пластиковые трубки роняли на кафельный пол допросной комнаты капли разноцветных жидкостей. От них едко несло химией, и Кай передернулся от одной мысли, что его подвергали их воздействию.

Он отступил от адепта Хирико, так чтобы между ними оказалось кресло. На периферии конечностей до сих пор покалывало, а голова работала чётко, и это могло быть вызвано только введёнными Шарффом стимуляторам. Организм астропата страшно ослаб от измывательств, которыми Хирико щедро осыпа́ла его прежде, так что Кай совершенно не представлял, сколько времени ему отведено,  прежде чем его начнёт покидать это новообретённое состояние физической бодрости и ясности мышления.

– Возвращайся в кресло, – приказала Хирико, вызвав этим смех Кая.

– Ты серьёзно? Ты хочешь, чтобы я сел обратно в кресло и подвергся процедуре, которая меня убьёт?

– На кону стоит больше, чем одна твоя жизнь, – сказала Хирико, впиваясь в его глаза своими зелёными очами. – Другие жизни тоже, и поважнее твоей.

– Ни за что, – ответил Кай.

– Жизнь Императора, – сказала Хирико.

Это заставило Кая заколебаться, поскольку он всё ещё был верным слугой Империума.

– Ты не можешь просить меня о такой жертве, – произнёс Кай умоляющим голосом.

– Отчего же нет? – спросила Хирико, огибая кресло. – Ты уже отдал свои глаза. Кай, послушай, все чем-то жертвуют ради Императора: солдаты Имперской Армии, воины Легионов Астартес, все астро-телепаты, которые умерли в Шепчущей Башне. Почему ты должен от них отличаться? Все эти жертвы что-то значили, и в твоих силах сделать так, что твоя тоже будет иметь значение, причём бесконечно более великое, чем ты можешь себе представить. Ты станешь героем.

Кай потряс головой, борясь с волной накатившего головокружения.

– Я не герой, – сказал он. – Я не могу совершить самоубийственный поступок. У меня не хватит мужества.

– Конечно же, можешь, – ответила Хирико. – Ты думаешь, героям не страшно? Ещё как. Вот потому-то они и герои. Они бросили вызов своему страху, и они превозмогли его. И они поступили так, как надо, даже если это стоило им жизни.

Покалывание в конечностях Кая начало слабеть, сменяясь ледяным онемением. Он бросил взгляд на Шарффа, но тот просто стоял на месте, таращась куда-то мёртвым взглядом манекена. С этой стороны помощи не будет.

Хирико достала из прикреплённого к креслу серебристого лотка длинный шприц с заострённым кончиком и воткнула иглу в бутыль с прозрачной жидкостью. Она втянула в цилиндр шприца порцию медикамента и пощёлкала по нему, чтобы убрать все остаточные пузырьки воздуха.

– Ладно, Кай, – сказала она. На остром кончике иглы набухла капелька жидкости. – Если ты не хочешь сам становиться героем, я его из тебя сделаю.

3

В коридор, ведущий прочь от острова. Яркие люм-планки разогнали тени. Атхарва возглавлял движение по вырубленному в скале проходу. Субха и Асубха прикрывали фланги своего сержанта, Кирон и Гифьюа бежали бок о бок, а Севериан замыкал это спонтанно возникшее построение. Две управляемые сервиторами турели, показавшиеся впереди, развернулись им навстречу. Завизжали сервоприводы, раскручивая блоки стволов, а автоматические системы подачи боеприпасов с лязгом дослали снаряды в казённики.

Красноглазые линзы наводчиков сверлили Атхарву взглядом, как глаза демона.

– Атхарва, – произнёс Тагор.

– Я вижу, – ответил тот, выставляя перед собой оторванную голову и позволяя когитаторам устройств наведения просканировать её черты и снять электроэнцефалограмму. Он подпитывал умирающие клетки мозга, поддерживая в них жизнь, как медик, сражающийся за спасение пациента в полном осознании того, что его ранения несовместимы с жизнью.

– Уттам Луна Хеш Удар, – произнёс Атхарва, в очередной раз прибегая к своим умениям Павонида для имитации голоса мёртвого кустодия.

Блоки стволов продолжали вращаться.

– Не работает, – сказал Кирон, вжимаясь  в стену коридора.

– Работает, – процедил Атхарва сквозь стиснутые зубы. Кустодии снабжали своё автоматизированное оружие передовыми биометрическими считывателями, но, как он надеялся, не из тех разновидностей, которые смогли бы отличить живого тёплого человека от тела, чья жизнедеятельность поддерживалась посредством псионических энергий. Атхарва почувствовал, что машины снова просканировали голову, после чего вспомнил,  – хотя это воспоминание и не было его собственным, – что работу сканеров затрудняли последствия воздействия токсина зеленокожих, который лишил кустодия возможности служить на переднем крае.

– Уттам Луна Хеш Удар, – уверенно повторил он, и на этот раз орудия согласились с тем, что перед ними стоит один из их хозяев. Вращение стволов начало замедляться, а глаза сервиторов поменяли цвет с красного на зелёный.

– Взять их, – велел Атхарва.

Троица Пожирателей Миров прыгнула вперёд, как охотничьи псы, спущенные с цепи.

Асубха кинулся к левому орудию и вспрыгнул на ступеньки лестницы для техобслуживания, которая была прикручена у него сбоку. Он выбросил руку с напряжёнными пальцами и снёс сервитору голову с плеч, да так аккуратно, будто её срезали силовым клинком.

Его близнец и Тагор запрыгнули на правую турель и обрушили на сервитора град стремительных и энергичных ударов клинков, оставлявших глубокие рубленые раны на его теле. Какие-то секунды, и кибернетическое создание утеряло даже отдалённое сходство с человеком, превратившись в хлюпающую окрошку из нашинкованного мяса, которое попадало вниз с турели, издав последовательность мокрых шлепков. И всё таки, несмотря на всё то зверство, с которым был уничтожен сервитор, в атаке не было и следа исступления. Каждый удар наносился прицельно и взвешенно, без затраты лишних усилий.

– Пошли, – сказал Тагор, спрыгивая на пол.

Атхарва, невольно впечатлённый основательностью и скоростью атаки Пожирателей Миров, миновал турели. Кирон, Гифьюа и Севериан следовали за ним по пятам, и он ощущал их восхищение стремительностью своих собратьев.

Их дальнейшему продвижению воспрепятствовала дверь с мощной бронёй, установленная в конце коридора. Её непробиваемое  покрытие было выкрашено в чёрный и золотой цвета и несло на себе маркировку в виде цифровых обозначений, которые сказали Атхарве, в каком именно месте тюремного комплекса они находятся. Гифьюа припал к дверь и закрыл глаза. Он, конечно же, не собирается выламывать её самостоятельно?

– Как минимум два метра толщиной, – сообщил Гифьюа. Мышцы его плеч и его бицепсы играли, как мягкие баки, в которые заливается топливо. – Будь у меня время и рычаг, и я бы её вскрыл.

– Которых у тебя нет, – заметил Кирон, нацеливая на дверь плазменный карабин.

– Эта штука даже краски не поцарапает, – сказал Гифьюа, мазнув по оружию презрительным взглядом.

– Её не выбить даже объединённой силой всех нас семерых, – вмешался Асубха. – Атхарва, в этой твоей голове осталась хоть капля жизни? Она сможет открыть дверь?

– Лучше бы так и было, или это будет чертовски короткое покушение на побег, – сказал Субха.

Атхарва проигнорировал их и поднял голову Уттама к чёрному экрану сканера, который был установлен над дверью. Его рука была липкой от крови, и он чувствовал, как бремя смерти утягивает сопротивляющиеся синапсы мозга кустодия в небытиё.

– Я должен попросить тебя о последнем одолжении, кустодий Уттам, – произнёс Атхарва, поднося оторванную голову к сканеру. Загнанно дыша, он вливал энергии Великого Океана в умирающий орган внутри оторванной головы. Их созидательный потенциал не имел границ, но что умерло, то умерло, и из чёрной бездны смерти не было возврата. Атхарве оставалось лишь надеяться, что Уттам Луна Хеш Удар ещё не слишком глубоко упал в её объятия. Он вкладывал в совершенствование своей фальшивки все свои умения до последней крохи, его гены натягивали на себя маску чужого генокода, плотность мышц изменялась, подстраиваясь под тело кустодия.

Сканер пощёлкивал, машинный мозг за чёрным экраном изучал стоящее перед ним живое существо.

Атхарва услышал Кирона:

– Не работает. Зачем ты вытащил нас, если не спланировал, как вывести нас за первую же растреклятую дверь? Я думал, что вам, Тысяче Сынов, положено быть умными?

– Молчи, – прошипел Севериан.

– Я, Волк, буду высказывать своё мнение тогда, когда мне заблагорассудится, – метнул в него ядовитый взгляд Кирон.

– Хватит, – сердито прошептал Асубха. – Дайте затее шанс сработать, прежде чем расписываться в поражении.

Ещё до того, как Кирон успел оспорить эти слова, им ответили шипение и лязг открывающихся запоров, и дверь медленно распахнулась на смазанных петлях. Атхарва сполз вниз по стене коридора. Великий Океан представлял собой могучий инструмент, позволяющий добиться невероятных результатов, но в то же время он был и взыскательным господином. Как только дверь открылась на расстояние, достаточное, чтобы через неё пройти, Севериан скользнул в эту щель.

Тагор нагнулся, чтобы заглянуть Атхарве в глаза.

– Сможешь идти дальше? – спросил он.

Атхарва кивнул и сделал глубокий вдох, заставляя себя подняться на ноги.

– Смогу.

– Хорошо, – сказал Тагор. – Не хочу сдохнуть здесь, когда до открытого неба рукой подать.

– Ты бы остался здесь и умер вместе со мной? – спросил Атхарва. Да, Тагор был убийцей, но по крайней мере, он знал, что такое преданность, – как верный боевой пёс, который будет сражаться и погибнет бок о бок со своим хозяином.

Тагор окинул его странным взглядом, как будто счёл этот вопрос неподобающим.

– Ты мне не нравишься, Атхарва, и нам ещё предстоит выяснить отношения, но ты – брат-легионер Астартес. Один за всех, и все за одного – и в сражении, и в смерти.

Атхарва сомневался, что остаток их группы настроен столь же решительно, но оставил эту мысль при себе.

– Кроме того, – добавил Тагор, указывая на оторванную голову, которую нёс Атхарва, – ты единственный, кто знает дорогу наружу.

– Кстати, об этом, – сказал Атхарва. – До того как мы направимся к поверхности, нам нужно кое-куда заскочить.

– Заскочить? О чём ты говоришь?

Атхарва выронил голову кустодия Уттама и вытер со лба заиндевевший пот.

– Прежде чем мы покинем эту тюрьму, мы должны освободить ещё одного заключённого.

– На подходе новые солдаты, – сказал Тагор. – У нас нет времени на то, чтобы тащиться куда-то ни за что, ни про что.

– Есть и за что, и про что, – огрызнулся Атхарва. – Мы освобождаем этого заключённого, а иначе мы с тем же успехом можем сдаваться прямо сейчас.

– Кто этот заключённый? Какое он имеет к нам отношение? – потребовал от него Тагор.

– Он тот, чью важность ты даже не в состоянии себе представить, – ответил Атхарва. – Он тот, от кого могут зависеть судьбы всех нас.

4

Кай не мог отвести глаз от капельки на конце иглы. Бутыль, из которой была набрана жидкость, стояла этикеткой от него, но астропат не сомневался, что в ней был сильнодействующий седативный препарат. В шприце содержалось достаточно, чтобы вывести Кая из строя за какие-то секунды, а может даже и его убить.

– Адепт Шарфф или кто ты там есть, – сказал астропат. – Ты вот так вот просто позволишь ей это сделать?

Шарфф вздрогнул при упоминании своего имени, но не двинулся с места и никоим другим образом не откликнулся на слова астропата.

Какая бы блажь  ни находила на агента, заставив его помогать Каю, сейчас она явно сошла на нет, но в то же время он не выказывал и никакой склонности посодействовать своей бывшей коллеге.

– Это адепт Хирико, требуется немедленная помощь, – сказала Хирико в бусину вокса в своём воротнике. – Допросная камера четыре семь, примус ноль.

Она заулыбалась:

– Несколько секунд, и здесь будет не меньше отделения солдат, а может даже и кустодий, так что ты с тем же успехом можешь сдаваться прямо сейчас.

– Была не была, – сказал Кай, бросаясь к двери. Он нажал на открывающее устройство, но та даже не шелохнулась. Воображая, что дверь окажется незапертой, он хватался за соломинку, но у него всё равно не было другого выхода.

Он едва успел обернуться, когда Хирико ринулась на него, выставив перед собой шприц. Кай поднял руки, чтобы оттолкнуть её, и – скорее по счастливой случайности, чем по расчёту – ему удалось схватить её предплечья, когда игла была в считанных сантиметрах от пульсирующей вены на его шее. Низенькая и худенькая Хирико была сильнее, чем казалась на вид, и шприц мало-помалу приближался к его коже. Что бы ни ввёл ему Шарфф, чтобы нейтрализовать препараты, которые держали его в смирном состоянии, его действие явно слабело.

Кай поймал себя на том, что неотрывно смотрит в сияющие зелёные глаза Хирико, и успел подумать, что если он здесь умрёт, то, по крайней мере, сделает это, глядя на что-то прекрасное.

Он чувствовал, что игла вжимается в поверхность кожи, но она ещё не успела оцарапать его до крови, когда адепт Шарфф обхватил руками плечи Хирико. Он сбил её с ног и швырнул в кресло, в чьём плену Кай пережил такое множество кошмарных сеансов пси-допроса.

– Шарфф! – закричала Хирико. – Что бы в тебе ни сидело, борись с этим!

Её противник пропустил эти слова мимо ушей и ткнул её кулаком прямо в лицо, пока Кай сползал вниз по стене рядом с дверью. У Хирико помутилось в глазах от удара, и она обмякла в кресле. Шарфф прыгнул на неё и обхватил пальцами её шею, душа её насмерть. Его лицо побагровело от усилий, которые он прилагал, чтобы воспротивиться силе, принуждающей его к убийству.

Кай знал, что должен включиться в эту схватку, но его конечности словно бы наливались ледяной водой и свинцом.

Руки Шарффа стискивали горло Хирико, выдавливая из неё жизнь, и адепт забыла о сдержанности, которую до этого проявляла в отношении собрата-нейролокутора, смирившись с тем, что овладевшая Шарффом сила слишком могуча, чтобы он мог ей противостоять.

Кай увидел, как игла, сверкнув в резком свете потолочных ламп, описала короткую дугу и вонзилась в глаз адепта Шарффа. Мужчина взвыл, его спина выгнулась от боли. Шарфф шарахнулся прочь от Хирико, как будто расстояние между ним и источником его мучений каким-то образом могло их уменьшить. По щеке адепта сочилась вязкая жидкость. Медикаменты домчались до его мозга, и он плюхнулся на спину.

Неконтролируемые нервные импульсы вызвали спазмы мышц, и его тело забилось в конвульсиях.  Из его рта летела слюна, из лёгких поднималось отвратительное влажное клокотание, сопровождаемое пеной, в которой виднелись вкрапления желчи. Шарфф молотил каблуками по полу и скрёб по нему скрюченными пальцами, срывая ногти и оставляя на кафеле кровавые следы.

Хирико плюхнулась на пол. Шарфф, ещё не умерший до конца, конвульсивно подёргивался, и Кая замутило от этой картины. Ему довелось увидеть гибель астропатов Хора Примус, ощутить на себе кровь Сарашиной и выслушать, как расстаётся с жизнью весь экипаж "Арго", но зрелище человека, умирающего прямо у него под носом такой мучительной смертью, было воистину ужасающим.

В допросной комнате было тихо, лишь слабо позвякивала контрольная аппаратура, звучало тяжёлое дыхание Хирико, да слышалось, как капает отравленная слюна из распахнутого рта Шарффа.

Кай испустил вздох ужаса, осознавая, что у него есть всего несколько драгоценных мгновений, чтобы по максимуму воспользоваться возможностью, которая открылась перед ним благодаря Шарффу. Прежде чем он успел сделать что-то большее, чем просто осмыслить этот факт, раздался оглушительный удар в дверь. За ним тут же последовал второй, и Хирико улыбнулась, соскальзывая вниз на бок.

– Они идут за тобой, – сипло проскрежетала она.

Дверь сотряс ещё один удар, и на этот раз она прогнулась внутрь. Замки, которые удерживали её закрытой, разлетелись под напором атакующей их силы. Ещё один удар выбил дверь из её коробки, и она приземлилась на кафель, издав оглушительный лязг. Через проход пронырнула гигантская фигура в облегающем жёлтом комбинезоне, и Кай отпрянул от очередного кошмарного виде́ния.

У него были длинные чёрные волосы, которые обрамляли лицо с мясистыми плоскими чертами, которые тем не менее сочетались в симпатичное целое. Воин протянул ему руку, и Кай почувствовал острую вонь, которая исходила от его кожи.

– Кай Зулэйн, я – Атхарва из Легиона Тысячи Сынов, – произнёс исполин. – Иди со мной.

XIVСражайся и Спасайся 

1

Прошло какое-то время, прежде чем слова гиганта дошли до сознания Кая, но даже тогда у него никак не получалось ухватить их смысл. То, что перед ним был Астартес, не вызывало никаких сомнений, – его габариты и излучаемая им молчаливая угроза говорили сами за себя, – но это было ещё не всё. Кай смотрел на мир искусственными глазами, и ему казалось, что каждый изгиб, линия и угол лица исполина каким-то образом были более осязаемыми, чем у любой другой виденной астропатом живой души.

– Вы Астартес, – произнёс Кай. Его слова звучали невнятно и мало чем отличались от шёпота.

– Я уже это сказал, – констатировал гигант, беря Кая за плечо и вздёргивая на ноги, как если бы астропат вообще ничего не весил. Атхарва был чудовищно огромным, таким же высоким, как Сатурналия, но шире и более мощной комплекции.

– Почему? – спросил Кай.

– У меня совсем нет времени на вопросы, а для столь неоднозначно сформулированных – и терпения тоже, – ответил Атхарва. – Наш побег не прошёл незамеченным, и сюда направятся воины, которых нам не победить. Так что нам сейчас  стоит поторапливаться.

Кай заковылял через искорёженный дверной проём допросной комнаты. Он оглянулся через плечо на распростёртое тело адепта Хирико, гадая, жива она или мертва. Несмотря на всё, чему он подвергся по её милости, астропат надеялся на первое.

В вестибюле, что был за порогом комнаты, в которой Кай провёл неизвестное количество времени, толпились шестеро мужчин, шестеро воинов громадных размеров и очень характерного вида. Сразу же становилось ясно, кто это такие, даже если бы они не щеголяли татуировками и эмблемами Легионов на своих накачанных бицепсах, горных кручах плечей и предплечьях, чей обхват был больше, чем у бедра Кая. Астропат тут же понял, кто вытащил его из камеры.

– Вы – Крестовое Воинство, – сказал он.

– То, что от него осталось, – ответил воин, чьи бесцветно-белые волосы казались грязными из-за тёмных корней. – Видел бы ты нас в наши лучшие времена.

– Теперь это название для нас пустой звук, – сказал другой, на чьей голой груди перекатывались мышцы и татуировки с безыскусными изображениями оружия и зубов. – Для Империума мы всё равно что умерли.

– Нас отвергнули, – выплюнул стоящий рядом с ним воин, и Кай увидел в этих двоих такое сходство, что его нельзя было объяснить общностью их генетических усовершенствований.

– Отвергнутые Мертвецы, – произнёс Атхарва, кривя губы в лукавой ухмылке. – Если бы ты знал, что это означало в былые времена, ты бы оценил эту злую шутку.

– Отвергнутые Мертвецы, – повторил Астартес с суровым лицом, который выглядел великаном даже в компании гигантов. – Позорный ярлык для воинов, но подходит лучше, чем наше предыдущее название.

– Что здесь творится? Я не понимаю, что происходит, – сказал Кай.

– Чего понимать-то? – ответил здоровяк зверского вида, у которого пол-головы было заковано в чугун с подключёнными к нему витыми медными проводами. – Мы сражаемся за свою свободу. Ты идёшь с нами.

– Зачем?

– Снова эти неоднозначно сформулированные вопросы, – покачал головой Атхарва. – Тагор, Асубха и Субха – Пожиратели Миров, Кирон происходит из Легиона Детей Императора, Севериан – Лунный Волк, а это громадное чудовище с бритым черепом – Гифьюа, истинный сын Мортариона. Как и ты, мы находились в заточении. И, как уже сказал Тагор, мы сражаемся за свою свободу. В этой ситуации всем будет гораздо легче, если ты отложишь свои вопросы на потом. Понятно?

Кай кивнул, и Атхарва жестом указал на коридор за спиной воина, которого он назвал Кироном. Севериан, крадучись, отправился по этому проходу, двигаясь гораздо быстрее и тише, чем можно было ожидать от человека его комплекции.

Атхарва повернулся к одному из Пожирателей Миров:

– Субха, оберегай его.

– Я тебе не собачка, колдун, – огрызнулся воин.

– И тем не менее, ты этим займёшься, – сказал Атхарва непреклонным и требовательным тоном. Кай почувствовал кратковременный всплеск псионической энергии, но смолчал. Субха кивнул и взял астропата за руку. Пальцы воина с лёгкостью обхватили верхнюю часть её плеча, и Кай поморщился от силы этой хватки.

Атхарва одарил астропата улыбкой, которая была отчасти заговорщической, а отчасти знаменовала собой их общий секрет, и отправился вслед за Северианом. Остаток группы выстроился позади них, двигаясь с привычностью, которая говорила о десятилетиях тренировок за спиной.

Каю доводилось видеть Астартес много раз на борту кораблей XIII Легиона. Но если Короли Сечи с Макрагга были достойными воплощениями всего того, что входило в понятие благородства, эти воины из тюрьмы больше напоминали корсаров или наёмников.

Или изменников, подумал Кай, вспоминая первопричину их заключения под стражу.

Он находился в компании предателей. Кем же он сам тогда был?

2

Темп был изуверским, и Кай не столько шёл за космодесантниками, сколько они его за собой волокли. Мимо мелькали размытые очертания скальных тоннелей, чистых до стерильности коридоров и голых каменных стен переходов, и Кай в конце концов потерял всякую ориентацию.

– Неприятель, – донеслось откуда-то спереди. Голос мало чем отличался от шёпота, но прозвучал так, словно говоривший находился прямо перед астропатом. Кай увидел Севериана, который стоял на пересечении коридоров, делая рубящее движение рукой вдоль прохода, расположенного под прямым углом к их маршруту.

– Тагор, – произнёс Атхарва.

– Считай, что уже сделано. Асубха, низко и быстро.

– Сначала я, – вмешался Кирон, кувырком огибая угол. Его винтовка казалась до абсурда крошечной в сжимающем её кулаке. Он выпустил два ослепительно ярких выстрела в стремительной последовательности друг за другом и нырнул назад в укрытие.

– Идите, – сказал он.

Тагор оскалил зубы и бросился за угол бок о бок с Асубхой. Кай услышал тяжёлый топот ног и первобытный рёв, в котором звучала нечеловеческая свирепость. Хватка на руке Кая сомкнулась ещё туже, и астропат сдавлено засипел от боли:

– Моя рука, вы делаете мне больно.

Субха посмотрел на Кая сверху вниз с таким видом, как будто он был оскорблён уже тем, что ему приходится с ним разговаривать.

– Мои братья несут смерть, а я – нянька при смертном, – прошипел он, но чуть ослабил хватку на руке Кая. От стен отразились крики боли и ужаса, и астропат подпрыгнул от испуга.

– Путь свободен, – сказал Атхарва, огибая угол и жестом призывая остальных следовать за ним. Кая тоже потащили за космодесантниками. Картина бойни, которая встретила его в конце коридора, была столь запредельно ужасающей, что его выворачивало до тех пор, пока не начало саднить в глотке.

Посреди ещё одного перекрёстка в живописном беспорядке валялось множество – невозможно было точно назвать число – трупов. Переломанные конечности, проломленные черепа и разорванные тела усеивали пол, навевая мысли об отходах  мясокомбината. По стенам исступлённо петляли алые дуги кровавых потёков. Работа космодесанта состояла в убийстве людей, и умом Кей понимал этот факт, но увидеть на деле, что случалось, когда они давали волю своей мощи, было шокирующим и отрезвляющим мигом.

Сам Кай не совершил ничего плохого, но эти воины относились к Легионам, которые предали Императора, и астропата сочтут ничем не лучше изменника просто за то, что он с ними разговаривал. Тем не менее, они спасли его от смерти и сейчас занимались убийством солдат-тюремщиков, хотя у него не было ни единой догадки по поводу побудивших их на это причин. И как ни мутило Кая от этой картины бойни, он был достаточно здравомыслящим, чтобы понимать, что любой шанс на выживание был лучше смерти, которую он, несомненно, нашёл бы, если бы остался в этом месте.

Мясники, за несколько секунд превратившие в ошмётки более дюжины человек, обошли своим вниманием лишь два тела. Оба принадлежали солдатам, вооружённым крупнокалиберным энергетическим оружием, и у обоих не было голов. Их шеи кончались прижжёнными пеньками.

– Хорошо стреляешь, – сказал Атхарва, когда в коридоре появился Кирон.

– Снайпер первого класса, – ответил Кирон, похлопывая его по плечу. – Что касается стрельбы, то на турнирах меня обходил один лишь Веспасиан.

– На турнирах? – выплюнул Тагор. – Зачем тратить время на игры, когда предстоит выигрывать войны?

– Чтобы отшлифовывать своё мастерство, Тагор, – ответил Кирон таким тоном, как будто он был оскорблён. – Отточенные навыки всегда побеждают грубую силу.

Тагор стиснул в кулаках обломок алебарды:

– В другое время я бы показал тебе ошибочность этого убеждения.

– Решили посоревноваться, кто кого переплюнет? Сейчас? Вы с ума сошли? – требовательно спросил Гифьюа.

Тагор расхохотался и хлопнул Кирона по плечу с такой силой, что воин из Легиона Детей Императора недовольно нахмурился.

– В другое время, – повторил Тагор.

Кай, которого ужасная напряжённость, сгустившаяся в воздухе по ходу этой скоротечной стычки, заставила затаить дыхание, перевёл дух. Воинские умения являлись сутью каждого космодесантника, и усомниться в них означало нанести самое страшное оскорбление. В братстве равных подобная бравада рассматривалась бы как дружеское соперничество, но в среде воинов, которых соединяли лишь навязанные извне узы, она могла привести к смертельным последствиям.

– Куда сейчас? – спросил Тагор. – Сеть будет стягиваться.

– Сюда, – ответил Севериан, направляясь в уводящий вверх проход.

– Ты знаешь, что было в голове у кустодия, – сказал Тагор. – Волк прав?

– Да, – подтвердил Атхарва. – Наблюдательность Севериана служит ему отличную службу.

Они снова отправились в путь, и каждый раз, когда космодесантники сталкивались с сопротивлением, они расправлялись с ним так эффективно, что это выглядело бы изуверством, если бы не достигалась такой хирургической точностью действий. Казалось, лишь троица Пожирателей Миров находит в насилии какое-то удовольствие, но даже оно скорее относилось к демонстрации доблести, чем к примитивному наслаждением резнёй.

Они прорывались вперёд и всегда вверх, иногда сражаясь с врагами, иногда избегая их. Севериан и Атхарва знали тюрьму ничуть не хуже солдат, которым приказали воспрепятствовать их побегу, хотя Кай даже не мог себе представить, где они могли разжиться подобными сведениями.

– А где Легио Кустодес? – спросил астропат в промежутке между отчаянным бегом и кровавой баней с выпусканием потрохов. Ни у одного космодесантника не нашлось ответа, хотя Кай видел, что им всем приходил на ум этот вопрос.

– Они не здесь, – сказал Гифьюа, – и это всё, что имеет значение.

– Они направляются на Просперо, – сообщил Атхарва. – Если уже не там.

– На Просперо? – спросил Кирон. – Зачем?

– Чтобы убить моего примарха, – ответил Атхарва, и Кай услышал в его голосе покорность судьбе.

Даже Тагору нечего было на это ответить, и Кай ощутил их шок, вызванный столь недвусмысленным заявлением. Хотя и было очевидно, что эти воины не горят особой любовью друг к другу, но такая ужасная вещь, высказанная вслух, напомнила им о том, что они потеряли, когда очутились здесь.

– Такое вообще возможно? – спросил Кай.

Атхарва посмотрел на него так, словно астропат сморозил какую-то редкостную глупость, но потом смягчился.

– К сожалению, ещё как возможно. Мы все сработаны из первозданного звёздного вещества и вод Великого Океана, но даже солнца гаснут, а океаны обращаются в прах.

– Откуда ты это знаешь? – спросил Асубха.

– Я это знаю, потому что это знает примарх Магнус, – ответил Атхарва.

На этом вопрос был закрыт, и они продолжили своё ожесточённое и кровавое восхождение к поверхности планеты. Если их ждали засады, Севериан наносил удар из теней. Если нападение заставало их врасплох, Тагор и Асубха с бешеной силой контратаковали в ответ. Если вооружённые бойцы заливали проходы потоками выстрелов, Кирон укладывал их точными попаданиями, от которых содержимое черепных коробок вскипало, разрывая их, как переполненные баллоны с кровью и мозговым веществом.

Если на их пути возводили барьеры преград, их сметал Гифьюа, который прорывался к ним через град вражеских выстрелов, отмахиваясь от них, словно они были не страшнее комариных укусов. Грудь Гвардейца Смерти покрывал толстый слой запёкшейся крови, а на его боку виднелась обугленная воронка размером с кулак Кая. Бронированные двери не представляли для них преграды, поскольку у Атхарвы был золотой перстень, похожий на тот, что носил Сатурналия, который отпирал любые закрытые перед их носом врата.

Когда последние из них распахнулись, Кая омыло самым прекрасным светом, что он только видел в своей жизни,  тем светом, который, как ему думалось, он уже давно позабыл – сиянием солнца Терры. Аугметика Кая распознала фильтрующий эффект отгораживающего поля, и он понял, что они очутились в погрузочном доке на горном склоне. Вдоль одной из стен пещеры выстроилась шеренга челноков и посадочных катеров с золотой отделкой, а ещё несколько не столь богато украшенных летательных аппаратов шипели и выпускали наружу сжатые газы, в то время как сервиторы и погрузчики опорожняли их грузовые трюмы и складские отсеки.

– Пошевеливайтесь, – произнёс Севериан, оглядываясь в том направлении, откуда они пришли. – Они знают, где мы находимся, и скоро поднимут по тревоге лётные подразделения.

Все бросились вглубь ангара, включая Кая, которого наполовину нёс, а наполовину волок Субха. Авиатехники, техножрецы и чернорабочие поворачивали к ним свои удивлённые лица. Ни один из них не осмелился окликнуть нарушителей, затесавшихся в ряды техперсонала, поскольку ни у кого не вызывало сомнений, что эти окровавленные дьяволы были жестокими человекоубийцами.

Во главе процессии хромал Гифьюа, выглядевший как груда залитых кровью мышц и рубцовой ткани. В его рычании смешивались боль и ярость, а его след был отмечен пунктиром липких капель. Рядом с ним бежал Кирон, готовый помочь своему другу, если того подведут ноги, но пока что держащий свои руки при себе, чтобы не оскорбить гордого Гифьюа. За ними следовал Севериан в сопровождении Тагора. Асубха побежал к ближайшему летательному аппарату. Это был обтекаемый катер, который, судя по жаркому мареву вокруг лопастей его двигателей, не очень давно приземлился.

– Сможешь рулить этой штукой, брат? – выкрикнул Субха.

– Этой-то? Даже во сне, – ответил его близнец.

Им попробовал было помешать техножрец в малиновых одеждах с набором вращающихся глазных линз, закреплённых на лепестковом диске, но Субха уложил его небрежным взмахом своего клинка. Рассечённые половинки марсианина уже падали вниз, а верхняя часть его тела ещё продолжала свою эмоциональную тираду в адрес Пожирателя Миров, в то время как из аугметических трансмиттеров, которые были смонтированы у него на плечах, захрипел панический всплеск бинарных помех.

Сверху завизжали сигналы тревоги, и через широкий прямоугольник открытого пространства, который виднелся за отгораживающим полем, загрохотали бронированные противовзрывные двери. Весь ангар наполнился резкими тенями и адским оранжевым заревом, которые отбрасывали проблесковые маячки тревожной сигнализации. Те из техперсонала, кто были в состоянии убежать, засверкали пятками.

– Залезайте внутрь! – проорал Кирон. – Быстрее, уже включаются зенитки!

Субха отбросил все притязания на вежливость и подхватил Кая, словно тот был упирающимся ребёнком. Пожиратель Миров бросился к открытому люку, через который уже забирались на борт остальные Отвергнутые Мертвецы.

– Атхарва! – выкрикнул Субха. – Лови!

Кай заорал, проносясь по воздуху, но Атхарва без труда поймал его и развернул кругом, усаживая на прикрученное к корпусу сиденье для членов экипажа. Кай чувствовал себя так, словно ему помяли все кости до единой, и когда Атхарва впихнул его в кресло, он едва удержался от грубого оскорбления, которое готово было вылететь у него изо рта.

– Не сходи с места, – сказал воин Тысячи Сынов. – Этот полёт будет не из гладких.

Субха забросил своё тело на борт. В тот же миг раздался внезапный визг – это Асубха, изменив шаг винта двигателей, резко поддал мощности. Катер прыгнул в воздух и развернулся кругом. Люк для посадки экипажа скользнул в закрытое положение, зашипела герметизирующая пневматика.

– Поехали! – выкрикнул Кирон. – Давай, Пожиратель Миров, вытаскивай нас отсюда!

Катер скакнул вперёд, как жеребёнок из загона, и если бы Атхарва не удерживал Кая рукой, его швырнуло бы через всю длину салона. Летательный аппарат заболтало, и астропат услышал грохот ударов, забарабанивших по его корпусу.

– Они что, по нам стреляют? – завопил он, перекрывая визг двигателей и град мощных ударов.

Атхарва кивнул, упираясь свободной рукой в потолок экипажного салона. Гифьюа привалился к переборке, Кирон держался за вертикальный поручень рядом с ним. Субха лежал ничком на металлическом полу, Тагор цеплялся за переборку у входа в кабину, Севериан же просто стоял в центре салона, как будто происходящее было обычным взлётом.

Кай заорал, когда катер резко качнулся, и Асубха надавил на рычаг управления двигателем. Задняя кромка левого крыла чиркнула о край закрывающейся противовзрывной двери, и машина завертелась волчком. Катер бумерангом вылетел на открытый воздух, и Кай, вжатый в сиденье центробежной силой, совершенно потерял пространственную ориентацию.

Верх и низ менялись местами. Кай потерял любое представление о том, падают они или поднимаются вверх. Стены и пол бешено крутились. В иллюминаторах из калёного стекла тошнотворно переворачивались небо и горы, и Кай закрыл глаза. Они в любой момент могли вдребезги разбиться о скалы, и тогда ошмётки их трупов разбросает по склонам на сотни квадратных километров.

Вспыхивали лампы световой сигнализации, по фюзеляжу раскатывалось эхо тревожных сигналов, которые звучали в кабине. Кай слышал, как Асубха изрыгает сквернословия в адрес системы управления и авионического когитатора.

– Простите, простите... – твердил Кай сквозь стиснутые зубы, всё повторяя и повторяя эти слова, пока они кувыркались по воздуху, как умирающая птица. Наконец он почувствовал, что Атхарва больше не удерживает его рукой.

– Перед кем ты извиняешься? – спросил Астартес.

Помутившиеся чувства Кая сообщили ему, что они снова летят горизонтально, и астропат открыл глаза. Он увидел высокие золотые шпили и морщинистые склоны горы, которые проносились за иллюминаторами, и преисполнился надежды и изумления.

– Перед мертвецами, – брякнул он.

– Зачем мертвецам чьи-то извинения, – сказал Атхарва. – Это живые нуждаются в прощении.

Хотя он произнёс эти слова лёгким тоном, Кай ощутил скрывающуюся за ними злобу. У Атхарвы были повадки учёного, который угодил в тело воина, но то, что его грудь переполнена запасами дремлющей агрессии, не вызывало никаких сомнений.

– Хороший пилотаж, Асубха, – проорал Тагор.

– Ещё ничего не кончено, – ответил Асубха. – На нашу позицию сходятся истребители. Судя по скорости, "Огненные Копья".

– Расстояние? – крикнул Атхарва.

– Сто восемьдесят километров и быстро приближаются.

– Лети на бреющем полёте и сохраняй свой курс, – приказал Атхарва.

– Это нас не спрячет, – предупредил его Асубха.

– Я знаю, но у меня припасены фокусы за пределами твоего разумения, – ответил Атхарва, закрывая глаза.

3

Командир звена Птелос Реквер плавно сбросил форсаж, выравнивая "Зарю Востока" после крутой дуги взлёта с Базы Шрингар[71]. Двигатель "Огненного Копья" ревел, как гигантский зверь, ускоряя ничуть не хуже, чем пинок под задницу, отвешенный одним из тех чернорабочих-мигу, что вкалывали в палаточных городках под стенами Дворца.

Прямо за его правым крылом летел Тобиас Мошар на "Прометеевом Ковчеге", а позицию слева занимал "Тающий Сумрак" под командой Осирина Фолка. Эта троица летательных аппаратов имела на своём совокупном счету больше двух сотен сбитых вражеских машин. Большинство их боевых вылетов было произведено более двух веков тому назад, но они содержались в памяти пилотов, которые заново пережили каждый из них десятки раз благодаря улучшенной способности к когнитивному вспоминанию.

Реквер был прирождённым пилотом, который чувствовал себя не в своей тарелке, если не имел возможности поднять боевой самолёт в небо, и считал жизнь, прожитую на земле, выброшенной на ветер. Большинство вылетов, которые он совершал в эти дни, не выходило за пределы рутинных перехватов капёров, возивших в горы контрабанду на борту винтовых машин, построенных ещё до начала Объединительных Войн.

Сегодняшний вылет обещал быть другим.

Сверху спустили сигнал боевой тревоги, и Реквер первым оказался на стоянке, со всей возможной скоростью прошёл через предполётный осмотр, после чего отослал авиатехников взмахом руки и врубил подъёмный двигатель, отрываясь от земли. Командно-диспетчерский пункт указал им курс на цель. Реквер проверил показания на расположенном перед ним планшете, увидел, насколько медленно движется объект, и почувствовал, как тает охвативший было его азарт.

– Факел, вы его обнаружили? – раздался голос диспетчера с базы.

– Засёк, – ответил Реквер. – Направление два-семь-девять, расстояние сто шестьдесят семь километров, высота полёта тысяча метров.

– Это он, Факел, – подтвердила база. – Вам приказывается приблизиться и уничтожить цель. Требуется визуальное подтверждение ликвидации.

– Вас понял, база, – сказал Реквер. – Каков характер цели?

– Насколько мне известно, это эскортный катер "Карго 9".

– Эскортный катер?

– Так у меня здесь написано, – ответила база. – Судя по "шапке" приказа на ликвидацию, он пришёл от высшего командования.

– Полагаю, с эскортным катером мы уж как-нибудь совладаем, – сказал Реквер.

– Вас понял, – ответила база. – Удачной охоты.

Реквер отключился от командного пункта и открыл канал вокса для связи со своими товарищами-лётчиками.

– Вы это слышали? – спросил он.

– Кому-то ну очень приспичило сбить этот катер, – высказался Мошар.

– Как думаешь, кто у него на борту? – спросил Фолк.

Реквер восстановил маршрут катера и присвистнул от удивления.

– Он, похоже, летит из Кхангба Марву, так что, как я думаю, на борту должны быть какие-то сбежавшие заключённые, – ответил Реквер. – Должно быть, это редкостные негодяи, так что давайте разберёмся с этим по всем правилам. Мы приближаемся к исходной точке, так что по моему знаку поднимайтесь на высоту две тысячи.

Мошар и Фолк щёлкнули своими воксами, подтверждая, что слышали его приказ, и Реквер переключил внимание на счётчик дальномера, ведущий обратный отсчёт. Когда число обнулилось, он потянул рычаг и заставил "Огненное Копьё" круто взять вверх. При нынешней скорости сближения они выйдут на расстояние ракетного удара меньше чем за две минуты, но Реквер не собирался стрелять, пока не установит визуальный контакт с удирающим катером.

Справа мелькали горы. Обледеневшие скалы сливались в одно размытое пятно, проносясь мимо слишком быстро, чтобы можно было различить хоть какие-то детали. Несмотря на то, что сбежавшие из Кхангба Марву заключённые были чем-то новеньким, пока всё шло к тому, что эта миссия будет такой же заурядной, как и все предыдущие. В конце концов, "Карго 9" не мог тягаться даже с одним "Огненным Копьём", так что посылать три истребителя было откровенным перебором. Дворцовые строения внизу сливались в размытое пятно, стремительно проносясь под ним ковром из золота, серебра и белого мрамора. Реквер облетел Дворец по длине, ширине и периметру не менее сотни раз, и неизменно находил какое-нибудь новое чудо, которым можно было повосхищаться. Но в настоящий момент пилот был слеп к этому великолепию, он находился в боевой ситуации, и всё его внимание было поглощено целью.

Курсор дальномера скользил всё ближе к центру дисплея, и Реквер посмотрел вниз, замечая серебристую вспышку на фоне чёрного камня гор. Катер вилял влево и вправо, придерживаясь горного склона, в ложной надежде, что подобные манёвры уберегут его от охотящегося за ним "Огненного Копья". Пилот был умелым, он петлял на высокой скорости, то влетая в естественные горные складки, то вылетая из них обратно, чтобы не дать системам наведения преследователя захватить цель. Но ему понадобится что-нибудь покруче этого, если он хочет ускользнуть от Птелоса Реквера.

Лётчик в последний раз проверил приборы. Курс был верным, показания – устойчивыми. Он вытянул шею, крутя головой влево и вправо, чтобы убедиться, что в воздухе не было никого лишнего. Ещё только не хватало случайно сбить какого-нибудь гражданского, болтающегося слишком близко от зоны боевых действий.

Убедившись, что машина под ним была тем самым "Карго 9", который ему приказали уничтожить, Птелос Реквер привёл системы вооружения в боеготовность, и его шлем почти сразу же наполнило резкое гудение системы наведения ракет.

Он плавно двинул рычаг вперёд, переводя "Зарю Востока" в пологое атакующее пике.

"Цель захвачена", – произнёс Реквер, откидывая защитный колпачок гашетки на своём штурвале.

4

Кай почувствовал, как копится псионическая энергия, наполняя атмосферу жгучим холодом и тошнотворным металлическим привкусом, и поднял глаза на Атхарву. В сравнении с этим, Нунцио был детским лепетом, и даже Ватики и Эр не задействовали свои дарования с таким размахом. Атхарва был боевым псайкером, воином-мистиком, который использовал данные ему способности, чтобы разрушать и чинить расправу. Кай ощущал что-то подобное лишь один раз в жизни: в транс-зале Хора Примус.

Астропат без раздумий приоткрылся этой энергии и почувствовал, что его влечёт вслед за Атхарвой. Мимо астропата мелькнул горный склон, словно он был птицей, несущейся по воздуху на невероятной скорости. Он увидел  раскинувшийся под ними величественный Дворец, десятки тысяч его башен и куполов, многочисленные грандиозные колоннады и дворцовые домены, в которых проживали миллиарды верных слуг Администратума.

Кай был кометой, метеором, сплавленным из мысли и воли. Сияя, он нёсся по небесам, пока не увидел три пятнышка с крыльями, как у летучих мышей, которые приближались, описывая дугу над горами. Их силуэты становились всё больше, и Кай в конце концов отчётливо разглядел истребители, те самые "Огненные Копья", о которых говорил Асубха. Это были грациозные боевые машины, способные петлять и крутиться в воздухе подобно танцорам.

Объединённые сознания Атхарвы и астропата проникли в разум ведущего лётчика, и ум Кая тут же затопили мысли о траекториях, векторах сближения и поправки на упреждение. Они не имели для него никакого смысла, но доминантная сущность Атхарвы впитала их за секунду.

Кай смотрел глазами пилота, видя призрачно-зелёную проекцию дисплея и ощущая давящие объятия противоперегрузочного костюма. Он чувствовал тяжесть его шлема и возбуждение от предстоящего уничтожения противника. Заливистая трель, прозвучавшая в ухе, сказала ему, что подвешенные под крыльями ракетные установки захватили цель, и его большой палец завис над гашеткой.

Прежде чем лётчик успел выстрелить, у него начался душевный разлад.

5

Птелос Реквер внезапно уверился, что летательный аппарат, в который он приготовился выстрелить, вовсе не неприятельский, а имперский. Его большой палец соскользнул с гашетки, и пилот снова включил предохранительные механизмы пусковых установок.

Он вышел из атакующего пике и пролетел над целью, помаргивая от замешательства. Он тяжело дышал, его костюм шипел, компенсируя его частящий пульс и повышенное кровяное давление.

– Реквер? Что произошло? – спросил Мошар. – Оружие дало сбой?

Он попытался ответить, но никак не мог вспомнить, что же случилось. В памяти осталось лишь необоримое побуждение не стрелять. В голове стоял серый туман, из-за которого путались мысли. В сознании вспыхивали зыбкие образы каких-то непонятных вещей, болезненно и назойливо.

– Птелос? – подключился Фолк. – Не молчи, скажи мне, что случилось?

Реквер затряс головой, стараясь избавиться от какофонии в мыслях.  Он даже стукнул по боковой стороне своего шлема, пытаясь таким образом прояснить свой разум, но образы продолжали возникать.

– Я в порядке, – ответил он, однако чад замешательства всё сильнее туманил его сознание. – У меня был сбой в системе управления огнём. Разворачиваюсь на новый заход. Сохраняйте позицию.

Он крутнул своё "Огненное Копьё" вокруг оси и совершил широкий разворот, который снова вывел его в хвост "Карго 9". За катером следовали "Прометеев Ковчег" и "Тающий Сумрак", их двигатели пылали раскалённо-голубым, как яркие пульсары на едва смеркающемся небе. Их сияние было таким интенсивным, что Рекверу с трудом удавалось сфокусировать взгляд. И тут у него отвисла челюсть, а от лица отхлынула кровь.

Реквер ещё раз проверил приборы и судорожно выдохнул: на дисплее возникли две иконки, помеченные цветом угрозы. Вражеские машины, прямо у него по курсу! Он находился прямо над летательными аппаратами противника, и они его не видели! Его ведомые исчезли, по всей вероятности будучи сбитыми, а сам он имел явное преимущество над подстрелившими их вражескими машинами.

Действуя со спокойной и методичной чёткостью, Реквер пометил все три летящие впереди цели, – две новые и "Карго 9", – и снова привёл пусковые установки в боеготовность.

– Реквер! Что ты делаешь? – заорал искажённый голос. Он звучал знакомо, но при всём при том был для него совершенно посторонним. Вражеский трюк, не стоит и сомневаться.

– Слушаю славные звуки, – ответил он, когда в его шлеме прозвучала трель, оповещающая о захвате цели.

– Птелос, твоё оружие опять сбоит! – выкрикнул Мошар, отворачивая в сторону и забирая вверх.

– Реквер, отбой! – прокричал другой голос, который был ему незнаком.

Расцвело облако дыма, три ракеты спрыгнули с направляющих и разделились в поисках своих целей. Первая вспорола воздух, забирая вверх по идеальной траектории, и влетела точно в двигатель "Прометеева Ковчега". Боеголовка разорвалась глубоко в недрах "Огненного Копья" и разнесла истребитель в клочья, превратив его в вертящийся огненный шар из оранжевого пламени и серебристых обломков. Крутящиеся останки пылающего фюзеляжа понеслись вниз к горе, оставляя за собой густой чёрный дым и ослепительно яркие вспышки взрывающихся боеприпасов.

Второй вражеский пилот врубил форсаж, но ракеты были пущены с такого близкого расстояния, что у него не было ни единого шанса ускользнуть. Головка самонаведения отслеживала и учитывала каждый разворот и крен его машины, и в конце концов ему больше некуда было бежать. Пилот отключил форсаж и выбросил аэродинамический тормоз, пытаясь заставить ракету проскочить мимо, но та была уже слишком близко, и её неконтактный взрыватель[72] сработал менее чем в десяти метрах от зевов воздухозаборников.

В двигатели летательного аппарата засосало пламя и тысячи бритвенно-острых крутящихся осколков, и они разлетелись в клочья. Ухнул взрыв, и машину разорвало напополам. В нормальных условиях, от зрелища такого кардинального уничтожения вражеской машины по телу Реквера прокатилась бы волна адреналинового опьянения, но сейчас он смотрел, как несутся вниз горящие останки его жертвы, и не чувствовал ровным счётом ничего.

Реквер отпустил штурвал и поискал на дисплее третью мишень. Она уже сбита его ракетой? Раньше она находилась недалеко от того места, где рухнула его вторая по счёту добыча, но теперь её нигде не было видно. Реквер знал, что должен произвести визуальный контроль третьей цели, но единственное, на что он был способен, – это фокусировать свой взгляд на окружающем ландшафте. То, что машина противника может заходить на него в атаку, даже не приходило ему в голову, и на его лице расплывалась отсутствующая улыбка. Серый туман, стоящий в голове, навевал покой и не пропускал ни одной мысли о сбитом им катере.

Эта удовлетворённая улыбка так и не сошла с лица Птелоса Реквера, когда его "Огненное Копье" влетело в склон горы.

6

Салон для экипажа наполнился огнём и дымом, и у Кая перехватило горло от удушья. Его сознание с резким толчком вернулось в тело. Плоть вдруг показалась очень тяжёлой. Он посмотрел вверх, в глаза Атхарвы, и судорожно выдохнул морозный воздух. В глазах Астартес кружились хлопья зимней белизны. Они таяли, как сон, а вместо них восстанавливались естественные цвета.

Из длинной прорехи в фюзеляже валили клубы дыма. Кай увидел зазубренный обломок крыла, висящий на массе толстых кабелей и болтающихся стрингеров. Тяжёлый катер содрогался и мотался, как умирающая птица, на бешеной скорости падая с небес навстречу безжалостной земле. У Кая перехватило дыхание, царящий в горах холод ударил по нему, словно кулаком. Ревущие ветра продували салон насквозь, разжигая пламя и прилагая все силы, чтобы вымести изнутри его пассажиров.

Кирон и Гифьюа цеплялись за сломанные поручни, Севериан вжимался в боковую стенку. Тагор и Субха удерживались за внутренние части салона. Атхарва стоял перед астропатом. Воин Тысячи Сынов ухватился за расположенные над ним багажные полки и прижимался к Каю, чтобы того не унесло ветром.

– Я не смогу удержать его в воздухе! – проорал из кабины Асубха. – Мы упадём!

– Как вы это сделали? – выкрикнул Кай, перекрывая оглушительные завывания ветра.

Атхарва проигнорировал его вопрос.

– Не делай так больше, – сказал он вместо ответа. – Из-за тебя оба наших сознания могли безнадёжно застрять в черепе того пилота, когда он врезался в гору.

– Вы заставили пилота сбивать свои же машины.

Атхарва отрицательно покачал головой:

– Нет, я всего лишь показал ему то, что больше соответствовало его пониманию характеристик вражеских целей, и предоставил решать ему самому. Я ничего не менял в присущих ему мыслительных процессах – я хоть и силён, но не до такой степени.

Кай подумал о том, что Эвандр Григора рассказывал ему о когносцинтах, однако потом осознал, что Атхарва всего лишь направлял мышление пилота, но не изменял его.

Тонкая, но существенная разница.

Хотя прямо сейчас, когда земля с ужасающей неотвратимостью неслась им навстречу, это казалось малосущественным. Башни, которые с высоты выглядели крошечными и далёкими, теперь очутились чудовищно близко, и Кай мог разглядеть мозаику ветхих строений, которая проносилась под ними на бешеной скорости, пока Асубха изо всех сил пытался сдержать их падение. Расстояние было таким маленьким, что можно было различить отдельные здания и улицы.

Катер совершил последнее отчаянное усилие, пытаясь вырваться из когтей гравитации, но машина без одного крыла и с дырой в боку не могла выиграть эту схватку. Она врезалась в землю, разлетаясь на металлические осколки от оглушительного удара, который, казалось, не кончится никогда.

XVСбор Охотников / Просители Поневоле / Вождь Клана

1

В этом городе хорошо знают Ясу Нагасену, и его не окликают, когда он проходит под Обсидиановой Аркой, держа путь к башне в его центре. Много времени минуло с того дня, как он прогуливался по его пустыми бульварам и с восхищением разглядывал потрясающие здания, сам факт существования которых был неизвестен ни одному человеку за его стенами. Должно быть зная, что обитатели Города Прозрения нечасто осмеливаются высунуть нос за ограду собственной тюрьмы, дворцовые каменщики не пожалели средств и использовали все до единого ухищрения своего ремесла, чтобы красота и гармоничность города не уступали его обособленности.

– Интересно, кто дал название этому месту, – задумчиво произносит Нагасена, поднимая глаза на позолоченные капители и богато отделанный фронтон Изумрудной Костницы. Внутри неё хоронят кости терранских астро-телепатов, а также тех, кто не пережил заключительных ритуалов, которые превратили бы их в полноценных астропатов. Это обитель грусти, заключённая в оболочку  жизнеутверждающей архитектуры.

– Костнице? – спрашивает Картоно.

– Нет, Городу Прозрения.

– Кто-то с извращённым чувством юмора.

– Может быть, – отвечает Нагасена. – Или, возможно, кто-то по-настоящему разбирающийся в том, чем занимаются здесь эти несчастные слепые души.

Картоно пожимает плечами. Его это не трогает, ему неприятно здесь находиться. Нагасена его не осуждает. Это место – настоящий ад для его слуги. Бо́льшая часть людей не переносит Картоно, будучи даже не в состоянии внятно сформулировать причину. Но те, с кем он сталкивается здесь, ненавидят его и точно знают, за что.

В присутствии Картоно они становятся истинными слепцами.

Улицы безлюдны. О том, что они здесь, знают все обитатели Города Прозрения, чувствующие незаполненную прореху в непрерывном гомоне, который наполняет воздух неслышимой многоголосицей. Они – безмолвие в городе голосов, и они не проскакивают незамеченными.

Нагасена усматривает их первым, но их наименование озвучивает Картоно.

– Чёрные Стражи, – произносит он, наблюдая за отрядом одетых в доспехи солдат, которые маршируют к ним с винтовками на плечах. – Люди Головко.

– Ведомые им самолично, – добавляет Нагасена, замечая во главе отряда массивную фигуру Максима Головко. – Нам оказана честь.

– Честь того сорта, без которой я спокойно могу обойтись.

– От Максима тоже бывает польза, – отвечает Нагасена. – На некоторых охотах требуется действовать исподтишка, на других же – выгнать добычу на открытое место, используя... менее утончённые средства. 

Картоно кивает, и встаёт за спиной Нагасены. Головко останавливает перед ними своих людей, которые напоследок синхронно грохают ботинками о землю. Грозные бойцы, прекрасно обученные, дисциплинированные, безжалостные. И всё таки они выглядят грубыми орудиями на фоне хирургической точности Нагасены.

– Максим, – произносит Нагасена, отвешивая поклон, – достаточно глубокий, чтобы обозначить уважение, но не настолько, чтобы показать, что он уступает ему старшинство. Глупость, конечно, но это веселит Картоно, а что до Максима, то ему всё равно не понять его смысл.

– Нагасена, – отвечает Головко. – Зачем ты здесь?

– Ради охоты.

– Ты получил вызов?

Нагасена отрицательно качает головой:

– Нет, но я нужен, не так ли?

– Мы в состоянии поймать этих предателей без твоей помощи, – заявляет Головко. – Я прямо сейчас занят сбором команды, и всё будет закончено уже к концу этого дня.

Солнце закрывает длинная гряда туч, и Нагасена бросает взгляд вверх.

– Покажи мне эту команду, – говорит он.

2

Внимания заслуживают трое, и Нагасена оценивает каждого из них.

Сатурналия – кустодий из Легио, и его ярость сопоставима только с его стыдом. Это из его тюрьмы бежал тот астропат, Кай Зулэйн, вместе с бойцами из Крестового Воинства, и такую серьёзную оплошность можно загладить лишь их немедленной поимкой. Сатурналия зол, но сохраняет выдержку. Нагасена знает, что может рассчитывать на то, что кустодий будет следовать его указаниям. И он единственный, у кого будут шансы против преследуемых воинов, если те решат развернуться и принять бой.

Адепт Хирико чувствует себя неуютно, и Нагасена понимает причину. Её глаза испещряют красные точки от лопнувших капилляров, а на шее видны кровоподтёки, оставленные её бывшим коллегой, который пытался её задушить. Хотя она и прикидывается безразличной, но Нагасена видит, что его смерть затронула Хирико сильнее, чем ей хочется признавать. Сама она не охотник и обладает лишь одним полезным для них умением. Хирико – пси-экстрактор, и она считает, что сможет извлечь из Кая Зулэйна те секреты, которые делают его таким ценным.

Афина Дийос – увечный астропат, и при обычных обстоятельствах Нагасена не разрешил бы ей присутствовать на охоте такого рода. Её тело искалечено, и её кресло со встроенной системой жизнеобеспечения лишь будет их замедлять. Но она побывала в разуме Кая Зулэйна и благодаря этому обрела восприимчивость уникального рода. Если он будет поблизости, она сможет их к нему привести. Она не горит желанием участвовать в этой охоте, но понимает, что её мнение по этому поводу не играет никакой роли.

Они собрались в покоях Хормейстера. Немо Чжи-Мэн возбуждённо меряет шагами свои роскошные апартаменты. Его белые одежды плещутся вокруг тела, как крылья встревоженной птицы.

– Ясу, вы должны его вернуть, – говорит он, прекращая свою ходьбу ровно настолько, чтобы обратиться к Нагасене. Его белые волосы распущены, борода всклокочена. На нём тяжело сказались последние несколько дней, и в каждом вымученном жесте и отрывистой фразе сквозит напряжение от усилий, которые он прилагает, чтобы не дать развалиться сети внутригалактической связи.

– Я это сделаю, Немо, – обещает Нагасена, и его поклон выражает глубокое уважение. – А теперь расскажите мне, почему этот человек так важен. Почему семь космодесантников рискуют успехом своего побега, забрав его с собой? Им не было нужды делать что-то подобное.

Чжи-Мэн мнётся, прежде чем ответить, и Нагасена старается не вникать чересчур глубоко в смысл этой паузы.

– До того, как погиб "Арго", Кай Зулэйн был одним из наших лучших операторов, – начинает Хормейстер. – У него были коды синестетических соощущений для обмена сообщениями на самых высших уровнях. Если он передаст эти сведения предателям, работающим на Хоруса Луперкаля, то вся наша сеть связи будет "засвечена".

– В досье Зулэйна указано, что он неполноценен как астропат, – говорит Нагасена, чувствуя, что объяснение Хормейстера – ложь. Его пальцы сжимаются на рукояти Сёдзики. Её клинок для него – мерило честности, и хотя Нагасене не всегда нужно знать, почему он охотится, он не любит заниматься этим, исходя из ошибочных соображений.

– Был неполноценным, – говорит Чжи-Мэн. – Но госпожа Дийос трудилась над восстановлением его способностей.

Нагасена разворачивается к Афине Дийос и опускается перед ней на колено, отбрасывая свои одежды за спину. Она не может видеть его при помощи своих глаз, но он знает, что она ощущает его присутствие.

– И насколько вы преуспели? Зулэйн сможет отослать что-нибудь за пределы планеты?

Афина Дийос отвечает не сразу, но у Нагасены складывается впечатление, что она говорит правду.

– Нет. Пока нет. Он идёт на поправку, но, как я думаю, он всё ещё слишком напуган, чтобы устремиться разумом в варп.

– Это может не иметь значения, если он в компании Атхарвы, – говорит Сатурналия. – Возможно, у того получится вырвать коды из разума Зулэйна, прибегнув к чародейству.

– Он на это способен? – спрашивает Нагасена, разворачиваясь обратно к Немо Чжи-Мэну.

– О способностях, которыми обладают воины Магнуса, мало что известно, – признаётся Чжи-Мэн. – Но я бы не рассчитывал, что это лежит за пределами возможного.

– Тогда мы должны побыстрее задержать Кая Зулэйна, – говорит Нагасена.

– А вы не можете просто поменять коды? – спрашивает Картоно.

– Ты хоть представляешь, что это в себя включает? – рявкает Чжи-Мэн. – Разработка новых шифров для сети связи галактических масштабов требует десятилетий подготовительной работы. А пытаться заняться этим в разгар гражданской войны было бы форменным безумием. Нет, мы должны найти Кая Зулэйна до того, как предатели-космодесантники вытянут из него эти сведения.

– Если они уже этого не сделали, – говорит Сатурналия.

– И из всех мест, куда они могли бы грохнуться, – вступает в разговор Головко, – это должен был оказаться проклятый Город Просителей. Никаких карт, ни одного плана и тысяча мест, где можно затаиться.

– Астропат и семеро космодесантников обнаружат, что им будет тяжело оставаться незамеченными. Даже в таком лабиринте как Город Просителей, – замечает Нагасена.

– Нужно двигаться на место аварии, – заявляет Головко. – И брать оттуда след.

– Согласен, но чтобы охота увенчалась успехом, нам следует для начала понять мотивы нашей добычи, – говорит Нагасена. – Мы разыскиваем астропата и семерых космодесантников. И я хочу знать, почему их только семеро. Почему перед тем как бежать, они не освободили всех?

– Это имеет какое-то значение? – спрашивает Сатурналия. – Семеро предателей, свободно разгуливающих по Терре, – это на семь человек больше, чем нужно.

– Всё имеет значение, – заявляет Нагасена. – Были освобождены только воины Легионов, вставших на сторону Хоруса Луперкаля. Я считаю, что их возглавляет Атхарва, а он знает достаточно, чтобы представлять себе, кто из заключённых Астартес за ним пойдёт, а кто нет. Далее возникает вопрос: зачем воину из Тысячи Сынов понадобилось организовывать этот побег? Ведь его Легион всё ещё числится среди верных Трону, не так ли?

Сатурналия делает шаг вперёд, сжимая обеими руками своё оружие гвардейца:

– Нет, не так.

У Хирико и Дийос от потрясения перехватывает дыхание, и даже Картоно испускает вздох изумления.

– Не могли бы вы объяснить поконкретнее? – спрашивает Нагасена.

– Император огласил приговор Тысяче Сынов и их примарху, – сообщает Сатурналия. – Уже сейчас мои собратья-кустодии приближаются к Просперо вместе с Руссом и его воинами. Примарха Магнуса надлежит доставить на Терру в цепях.

– За что? – спрашивает Нагасена.

– За нарушение Никейских эдиктов и занятия магическими практиками, запрещённые лично Императором, – говорит Сатурналия. – Сам Вальдор обнажил свой клинок.

– В таком случае, Магнусу повезёт покинуть Просперо живым, – откликается Нагасена и видит, что Сатурналия гадает, не оскорбляет ли охотник предводителя кустодиев.

– Мы зря тратим время, – заявляет Головко. – Полчаса, и я наводню Город Просителей Чёрными Стражами. Мы разберём эту помойку на части, кирпич за треклятым кирпичом, но мы их разыщем.

Нагасена качает головой. Головко уже успел утомить его своей прямолинейностью.

– Отбери тридцать своих лучших людей, Максим, – говорит он. – Большее количество нам только помешает.

– Тридцать? Ты же видел, как они нас отделали, когда мы задерживали их в первый раз.

– Сейчас всё будет по-другому.

– С чего бы это?

– На этот раз им будет не всё равно, умрут они или останутся в живых, – отвечает Нагасена.

3

Часом раньше Кай очнулся в мучениях в пылающем стальном гробу. Он чувствовал себя совершенно разбитым, на грудь сильно давила какая-то тяжесть, так что ему приходилось бороться за каждый вдох. Он закашлялся от едкого дыма, который принёс лёгкий ветерок. За треском огня было слышно, как скрипит перекрученный металл и искрят оборванные кабели.

Он повернул голову, чтобы осмотреться вокруг. Даже это маленькое движение отозвалось болью.

Катер сплющился при ударе, и его корпус превратился в овальную трубу, прошитую сломанными металлическими балками. Отовсюду свисали ребристые трубки, которые плевались шипящими газами или сочились гидравлической жидкостью. Рядом с Каем распластался Атхарва, и астропат обнаружил, что это его рука лежит у него поперёк груди, придавливая его к земле.

Кабина была наполнена светом, пробивающимся сквозь дым. Массивный фюзеляж был разодран нараспашку по всей длине, и Кай был поражён, что ему удалось пережить такое жестокое столкновение. Из обломков на противоположной стороне салона выкарабкалась фигура с грязно-белыми волосами и потрясла головой.

– Так вот что вы, Пожиратели Миров, называете посадкой, – сказал Аргентус Кирон.

Из груды сломанных панелей и витков шкворчащей проводки в передней части машины выполз закопчённый человек.

– Посадка считается удачной, если после неё можешь уйти на своих двоих, – широко улыбаясь, сообщил Асубха. Для Кая всё выглядело так, словно их пилот наслаждался аварией.

– А если можешь только уползти, это засчитывается? – спросил Субха, с усилием поднимаясь на колени и сплевывая пригоршню зубов.

– Ты остался в живых, – сказал Тагор, утирая кровь с ряда глубоких порезов на груди и размазывая её по плечам и лицу, как боевой раскрас дикаря. Кай попытался спихнуть с груди руку Атхарвы, но он всё ещё был слишком слабым, и рука воина была для него чересчур тяжелой. Над ним возникло невозмутимое лицо Севериана, который разглядывал его с видом охотника, изучающего попавшего в силки зверька.

– Я в ловушке, – сообщил Кай, и Севериан снял руку Атхарвы с его груди. Лунный Волк ушёл прежде, чем Кай успел его поблагодарить. Движение привело в чувство Атхарву, и он перекатился на бок, застонав от боли. Его лицо и руки покрывала сворачивающаяся кровь. Он вытянул из своего бока металлический обломок размером с кинжал.

Внезапно раздался встревоженный крик, который заставил Кая подпрыгнуть, и он приложился головой о погнутую стенку катера. Астропат увидел, что Кирон присел у края дыры в боку фюзеляжа, по-видимому, проделанной попаданием ракеты или возникшей по ходу самой аварии. Кай выкарабкался из смятых недр салона на свет и обнаружил Гифьюа, который сидел с прямой спиной в луже крови. Из его живота и груди торчали обломки металлических штырей.

– Похоже, Голиаф был прав, – сказал Субха. – Его может прибрать смерть.

– Не говори такого! – рявкнул Кирон, уставившись на него злым взглядом.

Севериан присел рядом с Гвардейцем Смерти и пощупал кровавое месиво его внутренностей.

– Рана смертельна, – заключил он. – Мы должны его бросить.

– Он прав, – подтвердил Гифьюа, кривясь от боли.

– Я тебя не оставлю, – сказал Кирон.

– Я имел ввиду то, что рана смертельна, – пояснил Гвардеец Смерти. – Я умираю, но ты ни за что на свете не бросишь меня здесь на поживу охотникам.

– Мы никого не бросим на поживу охотникам, – подтвердил Тагор.

Кай совершенно не ожидал, что услышит такое прочувствованное заявление из уст Пожирателя Миров. Основываясь на всех тех толках, которые до него доходили, Кай полагал воинов Ангрона бесчеловечными убийцами, не знающими ни пощады, ни сострадания. Было сложно поверить, что в сердце воина, который выглядел таким свирепым и жестоким, нашлось место сочувствию, но стальные нотки в голосе Тагора не допускали возражений.

Севериан тоже это осознал и слегка пожал плечами, смиряясь с этим.

– Тогда нужно избавить его от этих металлических штырей, – сказал он.

– Очистите его, – приказал Тагор, подзывая Асубху и его близнеца взмахом руки. Они склонились над Гифьюа, чтобы вытянуть штыри, и Кай отвернулся.

– Вы уж побыстрей, Пожиратели Миров, – сказал Гвардеец Смерти.

– За нас не волнуйся, – ответил ему Субха. – Сосредоточься на самом себе.

Кай зажал руками уши, но до него всё равно доносилось жуткое царапанье металла о кость и отвратительные всасывающие звуки пробитой плоти. Пожиратели Миров выбивались из сил, вытягивая из Гифьюа металлические штыри, но, к чести Гвардейца Смерти, за всё это время с его губ не слетело ни звука. Он лишь кряхтел от боли.

Кай ощутил, что кто-то берёт его за плечо руки, и позволил увести себя из обломков. Тело Гифьюа пыталось сопротивляться неизбежному, и он издавал мощные судорожные вздохи. Астропат непроизвольно вскрикнул от ужаса, увидев те чудовищно окровавленные останки, в которые превратилось тело Гвардейца Смерти.

 – Уж не знаю, что там у тебя, что вокруг тебя так суетятся, – сказал Гифьюа, вскарабкиваясь на ноги с помощью Кирона. – Это ж у меня дырка прямо насквозь.

– Простите, – сказал Кай, выходя наружу из руин катера.

Астропат сощурил свои аугметические глаза и улыбнулся от незамысловатого удовольствия чувствовать солнечное тепло на своей коже. Катер рухнул на широкую площадку двора посреди группы заброшенных строений, которые могли когда-то быть складами. Под ногами были плотно утрамбованный грунт и голый камень, а здания, скучившиеся неподалёку, напоминали любопытных зевак на месте аварии.

Они были сооружены из  листов рифлёного металла и грубо обтёсанных камней, и среди них не было и двух одинаковых. До Кая доносились омерзительные запахи человеческих экскрементов, пота и протухшего мяса, которые пробивались даже сквозь сильную вонь горелого железа и пылающего топлива. Насколько далеко от тюрьмы они отлетели? Ведь не могло же что-то подобное быть частью Дворца Императора!

– Где это мы? – спросил он, когда к нему присоединился Атхарва.

– Я бы предположил, что это Город Просителей.

– Ужас какой, – сказал Кай. – Здесь и в самом деле живут люди?

Атхарва кивнул:

– Великое множество.

– Хорошее место, чтобы скрываться, – сказал Севериан, направляясь к краю двора, в который они рухнули.

– Скрываться? – спросил Тагор. – У меня нет такого в планах.

– Нет? И что же тогда есть в твоих планах?

– Добираемся до ближайшего портового комплекса и снова захватываем что-нибудь летающее – такое, чтобы смогло выйти на орбиту, и ему не отстрелили бы при этом задницу.

– И что потом? – спросил Севериан.

Тагор пожал плечами.

– У нас есть астропат, – сказал он. – Заставляем его позвать наших братьев.

– В твоём исполнении всё звучит так просто, – ехидно осклабился Севериан. – А я-то было заволновался, что нам будет сложно удрать с Терры.

– Я – Пожиратель Миров, – сказал Тагор предостерегающим тоном. – Не ошибайся, принимая простое за глупое.

Севериан кивнул и, развернувшись, ушёл прочь. Субха и Асубха помогли Гифьюа выйти из катера. Кирон появился из обломков с торсом, открытым всем ветрам, и в памяти Кая всплыли мраморные статуи с совершенными телами, которые стояли по обе стороны лестницы Циркус Атлетика на скалистом островке Эгина. Прочие космодесантники были массивными до такой степени, что казались нескладными и гротескными, Кирон же своими пропорциями больше походил на смертного человека, хотя и такого, чьему телу придали идеализированную форму. Та ткань, которую он оторвал от своего комбинезона, закупоривала дыру в животе Гифьюа, и Кай увидел, что жёлтая материя уже испятнана красным.

Руки Гвардейца Смерти обхватывали плечи близнецов. Он обвёл глазами окрестности и стоически пожал плечами.

– Итак, это Город Просителей, – пробурчал он. – Полагаю, у нас немного шансов найти поблизости брата-апотекария?

4

Они подожгли разбитый катер тремя выстрелами из плазменного карабина Кирона и углубились в извилистые улицы города. Впереди шёл Севериан, уводивший их так далеко от места аварии, как только представлялось возможным с учётом того, что раненый Гифьюа ограничивал их скорость. Они держались теней, и по мере продвижения вглубь города Кай всё сильнее терял понятие о том, в какую эпоху он живёт.

Мрачные и неприветливые улочки полнились тенями. Здания, между которыми они шли, были древними и обветшалыми, с осыпавшимися и грязными каменными фасадами, местами бессистемно подлатанными по случаю возникшей необходимости. Крыши и наружные поверхности строений оплетали ажурные узоры кабелей незаконно прокинутой энергосети, выглядевшие не прочнее шёлкового тюля.

Небо сводилось к узким мазкам темнеющей голубизны в зазорах между проводами.

Начали исчезать все признаки выскотехнологичной цивилизации, в воздухе всё сильнее разило специями, благовониями и потом, которые не мог перебить затхлый, отдающий металлом запах Империума. Звуки тоже изменились: раскатывался галдёж детей, декламирующих стишки-чепушки; запугивал мужской голос, звучащий так, словно его обладатель читал проповедь; раздавались жужжание и стрекотание камня по камню; шумели точильщики ножей и сотни других продавцов.

Они свернули на ещё более ветхие улицы, настолько узкие, что у космодесантников возникли проблемы с тем, чтобы двигаться по двое в ряд. В проулки выступали истрёпанные навесы и покосившиеся балконы, из-за которых Каю было сложно разглядеть хоть что-то на расстоянии больше двух-трёх метров в любом направлении. Карта, которую он держал в уме, вертелась, переворачивалась кругом и выворачивалась наизнанку. Окружающее выглядело таким разношёрстным, однако, как это ни парадоксально, оно всё сливалось и сливалось в одно размытое пятно, пока Кай не потерял всякое представление о том, в каком направлении они следуют.

Те немногие люди, которым они попались на глаза, изумлённо таращились на великанов и вжимались в стены ветхих строений, или же разворачивались и спасались бегством. Дети в ярких одеждах и с татуированными лицами глазели на них, разинув рот, а женщины в оранжевых шалях спешили прогнать их прочь. Обитающие здесь люди имели самые разнообразные оттенки кожи, от экзотических и до привычных, а фасоны их одежды были собраны со всех уголков земного шара. Каю встречались тюрбаны, мешковатые шёлковые шаровары, одеяния, скрывающие от остального света всё, кроме глаз, одежда чернорабочих и наряды, в которых не было бы стыдно показаться и в царском дворце. Он спрашивал себя, о чём думают эти люди, видя в своей среде воинов, этих исполинов богатырской мощи, которые шли сейчас через их трущобы.

Боялись ли они их так же сильно, как он сам?

Кай ковылял за Северианом словно в тумане, теряя последние представления о том, что его окружало. Его тюремщики сокрушали его психику и усмиряли его при помощи медикаментов, и всё это ослабило организм Кая, приведя его на порог гибели. Он ощущал своё тело как одну чудовищную рану и механически переставлял ноги, будучи слишком изнурённым, чтобы тревожиться о том, куда они направляются или что они собираются делать, когда туда доберутся.

Тагор рассчитывает послать астропатическое сообщение своим братьям за пределами планеты, но если он думает, что Кай сможет его передать, то его ждёт разочарование. Во время последней проверки, которую устраивала ему Афина, Каю едва удалось дотянуться до астропата-получателя в соседней башне. Каков же его шанс достать до далёкой планеты? Пожиратель Миров не выглядел воином того сорта, который легко снесёт крушение своих надежд, и при одной мысли о  том гневе, который охватит его, когда он откроет для себя пределы возможностей астропата, Каем овладевал парализующий ужас.

Как же вышло, что его жизнь приняла такой странный оборот?

Кай был удостоен чести служить XIII Легиону, он был счастлив участвовать в таком грандиозном предприятии, как покорение Галактики, и ему вполне хватало знания того, что он лучший астропат из тех, кто работает на Адептус Астра Телепатика. А теперь он стал загнанным беглецом, лишившимся своих способностей и странствующим в компании воинов, которых Империум полагал низменными предателями.

Он вернулся мыслями к самому началу – к тому моменту, когда его жизнь полетела ко всем чертям.

– "Арго" – произнёс он.

– Судно Ультрадесанта, укомплектованное обычными людьми, – откликнулся Атхарва. – Спущено со стапелей верфей Калта сто пятьдесят шесть лет тому назад.

– Что? – спросил Кай, не подозревавший, что говорил вслух.

– "Арго", – ответил Атхарва. – Ты прослужил на нём одиннадцать лет.

– Откуда вы это знаете?

– Я много чего о тебе знаю, Кай Зулэйн, – сказал Атхарва, постукивая себя по виску.

– Вы читаете из моего разума?

– Нет, – ответил Атхарва. – Мне рассказал о тебе мой примарх.

Кай поискал на лице Атхарвы любые признаки издёвки, но по нему было сложно что-то прочесть хоть с какой-то долей достоверности. Хотя на базовом уровне и Кай, и Атхарва проявляли свои чувства одинаково, между чертами лиц космодесантников и смертных существовали тонкие различия, так что при переходе от одной ветви человечества к другой мимические знаки не всегда сохраняли своё значение.

– Правда? Вам рассказал обо мне Алый Король?

– Да, – подтвердил Атхарва. – Иначе откуда бы мне было знать, что я должен пойти и забрать тебя? И откуда бы мне знать, что ты находился на борту "Арго", когда это судно пострадало от критического отключения поля Геллера, что позволило полчищу варп-сущностей устроить вакханалию в его коридорах и вырезать всю его команду, исключая единственных выживших в лице тебя и Роксанны Ларисы Джоянни Кастана.

При упоминании бойни на борту "Арго" Кая начало тошнить, и он протянул руку, чтобы опереться о стену соседнего здания. Желудок подпрыгнул к горлу, и хотя астропат даже не мог вспомнить, когда в последний раз ел нормальную пищу, он чувствовал себя так, будто сейчас извергнет всё его содержимое.

– Умоляю, – задыхаясь, сказал он. – Пожалуйста, не говорите об "Арго". 

Атхарва поддержал его, помогая остаться на ногах.

– Кай, поверь мне, я представляю себе опасности Великого Океана лучше большинства людей, и если я говорю, что в гибели этого судна нет твоей вины – прими это за истину.

– Вы не можете этого знать, – ответил Кай.

– О нет, могу, – возразил Атхарва. – Моё тонкое тело носилось по далёким-далёким волнам Имматериума и окуналось в самые тайные грёзы варпа. Я знаю его безграничные возможности, и мне доводилось сражаться с тварями, что обитают в самых тёмных его закоулках. Они опасны настолько, что ты даже не сможешь этого уразуметь, но думать, что ты в одиночку мог обречь на гибель целое судно, – это просто смехотворно. Ты слишком многое ставишь себе в заслугу.

– Предполагается, что мне от этого станет легче?

Атхарва нахмурился:

– Это была констатация факта. Станет ли тебе от неё легче или нет – к делу не относится.

Кай осел на корточки и потёр рукой лоб. Его кожа была скользкой от пота, крутящее чувство в животе никак не желало стихать. Его стошнило толстой нитью едкой слюны, и он сплюнул её на землю.

– Прошу вас, – сказал он, – мне нужно остановиться. Я не смогу продолжать в том же темпе.

– Нет, не сможешь, – ответил ему Атхарва. – Побудь-ка здесь минутку.

Кай сделал глубокий вдох и постарался унять тошноту в желудке. Через несколько минут ему стало лучше, и он поднял глаза от земли. Севериан и Тагор спорили, но он не мог расслышать их слов. Асубха поддерживал мертвенно-бледного Гифьюа с заострившимися, как у трупа, чертами. Его бёдра были закапаны кровью, и даже Каю было видно, что он протянул дольше, чем ему было отведено. Кирон присматривал за краями крыш при помощи своего карабина, а Субха осматривал рану Гвардейца Смерти.

В представлении Кая, Пожиратели Миров должны были разбираться в боевых ранениях лучше воинов всех остальных Легионов – ведь тот, кто понимает механику расчленения тел, должен больше всего смыслить и в собирании их обратно.

– Он умрёт, да? – спросил Кай.

– Да, – кивнул Атхарва.

5

Склад был заполнен запахом жарящегося мяса и дымом, который собирался в слой под крышей и обвивал железные балки туманной пеленой. Со стен, обшитых листами металла и покрытых слоем золы, свисали длинные полотнища. Над углублением с раскалёнными углями, расположенном в центре помещения, плясали маленькие язычки прогоревшего костра, и крутились шампуры с сомнительным мясом, потрескивая кожей и брызгая жиром.

Склад наполняли лихие люди, которые сидели на грубых деревянных скамьях или чистили своё оружие, переговариваясь тихими голосами. Все до единого были широкоплечими громилами, разросшимися до гигантских размеров благодаря неестественному развитию мускулатуры и жёсткому режиму схваток и силовых испытаний, которые не смотрелись бы чужеродно и в тренировочных залах Легионов Астартес. На их фоне прислуживающие им невольники казались карликами, хотя ни одно из жалких созданий, порабощённых кланом Дхакал, нельзя было назвать таким уж миниатюрным.

Большинство этих лихих людей имело при себе крупнокалиберные пистолеты, а с их поясов свисали длинные клинки фабричного производства. Самые дюжие щеголяли оружием ушедшей эпохи – клевцами, фальшардами и кистенями с подвесами из цепей. Для нынешнего золотого века научных достижений и прогресса они были таким же пережитком старины, как и те воины, что некогда странствовали по диким местам Древней Земли, но здесь, в сердце Города Просителей, они правили железной рукой силы.

Вдоль стены склада выстроились стойки с оружием, а неглубокую яму на одном конце помещения оглашал звон железных листов, из которых ковали каплевидные щиты. По виду она напоминала арену, и её тёмную землю пятнали кляксы насыщенного грязно-бурого цвета, оставленные сотнями перепуганных мужчин и женщин, которых бросали в неё на смерть для забавы лихих людей и их повелителя.

Но эта бойцовая яма была не единственным указанием на невообразимую кровожадность обитателей склада. С крыши спускалась дюжина длинных цепей, прикреплённых к лебёдочным механизмам из чёрного железа. На каждую было прилажено почерневшее тело, пронзённое насквозь крюком того же сорта, как те, на которые торговцы мясом обычно подвешивают туши забитых ими животных. Разлагающиеся трупы испускали зловоние, но, судя по всему, ни один из присутствующих не обращал внимание на запах, да и вообще вряд ли замечал мертвецов. В своё время их выбросят на съедение диким городским собакам, но для опустевшего крюка всегда найдётся свежее мясо.

Повелитель этого склада сидел на его противоположном конце, на огромном троне из кованного железа. Ни один из прочих обитателей этого места не осмеливался бросить на него свой взгляд.

Посмотреть на вождя клана без его дозволения означало смерть, и это знали все.

Посреди одной из стен с грохотом открылась планочная дверь, и в сумрак склада проник тусклый свет. Лихие люди едва посмотрели в ту сторону, зная, что ни у кого не хватит тупости заявиться в это место с агрессивными намерениями на уме. Даже арбитры, бывшие блюстителями законов Императора, не казали сюда носу.

Внутрь вошла громадная фигура Гхоты, и несколько голов качнулось в знак приветствия. Он тащил за собой хнычущего мужчину в грубой одежде рабочего. Мясистый кулак Гхоты обхватывал его шею, и хотя это был крепко сбитый чернорабочий, старший силовик вождя клана нёс его с такой же лёгкостью, как взрослый мужчина мог бы удерживать в воздухе капризного ребёнка.

На Гхоте был тяжёлый плащ из медвежьей шкуры и стёганый комбинезон на молнии, расстёгнутой до его мускулистого живота. Перекрещенные перевязи с клинками поблёскивали в красных отсветах углей. Их свет ложился румянцем на его кожу, придавая более естественный тон его мертвенно-бледному лицу.

Он направился к железному трону, по дороге отхаркнув на пол сгусток вязкой мокроты. Татуировки, наколотые на его коже, бугрились и корчились. Мужчины избегали его взгляда, поскольку настроения Гхоты менялись непредсказуемым образом, он быстро выходил из себя, и ему были свойственны приступы психозной ярости. По его кроваво-красным глазам ничего нельзя было прочесть, и даже просто разговаривая с Гхотой, человек ходил по лезвию ножа.

Гхота остановился перед троном и ударил себя в грудь шипастым кулаком.

– Что это ты мне принёс, Гхота? – произнесла фигура на троне. Голос клокотал от мокроты, порождённой раковыми опухолями. Говорящего не достигало ни крохи тусклого света, отбрасываемого очагом, словно тот понимал, что некоторые вещи лучше оставить в тенях.

Гхота швырнул чернорабочего на пол перед железным троном.

– Этот болтает о приближающихся воинах, мой субедар[73], – сообщил он.

– Воинах? Да что ты? Неужто Дворец расхрабрился...

– То не обычные воины, – добавил Гхота, пиная чернорабочего в живот своим тяжёлым ботинком. Человек завопил от боли и перекатился набок, выкашливая кровь и зажмуривая глаза. Пинок Гхоты что-то разорвал у него внутри, и даже если лихие люди не убьют его, не откладывая в долгий ящик, или не швырнут в яму для сиюминутной потехи, он умрёт ещё до рассвета.

– Говори, падаль, – приказал повелитель этого склада. Он подался вперёд, и крошечная толика света отразилась от его бритого черепа и сверкнула на шести золотых штифтах, вделанных в его грозно нахмуренный лоб. – Расскажи мне об этих воинах.

Человек всхлипнул и с усилием приподнялся на локте. Он едва мог дышать и говорил, хватая воздух судорожными, хрипящими глотками.

– Видел их у пустырей к востоку, – сообщил он. – Свалились с неба и размазались на раздолбанном подъёмнике. По виду вроде "Карго 9".

– Они разбились и, несмотря на это, ушли целыми и невредимыми?

Чернорабочий замотал головой:

– Один был в крови, и им пришлось его нести. Здоровый мужик, я таких больших в жизни не видел.

– Больше, чем мой Гхота? – спросила затенённая фигура на троне.

– Ага, здоровее, как и все они. Похожи на космодесант у Врат Просителей.

– Занятно. И сколько там было этих великанов?

Человек выкашлял сгусток яркой артериальной крови и затряс головой:

– Шесть, семь, я не уверен, но при них ещё был костлявый чувак. По виду не скажешь, что какая-то шишка, но один из амбалов специально следил, чтобы о нём заботиться.

– Где сейчас находятся эти люди?

– Не знаю, да они сейчас могут быть где угодно!

– Гхота...

Гхота нагнулся и вздёрнул чернорабочего вверх, остановившись лишь когда его ноги стали болтаться прямо над полом. Рука силовика была полностью вытянута, но по нему не было видно, что это деяние, требующее недюжинной силы, стоит ему каких бы то ни было усилий. Свободной рукой Гхота вытянул из кобуры громадный пистолет. На укороченном стволе оружия виднелось штампованное изображение орла.

– Я тебе верю. В конце концов, с чего бы тебе говорить неправду, если ты знаешь, что умрешь в любом случае?

– Последний раз, когда я их видел, они шли к Вороньему Двору. Клянусь!

– Вороний Двор? Интересно, что они забыли в том направлении?

– Я не знаю, ну пожалуйста! – захныкал чернорабочий. – Может, они несут раненого к Антиоху.

– К этому старому придурку? – рассмеялся булькающий голос. – Чего бы тому знать о необычайной анатомии превозносимых до небес легионеров Астартес?

– Те, кому хватило безрассудства грохнуться в этом месте, могут и рискнуть, – сказал Гхота.

– Эти действительно могут, – согласилась фигура на троне. – А я обязан спросить, что привело подобных воинов в мой город.

Он поднялся и шагнул вниз с трона, и увидев его, чернорабочий заскулил от страха. Перед ним стоял страшно обезображенный гигант настолько могучего телосложения, что он был мощнее даже Гхоты. Изогнутые пластины из кованого железа и керамита, пристёгнутые к его телу в подражании боевым доспехам Астартес, едва не лопались, распираемые горами облегающих его тело мышц.

Бабу Дхакал приблизился к хныкающему чернорабочему и нагнулся к нему, так что между их лицами остались какие-то сантиметры. Одно было безлико-непримечательным, потрёпанным от труженической жизни, второе – мертвенно-бледным ликом трупа с сухой, безжизненной кожей, которую пронзали бесчисленные побулькивающие трубки и крест-накрест покрывали металлические скобки, удерживающие на месте поражённую раком плоть. От усеянного штифтами лба расходился к загривку тонкий клин "ирокеза", а от этой центральной линии разбегались к плечам изломанные дуги татуировок в виде зазубренных молний.

Как и у Гхоты, его глаза были кошмарным месивом алых точек от лопнувших капилляров. Кроваво-красные, они были полностью лишены человеческого сострадания и понимания. Это были глаза убийцы, глаза воина, который с боем прошёл от края и до края мира, вырезая всех, кто вставал у него на пути. Им довелось повидать армии, отступающие в страхе, города, открывающие ему свои врата, и великих героев, вынужденных склоняться перед его мощью.

К его спине был пристёгнут меч, не уступающий по длине росту смертного человека. Он вытянул его, медленно и очень заботливо, как хирургеон, готовящийся к вскрытию пациента.

Или как палач, подготавливающий орудие пытки.

Бабу Дхакал кивнул, и Гхота разжал свою хватку.

Меч мелькнул размытым пятном стали и багрянца, на пол склада щедро плеснуло красным. Попавшая на угли жидкость шипела и пузырилась, наполняя воздух вонью горелой крови. Чернорабочий умер ещё до того, как успел почувствовать удар клинка. Тонкая линия разреза прошла от макушки и до промежности, развалив его надвое, как мясную тушу. Рассечённые половинки человека обрушились на пол, и Бабу Дхакал обтёр свой меч о медвежий плащ Гхоты.

– Подвесьте-ка их, – велел он, делая жест в сторону распластанных на полу половинок мертвечины и одновременно убирая свой меч в ножны за плечом. Бабу Дхакал вернулся к своему трону и взял оружие чудовищных размеров, которое висело на приваренном к его боку крюке.

В его блеске отражались все изливаемые на него любовь и забота, на эту штурмовую винтовку ручной сборки, сработанную на одном из первых заводов по производству подобного вооружения. На её стволе был выгравирован орёл, и хотя она была гораздо больше, чем пистолет Гхоты, не вызывало сомнений, что она относится к той же категории огнестрельного оружия.

Это был болтер, но ни один воин Астартес не пользовался такой брутальной, архаичной моделью со времён объединения Терры и Марса.

– Гхота, – произнёс Бабу Дхакал с неприкрытой алчностью в голосе. – Найди этих воинов и доставь их ко мне.

– Это будет исполнено, – сказал Гхота, впечатывая кулак в свою грудь.

– И Гхота...

– Да, мой субедар?

– Они нужны мне живыми. Геносемя из трупов мне ни к чему.

XVIДругая Дудка / Техновидение / Ослеплённый

1

Севериан вывел их к разрушенной коробке здания, которая когда-то была кое-как построенным многоквартирным домом. Он рухнул после того, как к и без того ненадёжной и плохо сложенной конструкции добавили очередной этаж. Атхарва ощущал гнев погибших здесь людей, всё ещё витающий в этим месте. Его псионические отголоски ещё не успели развеяться и поглотиться обратно в Великий Океан.

Это место пропитывало уныние, и даже те, кто не был восприимчив к эфирным материям, держались от него подальше. Это был заброшенный уголок, где они могли укрыться и перевести дух, который Севериан исхитрился найти им посреди города с миллионным населением. Лунный Волк утверждал, что по дороге сюда их никто не видел, хотя Атхарве было сложно представить, что им удалось пройти абсолютно никем не замеченными.

Из потрескавшихся перекрытий над их головами стекали ручейки воды. Это месиво смятых в гармошку листов металла и изломанных деревянных балок вгоняло в ужас своей ненадёжностью, но Гифьюа заверил, что им не грозит немедленное обрушение. Гвардеец Смерти сидел, прислонившись спиной к одной из стен, и Кирон что-то говорил ему тихим голосом. Близнецы Пожиратели Миров обследовали клинки, которые они забрали у мёртвых кустодиев. Судя по тому, что отделения с источниками питания были вскрыты, они пытались вернуть в рабочее состояние генераторы силовых полей.

Севериан, присев на колено около  самой большой прорехи в искривлённой стене, внимательно изучал подходы к их укрытию, выискивая любые признаки охотников, которые наверняка стягивали вокруг них свою сеть. Кай растянулся на боку в самой сухой части здания, его грудь вздымалась и опадала в спокойном ритме сна. Смертный был изнурён, его разум и тело были на грани полного отказа, но Атхарва знал, что он продолжит идти вперёд. Сила, которая коснулась его разума, не позволит ему сломаться, и Атхарва должен был узнать, чем она была. Как и все из его Легиона, он презирал невежественность, смотря на неё как на неспособность к волевым усилиям и отсутствие напористости. Какие бы сведения ни находилось в разуме Кая, их сочли настолько существенными, что кустодии привлекли пси-допросчиков, и поэтому стать тем, кто извлечёт эту информацию, было для Атхарвы делом личной чести.

Он закрыл глаза и выскользнул своим тонким телом из плоти, ощущая ту лёгкость бытия, что приходит вместе с ослаблением связей с материальным узилищем. Он не мог разделяться со своей физической оболочкой надолго, поскольку охотники непременно прихватят с собой пси-ищеек, для которых тонкое тело будет сияющим маяком.

На Атхарву нахлынул ментальный гвалт Города Просителей, тот невнятный фоновый шум, который составлен из мыслей миллионов людей. Они были заурядными и несущественными, и он отфильтровал из своего восприятия их надежды когда-нибудь быть допущенными в стены Дворца, их боязнь банд, их отчаяние и их апатию. То тут, то там ощущались верные признаки латентных псайкеров – тех одарённых индивидуумов, в чьих возможностях было развить дарованные им способности в нечто поразительное.

Его печалило, что этим терранским самородкам никогда не выпадет такой шанс. Если бы они родились на Просперо, их способности пестовали бы и развивали. Благодаря великому делу, начатому Алым Королём, зашоренное человечество получало шанс полностью раскрыть потенциал своего великолепного мозга, но это было до предательства на Никее. Атхарва знал, что в тот хрупкий момент, когда мечты обретали крылья, их растоптали навсегда, и их уже не склеить обратно.

Но даже когда мысли обитателей города затихли, Атхарва продолжал ощущать соседство ещё одной сущности, таящейся в его глубинах, могучей и чужеродной. Его тонкое тело чувствовало её близость, и он поборол порыв полететь к ней сквозь эфир. Где-то невдалеке находилось нечто, нашедшее себе лазейку в завесе, которая отделяет этот мир от Великого Океана, и эта тропинка осталась незамеченной обитателями материальной сферы.

И как Атхарва осознал соседство этой разумной сущности, так и она почуяла его и юркнула обратно в ту неведомую раковину, что в настоящее время предоставляла ей приют. Он всё ещё ощущал её присутствие, поскольку существо с такой мощной энергетикой не могло скрыть его полностью. Это была заноза, сидящая в ткани Вселенной, и эта ранка никогда не сможет зажить до конца.

Атхарва пока что выкинул её из головы и обратил свои мысли на Кая Зулэйна. Его светящееся тело вплыло во внешние пределы разума астропата, перелопачивая его тревоги и страхи последних недель и хаос мыслей, которые одолевали его в бодрствующем состоянии. Варварские рубцы, оставленные нейролокуторами, вызвали у Атхарвы злость, и Кай зашевелился во сне, когда этот гнев просочился в его разум.

Воин Тысячи Сынов увидел мимолётные образы огромной пустыни и возносящуюся к небесам твердыню, в которой узнал давно исчезнувшую крепость города Арзашкун из страны Урарту. Её описывала сухая, но информативная работа примарха Жиллимана, чья копия имелась в библиотеке Корвидов на Тизке. Зачем бы Каю Зулэйну грезить об этом месте? Да, он служил с XIII Легионом, и то, что он мог видеть оригинал этого труда где-нибудь на Ультрамаре, не выходило за пределы возможного, но зачем ему понадобилось создавать это место в воображении?

Втискиваясь глубже в эту грёзу, Атхарва почувствовал запахи базара, благоухание кальянного дыма и пряные ароматы канувшей в Лету цивилизации. Ему не с чем было соотнести эти ощущения, но он чувствовал, что они важны для той тайны, которую Кай хранил в своём разуме.

Что хотело Око от этого смертного? Что могло быть настолько важным, и почему это поместили в такой хрупкий сосуд, а не в кого-то, кто достоин его защищать?

Атхарва улыбнулся, распознав в своих мыслях ревнивую нотку.

Он ещё энергичнее надавил на барьер, за которым начинались грёзы Кая, задействуя умения за пределами представлений невежд, пытавшихся вскрыть разум астропата. Он увидел пустыню и ту великую опустошённость, которую она олицетворяла. Он осознал значение огромной крепости и смысл тени, которая рыскала вокруг неё с терпеливостью хищника. Это было убежище Кая, но практика покажет, что оно категорически не дотягивает до того уровня, который не позволил бы правдодознатчику с квалификацией Атхарвы со временем пробить его защиту.

Одно усилие мысли, и Атхарва очутился у могучих врат Арзашкуна. Он посмотрел вверх на сверкающую белизну многочисленных башен и позолоченные крыши. В силуэте крепости не хватало целых кусков, и он мог представить, как нейролокуторы разбирают её строения, тщась запугать своего пленника.

"Вы только загнали его глубже внутрь", – произнёс Атхарва.

Он простёр свою руку к огромным защитным вратам и совершил волевое усилие, заставляя их распахнуться. Ничего не произошло, и тогда он повторил свой жест. И вновь врата упорствовали перед ним, оставаясь закрытыми. Из окружающего песка вырвались чёрные, сочащиеся угрозой ленты, и Атхарву охватило тревожное предчувствие. Его окутали вопли умирающих, его тонкое тело затеребили цепкие когтистые руки из блестящего чёрного вещества. Они отрывали лоскуты света от его нематериальной формы, что проявится в виде тёмных отметин на его физической оболочке.

Атхарва воспарил над тошнотворным болотом ужаса и страха, сердясь на самого себя за то, что позволил таким примитивным эмоциям застать его врасплох. Его тело плавало высоко над Арзашкуном, но чёрная жижа поднималась вверх, как пресмыкающиеся, карабкающиеся к нему по невидимому зданию. У Атхарвы возникло сильнейшее ощущение, что тайна внутри Кая защищена собственным чувством вины астропата, и он улыбнулся, восхищаясь тем человеком, который разместил её в таком месте.

"Очень умно́, – сказал он. – Эту защиту можно вскрыть лишь изнутри".

2

Атхарва открыл глаза, охнув, когда его тонкое тело вернулось в своё телесное пристанище в вещественном мире. Их убежище было освещено по-другому. Солнце приближалось к западному горизонту, и на горы надвигалась ночь.

– Где ты был? – спросил Тагор, и Атхарва вздрогнул, осознавая, что Пожиратель Миров находится прямо рядом с ним.

– Нигде, – ответил Атхарва.

Тагор хохотнул:

– Для того, кому положено быть умным, ты совсем не умеешь врать.

Атхарве пришлось ему уступить.

– Тагор, я учёный. Я имею дело с фактами, а факты всегда истинны. Ложь – для неразвитых умов, которые неспособны смотреть правде в лицо.

– Ты воин, Атхарва, – ответил Тагор. – И это прежде всего и превыше всего; это то, для чего ты был создан. Не забывай истинность этого факта.

– Что касается войн, Тагор, то я честно отвоевал свою норму, – ответил Атхарва. – Но это всегда такое бесчеловечное занятие, которое не учит ничему, кроме того, как разрушать. Что же до знания, то в войнах его можно лишь потерять, а мне претит такая утрата.

Тагор обдумал это и ткнул большим пальцем в направлении Кая.

– Итак, мы его вырвали из тюрьмы, и он всё ещё жив. Ты намерен мне рассказать, что в нём такого важного, и зачем мы рисковали ради него своими жизнями?

– Я пока не уверен, – ответил Атхарва. – Я как раз пытался войти в его разум, чтобы выяснить, что от него нужно Легио Кустодес, но это глубоко запрятано.

– Что-то, связанное с Императором, – сказал Тагор. – Это единственная причина, по которой могут подключиться кустодии.

– Ты можешь оказаться прав, – согласился с ним Атхарва.

– Теперь ты расскажешь мне, зачем ты разговаривал с охотником на ступенях Командорства.

Атхарва этого ожидал. Внутри сержанта Пожирателей Миров вибрировала натянутая струна гнева, насчёт этого нельзя было ошибиться. И Тагор, несмотря на всю свою прямолинейность, быстро заметит любую ложь.

– Трудно объяснить, – начал Атхарва, выставляя поднятую руку, чтобы упредить вспышку ярости Тагора, – но я говорю это не для того, чтобы уклониться от ответа. Многие воины моего Легиона посвятили себя наукам прорицания, кропотливо исследуя течения Великого Океана – варпа, как некоторые его называют, – в поисках нитей, которые связывают прошлое, нынешнее и будущее. В его глубинах можно прочесть всё, что когда-либо было и когда-нибудь  будет, но отделить то, что будет, от того, что может быть, требует десятилетий обучения, и даже тогда это умение не гарантирует точный результат.

Атхарва улыбнулся, спрашивая себя, как бы это воспринял Главный Библиарий Ариман.

– Ты один из этих провидцев? – спросил Кирон, отходя от обмякшего тела бессознательного Гифьюа. – Ты можешь видеть будущее?

– Я – Адептус Экземптус, высокопоставленный член своего братства, и я обучен всем искусствам, которыми владеет мой Легион. Но я не настолько квалифицирован, чтобы прозревать будущее хоть с какой-то степенью определённости.

– Но в тот день ты что-то увидел, так? – спросил Асубха. Клинок в его руке потрескивал силовым полем. – Что-то такое, что заставило тебя остаться в стороне, когда ты мог предупредить нас о приближении охотников.

– Да, – ответил Атхарва. – Я увидел Галактику, вставшую с ног на голову и пляшущую под другую дудку. Я увидел нас защитниками тайны, которая может изменить исход этого мятежа Хоруса Луперкаля.

– Хватит загадок, – рявкнул Субха. – Говори ясно, что ты увидел.

– Я могу вести речь лишь о вероятных вариантах, поскольку ничего другого у меня нет, – сказал Атхарва. – По причинам, о которых никто из нас не может догадываться, Хорус выступил против своего отца, а вместе с ним и три его брата. Лорд Ангрон, лорд Фулгрим и лорд Мортарион присоединились к Хорусу в его мятеже, но я не верю, что они будут единственными.

– Почему нет? – спросил Тагор.

– Потому что Хорус не дурак, и он не будет рисковать, поставив всё на одну авантюру в песках мёртвого мира. Нет, Исстван V – это лишь начальная фаза плана Луперкаля, и некоторым игрокам ещё только предстоит открыть свои лица.

– Так какое отношение это имеет к нему? – спросил Кирон, дёргая большим пальцем в сторону Кая.

– Я считаю, что Кай Зулэйн знает, чем увенчаются глобальные замыслы Хоруса, – сказал Атхарва.

Он помолчал, позволяя им впитать смысл сказанного и давая каждому шанс додуматься до неизбежного вопроса за потребное ему время. В конечном счёте его озвучил Асубха:

– Так что произойдёт? Хорус победит Императора?

– Я не знаю, – ответил Атхарва, – но при любом исходе Кай Зулэйн сейчас самый важный человек в Галактике. Он ценнее, чем жизнь любого из нас, и вот поэтому я и настоял, чтобы мы вырвали его из плена.

– Но ты утверждаешь, что информация заперта у него внутри, – сказал Тагор. – Как ты достанешь её наружу?

Атхарва вздохнул.

– Я не уверен, что я смогу, – признался он. – Эти сведения запрятали в глубочайших расселинах его чувства вины, а подобная эмоция достаточно сильна, чтобы выдержать любой допрос.

– Тогда какой от него толк? – требовательно спросил Субха. – Мы должны убить его и покончить с этим делом. Он лишь замедлит нас, и ничего больше. Из-за него нас всех убьют.

– Субха говорит дело, – заметил Кирон. – Если будущее предопределено, то какая разница, будет астропат жить или умрёт? Итог будет тем же.

– Я не верю в предопределённость, – ответил Атхарва. – Накапливая знания о будущем, мы обретаем возможность его менять. И чтобы я просто стоял и смотрел на то, как будущее становится прошлым, сознавая, что у меня был шанс его сформировать, – такого не будет.

– Это попахивает манией величия, – сказал Севериан, отвлекаясь от своего бдения у входа.

Атхарва покачал головой:

– Так ли это? Разве желание изменить ход войны, которая унесёт сотни тысяч, если не миллионы жизней, – это мания величия? Представьте себе силу армии, которая марширует на войну, абсолютно точно зная, что она не может проиграть. А теперь вообразите ту же армию, выяснившую, что ей не победить ни при каких обстоятельствах. Знание – сила, это понимают Механикум, также как и мой Легион. И тот, кто завладеет правдой, таящейся в голове этого астропата, выйдет из этой войны победителем.

– Так что нам с ним делать? – спросил Кирон.

– Доставим на Исстван V, – ответил Субха. – Разве это не очевидно? Наше место – с нашими Легионами, и если Красный Ангел связал свою судьбу с Хорусом, у него явно была на то хорошая причина.

Тагор согласно кивнул, и Атхарва увидел, что Кирон тоже считает эту идею стоящей. Асубха оставался бесстрастным, и Севериан не поднимал глаз. Атхарва сделал глубокий вдох, понимая, что собирается сказать опасную вещь.

– Но по той же логике, если Император назвал их предателями, может, у него тоже была на то хорошая причина? Возможно, ваши Легионы не заслуживают того, чтобы вы хранили им верность.

Тагор взлетел на ноги с клинком в руках:

– Кустодии называли меня предателем, а теперь и ты туда же? Да я должен убить тебя на месте!

– Фениксоподобный – предатель? – спросил Кирон, нацеливая на голову Атхарвы свой плазменный карабин. – Не откажи в любезности, колдун, поосторожнее выбирать слова.

Атхарва знал, что не может отступить, но точно также не может и выкладывать факты вот так в лоб, столкнувшись со столь эмоциональным откликом.

– Как хоть один из вас может сказать наверняка, что случилось с нашими Легионами, с любым из них? Когда мы в последний раз воссоединялись с нашими боевыми братьями? Пятьдесят лет тому назад? Столетие? Кто скажет наверняка, что сталось за это время с его Легионом? Я не видел Алого Короля семьдесят с гаком лет, а ты, Тагор, последний раз преклонял колени перед Ангроном больше века тому назад.

– Нас заточили в глубочайшей темнице Терры просто из-за символики на нашей броне, а не за то, чем мы являемся в душе. Так кто возьмётся сказать, кому нам теперь хранить верность? В первую очередь, мы – верноподданные Империума, разве не так?

– Любой господин, который заковывает меня в цепи, недостоин моей преданности, – отрезал Тагор.

– Может и нет, а как насчёт наших братьев-легионеров? Что может разбить узы боевого братства, которые выкованы в горниле войны? Мы теперь храним верность лишь им одним? Или этой едва оперившейся команде братьев, в которой мы все сейчас очутились? Учтите, нам выпал уникальный шанс – шанс самим выбрать того повелителя, которому мы поклянёмся в верности.

– Убогая речь, – заявил Тагор, постукивая себя по виску. – Но я знаю, кому я верен. И это мой примарх, за чьими словами и делами я следовал в пламя битвы, и который пожаловал мне дар ярости, скреплённый сталью.

– От тебя, Тагор, я ничего другого и не ожидал. Ты сражался бок о бок с Ангроном с последних дней Гончих Войны, со времён Деш'еа. Но что насчёт вас двоих? – спросил Атхарва, кивая в сторону Субхи и Асубхи. – Ни один из вас пока не получил такую аугметику, как Тагор. Что скажете?

– Я согласен с Тагором, – заявил Субха. Такого ответа Атхарва и ожидал.

– А ты?

Близнец Субхи встретил немигающий пристальный взгляд Атхарвы точно таким же своим собственным. На его лице было задумчивое, рассудительное выражение, и воину Тысячи Сынов понравилось, что Пожиратель Миров потратил время, чтобы надлежащим образом обдумать вопрос.

– Я считаю, что у нас недостаточно фактов, чтобы принять такое важное решение, как это, – сказал Асубха.

– Ответ труса, – рявкнул Тагор, и Атхарва заметил отблески гнева на лице Асубхи. Тагор был его сержантом и заслуживал его уважения, но они находились далеко от своего Легиона с его дисциплинарными рамками, и было крайне неразумно употреблять такие унизительные слова в среде воинов, которые печально прославились своим неистовством.

– Ты, Тагор, путаешь трусость с осторожностью, – сказал Асубха. – Может статься, что у Хоруса Луперкаля и нашего примарха действительно был повод восстать, но Атхарва прав, когда утверждает, что ни один из нас больше не знает воинов своего Легиона. Возможно, они поддались мелочной зависти, или их так ослепили амбиции, что они забыли о присяге на верность. Кто скажет?

– Мне достаточно одной преданности, – заявил Субха, отодвигаясь от брата. – Я найду способ воссоединиться со своим Легионом и сражаться на стороне моего примарха.

– Говоришь как истинный Пожиратель Миров, – сказал Тагор, хлопая Субху по плечу. – Мы все должны воссоединиться с нашими Легионами. Если ты, Атхарва, хочешь остаться на Терре, это твоё дело, но я найду способ вернуться к моему примарху. Со мной моя сила и мои боевые братья, чтобы прикрыть меня с боков. Я найду способ покинуть Терру. Может статься, я прогуляюсь по Алой Тропе, не добравшись до Исствана V, но это тот путь, которым я намерен следовать.

– И что потом? – спросил Атхарва. – Что если тебе удастся добраться до Ангрона, только чтобы обнаружить, что он бесчестный предатель, не заслуживающий твоей преданности?

– Тогда я возьмусь за свой меч и умру, пытаясь его убить.

3

– Вы всё это слушаете? – спрашивает Сатурналия. – Я просто диву даюсь на это безумие.

– Я слушаю, – отвечает Нагасена. – И всё это так грустно, что у меня едва не разрывается сердце.

Сатурналия поднимает на него глаза, но не может прочитать ничего по его лицу. Нагасена знает, что кустодий пытается решить, шутит ли он или выказывает нелояльность.

– Будь осторожен в выборе слов, охотник, – говорит исполинский кустодий, – а то как бы тебе не обнаружить, что тебя тащат назад в Кхангба Марву вместе с этими предателями.

– Друг мой Сатурналия, вы меня неправильно поняли, – отвечает Нагасена. – Я буду охотиться за этими людьми до самого края Терры, без пощады и без передышки. Но когда слышишь, в каком смятении и растерянности они пребывают, то понимаешь, что если бы не превратности генетики, они могли бы сражаться на нашей стороне. Они запутались и не знают, что делать.

– Я не знаю, что за канал вы там прослушивали, – говорит Головко, поднимая взгляд от информационного планшета, который держит Картоно. – Лично я услышал, что они намерены сделать попытку вырваться с планеты, чтобы воссоединиться со своими Легионами. Мы должны их остановить.

– Согласен, – кивает Нагасена, усиленно вглядываясь в зернистое изображение, которое мигает на планшете. Сигнал слаб и искажён всем тем металлом и незаконно установленными антеннами, которыми, как проволочным бурьяном, заросли крыши соседних зданий. Но он достаточно чёток, чтобы позволить охотникам бросить первый взгляд на свою добычу.

За спиной Нагасены, в пурпурном зареве заката дымятся сгоревшие останки "Карго 9". Их окружают Чёрные Стражи, держащие своё оружие наготове у плеча. Надвигается ночь, а во тьме Город Просителей становится опасным местом, но у охотников нет другого выбора, кроме как продолжать дальше. Бо́льшая часть часть челнока начисто ободрана мародёрами, его крылья срезаны ацетиленовыми резаками, а металлические шпангоуты внутренней структуры корпуса сняты для переделки в несущие колонны или балки.

Некоторые из мародёров вступили с ними в бой, сочтя их конкурентами, претендующими на эти ценные части, но к настоящему моменту они уже мертвы. Их пристрелили Чёрные Стражи, примчавшиеся с посадочной площадки в двухстах метрах отсюда. Сатурналия и Головко обыскали обломки, потратив зря драгоценное время, но Нагасена знал, что они ничего не найдут.

Об этом позаботился Севериан. Нагасена знает, что из всех отступников он будет тем, чья поимка потребует самых грандиозных усилий. У него натура волка, он одиночка, который без колебаний бросит своих товарищей, как только почувствует, что охотники дышат ему в затылок. Адепт Хирико стоит около смятого фюзеляжа, водя ладонью над тёплым металлом и пытаясь выявить любые скрытые пси-отголоски их добычи. Безнадёжная задача. Это воздушное судно перевезло за свой век чересчур много людей, и слишком многие касались его уже после аварии, чтобы мог остаться хоть какой-то настоящий след. Но необходимо испробовать все средства и потянуть за каждую ниточку.

Сатурналия рвётся возобновить охоту, но Нагасена знает, что в ближайшем будущем их добыча никуда не собирается, тогда как просто понаблюдав за ними какое-то время, можно много чего понять. Охотники следят за каждым их движением, за что стоит поблагодарить принужденный к сотрудничеству Дом Кастана и техническую квалификацию Картоно. Пока не подозревающие об этом беглецы-космодесантники обсуждают своё будущее, они постепенно раскрывают свои сильные и слабые стороны, тем самым всё надёжнее предопределяя исход охоты. Нагасена обучен охотиться именно по такой методике, он работает по ней много лет, и как бы ни давили на него Сатурналия или Головко, им этого не изменить.

Сатурналия разворачивается к Картоно, в его манерах сквозят грубость и раздражение.

– Ты можешь определить их местоположение по этому сигналу?

Картоно переводит взгляд на Нагасену и медленно кивает, прежде чем ответить:

– Не с абсолютной точностью, но, возможно, в пределах нескольких сотен метров.

Тогда Сатурналия обращается к Афине Дийос:

– А если ты будешь на таком расстоянии, ты сможешь установить положение более точно?

Афине Дийос не хочется здесь находиться, но она понимает, что у неё небогатый выбор. Из того, что узнал про неё Нагасена, ему известно, что она суровая наставница, но также и верный друг для тех, кто заработал её доверие. Нетрудно понять, почему она должна испытывать такое стремление защитить Кая Зулэйна.

– Думаю, что да, – отвечает она.

– Тогда нам нужно двигаться, – говорит кустодий.

Нагасена шагает к Сатурналии, преграждая ему путь.

– Не забывайте, кустодий, что это моя охота, и я устанавливаю её темп, – говорит он. – Вы рискуете, недооценивая этих людей. По какому бы сценарию ни развернулись события, они неимоверно опасны. Загоните их в угол, и они будут сражаться, как Громовые Воины старины.

– Их только семеро, и я сомневаюсь, что Гвардеец Смерти увидит этот рассвет, – презрительно усмехается Головко. – Только Трон знает, чего ты думаешь добиться выжиданием.

– Я добьюсь понимания истины, – отвечает Нагасена, кладя правую руку на камень в навершии своего меча. – А это самое важное.

– Истины? – спрашивает Сатурналия. – И какую же истину ты думаешь узнать от предателей?

Нагасена медлит, прежде чем дать ответ, но он не станет обманывать Сатурналию, поскольку ложь умалит его достоинство.

– Я надеюсь узнать, должен ли я вообще ловить этих людей, – говорит он.

4

Кай очнулся от ужасного сна, в котором его голову медленно обволакивало грязью, твердевшей вокруг него с каждым вздохом. Вдохи становились всё короче и давались всё тяжелее, как будто его замуровывали в удушливой пещере размерами точно по его телу. Когда к Каю вернулось осознание окружающего, на него обрушилась такая усталость, словно он вообще не отдыхал.

Его глаза болели, и он помассировал кожу вокруг них. Череп как будто вибрировал изнутри. На лбу и щеках были страшные кровоподтёки, оставленные допросными зажимами, которыми ему расширяли глазницы, чтобы можно было вставить разъёмы окулярно-записывающей аппаратуры. Он почесал свои глаза: его одолевало ощущение, что под кожей, там, куда он не может добраться, что-то зудит.

Кай почувствовал на себе взгляды Отвергнутых Мертвецов и глубоко вдохнул, заметив, что небо по ту сторону входа в их укрытие стало желтовато-фиолетовым, как интенсивно "цветущий" синяк.

– Что происходит? – спросил он, чувствуя напряжённость в стоящих перед ним воинах. – У нас неприятности?

Севериан тихо рассмеялся, а Пожиратели Миров широко осклабились.

– Нас заклеймили предателями, и за нами ведут охоту наши враги, – сказал Тагор. – Будет справедливым сказать, что какое-то время у нас будут неприятности.

– Это не то, что я имел ввиду, – возразил Кай.

– Мы решаем, что с тобой делать, – сказал Атхарва. От его слов веяло безразличием, и Кай затрепетал от страха.

– О, – произнёс он, расчёсывая кожу под глазами. – Вы пришли к какому-то решению?

– Пока нет, – признался Атхарва. – Некоторые из нас хотят бежать с Терры и доставить тебя к Хорусу Луперкалю, другие же просто желают тебя убить.

– Убить меня? Почему? – чуть не задохнулся астропат.

– Кай, ты олицетворяешь собой самую настоящую угрозу, – заговорил Кирон, кладя руку на плечо астропата, и тот ощутил всю убийственную мощь этой хватки. Ладонь космического десантника была настолько громадной, что она покрыла собой всё плечо, от ключицы и до лопатки. Малейшее усиление нажима, и Кирон переломает ему все кости, даже и не замышляя ничего подобного.

– Угрозу? Какую угрозу?

– Я подозреваю, что та информация, которую ты в себе несёшь, это знание будущего, – сказал Атхарва. – А в любой войне нет оружия опаснее правды.

– Но я ничего не знаю, – запротестовал Кай. – Я им это говорил!

– Ты знаешь, – возразил Кирон, сдавливая плечо Кая с такой силой, что тот скривился от боли. – Ты просто этого не осознаёшь. Армия, которая сражается под знаменем правды, не может дрогнуть. Вообрази образцовую войну, которую ведут воины, которые знают, что не могут проиграть. Это те перспективы, которые ты в себе несёшь, и чтобы овладеть этим знанием, чтобы сделать тебя своим стягом, великие и достойные люди пойдут на всё.

– Мы с боем пробьём себе дорогу с этого мира, и ты нам поможешь, – сказал Тагор.

– Покинуть Терру? – спросил Кай, скаля зубы и массируя виски основаниями ладоней. – Трон, мои глаза как будто горят огнём.

– Что это с ним? – спросил Субха.

Асубха присел рядом с Каем и взял его голову в свои ладони. Он развернул её и отогнул кожу в том месте, где был стык с аугметикой. По щеке Кая скатилась кровавая слеза.

– Кровь Ангрона, – выругался Асубха. – Молчите все, они смотрят и слушают.

Кай попытался вырваться из хватки Пожирателя Миров, но она была совершенно непоколебимой. Теперь, вдобавок к плечу, он точно также не мог пошевелить и головой. Асубха уставился Каю прямо в глаза, и если бы астропат мог двигаться, он отшатнулся бы от увиденной в них злобы.

– Ловко, – сказал Асубха, кладя кончики пальцев на щёки Кая. – Но на этом всё и закончится.

– О чём вы говорите? – задыхаясь, спросил Кай.

– Что ты делаешь? – спросил Атхарва.

– Заметаю наши следы, – ответил Асубха, зарываясь большими пальцами рук в плоть на черепе Кая и выковыривая ему глаза вместе с путаницей залитых кровью кабелей.

XVIIВ Преддверии Смерти / Опустевший Силок / Антиох

1

Лицо Кая покрывала маска из крови, масла и охлаждающих жидкостей. Поддерживаемый Субхой, он вместе с остальными углублялся в город, двигаясь так быстро, как только позволял раненый Гифьюа. Изувеченного космодесантника подпирали Кирон и Тагор, которые не собирались его бросать, сколько бы тот ни требовал, чтобы его оставили умирать. Кай уже сдался и прекратил кричать. Боль была жуткой и даже не собиралась слабеть. Он не думал, что это хороший признак.

По его щекам хлопали провода. Хотя мир, в который ему внезапно пришлось погрузиться, и был тем местом, где  проходила повседневная жизнь большинства астропатов, Кай обнаружил, что ему тяжело адаптироваться к нему после получения такой сильной травмы. Тем не менее, несмотря на всю жестокость и кажущуюся бессмысленность этого акта, глаза Кая были удалены настолько ювелирно, что с этим не справился бы лучше ни один из специалистов-аугметиков.

Мимо Кая мелькали размытые линии мутного света, его второе зрение старалось перестроиться, чтобы стать основным видом восприятия. Он путешествовал в мире звуков и запахов, вкуса и осязания. Он чувствовал грубый булыжник под своими ногами и ощущал кожей ночную прохладу. По крытым проулкам плыли запахи раскалённого жира и дыма драгоценных дров, но главным ингредиентом, который перекрывал всё остальное, была всепроникающая тёплая вонь человеческого населения, живущего в страшной тесноте.

– Зачем он это сделал? – просипел Кай в промежутке между придушенными рыданиями и страдальческими вздохами, когда Севериан остановил их в месте пересечения трёх улиц.

– Что? – спросил Субха. – Кто?

– Твой близнец, зачем он вырвал мне глаза?

Субха виделся ему сердитым красно-золотым пятном, беспорядочным смешением суровости и замешательства. В его ауре пульсировало едва ли не калечащее чувство одиночества. Субхе недоставало братских уз его Легиона, это было его слабым местом, и это разрушало его изнутри.

– Ты был шпионом, – ответил воин.

– Что? Нет! Не был! Я не понимаю.

– Твои глаза, – пояснил Субха. – Люди, которые на нас охотятся, использовали их, чтобы за нами следить. Они слышали и видели всё, что происходило в тех руинах.

Кай помедлил, сосредотачиваясь, и придушил боль, заставив её утихнуть до переносимого уровня.

– Как им это удалось? – спросил он.

Субха пожал плечами:

– Я не знаю. Это Асубха у нас умный, не я. Его собирались послать на Марс, чтобы он обучился на технодесантника, но потом нас назначили на Терру.

– Тебя обеспечили аугметикой в Телепатика? – спросил Атхарва, завладевая головой Кая и вглядываясь в провалы его глазниц. Каю захотелось закрыть глаза, но он не мог ни отгородиться веками, ни отвернуться от сияющих золотом очертаний Атхарвы. В то время как остальной мир виделся астропату слегка не в фокусе, воин Тысячи Сынов выглядел кристально-чётким силуэтом, лучащимся трепещущим светом и любопытством. Атхарва был настолько реален, что желудок Кая скрутили спазмы тошноты.

– Нет, – ответил Кай. – Имплантаты мне организовал Дом Кастана.

– Дом Навигаторов?

– Да, – кивнул Кай и тотчас же пожалел, что это сделал, поскольку его страшно замутило от этого движения. Окружающий мир из цветов и света закружился вокруг него мерцающим радужным водоворотом, и он вцепился в руку Субхи. У астропата подкосились ноги, и его стошнило глянцевитыми сгустками желчи.

Субха опустил его на землю и оставил корчиться в рвотных спазмах, пока из него нечему стало выходить. Кай чувствовал себя слабым, как младенец. Те внутренние силы, на которых он держался, утекали из него с каждым спазмом. Атхарва присел рядом с ним.

– Наши охотники хитроумны, – сказал он. – Должно быть, они получили спецификации на твою аугметику от дома Кастана и сняли сигнал с твоих оптических цепей. Одно Око знает, как много они услышали и увидели, но мы должны исходить из допущения, что они висят у нас на хвосте.

Кай почувствовал, что его сажают на землю и прислоняют к грубой стене из плохо слепленных сырцовых кирпичей. Поверхность была неровной, но уже то, что он мог посидеть какое-то время, было самым что ни на есть заоблачным ощущением. Он откинул голову на кирпичи, чувствуя за ними пульс жизни. Это было жилище, дом, где люди жили, любили и мечтали. Кай так скучал по своему родному гнезду, стоявшему на вершине утёса, на гладком камне бывшего чела древнего царя. Ему не хватало грустной улыбки его матери и того согревающего сердце чувства, которое было самой сутью понятия "дом".

– Я хочу домой, – произнёс он, когда на него снизошёл долгожданный покой. – Я скучаю по своему дому... это был славный дом. Тебе бы понравилось, Афина. В нём были полы из жемчужно-дымчатого мрамора и сводчатые потолки, расписанные копиями работ Исандулы Вероны.

– О чём это он? – спросил грубый голос. Кай был уверен, что должен его знать. – Кто такая эта Афина, с которой он говорит?

Его лба коснулась рука, жёсткая и мозолистая от жизни, проведённой в тяжёлых трудах. Большая рука, слишком большая для любого нормального человека.

– Его тело отказывает, – сказал другой голос. – К тому моменту, как мы до него добрались, он уже был практически мёртв, а авария и хирургия Асубхи почти довершили работу. Ему нужна медицинская помощь.

– Да что хоть один из нас знает об организмах смертных? – спросил серебристый голос со сварливыми нотками в гласных звуках. – Среди нас нет апотекария.

– Он найдётся в этом городе, может даже несколько.

– И ты знаешь, где его искать?

– Я – нет, но кто-нибудь из местных будет знать.

– И он сможет исцелить и Гифьюа?

– Не будь глупцом, – проскрежетал голос с грубыми нотками, принадлежащий красному ангелу-кандальнику. – Гифьюа уже на Алой Тропе, и никто в этом городе не в силах помешать ему пройти её до конца.

Кай слышал голоса, но ему казалось, что они принадлежат мерцающим призракам, которые собрались вокруг него, как ангелы из легенд. Он вспомнил мифологические сюжеты, вырезанные на колоннах в подводном зале, который консерваторы обнаружили в основании фьордов Скандии. Они рассказывали о девах-воительницах, которые уносили души мёртвых в героическое посмертие, состоявшее из битв и пиров.

Сама идея того, что за ним пришли девы-воительницы, заставила Кая рассмеяться. Что он такое совершил, чтобы заслужить подобное собрание в свою честь? На его щеках копилась тёплая влага. Он потянулся рукой к одному из силуэтов, к золотому гиганту, очерченному трепещущим ореолом света.

– Я вас видел... – произнёс он. – В Арзашкуне. Вы были в моём пространстве грёзы...

– Я?

– Да, в смысле, я думаю, что это были вы, – сказал Кай. Те надругательства, которые обрушились на его и без того ослабленное тело, взимали свою плату, и его голос сходил на шёпот. – Помнится, я ещё подумал, что у вас должен быть миллион дел поважнее разговоров со мной.

– Ты говорил со мной? – спросила золотая фигура, подаваясь ближе.

Кай кивнул:

– Вы сказали, что хотите узнать ваше будущее, и что я ключ к его пониманию...

– Так и есть, – ответил голос с нескрываемым интересом. – И ты можешь мне о нём рассказать, как только будешь готов.

– Расскажу, – пообещал Кай, чувствуя, что его тело становится легче с каждой секундой. Он спросил себя, уж не того ли ждали эти существа. Возможно, им будет легче его унести, если он сбросит свою смертную плоть. Но оставалась одна вещь, которую он хотел узнать, прежде чем они его заберут.

– Почему Отвергнутые Мертвецы? – спросил он. – Почему он сказал, что это подходящее название?..

Кай ощутил удовольствие золотого гиганта и был счастлив, что ему удалось угодить этому существу.

– В те времена, когда в этом мире владычествовали боги, люди верили, что если они будут достаточно усердно молиться и проживут свои жизни согласно заповедям, которые завещали им безумные пророки, то после смерти они отправятся в чудесный загробный мир. Их похоронят в земле, которая считалась священной, и когда пробьёт назначенный час, они воскреснут, чтобы занять подобающее им место в том сверхъестественном измерении. Но тем, кого эти пророки считали отбросами, было отказано в подобной милости, и тела неугодных, преданных забвению и изгоев закапывали в ничейных землях этого мира. Никаких опознавательных знаков. Никаких надгробий. Негашёная известь и неглубокая яма. Позабытые и позаброшенные, это и были Отвергнутые Мертвецы. Как и мы.

– Понимаю... – сказал Кай, радуясь, что узнал ответ на этот последний вопрос.

Рядом с золотым ангелом появился ещё один силуэт. Его аура, лишь отчасти различимая и ускользающая от восприятия, напоминала тень. Меркнущее сознание Кая сочло её прекрасной, больше сродни чему-то животному, нежели человеку.

– Он может идти дальше? – спросил этот  волчий силуэт.

– Нет, – ответил Кай. – Думаю, что я всё.

По его щекам скатилась новая порция влаги, которую осторожно стёр чей-то палец.

– Я плачу? – спросил Кай.

– Нет, – ответил воин-одиночка. – Ты умираешь.

2

Охотники рассыпаются веером, прочёсывая развалины многоквартирного дома в поисках любого намёка на то, куда могли деться беглецы. Головко расхаживает, как разъярённый медведь, сыпля проклятиями в адрес Пожирателя Миров, понявшего, что за ними наблюдают. Его Чёрные Стражи в это время переворачивают обломки мебели и изодранные свёртки насквозь промокшей ткани.

Сатурналия приседает около влажного пятна на потрескавшемся пермакрите и касается его пальцами. Его золотая броня лоснится от влаги, а красный султан конского волоса на его шлеме безвольно свисает на плечо.

– Они здесь были, пропади оно всё пропадом, – рычит Головко. – Мы с ними едва разминулись. Кто-то должен был их видеть, и нам нужно идти туда, наружу, и проламывать головы, пока кто-нибудь не заговорит.

Сатурналия и Нагасена молча обмениваются взглядами, которые содержат всё, что требуется сказать по поводу вспышки Головко. Умиротворяюще журчит вода, стекая сквозь потрескавшиеся плиты. Нагасена двигается по помещению, точно он выслеживает хищную тварь. Его ноги слегка присогнуты, голова склонена вбок, словно он прислушивается в ожидании предательского треска ломающейся веточки или шуршания листьев.

Нагасена разворачивается лицом к искорёженному входу в здание и соскальзывает вниз по стене, усаживаясь к ней спиной. Он клонится набок и кладёт голову на пол, ощущая последние остатки тепла, оставленного человеческим телом.

– Мы на распроклятой охоте, а ты устраиваешься полежать, – рявкает Головко. – Они только что были здесь, и нам нужно двигать наружу, чтобы их найти.

Нагасена не обращает на него внимания, и Чёрный Страж направляется к охотнику.

– Ты меня слушаешь? – спрашивает Головко.

Между ними встаёт Картоно, и лицо Головко морщится от отвращения.

– Уйди от меня, урод, – говорит он.

– Назовёшь его так ещё раз, и я позволю ему проучить тебя за твою неотёсанность, – вмешивается Нагасена.

– Хотелось бы посмотреть на его потуги.

– Улиса Картоно обучали мастера клана Кулексус, – говорит Сатурналия, как будто обращаясь к ребёнку. – Ты, Максим Головко, винтовку не успеешь вскинуть, как уже будешь покойником.

Головко сплёвывает сгусток слюны, но отворачивает прочь, не желая связываться с Сатурналией.

Кустодий приседает около Нагасены и отслеживает направление его взгляда.

– Здесь лежал Кай Зулэйн? – спрашивает он.

– Да, – подтверждает Нагасена.

Сатурналия кивает:

– Я нашёл кровь возле входа. Кровь смертного, ещё не засохшую.

– Это кровь Зулэйна, – говорит Нагасена, засовывая руку под беспорядочное нагромождение пермакритовых блоков, которые свалились с крыши невесть сколько времени тому назад. Его пальцы наталкиваются на каменную крошку и пыль, но потом он чувствует холодное касание металла и гладкого стекла и вытягивает наружу всё ещё влажные остатки пары аугметических глаз.

Нагасена демонстрирует их, и Сатурналия расплывается в улыбке. С тонких проводов капают био-масла и оптические жидкости.

– Как ты узнал?

– Это то место, где Асубха вырвал Зулэйну глаза, и он левша, – отвечает Нагасена. – Казалось логичным, что он отбросит их в этом направлении.

– Итак, у нас есть его глаза. Это поможет нам их найти? – спрашивает Сатурналия.

Нагасена встаёт и хлопает по своим одеждам, стряхивая серую пыль.

– Может быть. Этот след не взять ни вам, ни мне, но возможно, это удастся другим.

– Телепатам?

– Совершенно верно, – отвечает Нагасена. Сатурналия подаёт знак Афине Дийос и адепту Хирико, чтобы они вошли в развалины дома. Обе женщины напуганы, и им не хочется здесь находиться: ни на охоте, ни в Городе Просителей. Они очутились в совершенно чуждой для себя среде, и Нагасена не уверен, что ему не придётся принуждать их к сотрудничеству.

Лицо Афины Дийос поднято к проседающему потолку, который, в её представлении, только и ждёт, чтобы обвалиться, а адепт Хирико уставилась в пространство перед собой, двигаясь, как автомат. Смерть коллеги-нейролокутора висит на её шее свинцовым грузом, но эта охота не оставляет времени на сочувствие. Нагасена вручает Хирико вырванную аугметику, и её лицо кривится в гримасе отвращения.

– Это глаза Кая? – спрашивает Афина Дийос.

– Они самые, – отвечает Нагасена, и Хирико кладёт их в протянутую руку-манипулятор Афины с таким видом, словно это ядовитые змеи. Астропат, сосредоточенно изучая вырванную аугметику, подносит её ближе к лицу.

– И что, по вашему ожиданию, мы должны с ними делать?

– Я питал надежду, что вы сможете воспользоваться ими для определения местонахождения Кая Зулэйна, – говорит Нагасена. – Как я понял из вашего досье, вы не специализировались в ремесле метрона, но у вас есть определённые способности по этой части.

– Возможно, что и были когда-то, – отвечает Афина. – Но с тех пор, как погиб "Фениксоподобный", мне больше не удаётся считывать информацию через вещи, как я делала раньше. Вы бы лучше отправились в Город и взяли одного из метронов оттуда.

Нагасена не может сказать с уверенностью, лжёт она или нет. Морщинистая рубцовая ткань на её лице странным образом искажает черты, скрадывая характерные признаки, которые выдают обманщика. Он решает, что она врёт:

– Или вы попытаетесь произвести считывание посредством этой аугметики, или последствия будут ужасными.

– Если вы читали моё досье, то должны знать из моей психологической характеристики, что я плохо реагирую на угрозы.

– Я не имел ввиду вас, – уточняет Нагасена. – Я вёл речь об Империуме.

– Вы драматизируете, – говорит она, но Нагасена видит, что её нежелание даёт трещину.

Он приседает на колено рядом с её серебристым креслом и кладёт свою ладонь поверх её руки. Её покров не ощущается как кожа, он имеет неприятную безволосую текстуру искусственно выращенной плоти.

– Вы думаете, что мы охотимся на Кая Зулэйна? – спрашивает он. – Это не так. Мы выслеживаем семерых невообразимо опасных людей. Людей, которые убили сотни верных солдат Империума. Кай  у них в плену, и они намерены доставить его к Хорусу Луперкалю. Вы понимаете? Что бы ни знал Кай, это будет знать и Воитель. Что именно Наставница Сарашина вложила в его разум, доподлинно неизвестно никому из нас, но вы действительно хотите рисковать тем, что оно попадёт в руки нашего величайшего врага?

– Это действительно правда?

Нагасена поднимается на ноги и одним плавным движением извлекает свой меч. Полированная серебристая дуга клинка сверкает в полумраке разрушенного дома. Его чёрная с золотом рукоять обвита мягкой кожей и оплетена медной проволокой. Афина и Хирико мертвеют при виде оружия, но Нагасена достал его, не помышляя о насилии.

– Это Сёдзики, – сообщает он. – Её сработал для меня Мастер Нагамицу много лет тому назад, и на мёртвом языке давно исчезнувшей страны её имя означает "честность". До того, как этот меч попал в мои руки, я был глупцом и хвастуном, человеком низких моральных устоев и злобного нрава. Но затем Мастер Нагамицу подарил мне этот клинок, и его искренность стала частью меня. С тех пор я ни разу не солгал и не обесчестил его имени. И, госпожа Дийос, я не сделаю этого сейчас.

Он видит, что его словам верят. Афина медленно кивает и перекладывает глаза из своего аугметического манипулятора во вторую руку.

– Хирико, – говорит она. – Мне будет нужна ваша помощь.

– Конечно, – отвечает нейролокутор. – Что мне нужно делать?

– Поместите свои руки на мои виски и сосредоточьте ваш разум на всём, что вы узнали от Кая, на каждой грёзе, которую вы разделили, на каждом слове, которым вы обменялись. На всех них.

Хирико кивает и делает так, как велит Афина, встав позади неё и поместив руки по обеим сторонам головы астропата. Пальцы Афины смыкаются на вырванных глазах Кая. Она проворно катает стеклянистые сферы в своей ладони, словно фокусник. Её кожу грязнят пятна засохшей крови, и Нагасена спрашивает себя, поможет ли ей это провидеть местоположение Кая Зулэйна.

– Сколько это займёт? – спрашивает Сатурналия.

– Столько, сколько займёт, – отвечает Афина. – Или, может, вы сами желаете попытаться? 

Сатурналия ничего не отвечает, и голова Афины клонится к её груди, когда она входит в транс Нунцио. Её дыхание становится глубже, и Нагасена отходит прочь, чувствуя внезапный холодок, когда её разум простирается в незримые сферы, о которых охотник не имеет даже малейшего представления.

Пока люди Головко выносят ногами соседние двери и бомбардируют вопросами всех найденных за ними жильцов, Нагасена блуждает глазами по этому убогому убежищу, не чувствуя ничего, кроме сожаления о судьбе этих людей, которая уготовила им клеймо предателей.

Подходит Сатурналия, и Нагасена убирает в ножны свой меч. Хотя они и преследуют сходные цели, здравомыслящий человек никогда не станет держать клинок обнажённым, если рядом есть кустодий.

– Как Пожиратель Миров смог узнать, что за ними наблюдают?

Нагасена качает головой:

– Я не знаю, да это, в конце концов, и не относится к делу. Эти люди – космодесантники, и я начинаю осознавать, что мы их недооценили.

– Как так?

– Целью их создания было сделать из них воинов самой высшей ступени, и поэтому легко подумать, что они не более чем генетически выведенные мясники, чья единственная цель – убивать и разрушать. Но они гораздо больше, чем это. Усовершенствования, внесённые в их мозг, лежат за пределам понимания смертных, и он работает так, что мне никогда не удастся воспроизвести ход их мысли.

– Ты хочешь сказать, что тебе их не поймать? – спрашивает Сатурналия.

Нагасена позволяет себе сдержанную улыбку:

– Нет, ничего подобного. Несмотря на все генетические усовершенствования и физическое превосходство, в душе они всё ещё люди.

– Что ты имеешь ввиду?

– Что больше всего тормозит их бегство? – спрашивает Нагасена.

– Они несут раненого, – отвечает Сатурналия. – Гвардейцу Смерти не протянуть долго. Они должны были оставить его на месте аварии. Таская его за собой, они рискуют всем, и это нелогично.

– А вы бы бросили раненого кустодия? – спрашивает Нагасена.

– Нет, – признаёт Сатурналия.

– Они всё ещё связаны своими братскими обетами, – печально говорит Нагасена. – Они поступают благородно. И это не то поведение, которого я бы ожидал от предателей.

– Что ты хочешь этим сказать?

– И вы ошибались, – говорит Нагасена, игнорируя вопрос Сатурналии и указывая на след из капель крови на полу. – Они несут двоих раненых.

3

Атхарва врезал кулаком по окрашенной металлической двери и начал ждать ответной реакции. Строение, бывшее ветхой пристройкой с односкатной крышей, располагалось на одном из концов замусоренной площади, частично закрытой сверху изодранными брезентовыми тентами. К ней сходилось несколько узких улочек, а на многих окрестных зданиях восседали железные вороны, которые бесстрастно таращились на открытое пространство внизу, словно безмолвные наблюдатели. Атхарва знал, что на них смотрит как минимум сотня пар глаз, хотя  их обладатели и оставались вне поля зрения.

– Просто вынеси эту проклятую дверь, – рявкнул Тагор, и Атхарва увидел, как пульсируют вены по бокам его головы. Нейро-имплантаты, вживлённые в его череп, шипели на холодном воздухе, и Атхарва спросил себя, что за нарушения они сейчас производят в тонко сбалансированных мозговых механизмах Тагора.

– Нам нужна помощь этого хирургеона, – сказал Атхарва. – Как ты думаешь, насколько сильно он будет к нам расположен, если мы выломаем ему дверь?

– Ты так говоришь, словно меня это волнует, – ответил Тагор, устанавливая ногу в центре створки и вышибая её с первого же пинка. Дверь рухнула внутрь комнаты, тускло освещённой едва горящим светильником, работающим на сырой нефти и сале. Из помещения мощно пахнуло лекарствами, сушёными травами и тухлым мясом.

Асубха и Кирон затащили внутрь Гифьюа, разместив его на широкой койке, которая протестующе заскрипела под его весом. Кая нёс Субха, перекинув через плечо. Астропат выглядел обмякшим и уже умершим. Его аура была тусклой и безжизненной, но его ещё можно было спасти, и тогда она снова засияет в полную мощь.

– Клади его сюда, – сказал Атхарва, указывая на деревянный лабораторный стол, придвинутый к одной из стен.

Субха осторожно опустил на него Кая, и воин Тысячи Сынов занялся более тщательным осмотром окружающей обстановки. Присутствие Астартес делало комнату маленькой, однако Атхарва, основываясь на том, что он успел увидеть в Городе Просителей, подозревал, что по местным меркам она считалась обширной.

На стенах были развешаны пучки сушёных растений, гниющие голяшки с засоленным мясом, закручивающиеся снизу листы, иллюстрирующие структуру химических соединений, и анатомические плакаты. Несколько столов прогибалось под весом тяжёлых книг и лотков с ржавеющими хирургическими инструментами. Шкафы с надтреснутыми стеклянными дверцами вмещали сотни неподписанных склянок с жидкостями, порошками и толчёными таблетками. В углу, рядом с нефтехимическим генератором, располагался комплект приборов для контроля за показателями жизнедеятельности, хотя Атхарва сомневался, что хотя бы один из них сохранил свою работоспособность.

– Ты уверен, что это то самое место? – требовательно спросил Тагор. – По мне, так это ещё один паршивый домишко. Ты в самом деле думаешь, что здесь живёт хирургеон?

– Знаки указывали только на это место, – ответил Атхарва, поднимая с ближайшего стола пыльную копию "Прогностики". Он заметил и другие работы Гиппократа, которые были разбросаны среди трудов Галена Пергамского, Абасканта и Менодота совершенно бессистемным, на взгляд Атхарвы, образом. Это были древние тексты, причём невообразимо бесценные, хотя и прискорбно устаревшие.

– Что за знаки? – спросил Кирон, стирая со своего плеча пятно квашевой смолки. – Как люди могут так жить?

– Люди живут так, как считают нужным, – ответил Атхарва. – И знаки были в наличии для любого, кто знает, как их увидеть. Это Дом Змеи.

– Что-что? – переспросил Субха.

– Место, где лечат, – пояснил Атхарва, указывая на рисунок на выбитой Тагором двери. Створка сломалась надвое, но всё ещё можно было понять, что на ней изображён бородатый мужчина в длинной тоге и с посохом, по всей длине которого кольцами обвилась змея.

– И кем ему полагается быть? – спросил Кирон.

– Это Асклепий, – донёсся из теней старческий голос. – Древнее божество грекианцев. Ну или, по крайней мере, он был им, пока твой уродский дружок-ублюдок не проломил его насквозь своей проклятой ногой.

С незамеченной прежде кровати в задней части комнаты скатился мужчина опустившегося вида, и теперь Атхарва начал различать в висящем в воздухе коктейле лекарственных запахов вонь немытого тела и пота. Тагор в тот же миг бросился на человека,  вздёрнул его вверх за шею и пригвоздил к стене. Он отвёл кулак для удара, в его глазах разгоралась убийственная ярость.

– Тагор, не убивай его! – выкрикнул Атхарва.

Кулак Тагора впечатался в стену, разнося её вдребезги. В воздух поднялось облако кирпичной пыли, посыпались на пол обломки.

– Ты кто такой? – требовательно спросил он.

– Вы в моём доме, – огрызнулся человек. – Я хирургеон. А ты кого думал встретить?

– Тагор, отпусти его, – сказал Атхарва. – Он нам нужен.

Тагор неохотно опустил человека и подтолкнул его к Атхарве.

– Приношу свои извинения, медик, – сказал тот. – Мы не намеревались причинить тебе вред.

– Ты уверен, что он об этом знает? – спросил человек, злобно глядя на Пожирателя Миров и потирая свою шею. – Яйца Императора, да кто вы вообще такие?

Медик, одетый лишь в тонкую ночную сорочку, представлял собой невзрачное зрелище. Судя по исходящему от него запаху и выражению глаз, он был любителем выпивки и наркотиков, но знаки вывели их к этому месту, и, с хорошей долей вероятности, другие практикующие лекари жили не настолько близко, чтобы можно было прибегнуть к их услугам.

– Меня зовут Атхарва, и нам нужна твоя помощь. Как твоё имя, друг?

– Я Антиох, и я тебе не друг, – откликнулся хирургеон. – Поздно уже со мной корешиться. Итак, зачем вы сюда заявились – выломать мою дверь и облить грязью мои способы ведения домашнего хозяйства? Я слишком пьян и в таком раздрае, что в данный момент не смогу ничего для вас сделать.

– Это вопрос жизни и смерти, – сказал Атхарва.

– Все так говорят, – огрызнулся Антиох.

– Он имеет ввиду – твоих, – сообщил Тагор, нависая над плечом Антиоха.

– Угрожать мне? – спросил Антиох. – Отличный ход. Верный способ добиться от меня помощи.

Атхарва взял миниатюрного хирургеона за плечо и подвёл его к койке и столу, на которые положили Гифьюа и Кая.

– И что с ними не так? – спросил Антиох, едва удостоив их взгляда.

– Я думал, что хирургеон – это ты, – рявкнул Кирон. – Ты сам не можешь сказать?

Антиох вздохнул:

– Послушай, скажи Бабу Дхакалу, что если ему хочется и дальше впрыскивать своим людям гормоны роста и поганить их генетический код, то пусть не рассчитывает, что я буду помогать ему снова ставить их на ноги. Он уже слишком далеко зашёл.

– Бабу Дхакал? Я не знаю, кто это такой, – сказал Атхарва.

Антиох фыркнул и пронзительно посмотрел на него снизу вверх, как будто в первый раз толком его увидев. Он ощупывал их своими слезящимися глазами из-под кустистых бровей, сосредоточенно изучая Атхарву и прочих окружающих его воинов.

– Вы не от Бабу?

– Нет, – подтвердил Атхарва. – Не от Бабу.

Антиох подошёл ближе, вытягивая шею вверх. Сейчас до него начало доходить реальное положение дел, пробиваясь сквозь чад того наркотического тумана, который окутывал его мозг. Он протёр глаза запятнанным рукавом и яростно заморгал, как будто прочищая их от песка.

– Вы легионеры Астартес... – выдохнул он, переводя взгляд от одного воина к другому.

– Да, – ответил Атхарва, направляя его к Каю. – И ему нужна твоя помощь.

– Сначала помоги Гифьюа, – сказал Кирон.

– Нет, – заявил Атхарва. – Гифьюа может подождать, а Кай нет.

– Гифьюа – Астартес, – возразил Кирон. – Ты поставишь смертного выше него?

– Я поставлю этого смертного выше вас всех, – ответил Атхарва, после чего развернулся к Антиоху: – Теперь лечи его.

Антиох кивнул, и Атхарва почти что пожалел этого человека, который, очнувшись от наркотического забытья, обнаружил сердитых исполинов, требующих от него спасти двух людей, чьи жизни висели на тончайших волосках. И даже человек, настолько оторвавшийся от реальности, как Антиох, мог сообразить, что на тех же ниточках подвешено и его собственное существование.

Хирургеону, к его чести, прекрасно удалось овладеть собой. Он сделал глубокий вдох, собираясь с силами, и принёс лоток с хирургическими инструментами, на которых, наверное, гнездилось больше бактерий, чем в генетической мини-лаборатории Биологис на столе напротив. Он склонился над Каем и начал исследовать его окровавленные глазницы.

– Рубцы от аугметики. Входные гнёзда разъёмов вырваны, гематомы вокруг глазных впадин, – сообщил Антиох, промакивая липкую кровь на щеках Кая рукавом своей сорочки. Он извлёк из забитого склянками шкафа запечатанную упаковку и сорвал с неё стерильную оболочку, чтобы добраться до её содержимого. Не поднимая глаз от своей работы, Антиох выложил на грудь астропата несколько упаковок меньшего размера и начал наносить на внутренние поверхности глазниц Кая противосептический гель, проявляя при этом тщательность и аккуратность, которых Атхарва никак от него не ожидал. Затем он набил их чем-то, что пахло, как смесь физиологического раствора и пропитанной вазелином марли.

– Как это случилось? – спросил Антиох. – Это не хирургическая операция, но сделано аккуратно.

– Я вырвал ему глаза, – сказал Асубха.

Антиох бросил на него взгляд, как будто пытаясь решить, не шутит ли он.

Хирургеон потряс головой и вздохнул:

– Я не буду спрашивать, зачем. У меня такое чувство, что ответ мне не понравится.

– Люди, которые на нас охотятся, использовали их, чтобы за нами шпионить, – сказал Субха.

Антиох прервал работу и закусил губу.

– Итак, кто охотится на семерых воинов Астартес? – он выставил перед собой руку, останавливая Субху, прежде чем тот успел ответить. – Это риторический вопрос и, кстати говоря, ответ мне определённо не понравится. А теперь, если хотите, чтобы этот человек жил, ведите себя тихо, все вы.

Антиох открыл комплект для накладывания швов и начал зашивать глазницы Кая проворными взмахами иглы, быстро и методично обрабатывая каждый глаз. На его лбу набухли горошины пота, и Атхарва мог видеть, какие усилия требуется прилагать хирургеону, чтобы поддерживать хладнокровие и твёрдость руки. Покончив со швами, Антиох обмотал голову Кая повязкой, на которой, как это ни удивительно, не обнаружилось ни одного пятна.

– Как человек твоей квалификации дошёл до жизни в подобном месте? – спросил Атхарва, когда Антиох закончил с повязкой и выпрямился, издав облегчённый стон.

– Не твоё поганое дело, – последовал лаконичный ответ. – Так ты намерен рассказать мне, что ещё с ним не так, или мне нужно догадываться самому?

– Его одурманивали и раз за разом подвергали пси-допросам опытные нейролокуторы.

– Ну конечно же, – вздохнул Антиох, вытирая руки о свою грудь. – И, как я полагаю, помогая вам с этими людьми, я делаюсь соучастником всего того, в чём вы замешаны, да?

– Возможно, – сказал Атхарва. – Будущее покажет. Спаси их жизни, и мы исчезнем. Никто даже и не узнает, что мы здесь были.

Антиох издал горький смешок:

– Про то, что вы здесь, уже полгорода в курсе, а вторая его половина узнает к утру. Ты думаешь, что семь таких воинов, как вы, могут пройти через такой город, как этот, и не привлечь внимания? Каким бы сверх-людьми вы ни были, вы не настолько ловки.

– Он прав, – сказал Тагор. – Нам не стоит здесь задерживаться.

– Мы не уйдём, пока он не окажет помощь Гифьюа, – сказал Кирон.

– Я об этом и речи не вёл, – сердито рявкнул Тагор. – Не перевирай мои слова.

Антиох, не обращая внимания на перебранку, шарил по своим шкафам, стряпая составное лекарственное зелье из ряда неподписанных склянок. Он наполнил итоговой смесью надтреснутый шприц и вдавил иглу в вялую плоть руки Кая. Перед тем как нажать кнопку впрыска, жилистый хирургеон поднял глаза на Атхарву.

– Ты знаешь, что ты  сукин сын? – спросил Антиох.

Тот негромко рассмеялся.

– Мне доводилось сражаться бок о бок с Вилка Фенрика, – ответил он. – Если ты пытаешься меня оскорбить, тебе придётся постараться получше.

– Буду иметь это ввиду, – сказал Антиох и нажал на кнопку.

Кай всосал в себя полные лёгкие воздуха, его спина выгнулась дугой, издав отчётливо слышимый треск. Его мышцы судорожно сократились, изо рта вылетел фонтан ядовитой жидкости. Кай бился на столе, как удавленник в петле, колотя пятками по дереву, а его тело опорожнялось через все отверстия.

– На вашем месте я бы повернул его на бок, – сказал Антиох, отходя от сотрясающегося в конвульсиях астропата. – В задней части комнаты есть кой-какая чистая одежда, которую он может взять, когда закончит опрастываться. Она ему понадобится.

Тагор схватил Антиоха:

– Астропат будет жить, так?

Лицо Антиоха сморщилось от боли, причиняемой хваткой Пожирателя Миров.

– Очищающие препараты должны прочистить его системы, да, но он так изнурён и истощён, что это просто чудо, что он ещё жив.

– Приемлемо, – сказал Тагор, подталкивая Антиоха к Гвардейцу Смерти. – А теперь сделай то же самое для нашего брата.

Гифьюа едва дышал, его организм приостановил большинство своих второстепенных функций, чтобы перенаправить свои силы на восстановление тела. Атхарве доводилось видеть космодесантников, которые выживали и после ран пострашнее этих, но он подозревал, что без оборудования апотекариона под рукой Гифьюа уже не "починить".

Антиох склонился над Гвардейцем Смерти и с помощью тех же самых инструментов, которыми он обследовал раны Кая, произвёл всестороннюю инспекцию окровавленных рваных воронок и борозд на его мертвенно-бледной плоти. Выражение его лица подтвердило наихудшие опасения Атхарвы.

– Этот человек уже должен быть мёртв, – наконец произнёс Антиох. – Начнём с того, что вот эта рана выглядит так, словно у него разорвано сердце, и я думаю, что у него отказали оба лёгких. А орган, повреждённый вследствие вон той раны, я даже не могу опознать. В него попали из энергетического оружия, и в нем сидит столько пуль, что ими можно снарядить целое отделение армейской пехтуры.

– Ты заявляешь, что не можешь его спасти? – требовательно спросил Кирон.

– Я заявляю, что у меня нет ни единой догадки об анатомии того, что находится под ошмётками его кожи, – ответил Антиох. – Я не в силах ему помочь. Я бы сказал, что никто не в силах, но, как мне думается, вы все это и так знаете.

– Будь ты проклят, – выкрикнул Кирон, припечатывая хирургеона спиной к стене его дома. – Ты должен что-нибудь сделать! Ты хоть понимаешь, кто это? Это же Гифьюа из XIV Легиона! Он был первым Носителем Лампиона, одним из изначальной Семёрки! Этот человек спас мне жизнь, когда мы теснили Колечников с экваториального хребта Япета[74]. Он нёс Штандарт Императора и утвердил его в чёрном сердце Области Кассини[75] при падении Сатурна. Ты это понимаешь?

Атхарва и Асубха успели разжать пальцы Кирона на горле хирургеона, прежде чем его гнев и скорбь возобладали над разумом.

– Кирон, отпусти, – сказал Атхарва. – Его убийство не поможет Гифьюа.

– Он должен его спасти!

– Гифьюа теперь ничто не спасёт, – сказал Асубха. – Он уже прошёл Алую Тропу.

Кирон отступил от Антиоха. Его руки были стиснуты в кулаки, а в серых глазах кипело бешенство самой чистой пробы. Он упёрся в съёжившегося хирургеона ненавидящим взглядом, испытывая потребность что-нибудь сокрушить, из-за которой его ярость грозила вылиться в убийство. Но тут Севериан, бдивший у дверного проёма, выкрикнул предупреждение.

– Приберегите свой гнев, братья, – сказал он. – Сюда идёт мишень получше.

– Наши охотники? – потребовал от него Тагор. – Кто это, Имперские Кулаки или Легио Кустодес?

Лунный Волк отрицательно покачал головой.

– Я не знаю, кто они такие, – ответил Севериан, оглядываясь на площадь по ту сторону двери, – но они вооружены, и они определённо не имперцы. 

XVIIIМрачный Империум / Битва в Вороньем Дворе

1

Здесь было всё: каждый из восстановленных отголосков сути, все до единого горькие озарения и сбивчивые речи полчищ безумцев. Они бурлили в шепчущих камнях, охватывая водоворотом всю башню, как запертое в ловушку электричество, которое, если не перенаправить его побыстрее в землю, сожжёт того глупца, который пробудил его к существованию.

Эвандр Григора балансировал на грани истощения. Он был измождён, из его тела ушли вся его крепость и энергия, он не ел и не спал вот уже несколько дней. Его одержимость желанием разгадать, что же на самом деле появлялось в этой башне, привела его на тот рубеж, что разделяет рвение и помешательство. Воздух наполняло невероятное количество текстов в тактильном шрифте, которые удерживались на весу затопившей комнату энергией Имматериума, напоминая стоп-кадр взрыва в библиотеке.

Здесь были его книги, его свитки и его записи – всё, что он собрал по Системе. Буквы мерцали, словно бы вытисненные сверкающим золотом. Свет, которым сочились стены, уходил в застывший буран страниц, и каждое слово, начиная выцветать в воздух, сначала поднималось с листа, а затем улетучивалось в эфир.

Когда очередная фраза исчезала, Григора впитывал её значение и включал его в своё понимание Последков. Он знал, что вокруг него уходит в небытиё величайший труд его жизни, но считал это незначительной ценой за разгадку смысла, который вился вокруг него, но никак не давался ему в руки.

Решётка над его головой пульсировала сиянием, но то был свет, который не освещал и который не грел кожу. Он был вратами в ужасные виде́ния города телепатов, которые были сохранены, осушены и анатомированы, как доселе неизвестная форма жизни, попавшая в руки препаратора. Работая прилежно и методично, криптэстезики Григора вычистили худшую составляющую кошмаров, но их суть... о, их самая сердцевина... её он сохранил здесь. Она была упрятана в таких запутанных аллегориях, косвенных метафорах и невразумительной символике, что лишь человек, столь же искушённый в Системе, как и Григора, смог бы понять, чем она является на самом деле.

Вот это и было тем, что знал Кай Зулэйн, тем секретом, что он нёс в себе и который лишь он мог постичь. Вот это и было тем, что Сарашина сочла настолько важным, что не смогла доверить никому другому. Ничто, обладающее подобной мощью, не смогло бы пронестись через Шепчущую Башню, не оставив ушиба. И если знать, как и где искать, то можно было воссоздать то, что нанесло этот удар.

Как судебный хирургеон идентифицирует орудие убийства по нанесённым жертве повреждениям, так и Эвандр Григора складывал один к одному миллиарды фрагментов той информации, которую спрятали в уме величайшего неудачника башни.

Кусочки соединялись в целое, но так медленно...

Он уже увидел дразнящие намёки... образы слов, фразы, которые не говорили ему ничего, но от которых веяло обещанием жестокого мрака далёкого будущего...

Эпоха войн в беспросветном тысячелетии...

Великий Пожиратель...

Отступничество...

Кровь Мучеников...

Чудовище Поднимает Голову...

Кровавые Приливы...

Конец Времён...

И как фон всему этому, он слышал заунывный топот марширующих ног. Армии шли на войну сквозь нескончаемую череду убийств и разрушений, которая могла прекратиться лишь с исчезновением мироздания. Эти войска никогда не сдадутся, ни за что не простят, и единственным, что заставит их сложить оружие, будет погибель, которая унесёт их в смертный час самой войны.

Кай предвидел конец Империума? Прозрел окончательную победу Хоруса Луперкаля? Григора так не считал, поскольку на тех словах и образах лежали бремя веков и пыль истории, которые могли накопиться лишь за тысячелетия. И хотя он увидел их совсем мельком, они оставили его в состоянии небывалого ужаса, похожего на тот, что испытывает человек, который пойман в порождённом собственным разумом кошмаре и знает, что он никогда не сможет проснуться.

"До правды докопаешься – назад уже не зароешь". Он очень любил цитировать этот афоризм в своих поучениях, но сейчас... О, как бы ему хотелось, чтобы было иначе...

Каждый фрагмент нёс в себе ужас войны и разрухи, застоя и гибели. Записи Григора, тая вокруг него, порождали неудержимый и неотвратимый поток, снабжающий его разум новыми крохами информации. Он вливался в него всё быстрее, каждый разгаданный кусочек головоломки добавлял фрагмент к другой, более масштабной картине, пока то, что обрушится на Терру вследствие безрассудного вторжения Магнуса, не начало проявляться во всей своей полноте.

Оно вырастало из световых узоров, будто чёрный колосс, в котором слились воедино судьба и кошмар. Григора пытался охватить разумом проходящее перед его глазами, но оно было слишком масштабным, монументальным и устрашающим, чтобы вместиться в хрупкий череп одного смертного человека.

Григора закричал от зрелища мрачной планеты, которую переполняли чёрно-серые букашки, занятые нескончаемым каторжным трудом в сумрачных ульях и подземных гнездилищах бедности и страданий. Это был мир, где ничего не менялось, не развивалось, и в нём не создавалось ничего стоящего. И при всём при том, здесь это не считалось кошмарным, наоборот, его рассматривали как победу, как существование, которое надлежит прославлять и объявлять великолепным.

Григора не мог представить, как эти букашки выдерживают такую страшную действительность, не подозревая о счастье, которое могли бы обрести, не понимая всей непереносимости ужаса их повседневной жизни. Но букашки не просто существовали в таком застое – они активно сражались за его сохранение. Этот мир истекал бесчисленными армиями, призванными отбросить захватчиков и чужаков, но вместо того, чтобы выковать себе новую судьбу на захваченных ими планетах, они по доброй воле воссоздавали на них беспросветный ад своей родины.

Григора знал, что это был за мир, и точно также понимал, что эти букашки были никакими не букашками.

Система заполняла комнату. Всё, что прошло через шепчущие камни и сознания мёртвых и умирающих, хлестало внутрь потоком, нарастающим в геометрической прогрессии. Григора не сумел выдержать его полного объёма и рухнул на колени, когда огонь истины, поглотивший его книги, испепелил последнюю из них и хлынул в его разум.

"Заберите это! – закричал он. – Умоляю, заберите это обратно! Я не хочу этого, я никогда не хотел это увидеть..."

Сознание Григора затопило виде́ние Красного Зала и его павших ангелов, раскрывая перед ним всю свою ужасающую правду, и он рухнул на четвереньки. Он увидел всё, что видела Сарашина: сошедшиеся клинки, предложение и жертву, благородство и злодейство. Он воспринял всё это в мгновение ока, которое длилось целую бесконечность.

А над всем этим возвышался исполин, сидящий на чудовищном троне из золота, этом кошмарном устройстве, воздвигнутом безумцами и садистами. Его ссохшаяся плоть уже давно была мертва, это был живой труп, составленный из метастазного скелета и нескончаемых страданий. Из исполина струился невидимый свет, а мука в его глазах была самой праведной болью в мире, потому что она переносилась добровольно и без единого слова жалобы.

"О нет... – прошептал Григора, когда начала рваться последняя истёршаяся нить, на которой ещё держался его рассудок. – Не Вы, умоляю, только не Вы..."

Исполин обратил на него свой взор, и Эвандр Григора закричал, наконец-то поняв, каким образом этот кошмар смог воплотиться в жизнь.

2

Атхарва бросился к дверному проёму пристройки Антиоха, выискивая во тьме новых гостей. Найти их было несложно, да они и не прилагали никаких усилий, чтобы замаскировать своё приближение. Каждый третий нёс зажжённый факел, и языки пламени бросали яркие отблески на железных ворон, которые таращились на разворачивающуюся внизу драму с безразличием изваяний.

Атхарва насчитал тридцать человек,  тридцать высоких мужчин, защищённых пластинами из кованого железа, чьи плавные изгибы выглядели знакомо, и в то же время в них было какое-то тонкое отличие. Атхарве понадобилось лишь мгновение, чтобы опознать силуэты перед собой, поскольку доспехи едва ли не точь-в-точь воспроизводили снятую с производства модель военной брони, в которой не выходили на бой вот уже сотни лет, и чьё существование ныне сводилось к книгам историков-ревизионистов и пыльным флигелям Галереи Объединения. Атхарва узнал и их оружие – он видел подобное ему в том же самом музее, и то, что оно было старинным, никак не отражалось на его смертоносности.

В Атхарве зашевелился гнев, ибо используя подобную военную атрибутику, этот сброд втаптывал в грязь честь легионеров, являясь неприкрытой пародией на их внешний вид.

То, что они не Астартес, было ясно с первой же секунды, но кем же тогда они были?

– Во имя всего совершенного, кто они такие? – спросил Кирон у его плеча.

– Я не знаю, – ответил Атхарва, – но я намерен это выяснить.

Он закрыл глаза и выплыл сознанием за пределы этого убогого пристанища. Он ощутил бьющее по восприятию соседство разумов этих мужчин и распознал печать био-манипуляций, которую несли на себе их накачанные тела и искорёженный генетический код. Они были уродами,  преступлением против человеческой природы,  их сотворил генетик, лишённый чувства красоты и понимания естественных механизмов работы тела. Даже Павониды, которые изменяли базовые физические параметры организма, были связаны фундаментальным строительными кирпичиками природы.

Этих же людей перековеркали и втиснули в такой шаблон, что не стоило и надеяться на то, что их организмы смогут поддерживать навязанные им функции. Они умирали, все, от первого и до последнего человека, и даже не осознавали этого. Их примитивные разумы были сплетением агрессии, страха и зарождающегося психоза. На любой цивилизованной планете их изолировали бы на всю оставшуюся жизнь или передали бы Механикум для переделки в сервиторов самой низшей категории.

Однако в гуще этих людей обнаружилась личность совершенно другого рода. Это был человек, чья плоть тоже была усовершенствована, выводя его за рамки человеческих норм, но в чьём теле не обнаруживалось и тени той топорной манеры, в которой были "улучшены" остальные. Оно было сработано гением, также как первая печатная книга смотрелась гениальным творением на фоне рукописных манускриптов. Но печатная машина древности была вытеснена более эффективными техническими решениями, и абсолютно то же самое можно было сказать и о биологии этого человека...

Атхарва на краткий миг соприкоснулся с его разумом и отпрянул от зубчатых, бритвенно-острых кромок, которые обнаружились в его структурах. Он был стеклянистыми и испещрённым рубцами, как вулканическая скала, сформированная жаром и давлением в глубинах земли. Этот разум был заточен лишь под одну цель и ни под какую другую: под завоевание мира.

Стеклянистые ментальные шрамы этого человека выглядели знакомо, и Атхарва тут же вспомнил, где он видел такую безыскусную пси-когнитивную инженерию.

В разуме Кая Зулэйна.

Он отступил, почувствовав свирепую враждебность бессознательной ментальной защиты этого человека. Она щетинилась агрессивностью и злыми шипами,  как охраняющий порог сторожевой пёс. Этого человека не превозмочь науками Атенейцев. Атхарва открыл глаза, глядя на массивную фигуру в примитивной броне с новым чувством изумления и благоговения.

– Ликвидировать тебя – всё равно что пробежаться, как сумасшедший, с огнемётом наперевес по библиотеке, полной бесценных фолиантов.

– Что ты сказал? – прорычал Тагор.

– Перед нами не обычные люди, – сказал Атхарва. – Не недооценивайте их.

Тагор покачал головой.

– Они умрут точно также, как обычные люди, – выплюнул он. – Тридцать бойцов? Да я сам их убью, и тронемся в путь.

Атхарва придержал Тагора, положив руку ему на плечо. Он постарался не отпрянуть, когда Пожиратель Миров одарил его свирепым оскалом гримасы дикой агрессии. Имплантаты на его затылке загудели в знак активации, и в этот миг Атхарва осознал опасность, неразрывно связанную с регулярным использованием аугметики подобного рода. Тагор находился в таком же плену у её чарующей песни насилия, как Ангрон в своё время  – у рабовладельческой цивилизации, где, как утверждалось, его и обучили искусству чинить резню. Атхарва спросил себя, осознаёт ли Ангрон всю парадоксальность того факта, что он обрёк на рабство своих собственных бойцов.

– Антиох! – выкрикнул человек со стеклянистыми ментальными структурами. – Те люди, которые с тобой внутри, – пошли их наружу. Они нужны Бабу Дхакалу.

– Провалиться мне в поганые, сволочные тартарары, – просипел Антиох. – Это Гхота. Помоги мне Трон, мы покойники.

Атхарва развернулся к съёжившемуся от страха хирургеону:

– Кто он такой, и кто такой этот Бабу Дхакал?

– Ты это всерьёз? – спросил Антиох, заползая на четвереньках под самый массивный стол в своей хибаре. – Бабу Дхакал – это ходячее лихо, как будто мне недостаточно тех проблем, которые вы уже успели подкинуть мне под дверь!

– А Гхота?

– Цепной пёс Бабу, – ответил Антиох, стараясь разместить как можно больше тяжёлой мебели между собой и открытым дверным проёмом. – Желаешь себе добра – не связывайся с Гхотой. А для тех, кто поступает наоборот, всё кончается крюками, с которых они свисают в виде расчленёнки.

Атхарва выволок хирургеона из укрытия:

– Да кто такой этот Дхакал? Местный губернатор? Окрестная власть?

Антиох издал сдавленный смешок:

– Знамо дело, ты можешь сказать, что он окрестная власть. Это бандитский главарь, один из последних оставшихся после кровавой войны под знаком орла. Он контролирует все территории от Вороньего Двора до Арки Просителей и юг вплоть до Ущелья Дхакал. И если ты желаешь себе добра, делай так, как велит Гхота.

– Антиох, я начинаю уставать от ожидания! – выкрикнул Гхота. Его клокочущий голос скрежетал бесчеловечностью.

Тагор и Субха стояли по обе стороны от дверного проёма. Севериан всматривался наружу через щель в плохо сложенной кирпичной кладке. Атхарва сместился к Каю, который раскинулся в позе страдальца, покрытый зловонным месивом рвоты и испражнений. К счастью, он был без сознания, хотя по его телу бегала мелкая дрожь, сопутствующая проводимой его организмом самоочистке.

Атхарва услышал металлический лязг взводимого оружия и обхватил Кая руками, закрывая его своим телом. Тридцать крупнокалиберных винтовок открыли огонь.

В приёмную Антиоха ворвался сокрушительный шквал выстрелов, которые пропарывали сырцовый кирпич и листовой металл насквозь, как лазерный резак – плоть. Дерево раскалывалось в щепки, кладку разносило в порошок, воздух наполнился срикошетившими снарядами, осколками стекла и дымом. Шум стоял оглушительный, как во время грозы. Целью происходящего было не просто причинить вред – в неменьшей мере оно предназначалось для устрашения.

Это могло бы сработать – в стародавние времена и против других людей.

Когда обстрел закончился, Атхарва поднял взгляд, и его улучшенное зрение без труда различило силуэты его товарищей. Никто  из них не был задет, не считая пришедшихся вскользь обломков стекла или осколков пуль.

Севериан ухмыльнулся:

– И каков твой план, сын Магнуса?

Атхарва терпеть не мог прибегать к насилию, но он понимал, что сейчас не время для тонких ходов или искусных речей. Есть только один курс действий, который поможет им пережить эту схватку.

– Убейте их всех, – сказал он.

Тагор оскалился в широкой улыбке:

– Первая здравая мысль, высказанная тобой за целый день.

3

Пожиратели Миров вылетели из дыма и поднятой выстрелами пыли, атакуя на бешеной скорости, которая казалась невозможной для людей такого богатырского телосложения. Атхарва следил за их забегом с той нездоровой зачарованностью, с какой человек мог бы наблюдать за тем, как одна порода инопланетных тварей уничтожает другую.

Первым ударил Тагор, пробив кулаком нагрудник бойца с раздвоенной бородкой и двумя симметричными пучками волос на голове. Он ещё не успел упасть, а Тагор уже выхватил оружие из его мёртвых рук и использовал его против соседнего человека. Хотя доспехи людей Гхоты и выглядели, как Громовая Броня, это сходство не распространялось на их защитные качества. Глухо стукнула отдача, и Атхарва ослеп на кратчайшую долю секунды от чудовищной вспышки из дула. Вслед за этим он увидел троих человек, практически располовиненных выстрелом в упор.

Субха и Асубха бежали в атаку по обеим сторонам от своего сержанта. Силовые клинки, отломленные от алебард мёртвых кустодиев, мерцали голубым светом. Субха атаковал сокрушительным напором чистой силы, разбрасывая людей в стороны, как детонация гранаты, тогда как Асубха орудовал своим клинком с точностью опытного патологоанатома, хотя его оружие больше походило на секач зеленокожих. Первые два человека повалились, лишившись голов, третий и четвёртый упали, роняя на площадь  влажные мотки своих внутренностей. Пятый лишился обеих рук и рухнул с клокочущим криком боли.

Атхарва вышел из изрешечённых выстрелами руин приёмной Антиоха, неся Кая подмышкой. Он поддерживал вокруг его тела телекинетический щит, одновременно наблюдая за тем, как его братья по Крестовому Воинству рвут в клочья людей Гхоты. Аргентус Кирон, заняв позицию под прикрытием разрушенного фасада, занимался тем, что без устали выпускал сгустки плазмы,  каждым выстрелом испепеляя чью-нибудь голову, и нырял в укрытие, спасаясь от беспорядочного ответного огня в своём направлении.

И всё же, несмотря на весь начальный урон, причинённый Отвергнутыми Мертвецами, их противники не были обычными смертными, которых можно было запугать такой ужасающей резнёй. Их перекроили при помощи неизвестных средств, заставив забыть о страхе и сострадании, и они отбивались с инстинктивной свирепостью. Тагор получил выстрел в бок и взревел от боли. Из его раны хлестнул поток яркой крови.

Пожиратель Миров выкрикнул: "Во имя Ангрона!" и ткнул стрелка кулаком в лицо, пробив ему череп насквозь. Он стремительно развернулся и обрушил град выстрелов на своих брызнувших в стороны противников. Двоих снесло с ног попаданиями. Асубху обступила группа бойцов, чьё вооружение составляли пистолеты и длинные ножи-скиннеры. Они пыряли и резали его с яростью маньяков. Атхарва увидел, как один из клинков вошёл глубоко в бицепс близнеца, но Пожиратель Миров успел извернуться вбок, прежде чем ему перерезало плечевые сухожилия.

Он крутнулся, приседая к земле, и располовинил ранившего его человека. Он метался стрелой, как атакующая змея, вонзая и всаживая во врагов свой мясницкий клинок. Тагор, возникнув рядом с ним, пристрелил двоих в спину, прежде чем они успели развернуться к нему лицом. Сержант Пожирателей Миров хохотал, наслаждаясь свирепствующим вокруг него кровопролитным танцем, и не заметил удара, который бросил его на колени.

Над Тагором навис Гхота. Тяжёлый молот из ковкого железа выписывал круги вокруг его тела, словно он был легче пушинки. Тагор попытался встать, но ему в бок влетел ещё один сокрушительный удар, и он закувыркался в воздухе. Субха бросился было на Гхоту, но получил локтём в челюсть и отлетел прочь.

"Кирон, – выкрикнул Атхарва, потихоньку смещаясь в сторону одной из узких улочек, которые уводили прочь с места схватки. – Убей вон того!"

Из руин плюнуло ярким копьём плазмы, но то ли Гхота услышал крик Атхарвы, то ли его предупредило о надвигающейся опасности какое-то сверхъестественное чувство, только он откачнулся в сторону от смертоносного выстрела. Воин из Легиона Фулгрима выпрыгнул из развалин и бросился к Гхоте, взбешенный тем, что этот выскочка испортил ему безупречный счёт отстреленных голов.

Асубха сделал выпад своим потрескивающим клинком, но Гхота отвернул его в сторону и ударил атакующего в челюсть сокрушительным левым хуком. Асубха покачнулся, на его лице был написан скорее шок, чем боль. В его лицо поршнем врезался кулак, затем ещё раз, и воин зашатался. Гхота размахнулся своим молотом, отправляя его по смертоносной дуге.

Атхарва уже перестал поддерживать телекинетический щит, успев вознестись разумом на низшие уровни Исчислений, где он мог прибегнуть к базовым умениям Пирридов. Он сделал резкое мысленное усилие, швыряя в Гхоту потрескивающий разряд жгучего пламени. Он ударил в исполинского воина, прежде чем тот успел нанести Асубхе смертельный удар, и плащ на его плечах вспыхнул огнём.

Гхота взревел от боли и сорвал пылающую накидку со своих доспехов. Одновременно с этим на фланге нападающих возник изменчивый силуэт. Севериан призраком выскользнул из теней, словно волк на охоте. Он убивал, падая как снег на голову, оставляя за собой мёртвые тела и двигаясь дальше, прежде чем его жертвы вообще успевали осознать опасность.

Кирон отбросил свой разряженный плазменный карабин и подхватил клинок, который выронил Субха. Его лезвие уже не потрескивало силовым полем, но Кирону было всё равно. Он бросился на врага с развевающимися за спиной грязно-белыми волосами, как мечник, вынужденный идти в бой с несбалансированным клинком.

– Ты, может, и выглядишь как мы, но ты всего лишь жалкая копия, – рявкнул Кирон.

Гхота расхохотался:

– Ты так считаешь?

Поединок между мечником и воином, вооружённым молотом с бо́льшим радиусом досягаемости, был неравной схваткой, но те, кто сошлись в этом бою, не были обычными бойцами. Пока Севериан безнаказанно сеял смерть, а Пожиратели Миров перегруппировались в гуще яростной перестрелки едва ли не в упор, Кирон метался и петлял, проскальзывая между свирепыми размашистыми ударами молота. Его мастерство было необыкновенными, работа ног – безупречной, он не давал противнику ни единой подсказки о том, когда собирается начать очередную атаку, и Атхарва видел, что он подводит дело к обезглавливающему удару.

Это была битва противоположностей: филигранный расчёт и идеальная выдержка против необузданной силы и жажды убийства. Только победитель мог выйти из неё живым. Кирон поднырнул под навершие молота, летевшее по смертоносной дуге, и вогнал свой клинок в узкую щель между нагрудником и наплечником Гхоты. Оружие глубоко вонзилось в плоть, но воин лишь заворчал, когда оно ушло внутрь. Гхота толкнул противника плечом и, ухватив его за шею, ударил лбом в его изысканно-красивое лицо.

У Кирона сломались нос и скулы, и его привлекательные черты превратились в разбитую маску из раздробленных костей и фонтанирующей крови. Атхарва, ошеломлённый увечьями Кирона, приостановил своё бегство. Площадь всё ещё наполняли выстрелы и крики, но казалось, что сражение потеряло свой темп, а бойцы обеих сторон наблюдают за гибелью столь безупречного воина.

Молот Гхоты описал петлю вокруг своего хозяина и обрушился вниз на плечо Кирона, разрывая мышцы и ткани и влетая внутрь его грудной клетки сквозь мешанину сломанных рёбер. Атхарва услышал треск костей и ощутил всплеск симпатической боли, когда эфир вспыхнул мучениями Кирона.

Воин обильно сплюнул кровью, вызывающе глядя на своего убийцу.

Молот Гхоты описал круг, готовясь вдребезги разнести череп Кирона.

Оружие уже летело вниз по дуге, когда его чудовищную рукоять перехватил массивный кулак. Эта бледная, замогильного вида рука, испещрённая полосами крови, удержала её со всей той силой, что взращивалась в воинах смертоносного Легиона Мортариона.

Гифьюа врезал Гхоте по челюсти правым кроссом. Удар влетел в цель, словно кувалда, и боец Бабу Дхакала зашатался.

– Тот, кого ты убил, был моим другом, – рявкнул Гифьюа.

Атхарва знал, что Гвардейца Смерти уже не должно было быть в живых. Ему полагалось быть трупом, обескровленным телом, остывающим на кушетке у Антиоха. Он даже не должен был пережить аварию, и всё же он стоял здесь, не сдаваясь до самого конца. Гхота потряс головой и сплюнул кровью. Он произвёл оценку своего противника и кривозубо ухмыльнулся.

– Да ты уже всё равно что покойник, – сказал Гхота.

– Может и так, – согласился с ним Гифьюа. – Но приблизься к моему другу ещё раз, и твоя кровь прольётся в эту пыль вместе с моей.

– Я убью тебя прежде, чем ты успеешь поднять кулак, – заверил его Гхота.

– Так приступай, удалец, – рявкнул Гвардеец Смерти. – Ты мне уже наскучил.

Гифьюа говорил как истинный храбрец, но Атхарва понимал, что ему не выстоять против Гхоты. Гвардеец Смерти держался на ногах благодаря силе воли и понятиям чести, но их одних не хватит против такого грозного врага.

Звуки перестрелки стихали, и Атхарва увидел, что пока Кирон и Гхота сражались, Севериан и Пожиратели Миров закончили битву. Площадь устилали тела. Некоторые из них были выпотрошены, другие обезглавлены, третьи же просто разорваны на куски. Теперь перевес перешёл на противоположную сторону, и Атхарва увидел понимание этого в кроваво-красных глазах Гхоты.

Боец Бабу Дхакала вскинул свой молот и, сплюнув на землю, пошагал прочь с места побоища. Никто не поднял на него оружия, хотя у Тагора была винтовка одной из его жертв, которую он прижимал к своей окровавленной груди. Субха и его близнец наблюдали за уходящим Гхотой со смесью настороженного уважения и злости, тогда как Севериан, подхватив валяющуюся винтовку, занялся высматриванием новых источников угрозы.

Когда Гхота скрылся из виду, Гифьюа осел на колени рядом с Кироном. Жизнь уходила из него, и его голова всё сильнее клонилась к груди. Атхарва бросился к нему и успел положить Кая на землю как раз вовремя, чтобы подхватить Гвардейца Смерти, когда тот окончательно исчерпал запас своей несгибаемой стойкости. Он держал умирающего воина и утирал кровь с его призрачно-бледного лица.

Лежащий рядом с ним Кирон выкашлял порцию кровавой пены и попытался заговорить, преодолевая боль в своём изувеченном теле. Пожиратели Миров собрались вокруг, будто окровавленные ангелы смерти, пришедшие стать свидетелями последних минут своих сражённых братьев. Даже Антиох высунул нос из руин своего дома, чтобы посмотреть на то, что большинство смертных не увидит ни разу за всю свою невероятно короткую жизнь: на смерть космического десантника.

– Не думал же... ты, что... единственным... урвёшь себе... славную смерть, а? – просипел Кирон, побулькивая и хрипя от усилий.

– Не могу сказать, что я... вообще... старался умереть, – ответил Гифьюа. – Чёртов глупец, зачем ты только попёр на такого здорового ублюдка.

Кирон согласно кивнул.

– Он сделал так... что я... промахнулся. А я... никогда... не промахиваюсь.

– Я никому про это не расскажу, – пообещал ему Гифьюа, и из него утекли последние крохи жизни.

Кирон кивнул и успел положить руку на плечо друга, прежде чем закашляться с хрипом и перестать дышать. Атхарва проследил за тем, как угасло свечение его ауры, и склонил голову.

– Они ушли, – произнёс он.

– Они умерли достойно, – высказался Тагор. Одной рукой он зажимал свой бок в том месте, куда пришёлся выстрел.

Асубха опустился на колено возле мёртвых воинов и закрыл глаза.

– Их Алая Тропа завершилась, – сказал Субха.

Тагор перевёл взгляд на Атхарву и нацелил винтовку на Кая:

– Ты всё ещё считаешь, что астропат этого стоит?

– Более чем когда-либо, – кивнув, ответил Атхарва. Из теней возник Севериан с оружием на плече.

– Принято, – сказал Тагор, отводя вверх винтовку с таким видом, словно он увидел её в первый раз.

Севериан перевернул в руках своё оружие:

– Ты знаешь, что это такое и для кого их делали?

– Да, – ответил Атхарва. – Знаю.

– Я слышал, что они умерли, – сказал Тагор. – Я думал, что все они погибли в последней битве Объединения.

– Так нам рассказывают хроники, но, как видно, у Терры есть свои секреты, – ответил Атхарва, пристально глядя на тонкую струйку дыма, который уплывал от шипящего клочка земли в том месте, куда плюнул Гхота.

– Хроники могут подождать, – сказал Севериан. – А наши охотники этого делать не станут. Произошедшее привлечёт их к нам, как огонь мотыльков.

– Что насчёт Гифьюа и Кирона? – спросил Субха. – Мы не можем просто бросить их здесь в таком виде.

Атхарва развернулся к Антиоху:

– У тебя есть какие-нибудь предложения, хирургеон?

– Я не могу держать их здесь, – ответил тот, отрицательно мотая головой. – У меня уже и так достаточно проблем.

– Да, но как хирургеон в подобном месте, ты должен знать, куда можно отнести трупы.

Антиох поднял взгляд, и какой бы язвительный ответ ни формировался на его губах, он не стал его озвучивать, когда увидел смертельно серьёзные глаза Атхарвы.

– Лучшее, что вы можете сделать, – это отнести их в Храм Горя, – сказал он. – Там есть кремационная печь, если вы не хотите, чтобы трупы к восходу обглодали начисто.

– Храм Горя? – спросил Атхарва. – Что это такое?

Антиох пожал плечами:

– Место, куда народ, который не хочет бросать своих мёртвых гнить, сносит их трупы. Не поверите, но говорят, что там заправляет жрец. Я слышал, что он какой-то безумец, который свихнулся и считает, что смерть можно умилостивить молитвами.

– И как мы найдём это место?

– Оно в считанных километрах к востоку отсюда, встроено в основание утёса, который вы можете увидеть вон там, над крышами. На его стенах высечены десятки статуй, так что вы его не пропустите. Оставьте своих друзей у ног Отсутствующего Ангела, и с ними поступят, как подобает.

Как только Антиох произнёс эти слова, псионические дарования Атхарвы резко пробудились, и в его памяти со всей чёткостью осознанного сна[76] всплыли картины его повторяющегося виде́ния.

Населённый призраками мавзолей, подкрадывающийся волк и возносящаяся вверх статуя безликого ангела...

XIXВражеский Император / Грядёт Закат / Казнь

1

Кай чувствовал тепло на своём лице, прохладный ветерок овевал его кожу ароматами искрящихся океанов, длинных трав и экзотических пряностей для горячения чувств. Он хотел распахнуть глаза, но никак не мог избавиться от беспокойства, которое заставляло его держать их закрытыми из боязни лишиться этого драгоценного мгновения покоя.

Он знал, что грезит, но осознание этого факта не вызвало у него какой-то особой тревоги. Ту жизнь, что осталась в мире бодрствования, до краёв наполняли страдание и страх, тогда как здесь, в этом промежуточном состоянии забытья, он был избавлен от подобных переживаний. Кай потянулся наружу своим восприятием, вслушиваясь в тихие вздохи воды на пляже, в шелест ветра высоко в кронах деревьев и в ту звенящую пустоту пространства, которую можно ощутить лишь в самых громадных пустынях.

– Кай, ты собираешься делать свой ход? – спросил голос прямо у него под носом. Астропат тотчас же узнал говорящего: золотой человек, за которым он гнался по мраморной галерее Арзашкуна. Он нерешительно раскрыл глаза, почему-то испытывая удивление от того, что способен это сделать.

Он находился на побережье озера за стенами Арзашкуна, сидя на деревянном табурете перед полированной регицидной доской. Партия уже началась. Перед Каем были расставлены серебряные фигуры, ониксовые же размещались перед высоким человеком в длинных кромешно-чёрных одеждах. Лицо противника астропата скрывалось под капюшоном, и там, глубоко во мраке, сверкала пара золотых глаз. Каждый шов и каждую складку одежд цвета сажи украшали слова, вышитые тонкой чёрной нитью, но Каю никак не удавалось их прочесть. Он оставил эти попытки, когда мужчина заговорил снова:

– Ты далеко ушёл со времён нашей прошлой беседы.

– Зачем я здесь? – спросил Кай.

– Чтобы сыграть партию.

– Игра уже началась, – заметил Кай.

– Я знаю. Мало кто из нас удостаивается привилегии присутствовать при зарождении событий, которые формируют наши жизни. Так что надлежит смотреть на ту доску, которая перед тобой поставлена, и делать на ней то, что в твоих силах. К примеру, что скажешь о моей позиции?

– Я не большой знаток регицида, – признался Кай. Его противник откинул назад капюшон, открывая лицо, на котором заплясала паутина солнечного света, пробивающегося сквозь колышущуюся листву этого оазиса. Лицо было хорошим, в нём было что-то отеческое, однако суть человека, скрывающаяся за этим фасадом, не поддавалась определению – или, возможно, была неопределённой.

– Но ты знаешь, как играть?

Кай кивнул.

– Хормейстер заставлял нас этим заниматься, – сказал он. – Вроде как для того, чтобы заставить нас понять, как важно уделять должное время обдумыванию своих решений.

– Он мудрый человек, Немо Чжи-Мэн.

– Вы его знаете?

– Конечно. Но посмотри на доску, – настойчиво сказал его противник. – Скажи мне, что ты видишь.

Кай изучил доску и обнаружил, что ряд фигур был скрыт под колпачками, так что невозможно было понять, на чьей они стороне. Из того, что он смог понять в запутанной позиции, складывалось впечатление, что у партии мог быть лишь один исход.

– Думаю, вы проигрываете, – сказал Кай.

– Так может показаться, – согласился мужчина, стягивая колпачок с одной из фигур, – но видимость бывает обманчивой.

Появившаяся на свет фигура была воином, одним из девяти, что оставались у оникса. Она была выполнена в виде бойца древности в сверкающих боевых доспехах.

– Одна из ваших, – сказал Кай.

– Тогда делай свой ход.

Кай увидел, что только что открытая фигура выдвинута вперёд в рамках агрессивного дебюта, но она осталась без поддержки своих собратьев. Кай пошёл своим дивинитархом, который стоял на соседней клетке, и взял воина, поставив его сбоку от доски.

– Вы хотели отдать вашу фигуру? – спросил Кай.

– Хорошая жертва – ход не обязательно логичный, но оставляющий противника изумлённым и сбитым с толку, – ответил мужчина.

– Меня уверяли, что всегда лучше жертвовать фигурами своего противника.

– В большинстве случаев я с этим соглашусь, но реальная жертва[77] ведёт к радикальному изменению хода партии, чего нельзя добиться без дальновидности и готовности пойти на большой риск.

Сказав так, мужчина бросил свою цитадель через доску и поверг дивинитарха Кая. Фигура в его руке, сверкнувшая на свету, казалось, сменила цвет с чёрного на серебряный и потом обратно на чёрный.

– Комбинацию с жертвой воина чаще всего разыгрывают, чтобы нейтрализовать преимущество, даваемое правом первого хода, – невесело улыбнулся мужчина. – Она может оказаться весьма полезной против самых сильнейших из игроков. Одно из преимуществ столь рискового гамбита состоит в том, что среднестатистический противник плохо представляет, как от него защититься.

– А если вы играете не со среднестатистическим противником? – спросил Кай. – А с кем-то таким же искусным, как вы сами?

Противник астропата покачал головой и сложил руки на груди:

– Кай, если играть, дав волю своей мнительности, то победы не добиться. Перед тобой лишь будут вставать всё новые и новые фантомные страхи. Как же часто случается так, что боязнь того, что твой противник и в мыслях не держал, не даёт развернуться во всю мощь. Именно в этом и состоит истинная суть регицида.

Кай опустил взгляд на доску, наслаждаясь этими мгновениями покоя посреди того заполненного страданиями кошмара, в который превратилась его жизнь. Да, в настоящее время его окружала недолговечная иллюзия, но от этого она не становилась менее реальной, и Кай вовсе не рвался распахивать объятия безумству своего существования в бодрствующем мире.

– Мне так необходимо возвращаться обратно? – спросил он, двигая вперёд своего храмовника.

– В Город Просителей?

– Да.

– Тебе решать, Кай, – сказал мужчина, переставляя своего императора. – Я не могу приказывать тебе в выборе пути, хотя и знаю желательный мне вариант.

– Я думаю, что предупреждение, которое есть во мне, предназначено вам, – сказал Кай.

– Это так, – подтвердил мужчина. – Но ты пока не можешь мне его передать.

– Я хотел бы, – сказал Кай. – А если вы тот, кто я думаю, вы не можете, ну я не знаю, просто вытащить его у меня из головы?

– Ты не находишь, что если бы я мог, то я бы так и сделал?

– Полагаю, что так.

– Мне очень много чего довелось повидать, Кай, но некоторые тайны скрыты даже от меня, – сказал мужчина, указывая на горстку фигур, скрытых под колпачками. Кай был уверен, что их не было ещё мгновение тому назад. – Я не раз и не два просматривал этот момент и тысячекратно прослушивал заново наши слова, но у Вселенной есть секреты, которые она отказывается раскрывать раньше назначенного часа.

– Даже вам?

– Даже мне, – сказал мужчина с ироническим кивком.

Кай сделал глубокий вдох и потёр свои глаза. Кожа вокруг них была воспалённой и саднила.

– Хормейстер имел обыкновение говорить, что регицид – это поиск истины, – сказал Кай, пока они по очереди двигали по доске свои фигуры.

– Он прав, – ответил мужчина, смещая своего императора ещё на клетку вперёд. – Самая богатая фантазия, самая мастерская техника и самое глубокое проникновение в психологию противника не превратят партию в шедевр, если она не ведёт к истине.

Несмотря на заявленное Каем отсутствие мастерства игры в регицид, нельзя было сказать, что партия складывается в пользу кого-то из игроков, хотя у астропата оставалось больше фигур. Из-за залпов дебюта и таинства миттельшпиля явно замаячил конец игры. Оба игрока потеряли огромное количество фигур, однако властелины доски ещё только вступали в свои права.

– Вот мы и дошли до сути, – произнёс Кай, выводя свою императрицу на сильную позицию в рамках подготовки ловушки для императора своего противника. На ранних стадиях партии император Кая мерил доску с хвастливой уверенностью, его соперник же упорно держался под защитой. Но сейчас ониксовый повелитель подтянулся ближе к линии фронта.

Их фигуры сгрудились, сражаясь за позицию, и у Кая начало расти чувство, что его завлекли в эту атаку. Но он не видел, как его противник может выиграть, не пожертвовав при этом самым ценным. В конце концов он уверенно сделал ход, не сомневаясь, что обложил ониксового императора своими сильнейшими фигурами.

Он понял свою ошибку, лишь когда закутанный в одежды мужчина дерзко бросил вперёд своего императора.

– Регицид, – сообщил его противник, и Кай с нарастающим восхищением и потрясением осознал, как искусно его подвели к тому, чтобы оголить свою шею перед клинком палача.

– Не могу в это поверить, – сказал он. – Вы выиграли своим императором. Я думал, такого почти никогда не случается.

Его противник пожал плечами:

– Во время начальной и основной стадий партии император зачастую является обузой, поскольку его следует защищать любой ценой. Но в ходе эндшпиля он должен стать важным и агрессивным участником игры.

– Эта партия была кровавой, – заметил Кай. – Вы пожертвовали огромным количеством ваших сильнейших фигур, чтобы повергнуть моего императора.

– Такое частенько случается между двумя игроками одинакового уровня, – сказал мужчина.

– Сыграем снова? – спросил астропат и потянулся за фигурами, потерянными во время игры.

Мужчина удержал его за запястье. Хватка была крепкой, непоколебимой, в ней чувствовалась сила, которая могла сокрушить кости Кая в мгновение ока.

– Нет. Это игра, в которую можно сыграть только один раз.

– Тогда почему доска готова к новой партии? – спросил Кай, видя, что все фигуры вернулись на начальные позиции, хотя он к ним не прикасался.

– Потому что я должен встретиться с ещё одним противником – с тем, кто знаком со всеми гамбитами, всеми хитростями и всеми окончаниями. Я это знаю, потому что я сам его обучал.

– Вы можете его победить? – спросил Кай с нарастающим чувством тревоги. На края оазиса надвигалась тень.

– Я не знаю, – признался мужчина. – Я пока не могу увидеть исход нашей встречи.

Закутанный в одежды мужчина посмотрел вниз на доску, и Кай обнаружил, что фигуры опять успели передвинуться. Позиция была запутанной и не поддавалось оценке. Кай поднял глаза и, в первый раз толком разглядев своего противника, увидел, что на его широких плечах лежит ноша целой цивилизации.

– Какую службу я могу сослужить? – спросил Кай.

– Ты можешь вернуться назад, Кай. Ты можешь вернуться обратно в мир бодрствования и донести до меня предупреждение, переданное тебе Сарашиной.

– Мне страшно возвращаться назад, – сказал Кай. – Мне кажется, что если я это сделаю, то могу погибнуть.

– Боюсь, что так и будет, – подтвердил мужчина.

Кай ощутил  ледяной комок в глубине живота, и на него вновь накатил тот тошнотворный страх, что пожирал его после гибели "Арго". Небеса потемнели, и астропат услышал, как откуда-то совсем издалека доносится бормотание голосов, спорящих на повышенных тонах.

– Вы просите меня пожертвовать собой ради вас?

– Скальп вражеского императора стоит любой жертвы, – ответил мужчина.

2

Вокруг множества столов с лабораторным оборудованием собирался холодный туман, а гудение генераторов можно было услышать даже за изолированными стенами низкого помещения. Шумела аппаратура, которая не смотрелись бы чужеродно и в залах марсианских генетиков; центрифуги крутили позвякивающие сосуды с исходным материалом, инкубаторы лелеяли развивающиеся зиготы, в баках с питательной средой стимулировался синтез сложных ферментов и белков.

Сам факт существования на Терре такой прекрасно оснащённой лаборатории не вызывал удивления, однако то, что она обнаружилась в сердце Города Просителей, было самым настоящим чудом. Это было сродни тому, как найти абсолютно исправный космический корабль, погребённый в руинах доисторической Земли.

Бабу Дхакал присматривал за серебристым инкубационным контейнером в форме цилиндра, внутри которого кипел жизнью бульон из химических элементов. Доспехи вождя клана потускнели от конденсата, а отмирающую плоть его лица обрамлял иней. Он больше не чувствовал холода, как уже не ощущал ни боли, ни жары, ни удовольствия. Радости, которые делали жизнь таким чудесным даром, умирали одна за другой.

Точно также как и он сам.

Бывший повелитель Дхакала выковал из него бойца, который должен был быть быстрее, крепче и сильнее, чем любой свирепый воин-варвар из геносептов, притязавших на владычество над колыбелью Человечества. Он сделал из него солдата, которому надлежало вытащить их планету из той анархии, в которую она скатилась. То были золотые деньки, когда перед неудержимыми армиями Громовых Воинов шествовали орёл и стяг с молниями.

Битвы длились неделями без передышки, счёт трупов шёл на миллионы, полководцы вели поединки с таким титаническим размахом, что раскалывались горы и трескались континенты. От тех побед сейчас отмахивались как от преувеличений, отвратительных в своей жестокости, и современные историки не желали верить в саму возможность подобных вооружённых конфликтов. Почему с них не спустили их никчёмные шкуры за такую тупоумную слепоту, было за пределами разумения Дхакала, хотя в самой глубине сердца он понимал, что эта унылая новая эра не сможет принять такие легенды, не обдав презрением "штурм унд дранг" тех горячих, кровавых деньков.

Дхакал вспомнил, как повалил Азуритовую Башню одними голыми руками, и спросил себя, как бы восприняли все те истории, что он мог бы порассказать, те суматошные недалёкие летописцы, которые документировали эту блистательную имперскую дребедень.

Стоящий перед ним аппарат звякнул, и Бабу Дхакал отвлёкся от дум о днях своей славы, переключаясь на текущую задачу. Серебристая стальная трубка выпустила охлаждающие газы, а в ребристой трубе забулькали утекающие питательные растворы. Раздалось шипение, и верхняя половина цилиндра открылась, являя подложку из тонкой просвечивающей сетки, на который лежал лоснящийся орган из только что выращенных тканей. Несмотря на то, что система искусственных капилляров снабжала его перенасыщенной кислородом кровью, он был испещрён прожилками чёрных участков отмершей плоти, как больное лёгкое.

"Только не ещё один, – прошептал Бабу Дхакал, стискивая руки в кулаки. – Я пытаюсь поправить то, что не может быть поправлено".

Он осторожно закрыл инкубационный цилиндр, глубоко дыша, чтобы успокоить бешенство, которое нарастало в его груди. Ему полагалось бы привыкнуть к таким неудачам, но он был не из тех людей, которым даётся легко терпеливость подобного рода. А будь иначе, разве пробился бы он через пять боевых легионов Жерновов? Низвергнул бы он Отбойный Венец Железного Царя, если бы принадлежал к тем, кто смиряется с неудачами?

Он стиснул край стола своими толстыми пальцами, вымещая свою неистовую досаду на корёжащемся металле. Бабу Дхакалу хотелось смести оборудование со столов, дать выход вздымающейся внутри ярости, выплеснув её на лабораторию, которая уже так долго сопротивляется его воле. Ему удалось обуздать себя, но лишь с огромнейшим усилием. Его самоконтроль сдавал, – как и всё остальное в его теле, – и он был лишь на волосок от того, чтобы стать ничем не лучше той персоны, за которую его почитали невежественные людишки. Да, с того горького дня Объединения ему доводилось убивать. Да, он подмял под свою власть стольких, что ими можно было заселить целый город. Но разве он не совершил это, держа в уме более великую цель?

За его спиной раздался дребезг створки декомпрессионного шлюза, сопровождаемый миганием красного света. Лишь ещё одному человеку дозволялось переступать порог этого царства забытых диковин и чудес, и Бабу Дхакал развернулся к Гхоте, входящему с подавленным выражением на лице. Даже его глаза, такие красные от крови, были потуплены в знак неудачи.

– Ты вернулся с поражением, – произнёс Бабу Дхакал. На языке горчило от непривычного слова.

– Да, мой субедар, – ответил Гхота, падая на колени и поднимая голову, чтобы открыть доступ к жгутам вен на своей шее. – В твоей власти окончить мою жизнь. В твоей власти пролить мою кровь.

Бабу Дхакал сошёл с помоста, на котором он работал, и вытащил длинный кинжал с зазубренным клинком из ножен на своём бедре. Он приставил его лезвие к пульсирующей артерии на шее Гхоты и праздно подумал, не довести ли ему дело до конца, – просто ради того, чтобы ощутить влажную теплоту человеческой крови.

– В прежние времена я бы не раздумывая снял тебе голову с плеч.

– И я бы это только приветствовал.

Бабу Дхакал убрал в ножны свой кинжал:

– На дворе новая эра, Гхота, и нас осталось слишком мало, чтобы продолжать жить по старинке, – сказал он. – Пока что мне нужно, чтобы твоё сердце оставалось у тебя в груди.

Гхота поднялся на ноги и собрал пальцы в кулак на своей груди, салютуя жестом, который ныне впал в немилость, но всё ещё сохранял значение для воинов, рождённых в позабытые времена.

– Субедар, – произнёс он. – Приказывай.

– Те люди, которых ты с собой брал?

– Все мертвы.

– Неважно, – сказал Бабу Дхакал. – Провалившиеся эксперименты, не более того. Расскажи-ка мне об этих "космических десантниках". На что они похожи?

Гхота презрительно усмехнулся и расправил плечи, хотя у него и не было права этого делать.

– Они нам не ровня, но эти воины достойны носить орла.

– И такими они и должны быть, – ответил Бабу Дхакал. – Они достигли величия, встав на наши плечи. Не будь нас, и их бы не существовало.

– Они всего лишь бледные тени того, чем были мы, – сказал Гхота.

– Нет, они – следующая ступень эволюции сверх-воина, и это мы – бледные тени того, чем являются они. Да, мы сильнее и выносливее, но наше генетическое наследие никогда не предполагалось сохранять. Древняя Ночь, может, и кончилась, но для нас грядёт новый закат. Ты знаешь, что когда нас создавали, то не закладывались на то, что мы будем жить после Объединения?

– Нет, мой субедар.

– В наших генах всегда были изъяны, но я не могу решить, было ли это сделано с умыслом, или так вышло по незнанию. Я надеюсь на последнее, но подозреваю первое. Повелитель этой планеты безразличен к своим творениям, и я сомневаюсь, что его примархи осознаю́т, что как только они выполнят свою задачу, их оттеснят в сторону, отдав предпочтение смертным, во имя которых они сражаются. И я боюсь, что как и ангелы древности, они примут в штыки соображения, лежащие в основе подобного отстранения.

Гхота промолчал, поскольку не понял отсылки к древнему тексту.

– Со сколькими воинами ты столкнулся? – спросил Бабу Дхакал.

– Их было семеро, мой субедар, но двое теперь мертвы, – ответил Гхота. – Осталось лишь пятеро.

– Ты лично убил тех двоих?

– Одного из них, другой и без того умирал.

– Тогда мы должны разыскать их, Гхота, – сказал Бабу Дхакал, поднимая с ближайшего стола металлическое устройство и прикрепляя его к раструбу своей латной перчатки. Раздалось шипение воздуха, охлаждённого до криогенных температур, и из держателей выскочил жужжащий набор игл, лезвий и хирургических инструментов. Бабу Дхакал растянул губы в улыбке.

– Мы умираем с каждым проходящим днём, но имея их генетический материал, я всё ещё могу найти способ обратить вспять медленный распад наших тел. Ты понимаешь, насколько это важно?

– Да, мой субедар, – ответил Гхота.

Бабу Дхакал кивнул и спросил:

– Где сейчас эта пятёрка воинов?

– На востоке, – ответил Гхота. – Мои люди за ними наблюдают. Они пошлют весть.

– Хорошо, – сказал Бабу Дхакал. – Мы сделаем это сами, мой джемадар[78]. Ты и я. Мы вырвем окровавленные прогеноиды из их живой плоти и получим то, в чём нам было отказано Императором.

– Жизнь, – произнёс Гхота, смакуя звучание этого слова.

3

Лунное сияние озером заливает площадь, выбеливая все цвета, но никакой свет с ночного неба не в состоянии приглушить яркий багрянец крови, расплёсканной по её беспорядочной мешанине булыжника, каменных плит и голой земли. Нагасена ощупывает взглядом края крыш, выискивая любые признаки угрозы, хотя он не рассчитывает встретить здесь никакого реального сопротивления. По крайней мере, не со стороны их добычи. Железные вороны сидят рядком на карнизах и коньках зданий, брезгуя кучами, которые громоздятся по краям площади.

Мусор от дневного рынка, думает он.

Отходы за день, включая добавку в виде множества мёртвых тел – как минимум двадцати пяти, если не больше. И все поголовно были убиты без жалости, застрелены или выпотрошены при помощи огнестрельного оружия, клинков и голых рук.

– Работа космодесанта, – говорит он, и Сатурналия кивает в знак согласия.

Хирико и Афина, раскрыв рты от ужаса, глазеют на причинённые этим людям увечья. Они ошарашены тем, до какой катастрофической степени можно растерзать человеческие тела. Они не привычны к физическому насилию, и это свидетельство исключительных потрошительских талантов Астартес шокировало их до самой глубины души.

– Тяжко на это смотреть, да? – спрашивает Нагасена не без сочувствия.

Адепт Хирико поднимает глаза, её лицо бледно, а губы пересохли. Она кивает:

– Я знаю, что такое космодесант. Но увидеть, как основательно они могут разобрать человеческое тело на части, это...

– Ужасно, – заканчивает Афина Дийос. – Но это то, для чего они были созданы.

– Для этого, и для ещё так многого, – замечает Нагасена.

Хирико смотрит на него в замешательстве, но ничего не отвечает.

Их вывела к этой площади Афина Дийос, следуя вдоль слабеющей неосязаемой струйки страданий Кая Зулэйна, и хотя ей тягостно помогать охотящимся за астропатом людям, но в первую очередь она предана Империуму. Она верит обету честности, данному Нагасеной, хотя ему самому всё тяжелее оправдывать перед собой эту охоту.

Он уже понял, что Хормейстер солгал ему, объясняя причины, по которым нужно найти Кая Зулэйна, но от этого ему не становится легче. Особенно в свете того, что Атхарва сказал своим товарищам, а Нагасена услышал по оптическому каналу. Сатурналия и Головко отмахиваются от слов изменников, но Нагасена знает, что если на человека навесили ярлык предателя, это ещё не делает его лжецом.

Если Кай Зулэйн действительно знает правду, если ли у Нагасены хоть какое-то право её замалчивать?

Он перестроил свою жизнь, сделав честность тем краеугольным камнем, на котором держалось всё остальное. Он когда-то поклялся на пепелище своей прошлой жизни, что никогда не будет бегать от правды и не позволит другим её скрывать. Нагасена спрашивает себя, во что это выльется, когда наступит развязка этой охоты...

– Тела ещё тёплые, – отмечает Сатурналия. – Мы уже близко.

– Как вы думаете, кто это были такие? – спрашивает Афина. Она кривится от отвращения, когда мимо осторожно пробирается Картоно, заботясь о том, чтобы её не коснуться. Слуга Нагасены вытаскивает из влажной груды изорванной плоти отсечённую руку и стирает кровь с её бицепса, который всё ещё подёргивается от остаточной нервной деятельности. На нём вытатуированы скрещенные молнии и искусное изображение головы быка. Нагасене известно, что люди, некогда проживавшие в этих краях, считали коров священными животными, но это все его знания о значении этого символа.

– Это эмблема клана Бабу Дхакала, – говорит Картоно.

– Это должно что-то для нас значить? – резко бросает Хирико. Картоно не совершил ничего, что могло бы вызвать её враждебность, просто такова сама его природа. Он уже давно привык к беспричинной ненависти телепатов, и её раздражение скатывается с него, как с гуся вода.

– Он преступник, – говорит Картоно. – Повелитель клана бандитов, который заправляет большей частью Города Просителей. Шлюхи, еда, наркотики, оружие и всё остальное, что только вам заблагорассудится, – ничто из этого не продаётся без отмашки Бабу.

– Так каким образом эти люди схлестнулись с нашей добычей? – недоумевает Нагасена.

– Какая разница? – заявляет Максим Головко. – Они предали Империум, и точка. А если им пришла охота убить людей какого-то криминального авторитета, так это только к лучшему.

– Максим, посмотри на этих людей, – настаивает Нагасена. – Это не обычные мужчины.

– Это мёртвые мужчины, – говорит Головко, как будто это решает вопрос.

Сатурналия берёт Головко за плечо руки и держит крепкой хваткой. Повелитель Чёрных Стражей – очень уважаемая должность, но даже он обязан склониться перед властью Легио Кустодес. Головко кажется карликом на фоне гвардейца, а золотая броня кустодия лишь придаёт ещё больший вес его авторитету.

– У Ясу Нагасены есть что сказать. Выслушай это, – предлагает Сатурналия Головко.

Тот кивает и сбрасывает с себя руку кустодия.

– Итак, что же в них такого особенного? – вопрошает он.

– Посмотри на их размер, – говорит Сатурналия.

– Здоровые, ну и что?

– Я знаю, что об этом тяжело судить, но по моим прикидкам, большинство этих людей были не ниже тех, кого мы ловим, – говорит Нагасена, мысленно составляя из частей тел человеческую фигуру. – И такая татуировка в виде перекрещенных молний когда-то была символом Громовых Воинов, которые сражались на стороне Императора на заре Объединительных Войн.

– Что вы хотите сказать? – спрашивает Афина Дийос. – Что это те самые воины?

Нагасена отрицательно качает головой:

– Нет, они уже давно мертвы, но я считаю, что кто-то воспроизвёл как минимум часть процедуры, использовавшейся для трансформации смертного человека в подобного воина.

– Невозможно, – говорит Сатурналия. – Подобной технологией владеет лишь Император.

– По всей очевидности, это не так, – отвечает Нагасена. – И теперь мы сталкиваемся со следующим вопросом: как же так получилось, что эти люди вступили в конфликт с нашей добычей? Я не верю, что это было простым стечением обстоятельств. Я думаю, что они их разыскивали. А это означает, что тот, кто модифицировал этих людей, прекрасно осознаёт, за какого рода добычей мы охотимся.

Он смотрит вниз на тела и добавляет:

– Но не  её возможности.

– Другими словами, мы не одиноки в наших поисках, – говорит Сатурналия, доводя до логического завершения мысль Нагасены.

Головко трясёт головой.

– Тогда мы зря теряем время, – говорит он и уводит Чёрных Стражей вглубь площади. Движения бойцов свидетельствуют об их профессионализме, и Нагасена провожает их взглядом. Его глаза натыкаются на тлеющие руины пристройки, искромсанные выстрелами из крупнокалиберного оружия, и он сразу же понимает, куда ему следует идти.

– Это повреждения от болтеров, – говорит Сатурналия, подбираясь и опуская свою алебарду горизонтально в готовности стрелять.

Нагасена кивает. Он направляется к разрушенному строению, беря свою винтовку наизготовку и снимая её с предохранителя. Он видит, что землю усеивает множество предметов, указывающих на случившееся здесь сражение. Сломанные клинки, рваные тряпки, а также латунные гильзы – достаточно большого размера, чтобы их могло выбросить из болтера. И если это так, то эти снаряды относятся к гораздо более старым разновидностям, чем используемые в настоящее время.

Потёки крови и отпечатки ног свидетельствуют о свирепой схватке, но мародёры, обобравшие это место подчистую, уничтожили все следы и не оставили ни единого намёка на то, куда ушла добыча. Нагасена направляется к границе развалин, улавливая аромат, в котором узнаётся запах горящего кваша. Он мельком вспоминает, как сам забывался в квашевом дурмане, развалившись в роскошных "драконьих берлогах" Нихона с пистолетом в одной руке и страстным желанием обратить оружие на самого себя.

Он гонит прочь тот эпизод и вскидывает винтовку, завидев хлипкого мужчину, который восседает на высоком табурете – единственном предмете мебели, который уцелел после яростного обстрела, разнёсшего дом в клочья. Человек сидит  посреди хаоса из битого стекла и деревянных щепок и курит трубку с тонким мундштуком. Из её широкой чаши плывёт ароматный дым, маня и благоухая запретными удовольствиями.

– Ты хирургеон, – произносит Нагасена.

– Я Антиох, – отвечает человек. У него отсутствующий вид, и он говорит невнятным голосом. – Я тут покуриваю. Не желаешь ли присоединиться?

– Нет, – отказывается Нагасена.

– Да брось, – смеётся Антиох. – Я же вижу, как ты смотришь на трубку. Ты любитель смолки, уж это я всегда могу сказать.

– Может, и был когда-то, – признаёт Нагасена.

– Это на всю жизнь, – хихикает Антиох. Сатурналия и Головко пробираются к ним через обломки.

– Они здесь были, да? – говорит Нагасена.

– Кто?

Головко ударяет Антиоха наотмашь, так что тот слетает со стула и обрушивается на обломки опрокинутого шкафа. В его кожу впивается стекло, но ему, похоже, всё равно. Он сплёвывает кровь и не протестует, когда Головко вздёргивает его на ноги, ухватив за грязную ночную сорочку.

– Предатели-космодесантники, – рычит Головко. – Они здесь были, мы знаем, что они здесь были.

– Тогда зачем он спрашивает? – удивляется Антиох.

Головко отвешивает ему новую оплеуху, и Нагасена говорит:

– Довольно. Этот человек курит смолку мигу. Ему будет всё равно, если ты его изобьёшь. Он этого даже не почувствует.

Головко не выглядит убеждённым, но пока что оставляет хирургеона в покое. Сатурналия поднимает перевёрнутый стол, липкий и лоснящийся от крови. Он наклоняется, чтобы понюхать его поверхность, и кивает.

– Кровь космодесантника, – сообщает он.

– Они пришли к тебе за помощью, – говорит Нагасена. – Что ты для них сделал?

Антиох пожимает плечами и наклоняется за упавшей трубкой. Он нежно дует на её чашу, и та озаряется тёплым, манящим оранжевым светом. Он затягивается и выпускает серию идеальных дымовых колечек.

– Да, – произносит он, – они здесь были, но что я знаю об их анатомии? Я ничем не смог помочь тому здоровяку. Он умирал ещё до того, как я успел к нему притронуться.

– Один из них мёртв? – спрашивает Сатурналия. – Кто?

Антиох кивает, как во сне:

– Припоминаю, что они называли его Гифьюа.

– Гвардеец Смерти, – кивает Головко. – Хорошо.

– Что насчёт Кая Зулэйна? – спрашивает Сатурналия. – При них ещё был астропат.

– Так вот кем он был? – отзывается Антиох. – Точно, у парня не было глаз. Мне и в голову не пришло, что он астропат. Я думал, они все живут наверху, в Городе Прозрения?

– Не этот, – говорит Нагасена. – Он был сильно изувечен. Он ещё жив?

Антиох улыбается и пожимает плечами, словно этот вопрос его больше не заботит:

– Я его, конечно, заштопал. Почистил ему в глазах, набил рану стерильной марлей. Хотя ему от этого ни тепло, ни холодно.

– Что ты имеешь ввиду?

– Я имею ввиду то, что он умирает, – огрызается Антиох. – Слишком сильная травма, слишком сильная боль. Я навидался такого в Армии. Некоторые ребята просто сдавались, больше не в силах выносить мучения.

– Но он всё ещё жив? – давит на хирургеона Нагасена.

– В последний раз, когда я его видел, – да.

– Что здесь произошло? – спрашивает Сатурналия. – Зачем сюда приходили те люди, которые лежат снаружи?

– Люди Бабу? Я не знаю, но они хотели, чтобы те вышли и сдались.

Нагасена кивает: его подозрения о том, что люди Бабу Дхакала знали о находившихся здесь Астартес, только что получили подтверждение. В таком месте, как это, тяжело удержать что-либо в тайне, но зачем человеку, модифицировавшему этих людей, активно искать сражения с космодесантниками? Не мог же он не понимать всей степени смертоносности этих воинов? Зачем ему отваживаться на конфронтацию с Астартес, если только у них не было чего-то, в чём этот человек нуждался настолько, что готов был рискнуть жизнями такого множества людей.

– Но они не сдались, – продолжает меж тем Антиох, содрогаясь от воспоминаний, даже несмотря на блаженный наркотический дурман. – В жизни ничего подобного не видел и надеюсь, что больше не увижу. Они порвали людей Бабу в клочья, как каких-нибудь лохов, прямо у меня на глазах. Шестеро против тридцати, и они убили их, словно это было раз плюнуть. Один только Гхота ушёл живым.

– Гхота? Он один из людей Бабу Дхакала?

– Он самый, – подтверждает Антиох. – Здоровый сукин сын, почти такой же дюжий, как те, на чьём хвосте вы сидите. И, если позволите сказать, то я не думаю, что вам нужно их разыскивать. Даже если в живых осталось всего пятеро, в моём понимании, у вас недостаточно солдат, чтобы их угомонить.

– Пятеро? – спрашивает Нагасена.

– Гхота убил белобрысого, – отвечает Антиох, и Нагасена с Сатурналией обмениваются обеспокоенными взглядами. В воздухе повисает невысказанный вопрос, который они разделяют, как общую постыдную тайну. Что за смертный может убить космического десантника?

– И где они теперь? – допытывается у хирургеона Головко. – Куда эти предатели отправились после того, как ты посодействовал их побегу?

– А, до этого я вам помогал, но не думаю, что хочу вам ещё что-нибудь рассказывать, – говорит Антиох. – Похоже, это будет неправильным.

– Мы – слуги Империума, – заявляет Сатурналия, нависая над хрупким хирургеоном, который смотрит на него снизу вверх, как ребёнок, упорствующий перед своим отцом.

– Может и так, но во всяком случае, они вели себя честно, – говорит Антиох.

Нагасена шагает между Антиохом и Головко, прежде чем тот успевает ударить хирургеона. Он жестом подзывает адепта Хирико:

– Сможете разыскать в его разуме нужную вещь?

Хирико осторожно шагает к Антиоху через обломки. Тот смотрит на неё настороженно, но не произносит ни слова, и она помещает свои ладони на его виски.

– Что она делает? – спрашивает Антиох.

– Тебе не о чем волноваться, – заверяет его Нагасена.

Это не убеждает хирургеона, и он смотрит на Хирико с подозрением, нервно поблёскивая глазами.

– Кто она такая? – спрашивает он.

– Я нейролокутор, – говорит Хирико в качестве объяснения. – А теперь сиди смирно, или пострадаешь.

Она закрывает глаза, и Антиох напрягается в ожидании боли.

На что может быть похож разум человека, который одурманен квашем? Возможно ли в принципе извлечь из него что-то полезное? Или его ум подобен крепости, где врата распахнуты, а все двери оставлены незапертыми?

Хирико не двигается почти минуту, потом с силой выдыхает, и её руки соскальзывают с головы Антиоха. Она смотрит остекленевшими глазами, и Нагасена гадает, не перекинулось ли на её сознание воздействие кваша.

– Ох, – произносит она, тряся головой.

– Вы что-нибудь добыли? – спрашивает Нагасена.

Она кивает, всё ещё избавляясь от последствий своих изысканий в разуме Антиоха. Хирургеон выглядит напуганным, и Нагасена осознаёт, что Хирико избавила его от наркотического опьянения. Теперь Антиох вынужден столкнуться с реальностью, не имея возможности спрятаться за утешительной завесой дури, и мир становится пугающим местом.

– Они направляются в так называемый Храм Горя, – говорит Хирико.

– Ты знаешь, где это? – спрашивает её Головко.

Хирико смотрит Антиоху в глаза:

– Да. Это к востоку отсюда. Теперь я знаю дорогу.

– Тогда нам больше не нужен этот предатель, – рычит Головко.

Прежде чем Нагасена успевает его остановить, Чёрный Страж достаёт свой пистолет и всаживает Антиоху пулю в голову.

XXКраски и Оттенки / Конец Всего Хорошего / Группа Зачистки

1

Когда Кай очнулся, то, к его удивлению, у него ничего не болело, и он испытывал едва ли не всепоглощающее чувство облегчения. Он поднял голову, ощущая острые металлические кромки, впившиеся в его живот. Мир сиял формами из света и тени, отражающими псионические эманации и безжизненные участки. Перед астропатом вырисовывалась чёткая картина зданий, улиц и окружающего пространства. Образ мира был столь же ярким и отчётливым, как и воспринимаемый теми, кто смотрел глазами, данными им от рождения.

– Стойте, – сипло прошелестел Кай. – Пожалуйста, остановитесь. Опустите меня вниз.

Нёсшая его махина остановилась, и грубые руки осторожно сняли его на землю. Перед ним стоял исполин, одетый в броню из шлифованного металла. Примитивные доспехи из листовой стали, пристёгнутые ремнями к громадному телу, и резкие очертания пистолетов, заткнутых у него за поясом, лишь увеличивали чудовищные размеры воина. Его облегала едва различимая золотая дымка, похожая на клочки облака, зацепившиеся за хвостовое оперение летательного аппарата.

Её вид всколыхнул воспоминания о пространстве грёзы, но их суть ускользала от астропата, хотя он был убеждён, что там произошло что-то жизненно важное. В памяти всплывали смутные образы регицидной доски и скрытого капюшоном противника, но он пока не мог ухватить смысл.

– Атхарва? – произнёс Кай, когда в его мысли вторглась суровая реальность.

– Да, – откликнулся гигант. – Ты дал мне повод побеспокоиться. Я не знал, останешься ли ты в живых.

– А я живой? Не уверен, – простонал Кай, стоя на подгибающихся ногах и удивляясь тому, что всё ещё держится на них после такого напряжённого путешествия. – Я чувствую себя так, словно один из вас дал мне по морде.

– Это не так уж далеко от истины, – признал Атхарва, переводя взгляд на одетую в тяжёлые доспехи фигуру Асубхи. Когда Кай видел Отвергнутых Мертвецов в прошлый раз, они выглядели по-другому. Сейчас на них были кованые железные нагрудники,  скруглённые наплечники и допотопные шлемы, придающие им сходство с воинами-варварами предшествовавших Объединению времён, которые составляли кровожадные племена, что владычествовали на Древней Земле до пришествия Императора. У Субхи даже был деревянный щит.

Кай всегда знал, что его соратники по побегу были воинами, но их зрелище в боевом облачении резко напомнило ему о том, что они защищают его, лишь поскольку это совпадает с их целям. Изменись это, и он станет им ненужен.

– Где вы взяли доспехи и оружие? – спросил он, разглядев на них странный комплект пистолетов и клинков, которых хватило бы, чтобы оснастить втрое больше людей.

– Нам заступили дорогу некие исключительно глупые граждане, – сказал Асубха. – Но теперь их уже нет в живых.

Каждого воина окружал едва заметный ореол света, видимый на фоне чёрных оттенков железа, серой стали и коричневой кирпичной кладки. Кай различал их всех по краскам и оттенкам: Тагор, Субха и Асубха вырисовывались в разъярённо-красных, фиолетовых и смертоносно-серебристых тонах, Атхарва сочетал в себе золото, слоновую кость и кумач, а Севериан был закутан в сумрак грозовой тучи и туман. Кай заметил Аргентуса Кирона и Гифьюа, привалившихся к каменной массе оползня. Последние следы их аур утекали в воздух, как тепло из остывающего трупа.

– Мы потеряли Гифьюа и Кирона, – сказал Субха, и в его голосе звучала неподдельная боль. – При той компании был здоровый ублюдок, который понимал толк в схватке.

– И мы задали ему такую трёпку, что он уполз, как побитая собака, – добавил Тагор.

– Но он вернётся, – сказал Асубха. – Такие, как он, не сдаются.

– Тогда в следующий раз убьём его как следует, – прорычал Тагор, оскалив зубы. Кай увидел, что аура вокруг его головы заполыхала холодным мерцанием железа, как туго натягиваемая сворка. Мышцы Тагора взбугрились и заиграли в предвкушении схватки, но Пожиратель Миров громко выдохнул и отправился прочь, прежде чем успел потерять над собой контроль.

– Где мы? – спросил Кай, простирая вовне свои чувства.

– Всё ещё в Городе Просителей, – ответил Атхарва. – Но мы почти достигли его восточной границы.

Кай медленно кивнул. Фоновое бормотание мыслей и гул жизни ещё раньше сказали ему, что они всё ещё находятся в Городе Просителей. Хотя боль от ран на голове и была сильной, с ней можно было справиться, и, как это было ни забавно, но пользуясь вторым зрением вместо дорогостоящей аугметики, он чувствовал себя так, словно сбросил оковы. Он так давно не прибегал к своим псионическим способностям, чтобы ориентироваться в окружающем мире и понимать его.

Над Каем возвышались горы, настолько огромные, что им, казалось, не было конца. Хотя сами пики и не были живыми, но за все те тягостные эпохи, что минули с тех пор, как их вытолкнуло из-под древнего морского дна, они в изобилии вобрали в себя эмоции и переживания тех, кто вскарабкивался по их скалистым склонам. Над горами висела дымка постоянства, рассекаемая потоком жгучей псионической энергии, которая била столбом из Полой Горы, достигая самых дальних пределов Галактики. Сейчас, когда над Каем уже не висела угроза быть отправленным в её кошмарные глубины, он обнаружил, что, как это ни странно, её соседство его поддерживает, словно смутно слышимый голос старого и надёжного друга.

Там, ближе к центру города, воздух пропитывала умопомрачительная смесь пота, бурлящих жиров, протухшего мяса, специй и благовоний, но здесь, на окраине, атмосфера была чистой, а ветра, дующие вниз с высоких хребтов, не столько морозили, как освежали.

Тагор перекинул мёртвого Гифьюа через плечо, а Асубха поднял тело Кирона, проявив несколько больше уважения к своему павшему брату. Севериан развернулся и направился к расщелине в скале, которая вела к огромному, почти отвесному утёсу с увенчанной бастионом вершиной.

– Поспешим, – сказал Атхарва. – Осталось совсем чуть-чуть.

– До чего? – спросил Кай.

– До Храма Горя, – ответил Атхарва.

2

Храм Горя оказался вовсе не таким жутким, как можно было предположить по его зловещему названию. Его гигантское здание, возвышающееся высоко над соседними строениями, было сложено из чего-то похожего на тысячи несочетающихся друг с другом кусков пёстрого мрамора. Оно располагалось в самом конце глубокого сужающегося ущелья. Его фасад был украшен множеством величавых скульптурных изваяний, которые изображали плачущих ангелов, матерей с мертворождёнными детьми на руках и скелетоподобных предвестников смерти.

В нишах скрывались скелеты с косами, плакальщики, сработанные из полированного гранита, грудились вокруг катафалков с гробами павших героев, а ауслитовые носильщики доставляли мёртвых к месту окончательного упокоения. Любой из соперничающих Цехов Каменщиков, которые в своё время возвели великолепие Дворца, отверг бы хаотичную красоту Храма с первого же взгляда, но его окружала атмосфера возвышенности и радушия, о которых даже величайшие из строений Дворца могли только мечтать.

Дорогу, ведущую к Храму, усеивали вереницы подношений. Здесь были детские игрушки, пикты с улыбающимися мужчинами и женщинами, венки из шёлковых цветов и листочки бумаги, которые украшали поэтичные оды усопшим и прочувствованные прощальные речи. Сотни людей преклоняли колени в ходатайственных молитвах. Они собирались в рыдающие группки вокруг бочек-факелов, расставленных по всей длине широкой дороги, которая шла к тяжёлым железным дверям, ведущим внутрь здания. Масляные лампы, свисающие с наружных частей Храма, отбрасывали колеблющиеся тени, и казалось, что статуи трепещут жизнью.

– Что это за место? – спросил Субха.

– Место поминовения и прощания, – ответил Кай.

Его второе зрение вобрало в себя всё богатство самых разнообразных аур, круживших водоворотом снаружи, внутри и сквозь здание, и на него нахлынул девятый вал эмоций. Его захлестнула небывалая печаль, а бремя горя, которым была наполнена эта улица, грозило придавить его к земле.

– Такое сильное чувство утраты, – произнёс он. – Печаль и боль, сверх всякой меры. Не думаю, что смогу это выдержать.

– Крепись, Кай, – отозвался Атхарва. – Скорбь и вина – могучие эмоции. Ты сам это прекрасно знаешь. Ты не поддавался своим так долго, что чужие не должны представлять для тебя проблем.

– Нет, тут что-то другое, – прошептал астропат. – Там, внутри, что-то есть, и оно гораздо сильнее любой вины, какую я только знал в своей жизни...

Атхарва склонился ближе, так чтобы его следующие слова мог расслышать лишь Кай.

– Не говори об этом ни слова, – предупредил он. – От этого будут зависеть наши жизни.

Не дав никаких пояснений, Атхарва пошёл в ущелье вслед за Северианом, и Кай почувствовал, что скорбящие обращают на них свои неприязненные взгляды. Но их страх не уступал их гневу, и хотя, судя по их виду, им всем хотелось чем-нибудь запустить в незваных гостей или выкрикнуть ругательство в их адрес, ни один человек не осмелился двинуться с места или открыть рот. Скорбящие злились так, словно они их знали, но такого, конечно же, не могло быть.

– Кем бы ни были те люди, которых вы убили, мне кажется, что они пользовались здесь известностью, – заметил Кай.

– Думаю, ты можешь оказаться прав, – согласился Атхарва. Планочные двери Храма Горя открылись, скрипя ржавеющими подшипниками. Из здания появился высокий человек с растрёпанными седыми волосами. Судя по его лицу, он провёл всю свою жизнь на открытом воздухе. Его ауру переполняло такое чувство вины, что Кай замер на месте, шокированный тем, что ему довелось увидеть человека, которому выпала ещё более тяжёлая участь, чем ему самому.

Кай остро осознал, что вокруг них сжимают кольцо сотни людей. Если раньше они боялись, то сейчас присутствие этого мужчины поднимало их дух, и их гнев нарастал с каждой секундой. Отвергнутые Мертвецы были могучими воинами, но удастся ли им убить столько людей, прежде чем их сомнут? И, что более насущно, смогут ли они удержать толпу от его убийства?

– Убирайтесь отсюда, – заявил мужчина. – Разве прошлый раз вас ничему не научил?

– Мы пришли сюда из-за мёртвых, – ответил Асубха. – Нам сказали, что это то место, куда можно принести павших воинов.

– Вы здесь нежеланные гости, – сказал мужчина. – Если ищете тех, кого вы здесь бросили, то можете сказать Бабу, что они отправились в огонь, – точно также, как и все остальные.

– Уйди с дороги или умрешь, – велел Тагор, и Кай почувствовал, как вокруг сержанта Пожирателей Миров загуляли пульсирующие волны агрессии. Его гнев напоминал дикого пса, которого сдерживал лишь тонюсенький поводок, и устройство в его черепе перетирало этот ремешок с каждым сердитым ударом своего механического сердца.

Атхарва шагнул вперёд и положил руку на плечо Тагора. Золотое свечение воина Тысячи Сынов просочилось в смертоносный багрянец, окружающий Пожирателя Миров, и напряжённо-агрессивная поза Тагора стала чуть более расслабленной.

– Мы пришли сюда не для того, чтобы убивать, – заговорил Атхарва, изменяя свой голос, так чтобы его могли слышать все собравшиеся в ущелье. Его интонации и тембр действовали успокаивающе, уменьшая злобу, которой исходили собравшиеся вокруг них. – И мы не люди Дхакала. Мы забрали эти доспехи и это оружие у бандитов Гхоты, когда они напали на нас без всякого повода.

– Гхота мёртв?

– Нет, – ответил Атхарва. – Он удрал, как трус, каковым он и является.

Астропат ощущал, что Атхарва искусно манипулирует псионическими энергиями, и был поражён его могуществом. Кай, как и большинство людей, был в курсе тех слухов, что ходили о Легионе Магнуса, но когда он увидел, как Атхарва вот так походя управляет подобными силами, он был потрясён.

Мужчина с седыми волосами присмотрелся к Отвергнутым Мертвецам, и его глаза округлились, когда он осознал, кем они были на самом деле.

– Ангелы Смерти, – произнёс он. – Вы наконец пришли.

3

Едва освещённые коридоры криптэстезиков и в лучшие-то времена не отличались приятностью, так что чувства Хормейстера вибрировали, как камертон, по которому стукнули от всей души. Он не любил сюда спускаться, но Эвандр Григора проигнорировал все его вызовы, а работа не могла ждать, и ради неё криптэстезику придётся отвлечься от изучения своей драгоценной Системы.

С момента псионического вторжения Магнуса Хормейстера всегда сопровождала троица Чёрных Стражей, хотя он так и не смог решить, назначил ли их Головко, чтобы его защищать, или же чтобы они убили его в случае ещё одной атаки. Возможно, и для того, и для другого, подумал он.

Мимо Хормейстера тянулись чёрные стены из голого камня. Казалось, что они сжимаются вокруг него с каждым новым шагом вглубь логова криптэстезиков. Его голова раскалывалась после особенно трудного сеанса связи. Он принял искажённое сообщение, в котором утверждалось,  что оно исходит от астропата, приписанного к XIX Легиону, но оно не сопровождалось кодами синестетических соощущений, которые могли бы подтвердить его истинность. В нём говорилось о смерти примарха Коракса, и Немо отчаянно хотелось верить, что это фальшивка, содержащая намеренную дезинформацию, созданную с целью деморализации верных Императору войск. И хотя послание звучало правдиво, Хормейстер решил не передавать его в Коллектор, опасаясь вреда, который оно могло причинить.

И это были ещё не все плохие новости. С Восточного Предела дошли слухи о подлой западне возле Калта, в которую попал XIII Легион. А сорок астропатов сошли с ума, пытаясь связаться с неистовым Легионом Кровавых Ангелов. Что за чудовищный рок обрушился на сынов Ваала, и почему ни одно слово не могло проникнуть в Скопление Сигнус, не породив виде́ний безумия и резни у всех тех, кто пытался установить соединение?

Астропаты Города Прозрения не справлялись с задачами, которые ставил перед ними Дворец. Они работали на пределе сил, и если Хормейстер намерен сохранить в целости сеть внутригалактической связи, криптэстезики Эвандра Григора должны занять назначенные им места в хорах. Просеиванию пси-отходов и  поискам истины, скрытой в фоновом шуме Вселенной, придётся подождать.

Они наконец-то подошли к нужной двери, и Хормейстер постучал по ней своими худыми костяшками, заботясь о том, чтобы не повредить своё кольцо из Четвёртого Доминиона. Он подождал и нахмурился, не получив ответа. Он ощущал ментальное присутствие Григора за дверью и слышал звуки разрываемой бумаги.

– Эвандр! – выкрикнул он, хотя терпеть не мог повышать голос. – Открой дверь, мне нужно с тобой поговорить.

В апартаментах криптэстезика на мгновение стало тихо, затем звуки возобновились, став ещё энергичнее, чем до этого.

– Эвандр, я нуждаюсь в твоих криптэстезиках, – продолжил Немо. – Мне нужно, чтобы они помогли разгрести накопившиеся задолженности. У нас просто-напросто недостаточно телепатов, а поскольку Чёрные Корабли не приходят, мы истощаемся. Эвандр!

Григора явно не собирался отвечать, и Хормейстер кивнул сержанту Чёрных Стражей.

– Отпирайте, – велел он. Его раздражало, что повелитель Города Прозрения не может открыть ни одной двери в своём городе, не получив разрешения Чёрных Стражей. Для них же запоров не существовало, и сержант взмахнул перед пластиной замка информационным жезлом. Дверь скользнула в сторону, и Немо перешагнул порог апартаментов Григора. На его лице появилось шокированное выражение, когда он увидел, какой беспорядок царит внутри.

Сама природа работы криптэстезиков делала их угрюмыми и погружёнными в себя, но вместе с тем склонными к эксцентричным выходкам. Григора был своенравным ублюдком, но в том, что касалось просеивания Последков, он был выше всяких похвал, и из-за этого Хормейстер терпел его одержимость Системой. В своё время он ознакомился с работой, которую проделал Григора, но там, где для криптэстезика были порядок и смысл, Немо увидел лишь хаос и случайные совпадения. Плоды этих трудов заполоняли все апартаменты криптэстезика. Каждый квадратный сантиметр стен покрывали неразборчивые письмена, а полки прогибались под тяжестью книг, поисковых когитаторов, статистических компиляторов, карт, графопостроителей и устройств, которые Григора изобрёл, чтобы истолковать пульс Вселенной.

Сейчас всё это исчезло.

Эвандр сидел в центре комнаты в кресле с высокой спинкой, держа на коленях книгу. Он давил на её переплёт одной рукой, как будто пытаясь не дать распахнуться её страницам. Вторая свисала вниз, держа перо, которое роняло на пол капли чернил. Хормейстер нерешительно шагнул вглубь помещения. Он ощущал сокрушительное псионическое давление, вызванное присутствием силы, не имевшей ничего общего ни с Григора, ни с собственными дарованиями Хормейстера.

– Эвандр, – произнёс Немо свистящим шёпотом. – Твои глаза...

Это было невозможно, но щёки криптэстезика испещряли дорожки слёз, а световые узоры, которыми полнилось его тело, отсвечивали из его глазниц переливчатым блеском органических тканей.

Эвандр Григора больше не был слепцом.

Криптэстезик ничего не ответил. Его глаза были плотно зажмурены, а лицо искажали усилия, которые он прилагал, чтобы совладать с каким-то ужасным страхом. Всё его тело окаменело от напряжения, так что на дряблой коже шеи проступили резкие кромки сухожилий. Рука на обложке книги тряслась. Это был том Онейрокритики в чёрном кожаном переплёте.

– Эвандр, что здесь происходит? – спросил Хормейстер.

– Я видел всё, – заговорил Григора, роняя перо и удерживая переплёт обеими руками. – Ему было нужно, чтобы я видел, и оно вернуло мне глаза! Трон, оно вернуло мне глаза, чтобы я смог это увидеть!

– Увидеть что, Эвандр? – спросил Хормейстер. – Ты несёшь бессмыслицу.

– Надежды нет, Немо, – сказал Григора, тряся головой, словно он пытался избавиться от какого-то страшного воспоминания. – Ты не можешь это остановить, ни один из нас не может. Ни ты, ни я – никто!

– О чём ты говоришь? – спросил Немо.

Хормейстер сделал ещё один шаг вперёд и нагнулся к Григора. Под плотно зажмуренными веками криптэстезика плясал едва видимый призрачный свет, похожий на отражение звёзд на поверхности реки.

– Всё было впустую, Немо, – продолжил Григора, его грудь сотрясали рыдания. – Всё, что мы делали, всё это было впустую. Всё закоснеет. Это  не настоящая жизнь, это медленная смерть, затянувшаяся на тысячелетия. Всё, к чему мы стремились, всё, что нам обещали... всё это ложь.

Костяшки его пальцев были белыми от усилий, которые он прилагал, чтобы удержать закрытым переплёт Онейрокритики. Тем не менее, он на время отнял одну из рук, чтобы сунуть её в свои одежды и достать мелкокалиберный пистолет с коротким стволом.

 Хормейстер выпрямился и отступил от Григора. Чёрные Стражи вскинули свои винтовки и прицелились.

– Брось пистолет! – рявкнул сержант. – Брось пистолет, или мы тебя пристрелим.

Григора испустил смешок, и у Хормейстера защемило сердце от той боли и той рвущей душу горечи утраты, которые в нём прозвучали. Что могло быть настолько чудовищным, чтобы заставить человека издать такой горестный звук?

– Эвандр, – сказал Хормейстер. – Что бы здесь ни случилось, мы сумеем с этим разобраться. Мы сможем справиться со всем. Помнишь те времена на Чёрных Кораблях? Того паренька с Сорок-Три/Девять? Он убил почти всех на том корабле, но мы его обуздали. Мы скрутили его, и мы сможет предотвратить и это, чем бы оно там ни было.

– Предотвратить? – спросил Григора. – Ты не понял? Это уже случилось.

– Что случилось?

– Всему хорошему пришёл конец, – сказал Григора, засовывая пистолет в рот.

– Нет! – выкрикнул Немо, но ничто не могло помешать криптэстезику спустить курок.

Его голова дёрнулась, челюсть отвисла, и изо рта поднялась тонкая струйка дыма. Из носа выбежал ручеёк крови, скатившись на обложку Онейрокритики. В момент смерти Григора открыл глаза, и Хормейстер увидел, что они имеют цвет янтаря, оправленного в червонное золото.

Книга соскользнула с колен мертвеца и упала на пол. Ощущение злобной сущности, занимавшей пространство между мирами, начало таять, и Хормейстер перевёл дух. Он смотрел на труп человека, который когда-то был его другом, и пытался представить, что же могло довести до самоубийства такого рационального человека.

Его ясновидческий  взгляд привлекла упавшая книга. Капелька крови на её обложке сияла остатком жизненной силы покойного. Этот трепещущий огонёк жизни угас окончательно, и сердце Хормейстера сжалось от небывалой тоски.

– Что же ты увидел, Эвандр? – произнёс он, понимая, что есть только один способ узнать это наверняка, и спрашивая себя, достанет ли ему мужества посмотреть.

Немо Чжи-Мэн подобрал последний том Онейрокритики Эвандра Григора и приступил к чтению.

4

Кай вошёл в Храм Горя вслед за Отвергнутыми Мертвецами, чувствуя бремя скорби и вины, которые пропитывали воздух, словно невидимый дым. Как и внешний фасад, внутренние помещения здания тоже были украшены скульптурами на похоронные темы, которые изображали траурные обычаи во всех их разнообразных формах: причитания плакальщиков, бдения у смертного одра, шумные поминки и торжественные прощания. Светильники, подвешенные на настенных железных держателях, заливали Храм тёплым светом, а круговой обод бывшей шестерни какой-то громадной боевой машины Механикум служил подвесом для сотен жировых свечей.

На деревянных скамьях сидели мрачные группки скорбящих. Это были счастливцы, дождавшиеся своей очереди занести покойников внутрь. Люди подняли свои глаза на вошедших космодесантников. Некоторые из них воззрились на Астартес с изумлением, другие же были слишком охвачены скорбью, чтобы уделить им больше одного беглого взгляда. Группа мужчин и женщин проливала слёзы возле тела, лежащего у ног чёрной полированной статуи коленопреклонённого ангела, у которого не было лица. Изгибы и скругления его крыльев облегала едва видимая чёрная дымка, и хотя на его голове не вы́резали черт, Кай почувствовал, что по ту сторону этой незаконченной поверхности что-то есть – словно бы смутные очертания чьего-то лика, плохо различимые в тенях. 

– Что это? – спросил он, зная, что Атхарва не спускает с него глаз, и что он поймёт смысл вопроса.

– Я подозреваю, что там не одна сущность, а множество, – ответил Атхарва. – Великий Океан – отражение этого мира, а как было известно ещё древним алхимикам, "что вверху, то и внизу"[79]. Нельзя изливать в одном месте так много скорби без того, чтобы привлечь внимание живущих по ту сторону завесы.

– Чем бы оно ни было, оно производит ощущение опасного, – сказал Кай. – И... голодного.

– Точно подмечено, – кивнул Атхарва. – И ты прав, считая его опасным.

Кай ощутил укол страха:

– Трон, мы должны предупредить этих людей, чтобы они ушли!

Атхарва рассмеялся и отрицательно покачал головой:

– В этом нет нужды, Кай. Оно не настолько сильно, чтобы вырваться из каменной тюрьмы, в которой оно в настоящий момент находится.

– Вам нравятся мои статуи? – спросил хранитель Храма Горя, закрывая двери и направляясь к космодесантникам и астропату.

– Они великолепны, – ответил Кай. – Где вы их добыли?

– Я нигде их не добыл, я сам их изваял, – сказал мужчина, протягивая руку. – Меня зовут Палладис Новандио, и вы здесь желанные гости. Все вы.

Кай потряс протянутую руку, пытаясь скрыть свой дискомфорт,  когда ощутил резкий укол горя и чувства вины, которые исходили от этого человека.

– Настоящий мавзолей, – сказал Тагор. – Зачем ты собрал в одном месте так много относящегося к смерти?

– Это отвращающие образы, – ответил Палладис.

– Что это значит? – спросил Субха.

– Собрав так много образов смерти и горя в одном месте, ты лишаешь их скорбности, – внезапно осенило Кая.

– Именно так, – подтвердил Палладис. – А почитая смерть, мы тем самым держим её на расстоянии.

– Мы принесли воинов, которые прошли Алой Тропой, – сказал Тагор. – Их смертные останки не должны подвергнуться осквернению со стороны мародёров или стервятников. Нам сказали, что здесь есть кремационная печь.

– Это действительно так, – подтвердил Палладис, указывая на квадратную арку в задней части строения. Кай ощутил безвозвратность, которая витала за этой дверью. Её заслон не мог до конца удержать запах сожжённой плоти, и он проникал в воздух Храма.

– Нам нужно ей воспользоваться, – сказал Атхарва.

– Она к вашим услугам, – почтительно поклонился Палладис.

Кай проследил за тем, как Отвергнутые Мертвецы поднимают своих павших братьев, держа их между собой, как носильщики исполинских размеров. Пожиратели Миров несли Гифьюа, а Атхарва и Севериан подняли к своим плечам Аргентуса Кирона.

– Павший воин должен получить посмертные почести от своих товарищей по крови, – произнёс Тагор, – но эти герои далеко от своих братьев-легионеров, и они никогда больше не увидят свои родные миры.

– Это их родной мир, – сказал Атхарва.

– И их товарищи теперь мы, – добавил Субха.

– Мы будет теми, кто воздаст им почести, – сказал Асубха. – Нас побратала битва, и мы не обязаны хранить верность никакому братству, кроме нашего собственного.

Кай был удивлён, что слышит от этих воинов подобные речи. За то недолгое время, что он с ними провёл, ему не показалось, что они были близки друг другу, но эти слова говорили о внутренней связи, которая коренилась глубже, чем он мог представить. Узы, подобные этим, могут быть выкованы лишь в кровавом котле битв и смертей.

– Идёмте, – сказал Палладис Новандио. – Я вам покажу.

Тагор положил руку на грудь Палладиса и отрицательно покачал головой.

– Нет, не покажешь – возразил он, скаля зубы и едва сдерживая враждебность, от которой его слова звучали ещё резче, чем обычно. – Уход космического десантника – закрытое мероприятие.

– Приношу свои извинения, – сказал Палладис, осознавая угрозу. – Я и в мыслях не держал проявить неуважение.

Космические десантники двинулись по центральному проходу Храма, и все рыдания стихли, а свидетели этого мрачной процессии склонили головы, беззвучно выражая своё безмолвное почтение. Атхарва полыхнул едва уловимым промельком молнии, и дверь, которая вела к печи, открылась на своих ржавых, заедающих от пепла петлях.

Затаивший дыхание Кай проследил, как Астартес скрылись из виду, и наконец-то выдохнул.

Ему понадобилась некоторое время, чтобы осознать значение этого момента, но когда до него дошло, что он остался один и без присмотра, астропат не ощутил ничего, кроме странной пустоты внутри. Он уже перестал понимать, кем он был для Отвергнутых Мертвецов, – соратником по побегу или же пленником, – но подозревал, что это зависит от того, что он носит в своей голове.

Кай развернулся к двери, через которую он и космодесантники вошли в Храм. Сквозь её плохо подогнанную раму просачивались полоски факельного света, и это мягкое свечение обещало всё, в чём ему было отказано: свободу от обязательств, право самому выбирать между жизнью и смертью, и, наконец, возможность не быть ничьим рабом.

Понимание последнего далось ему тяжелее всего, поскольку Кай всегда считал себя хозяином собственной судьбы. Но здесь, в одиночестве, загнанный в посвящённый умершим храм, он понял, насколько же наивным он был. Значимость отдельной личности была величайшей ложью, которую Империум скормил своим гражданам. Жизнь любого, от солдата в армии и до писца при Дворце или рабочего, вкалывающего на фабрике, была поставлена на службу Императору. Осознавали они это или нет, но человеческую расу подчинили одной-единственной цели – завоеванию Галактики.

Кай в первый раз в жизни понял, чем был Империум по своей сути – машиной, которая могла функционировать с таким огромным размахом лишь благодаря тому, что ресурс её топлива, которым служили человеческие жизни, не иссякал никогда. Астропат был её частью, крошечной шестерёнкой, которая выскользнула из механизма своей передачи и сейчас бесцельно кувыркалась сквозь её деликатную машинерию. Кай знал о подобных устройствах достаточно, чтобы понимать, что никто не позволит такой шальной детали оставаться в теле машины. Либо она будет возвращена на предназначенное ей место, либо исторгнута наружу и выброшена с глаз долой.

– Смерть окружает тебя со всех сторон, друг мой, – сказал Палладис. – Ты правильно сделал, что сюда пришёл.

Кай согласно кивнул:

– Куда бы я ни пошёл, меня со всех сторон окружает смерть.

– Истинно так, – подтвердил Палладис. – Ты намерен оставаться с Ангелами Смерти?

– Почему у меня такое чувство, что ты употребляешь эти два слова не как эпитет?

– Легионеры Астартес – физическое воплощение смерти, – ответил Палладис. – Ты видел их за работой, так что ты должен это знать.

Кай вспомнил их кровопролитный побег из тюрьмы кустодиев и подавил дрожь, которая пробрала его от одной мысли о той беспощадной резне.

– Точно в яблочко, как мне думается, – согласился он. – Ангелы Смерти. Это звучит.

– Ты не ответил на мой вопрос, – заметил Палладис.

Кай на секунду задумался, разрываясь между желанием лепить своё будущее своими собственными руками и настойчивым внутренним голосом, который советовал ему оставаться с Отвергнутыми Мертвецами.

– Я не уверен, – ответил он, дивясь самому себе. – Я чувствую, что я хочу их покинуть, но не уверен, что должен. Что глупо, поскольку я думаю, что они собираются доставить меня к... в то место, куда, как мне представляется, мне не предназначено идти.

– И куда же, по твоему мнению, тебе предназначено идти?

– Я не знаю, – тускло улыбнулся Кай. – Видишь ли, в этом-то и проблема.

– Тогда как ты можешь знать, что ты уже не там? – спросил Палладис. Затем он легонько пожал руку астропата повыше локтя и ушёл к мужчинам и женщинам, которые проливали слёзы над телом старика у ног безликой статуи.

Прежде чем Кай успел обдумать эти последние слова, дверь Храма открылась, и в здание вошла девушка со знакомой аурой. Хотя его псионические чувства сказали ему примерно то же самое, он и без них знал, что под её капюшоном скрываются длинные светлые волосы, а её лоб обвязан голубой банданой. Он улыбнулся, наконец понимая, что все без исключения случайности, совпадения и кусочки вселенской головоломки были ничем иным, как звеньями причинно-следственной цепочки, что тянулась из прошлого от самых истоков мироздания.

– Возможно, я именно там, где мне предназначено быть, – тихо произнёс он. Девушка увидела астропата и изумлённо распахнула глаза.

– Кай? – спросила она. – Трон, что ты здесь делаешь?

– Привет, Роксанна, – сказал Кай.

5

Нагасена раздражёно следит за приближающимися танками. Его не покидает чувство, что события понеслись так быстро, что уже неподконтрольны никому из собравшихся здесь. Шесть бронированных машин, приземистых, воняющих машинным маслом и горячим металлом. Охотникам пришлось их дожидаться – такой приказ прислали из Города Прозрения. Им не дали никаких объяснений, и вот уже без малого девяносто минут, как они позволяют своей добыче наращивать отрыв.

– Мы не должны были ждать, – говорит ему Картоно, но Нагасена не откликается. Ответ очевиден сам по себе. Да, они не должны были ждать, но всё внутри него бунтует против этой охоты. Он обзывает себя глупцом за то, что доверился знамениям, и говорит себе, что должен был продолжать без Головко и Сатурналии.

Он знает, куда ушла добыча, и он уже был бы там, если бы не его сотоварищи по охоте. И всё же он не отправился туда отдельно от них. Он ждал. Его самыми главными оружиями были скорость и неутомимость в преследовании, и он пожертвовал и тем, и другим.

Почему?

Потому что эта охота не служит делу правды, она направлена на то, чтобы её похоронить.

Сатурналия стоит на перекрёстке к востоку от него. Кустодий рвётся возобновить охоту, но не желает ослушаться приказа, который в числе прочих завизировали и его собственные повелители. Головко сидит вместе со своими бойцами, демонстрируя терпение, о наличии которого Нагасена и не подозревал. Генерал-майор относится к тем людям, для которых приказы абсолютны к выполнению, и если ему скомандуют, он не остановится перед тем, чтобы убить сотню невинных душ. Такие, как он, опасны, поскольку они способны воплотить в жизнь любой ужас, действуя в непоколебимой уверенности, что это послужит высшей цели.

Слышится скрежет камней и визг металла, и головная машина останавливается. Она имеет чёрно-красный окрас с эмблемами в виде крепостных ворот, поверх которых перекрещиваются чёрная секира и лазган. Головко и Сатурналия как раз присоединяются к Нагасене, когда открывается боковой люк, и из него появляется младший лейтенант в чёрном нагруднике и шлеме. Судя по его виду, ему хочется быть где угодно, но только не здесь.

Лейтенант марширует к Головко и вручает ему запечатанный приказный планшет одноразового использования.

Из латной перчатки Головко выскальзывает шифровальный жезл, и планшет мигает, пробуждаясь к жизни. На его плоской поверхности появляется мягкое свечение текста, и лицо генерал-майора раскалывает ухмылка свирепого предвкушения.

Нагасена уже видел его в такой ипостаси, и это ему не нравится.

– Что говорится в послании? – спрашивает он, опасаясь, что уже знает ответ.

Головко передаёт планшет Сатурналии. Кустодий изучает его содержимое и кивает, тем самым подтверждая подозрения Нагасены. Он отворачивается, когда Сатурналия протягивает ему планшет.

– Мы больше не охотники, – произносит Нагасена. – Не так ли?

– Так, – отвечает Сатурналия. – Мы – группа зачистки.

XXIКатарсис / Я Могу Тебя Пришибить / Громовой Повелитель

1

Роксанна бросилась в руки Кая с пылкостью возлюбленной, надолго разлучённой с предметом своего обожания. Она обхватила его так крепко, что он испугался, не сломает ли она ему чего-нибудь внутри. Он обнял её в ответ, наслаждаясь телесным контактом с другим человеком и видом знакомого лица. Он и Роксанна проработали вместе на "Арго" много лет, хотя и не стали близки во всех смыслах этого слова из-за строгих норм поведения, которым обязывали следовать на борту всех кораблей Ультрадесанта.

– Ты мне рёбра сломаешь, – сказал Кай, хотя ему и не хотелось, чтобы она его отпускала.

– Ничего, срастутся, – ответила Роксанна, стискивая его даже ещё крепче. – Никогда не думала, что снова тебя увижу.

– Как и я, – сказал он. Девушка наконец отпустила его и отступила на шаг назад, продолжая держать его за плечи.

– Выглядишь просто ужасно, – заметила Роксанна. – Что случилось с твоими глазами? После того, как нас разлучили на Лемурийской платформе, мне наотрез отказывались рассказывать, где ты.

– Меня забрали латники Дома Кастана. Они отвезли меня в мед-центр на Киприосе и оставили под опёкой придурка, – презрительно усмехнулся Кай. – Но когда до Патриарха дошло, что им могут вчинить в вину потерю "Арго", меня вышибли обратно в Город Прозрения.

– Ублюдки, – сказала Роксанна. – Меня забрали в наше имение в Галиции и попытались спрятать, как будто меня вообще не существовало на свете.

– Зачем?

– Я их позорила, – ответила Роксанна, равнодушно пожимая плечами. – Что ж это за навигатор, если он не может привести корабль домой, даже находясь в одной системе с Астрономиконом?

– Но это абсурд, – сказал он. – Как можно вести корабль, если он находится посреди варп-шторма?

– Я им это говорила, – ответила она, сопроводив слова чересчур экспрессивным жестом, – но потеря корабля всегда плохо смотрится. И первым, на кого людям хочется возложить вину, оказывается навигатор.

– Или астропат, – прошептал Кай.

Он почувствовал на себе её изучающий взгляд, и ответил ей тем же. Когда астропат видел Роксанну в пошлый раз, она была полной развалиной, как физически, так и психологически, и её, точно также как и его самого, преследовали нескончаемые вопли их мёртвого экипажа. Но сейчас в её ауре не обнаруживалось никаких признаков той травмы.

Роксанна повела его прочь от центрального прохода, разыскивая среди огороженных мест, куда бы им усесться. Она держала его за плечо руки, словно он был слепым или немощным.

– Ты знаешь, я могу видеть, – сказал он. – Возможно, что и получше тебя.

– Как типично, – ответила Роксанна. – Лишь лишившись глаз, обретаешь ясный взгляд на вещи.

Кай заулыбался, а Роксанна завладела его руками, худыми, как у скелета. Он почувствовал теплоту её дружбы, но не  шарахнулся прочь, а окунулся в неё, словно в очистительный бальзам. С того самого дня, как Кая сняли с остова "Арго", к нему неизменно относились, как к прокажённому или ущербному, и то, что на него смотрели как на равного, было едва ли не самой чудесной вещью, которую когда-либо делал для него другой человек.

– Итак, что ты здесь делаешь? – спросил он, надеясь увести разговор в сторону от "Арго". – Не похоже, чтобы это место тебе подходило.

– Полагаю, что ты прав, но, как оказалось, оно мне именно что подходит.

– Что ты имеешь ввиду?

– Я из Дома Кастана, – пояснила Роксанна. – Я никогда в жизни ни в чём не нуждалась, а это значит, что я не ценила ничего из того, что мне было дано. Если я что-то ломала или теряла, то тут же получала замену. Сосуществуя с людьми из XIII Легиона, я уяснила, какой же эгоисткой я была. Когда я вернулась в наше поместье, то не смогла смотреть, как снова становлюсь той, прежней, личностью. Так что я ушла.

– И пришла сюда? – спросил Кай. – По мне, так ты слегка переборщила.

– Знаю, но как я уже сказала, я из Дома Кастана, а мы ничего не делаем в полразмаха. Поначалу я собиралась уйти в бега, просто желая дать урок своей семье, показать им, что они не могут относиться ко мне, как к ребёнку. Тогда, осознав, как они во мне нуждаются, они пришли бы за мной, и я заслужила бы их уважение.

– Но они не пришли, да?

– Не пришли, – ответила Роксанна, вовсе не выглядя опечаленной мыслью о том, что она брошена своей семьёй. – Я нашла, где остановиться, но меня по-прежнему мучили кошмары про "Арго", и это пожирало меня изнутри. Я знала, что в произошедшем не было моей вины, но не могла прекратить об этом думать. Однажды я услышала, что в Городе Просителей есть место, где любой может проводить своих умерших в последний путь и обрести успокоение. Так что я отправилась сюда и добровольно вызвалась оказывать любую посильную помощь.

– Это помогло? Я имею ввиду, с кошмарами?

Роксанна кивнула:

– Помогло. Я думала, что задержусь здесь на пару-тройку дней, просто чтобы мозги встали на место, но чем больше я помогала людям, тем сильнее понимала, что не могу уйти. Когда тебя изо дня в день окружает смерть, это расставляет всё по своим местам. Я выслушала сотни историй, от которых у тебя разорвалось бы сердце, но благодаря им я поняла, что всё, через что я в своё время прошла, было ничуть не страшнее тех вещей, которые этим людям приходится сносить каждый день.

– А что насчёт Палладиса Новандио? Какова его история?

Аура Роксанны сказала Каю, что девушке не хочется обсуждать этот вопрос, и он немедленно пожалел о том, что его задал.

– Он пережил огромную утрату, – сказала она. – Он потерял любимых людей, и он винит себя в их смерти.

Кай развернулся, чтобы понаблюдать за Палладисом Новандио, пока тот негромко разговаривал с пришедшими в его храм людьми, теперь в полной мере понимая ту горесть, которой был окутан этот человек, и узнавая во всепожирающем чувстве вины и желании быть наказанным зеркальное отражение своих собственных эмоций.

– Тогда мы очень похожи, – прошептал Кай.

– Ты винишь себя в том, что случилось на "Арго", да? – спросила Роксанна.

Кай попробовал было дать какой-нибудь несерьёзный ответ, чтобы отфутболить её вопрос, но слова не шли на ум. Для него не составляло труда разобраться в эмоциях, считав их по ауре или прибегнув к своим псионическим дарованиям, но при всём при том он не мог обратить свою проницательную способность на самого себя, страшась того, что он может узнать.

– Это была моя вина, – тихо произнёс он. – Я находился в трансе Нунцио, когда схлопнулись щиты. Я пустил внутрь этих чудовищ. Я был брешью в защите. Это единственное объяснение.

– Это смехотворно, – сказала Роксанна. – Как ты можешь такое думать?

– Потому что это правда.

– Нет, – твёрдо ответила Роксанна. – Это не правда. Ты не представляешь, что творилось за бортом. Я видела то, что по нам ударило, и скажу, что это сокрушило бы любой корабль. Шквал варп-смерчей, налетевший откуда ни возьмись, наткнулся на вихрь высокоэнергичных потоков, идущих внутрь от штормов на границах системы. Такого не предвидел ни один человек – ни из Гильдии Наблюдателей Нобилитэ, ни из Стражи Врат, никто. Это был один случай на миллион, на миллиард, дурацкое стечение обстоятельств. С учётом того, что творится здесь на Терре и снаружи в Галактике, мне странно, что на свет не нарождается ещё больше подобной дряни. Там, в варпе, творится настоящий бедлам, и тебе повезло, что это скрыто от твоих глаз.

– Ты могла это видеть, а вот я это слышал, – сказал Кай. – Я слушал, как они гибли.

– Кто?

– Все они. Мужчины и женщины, все кто только были на корабле, и я слушал, как они умирают. Весь их ужас, все несбывшиеся мечты, все предсмертные мысли. Я слышал их всех, они кричали мне в уши. И слушаю их до сих пор всякий раз, когда теряю бдительность.

Роксанна яростно стиснула его руки, и он почувствовал бешеную энергетику её пристального взгляда, хотя и не мог ответить ей тем же, поскольку у него не было глаз. Её личность пылала мощью, как солнечная корона, и Кай только сейчас осознал, насколько она сильной она была. Роксанна происходила из семейства Кастана, а в этом клане мало кому недоставало уверенности в себе.

– Они пытались обвинить нас обоих  в потере "Арго". Так разве это не говорит тебе, насколько мало они знают о том, чья это была ошибка? Кого-то нужно было притянуть к ответу. Произошло нечто ужасное, а люди по природе устроены так, что им хочется, чтобы за это расплачивался кто-нибудь другой. Они день и ночь твердили мне, что это была моя вина, что я сделала что-то неправильно, что мне нужно пройти переподготовку. Но я отвечала: "нет", я говорила им, что я знаю – в случившемся не было моей ошибки. Я знаю, что ни я, ни кто-либо ещё не смог бы сделать ничего, что спасло бы тот корабль. Он был потерян независимо от моих действий. Он был потерян независимо от твоих действий или действий любого другого человека.

Кай слушал её слова, чувствуя, как каждое из них проникает сквозь броню его уверенности, словно стилеты, метящие в его сердце. В своё время он говорил себе то же самое, снова и снова, но нет обвинителя страшнее, чем собственный разум. Кастана сказали ему, что он послужил причиной гибели "Арго", и он поверил им, потому что в глубине души он сам желал быть наказанным за то, что остался в живых.

Они нуждались в козле отпущения, и когда одна из их семьи не пожелала поднять лапки кверху, он оказался лучшим из всех прочих вариантов – добровольной жертвой. Кай почувствовал, как разжимаются чёрные оковы вины, как их неумолимые тиски дают едва заметную слабину. Они не исчезли до конца, их хватку нельзя было разорвать так легко столь незамысловатым средством, как слова друга, но сам факт того, что её оказалось возможным ослабить, был настоящим откровением.

Он улыбнулся и протянул руку, чтобы коснуться лица Роксанны. Она настороженно отнеслась к этому жесту, как и все навигаторы, которым не нравилось, когда пальцы чужих людей находились близко к их третьему глазу. Её щека была гладкой, а мимолётное прикосновение её волос к его коже было воистину роскошным ощущением. Это был первый раз за последние месяцы, когда Кай общался с человеком, не желающим что-нибудь от него получить, и астропат затягивал это мгновение, счастливый тем, что делает каждый вдох как свободный человек.

– Ты знаешь, что ты умнее, чем выглядишь? – спросил Кай.

– Как я уже сказала, это место расставляет всё по своим местам, но откуда бы тебе это знать? Ведь с этими бинтами на глазах ты даже не можешь меня видеть. Ты так и не рассказал, что с ними произошло.

И Кай поведал ей обо всём, что обрушилось на него с момента прибытия в Город Прозрения: о его переподготовке, об ужасе псионической ударной волны, которая убила Сарашину и внедрила в его разум что-то настолько ценное, что люди готовы были убивать, лишь бы только это добыть. Он описал их побег из тюрьмы кустодиев, аварию и то, как они уносили ноги через Город Просителей, хотя в том, что касалось последней части, его память сохранила лишь расплывчатые картины сомнительных воспоминаний и смутно припоминаемых виде́ний, в которых схлёстывались страх и галлюцинации. Он рассказал Роксанне, что Отвергнутые Мертвецы планируют доставить его к Хорусу Луперкалю, и при упоминании имени Воителя по её ауре прокатилась дрожь страха.

Когда Кай закончил, он ждал, что Роксанна спросит его, что же Сарашина вложила в его разум, но этот вопрос так и не прозвучал, и он почувствовал себя чуточку в неё влюблённым. Девушка оглянулась на дверь, в которую космодесантники унесли своих павших братьев.

– Ты не можешь допустить, чтобы они доставили тебя к Воителю, – сказала она.

– Ты считаешь, что после всего, что со мной сотворили, я что-то должен Империуму? – спросил Кай. – Я не собираюсь просто взять и снова сдаться Легио Кустодес.

– Я не утверждаю, что ты должен, – ответила Роксанна, снова беря его руки в свои. – Но даже после всего, что случилось, ты ведь не изменил Империуму, так? Ты не предатель, но именно им ты и станешь, если позволишь доставить себя к Хорусу. Ты знаешь, что я права.

– Это так, – вздохнул Кай. – Но как я могу им помешать? Я не настолько силён, чтобы им сопротивляться.

– Ты можешь сбежать.

Кай покачал головой:

– Там, снаружи, я и десяти минут не протяну.

Если ему и требовалось подтверждение, то им послужило молчание Роксанны.

– Так что ты намерен делать? – наконец спросила она.

– У меня нет ни малейшей идеи, – признался Кай. – Но я больше не хочу, чтобы меня использовали, – это единственное, что я знаю совершенно точно. Я устал от того, что меня таскают то туда, то сюда. Я хочу взять свою судьбу в собственные руки. Но я не знаю, как это сделать.

Тяжёлая дверь, расположенная в задней части Храма, распахнулась.

– Тогда хорошо бы тебе поскорее это понять, – сказала Роксанна. – Они вернулись.

2

Мёртвые стали пеплом. Аргентуса Кирона и Орху Гифьюа не стало, их тела поглотил огонь. Их гибель не вызвала у Тагора никаких эмоций. Умом он понимал, что должен скорбеть об их уходе, но был не в состоянии помыслить ни о чём, кроме предвкушения следующего убийства. С того самого момента, как они схватились с людьми Бабу Дхакала, его тело походило на туго натянутую струну, вибрирующую незримо для всех остальных, но готовую лопнуть в любой момент.

Было здо́рово снова обагрить руки кровью, а "гвозди мясника", вогнанные в его череп, вознаградили его за убийства эндорфиновым всплеском. Тагор крепко стискивал пальцы, бессознательно сжимая их в кулаки, и обшаривал помещение глазами, выискивая источники угрозы, возможные направления атаки и узкие, пригодные для обороны места. Те смертные, что находились внутри Храма, были сентиментальными и ни на что не годными слюнтяями. Они проливали слёзы того, что в его предположении было скорбью, но это чувство уже не вызывало у него никаких ассоциаций.

Пока Севериан и Атхарва разговаривали с седоволосым человеком, который был хозяином этого места, – Тагор не мог заставить себя использовать слово "храм", – сержант отрядил Субху и Асубху обеспечить безопасность периметра. Он дышал резкими короткими толчками, и он знал, что его зрачки расширены до такой степени, что радужки кажутся сплошной чернотой. Каждая мышца его тела пела от напряжения, и от Тагора требовалось всё его железное самообладание, чтобы не наброситься на первого же поглядевшего на него человека.

Да никто и не осмеливался смотреть на такого откровенно опасного мужчину. Никто не желал встречаться с ним глазами, и он уселся на скрипучую скамью, чтобы успокоить свои бушующие эмоции. Ему хотелось сражаться. Ему хотелось убивать. Ему не на кого было выплеснуть свою ярость, но его тело жаждало разрядки и той награды, которую обещало пульсирующее устройство, прикрученное к его черепу.

В своё время Тагор распространялся о боевой славе, но эти речи отдавали фальшью даже в его собственных ушах. Он произносил их механически, и хотя ему хотелось чувствовать себя обманутым тем, что они так мало для него значили, он не мог ощутить даже этого. То были хорошие слова, он верил в них когда-то, но чем больше рос счёт убитых им людей, тем дальше отходило на задний план всё, кроме ярости битвы. Он знал точное число забранных им жизней и мог вызвать из памяти каждый закончивший их удар, но не испытывал никаких эмоций по поводу хоть одной из них. Никакой гордости за искусно направленный выпад, никакого ликования от победы над достойным противником и никакого удовлетворения от того, что он сражается за то, во что верит.

Император сделал из него воина, но Ангрон перековал его в оружие.

Тагор вспомнил ритуал разрывания цепей на борту "Завоевателя", этой могучей крепости, которую выпустили рыскать по небесам, как гончего пса доблестного рыцаря. Ангрон, Красный Ангел, лично установил обмотанную цепями наковальню и опустил свой мозолистый кулак на массивный железный узел. Он разбил символические цепи своего рабства с первого же удара и швырнул разъединённые звенья тысячам собравшихся Пожирателей Миров.

Тагор дрался и ругался со своими братьями посреди бешеного вихря свалки, которую они устроили, чтобы добыть себе одно из этих колец. Как сержант штурмовиков Пятнадцатой Роты, он не испытывал недостатка в свирепости, и вырвал звено у бойца по имени Скраал[80] – одного из самых последних новобранцев, которым должны были имплантировать "гвозди мясника". Тот воин был неопытным, ему ещё только предстояло овладеть своими имплантатами, и Тагор избивал его без жалости, пока он не выпустил свою добычу.

Тагор вделал это звено в топорище "Добивателя", своего боевого топора, но теперь это оружие было для него потеряно. Он даже не мог сосчитать, сколько раз оно спасало ему жизнь, и мысль о том, что оно очутилось в руках врага, вызвала у него вспышку гнева. Он услышал треск ломающегося дерева и распахнул глаза в предвкушении схватки, но увидел кровь, выступившую из крошечных ранок на ладонях, и понял, что расщепил выступающий край скамьи.

Тагор закрыл глаза, проговаривая слова "Песни Окончания Битвы":

В победном салюте вздымаю кулак,

Которым бойцов я сражал,

Окрещен я кровью, что дал мне враг,

В горниле смерти себя показал.

Но час пробил приглушить свой пыл,

Время потери считать.

Вороны уже слетелись на пир,

Им нынче не голодать.

Многие пали на этот раз,

Крови война напилась.

И ей всё равно, из врагов или нас

Пища её лилась.

Он произнёс последнее слово и судорожно выдохнул, чувствуя, как освобождается от напряжения, которое прошивало его тело, словно электрический ток. Тагор разжал кулаки, позволяя деревянным щепкам ссыпаться на пол. Он осознал, что неподалёку от него кто-то есть, и, наклонив голову, увидел сидящего рядом с ним мальчика. Тагор даже не представлял, сколько лет может быть пареньку. Пожиратель Миров не сохранил никаких воспоминаний о своей юности, да и физиология смертных менялась так стремительно, что их хилая плоть не могла служить мерилом прошедших лет.

– Что это ты только что говорил? – спросил мальчик, поднимая глаза от брошюры, которую он читал.

Тагор огляделся по сторонам – просто чтобы удостовериться, что паренёк и в самом деле обращается к нему.

– Это были слова для охлаждения боевого пыла в сердце воина по окончании кровопролития, – настороженно ответил он.

– Ты космодесантник, да?

Тагор кивнул, недоумевая, чего этот мальчик от него хочет.

– Я Арик, – сказал паренёк, протягивая ему руку.

Тагор посмотрел на неё с подозрением, его глаза метались по худенькому тельцу ребёнка. Он бессознательно намечал точки, где можно будет сломать ему кости, так чтобы убить его самым эффективным способом. Шея паренька была тощей, как прутик, и её можно будет свернуть без всяких усилий. На его плечах виднелись проступающие сквозь кожу кости, а через тонкую рубашку торчали выпирающие рёбра.

Уничтожить его не составит никакого труда.

– Тагор, сержант штурмовиков из Пятнадцатой Роты, – наконец произнёс он. – Я из Пожирателей Миров.

Арик кивнул:

– Хорошо, что ты здесь. Если люди Бабу Дхакала вернутся, ты ведь их убьёшь, да?

Тагор кивнул, довольный тем, что разговор свернул на близкую ему тему:

– Любой, кто придёт сюда в моих поисках, умрёт от моей руки.

– А ты хорошо умеешь убивать?

– Очень хорошо, – ответил Тагор. – Лучше меня никого нет.

– Здорово, – заявил Арик. – Я его ненавижу.

– Бабу Дхакала?

Арик угрюмо кивнул.

– Почему?

– Он убил моего отца, – ответил мальчик, указывая на коленопреклонённую  статую в конце здания. – Гхота пристрелил его прямо вон там.

Тагор посмотрел в том направлении, куда указывал парнишка, обратив внимание на серебряное кольцо на его большом пальце, которое, судя по качеству и стоимости, явно было ему не по средствам. Статуя была сделана из тёмного камня  с тонкими прожилками серого и более чёрного цветов, и хотя у неё не было лица, Тагор ощутил уверенность, что может различить, где полагается быть её чертам, – как будто скульптор уже начал свою работу, но оставил её неоконченной.

– Гхота убил и одного из моих... друзей, – сказал Пожиратель Миров, запнувшись на непривычном слове. – Я задолжал ему смерть, а я всегда расплачиваюсь по долгам крови.

Арик кивнул. Вопрос был улажен, и он вернулся к чтению своей брошюры.

Тагор очутился на неизведанной территории. Его разговорные навыки сводились к боевым речитативами и отданию приказов. Он не был мастаком по части отношений со смертными, считая, что их заботы и логику невозможно постичь. Полагалось ли ему продолжать этот разговор, или их отношения закончены?

– Что ты читаешь? – слегка поразмыслив, спросил он.

– То, что обычно читал мой отец, – ответил Арик, не поднимая глаз. – Мне здесь много чего непонятно, но ему это очень нравилось. Он читал и перечитывал это снова и снова.

– Можно посмотреть? – попросил Тагор.

Парнишка кивнул и передал ему лист бумаги. Она была тонкой, и её складывали так много раз, что печатная краска на сгибах уже начала размазываться и выцветать. Обычное чтиво Тагора составляли тактические карты и диспозиции, а язык брошюры представлял собой смесь незнакомых ему диалектов и слов, но несмотря на всё это, нервные тракты его мозга адаптировались с такой скоростью, что это ввергло бы в ошеломление любого терранского лингвиста.

– Люди, сплотившиеся в исполнение замысла Императора, благословенны в его глазах и будут жить вечно в его памяти, – прочёл Тагор, хмурясь от странности подобной точки зрения. – Я ступаю дорогой праведности, и хоть она вымощена битым стеклом, я пройду по ней босым; и пусть её преграждают огненные реки, я через них переправлюсь; и хоть она разбредается вширь, мои шаги направляет свет Императора. Лишь один Император сущ, и он наш щит и защитник.

Тагор поднял глаза от своего чтения, чувствуя, как пульсация имплантата проникает в глубины его черепа, как эти слова, преисполненные веры и идолопоклонства, всё сильнее разжигают его злость. Арик протянул руку и указал на абзац ещё ниже по тексту брошюры.

– Император силён человечеством, а род людской силён Императором, – зачитал Тагор, всё больше разъяряясь по ходу дела, – и отвернись один от другого, нам всем ходить в Пропащих и Проклятых. А если слуги Его забыли свой долг, не люди они более, а хуже, чем звери. Не место им ни в лоне рода человеческого, ни в сердце Императора. Пусть издохнут и будут отвергнуты.

Пульс Тагора нёсся вскачь, его лёгкие втягивали воздух короткими, агрессивными вдохами. Он скомкал брошюру в кулаке и разжал пальцы, позволив ей упасть на пол.

– Уйди от меня прочь, мальчик, – велел он, щеря зубы.

Арик поднял на него взгляд. Он увидел, как переменился Тагор, и его глаза широко распахнулись от страха.

– Что я такого сделал? – спросил он дрожащим голоском.

– Я сказал, уйди от меня!

– Почему?

– Потому что мне думается, что я могу тебя пришибить, – прорычал Тагор.

3

Нагасена наблюдает за зданием со скального выступа на входе в ущелье, зная, что его добыча близка. Шесть бронированных машин и около сотни бойцов ожидают приказов охотника, стоя на улицах за его спиной. И хотя скомандовать можно только одно, Нагасена медлит. Вместе с солдатами ждут Афина Дийос и адепт Хирико, хотя им, скорее всего, уже не сыграть в этой охоте никакой роли.

Даже Нагасена признаёт, что завершающие стадии охоты до известной степени горячат кровь, но сейчас он не ощущает ничего подобного. С тех пор, как он покинул свой дом на горе, в его жизнь вошло слишком много сомнений, чтобы мысль о встрече с Каем Зулэйном и отступниками могла вызвать у него хоть что-то, кроме мрачных предчувствий.

Через прицел винтовки ему видно, что из здания нельзя бежать ни через какие лазейки. Его покрытый статуями фасад представляет собой единственный очевидный путь внутрь или наружу. Перед зданием собрались сотни людей, и они принесли с собой тела своих усопших. Нагасене понятна людская привязанность к ушедшим, их потребность чтить память умерших и заботиться о том, чтобы их не предали забвению, но ему совершенно чужда идея молиться им или ожидать, что они перейдут в иную сферу бытия.

Высокотехнологичная оптика прицела Нагасены, приобретённого у марсианских Механикум по грабительской цене, позволяет проникнуть за мраморный фасад, показывая то, что находится внутри здания, в виде цветной теплограммы. Тонкий кабель в медной оплётке передаёт её на экран планшета Картоно.

Внутри храма находится, наверное, человек шестьдесят. Невозможно сказать, кто из этих людей Кай Зулэйн, зато Астартес обнаруживаются немедленно благодаря своим тепловым характеристикам, да и габаритам тоже. Космодесантников пятеро, как и говорил Антиох, и они собрались вокруг человека, существенно уступающего им размерами. Их тепловые образы расплываются. Что-то, расположенное позади их чрезмерно больших тел, рассеивает принимаемые оптикой сигналы, и всё изображение покрывают зёрна помех, от которых у Нагасены зудят глаза.

– Можно забыть об этих дорогостоящих био-фильтрах, – бурчит Картоно, хлопая ладонью по боковой стороне планшета. Качество изображения не становится лучше, но они уже имеют достаточно информации, чтобы организовать штурм этого строения, так чтобы он с высокой степенью вероятности увенчался успехом.

– Нужно идти на приступ, – заявляет Головко. – У нас сейчас больше сотни человек. Им некуда бежать. Мы можем покончить с этим в течение часа.

– Он прав, – говорит Сатурналия, которому явно претит выступать единым фронтом с Чёрным Стражем. – Мы обложили нашу добычу.

– И это делает её опасной вдвойне, – отвечает ему Нагасена. – Нет ничего страшнее воина, которого загнали в угол и которому уже нечего терять.

– Прямо как Сотворительница Каллаиков[81], – говорит Картоно.

– Именно так, – отрезает Нагасена, не желая ворошить воспоминания о том эпизоде прямо сейчас. Он до сих пор носит незаживающие шрамы, полученные на той охоте.

Сатурналия берёт планшет из рук Картоно и сует его под нос Нагасене, как будто тот его ещё не видел. Он стучит пальцем по размытым изображениям пяти человек, которых они пришли убить.

– Нет никаких оснований не идти внутрь, – говорит кустодий. – У нас есть приказы, и они прозрачны. Все находящиеся здесь должны умереть.

Нагасена прочёл эти приказы вдоль и поперёк, выискивая способ интерпретировать их таким образом, чтобы они не вылились в гибель стольких невинных людей и не изранили его душу на всю оставшуюся жизнь. Но Сатурналия прав: их приказы не допускают двоякого истолкования.

– Эти люди – граждане Империума, – говорит охотник, пытаясь свернуть кустодия с его курса, хотя и понимает, что эти уговоры будут пустой тратой слов. – Ведь это им мы служим нашими делами, и предать их вот так – это неправильно.

– Неправильно? Эти люди приняли изменников с распростёртыми объятиями, и они виновны как соучастники, – возражает Сатурналия. – Я – воин Легио Кустодес, чей долг – обеспечивать безопасность Императора, и при его исполнении не может быть компромиссов. Кто знает, что за зёрна измены уже могли посеять те люди среди жителей Города Просителей? Если мы сохраним жизнь хоть одному из тех, с кем они соприкоснулись, то зараза их предательства будет расползаться, как буйные сорняки, черпая подпитку в невежестве и разрастаясь всё сильнее и укореняясь всё глубже.

– Вы не можете этого знать, – протестует Нагасена.

– Мне не нужно этого знать, мне достаточно так считать.

– Так вот какова ваша Имперская Истина? – почти что выплёвывает слова Нагасена.

– Это просто истина, – отвечает Сатурналия. – Ничего больше, ничего меньше.

Нагасена встречается взглядом с Картоно, но глаза его слуги не выдают никаких эмоций. Об этом позаботился клан Кулексус. Он стискивает тугую оплётку рукояти Сёдзики и понимает, что должен уйти отсюда, но это равносильно подписанию собственного смертного приговора. К добру это или к худу, но он обречён участвовать в этой охоте до самого её конца.

Он кивает и чувствует отвращение, когда Сатурналия и Головко обмениваются победными заговорщическими ухмылками.

– Что ж, – произносит он. – Давайте с этим разделаемся.

Прежде чем успевают отдать какой бы то ни было приказ на штурм, Картоно издаёт потрясённый вздох изумления. Он сверяется с изображениями на своём планшете и в замешательстве поднимает глаза.

– Возможно, у нас проблемы, – говорит он, указывая вниз в ущелье. – Новые гости.

4

Атхарва проследил за тем, как Тагор поднимается со скамьи и напряжённой походкой идёт через неф, направляясь к их собранию. Аура воина пылала гневом, вихрилась красными оттенками свежих синяков и горячей, пульсирующей крови. Атхарве хватило одного лишь соприкосновения с этим костром, чтобы в нём самом вспыхнула агрессия, и он поднялся на нижние уровни Исчислений, чтобы повысить свой самоконтроль.

– Возможно, мы нашли способ покинуть Терру, – сказал Асубха, когда Тагор присоединился к ним.

Сержант Пожирателей Миров кивнул. Он всё ещё стискивал зубы, а в его лице не было ни кровинки.

– Каким образом? – спросил он.

– Расскажи ему, – сказал Атхарва, подавая знак Палладису Новандио.

– На вершине этого утёса находится жилище Вадока Сингха, одного из военных каменщиков Императора, – сообщил Палладис с такой горечью и нежеланием, что Атхарва чуть не вздрогнул. – Он надзирает за всеми аспектами строительных работ,  имеющих отношение ко Дворцу, и ему нравится усесться на жёрдочку повыше.

– И? – требовательно вопросил Тагор, щетинясь нетерпением.

– Военный каменщик любит наблюдать за некоторыми из своих более масштабных строек с орбиты, – разъяснил Палладис. Ему не хотелось, чтобы космодесантники уходили, и Атхарва выжал из него эту последнюю крупицу информации лишь благодаря своей проницательности.

– Теперь понимаешь? – спросил Севериан.

– У него имеется аппарат, способный подняться на орбиту? – требовательно спросил Тагор. Его раздражение начало трансформироваться в интерес.

– Да, – ответил Палладис.

– Мы можем покинуть планету, – сказал Субха, впечатывая кулак в собственную ладонь.

– И даже лучше, – заметил Асубха. – Если нам удастся добраться до одной из орбитальных платформ, мы сможем попасть на борт корабля, способного совершать варп-переходы.

– Так мы договорились? – спросил Атхарва, бросая косой взгляд на Палладиса Новандио. – Мы держим курс на Исстван?

– Исстван, – подтвердил Тагор.

– Легион, – хором согласились Асубха и его брат.

– Исстван, Исстван, – присоединился Севериан. – Я разыщу нам дорогу к вилле военного каменщика.

Атхарва кивнул, и Лунный Волк ускользнул во тьму, которая окутывала заднюю часть Храма.

– Куда вы направитесь, покинув планету? – спросил Палладис Новандио, который не мог скрыть своего разочарования. – Вы не думали о том, чтобы остаться здесь? Где ещё пребывать Ангелам Смерти, как не в храме, который посвящён её имени?

Тагор бросился на него и вздёрнул в воздух.

– Я должен немедля убить тебя за то, чему ты позволил здесь укорениться, – прорычал Пожиратель Миров. – Назови сарай храмом, и люди отыщут внутри богов.

– Тагор, о чём ты говоришь? – спросил Атхарва.

Тагор держал Палладиса Новандио на расстоянии вытянутой руки, словно тот был носителем какой-то смертельной инфекции.

– Этот человек – пропагандист ложных богов. Это не место поминовения, это – капище, где Императора выставляют каким-то божественным существом. Всё это, это всё ложь от начала и до конца, а он её главный пророк. Я убью его, и тронемся в путь.

– Нет! – выкрикнул Палладис. – Уверяю вас, мы вовсе не этим здесь занимаемся!

– Лжец, – взревел Пожиратель Миров, отводя назад кулак.

Прежде чем Тагор успел дать волю своей убийственной мощи, двери в Храм широко распахнулись, и зарево сотен ламп и колеблющихся факелов, горевших снаружи,  очертило две чудовищные фигуры. Вместе с ними внутрь хлынул страх, принесённый порывом смешанного с пеплом ветра, и Атхарва внезапно почуял за стенами Храма хищные разумы охотников.

Он узнал Гхоту, знакомого ему по битве под стенами приёмной Антиоха. Второй же воин имел такие немыслимые размеры, что у Атхарвы перехватило дыхание.

Он был ещё громаднее, чем даже чудовищный по своим габаритам Гхота, превосходя Тагора ростом, а покойного Гифьюа – размахом плеч. На нём был комплект шлифованных доспехов цвета бронзы и полночного мрака. Они были выполнены в форме брони, в которую одевались в войске давным-давно погибших воинов, и он носил их так, словно они были его второй кожей. На его боку висела устаревшая модель болтера, а поперёк спины крепились ножны, в которых содержался меч с огромным клинком.

– Я Громовой Повелитель, – произнёс Бабу Дхакал. – И у вас есть то, в чём я нуждаюсь.

XXIIЖивая История / Храм Крови / Достойный Враг

1

Перед ним стоял воин, которого не могло существовать. Такие, как он, уже давно уснули навеки, сражённые все до единого в последней битве  Объединительных Войн. Они полегли в полном составе, чтобы одержать последнюю и величайшую победу для Императора, и этот факт демонстрировал всю меру их героического самопожертвования. И тем не менее, вот он, стоит перед ними, огромный и величественный, ужасный и отвратительный, с серой, отмершей кожей лица, кроваво-красными глазами и аурой, пылающей так ярко, что на неё невозможно было смотреть. Сам его облик был настолько внушительным, что требовал от окружающих всего их внимания и всех их запасов страха.

– Ты Бабу Дхакал? – спросил Атхарва, хотя вопрос и был излишним.

– Естественно, – ответил Громовой Повелитель.

Все до единого мужчины, женщины и дети отхлынули в заднюю часть Храма и сгрудились под сенью безликой статуи, словно Бабу Дхакал и Гхота проецировали перед собой какую-то разновидность силового поля. Атхарва заметил Кая и светловолосую женщину в завязанной на виске бандане. Он незамедлительно понял, кем она была, и ему захотелось улыбнуться, потому что фортуна послала ему астропата и навигатора. Воистину, мироздание мало-помалу раскрывало перед ним вселенскую тайну своей собственной сущности.

Стоящий рядом с ним Тагор исходил злостью. Атхарва чувствовал его стремительно нарастающий гнев, который грозил выплеснуться в любую секунду. Субха и Асубха следовали примеру своего сержанта, хотя их боевой пыл категорически не дотягивал до взрывоопасного уровня Тагора. Атхарва не ощущал присутствия Севериана и надеялся, что Волк успел ускользнуть из Храма.

– Ты убил воина из Легионов Астартес, – гортанно пролаял Тагор, обращаясь к Гхоте. – За это я заберу твоё сердце.

Гхота широко ухмыльнулся, скаля зубы:

– Я уже побил тебя один раз, молокосос. Могу повторить это снова.

Бабу Дхакал поднял руку, упреждая новый приступ гнева Тагора.

– Я пришёл сюда не для того, чтобы с вами сражаться, Астартес, – сказал он. – Я пришёл кое-что вам предложить. Не соблаговолите ли выслушать?

Неожиданные слова воина застали Атхарву врасплох. Он не учуял в Бабу Дхакале никакого желания договариваться, но с другой стороны, он практически не мог обратить на него своё псионическое восприятие без опасений его перегрузить.

– Чего ты хочешь? – спросил он, не выдавая голосом охватившего его беспокойства.

– За стенами этого здания находятся люди, которые желают вас убить, – сообщил Бабу Дхакал.

– Я это знаю, – ответил Атхарва, и Бабу Дхакал зашёлся смехом, который его разрушенная гортань превращала во влажное, животное клокотание.

– Ты знаешь, потому что в настоящий момент я позволяю тебе это знать, – сказал воин.

– Их я тоже убью, как только сломаю твой хребет о своё колено, – пообещал Тагор.

– Там как минимум сотня человек, кустодий, убийца из Клана и носитель настолько убийственной штуки, что встречи с ней не вынести ни одному из присутствующих здесь воинов.

– Оружия? – спросил Субха.

– Нет. Правды.

– Кто ты такой? – потребовал от воина Атхарва. – Я знаю, что твоё имя заведомо бессмысленно. Бабу – это всего-навсего "отец" на древнем языке Бхарата[82]. А Дхакал? Это просто район в этой части гор. Так кто ты такой?

– За эти годы я сменил много имён, – ответил Бабу Дхакал, – но ты же не это имеешь ввиду, да? Нет,  ты ведь хочешь узнать моё истинное имя – то, под которым я ходил в битвы при завоевании этой планеты?

– Да, – подтвердил Атхарва.

– Что ж, поскольку я пришёл сюда ради сделки, я предоставлю его тебе в знак моих честных намерений. Я уже не помню своего смертного имени, но когда моя плоть переродилась в эту новую форму, меня нарекли Ариком Таранисом[83].

Это имя само по себе имело вес, его историческая значимость заставляла примолкнуть. Пожиратели Миров растеряли весь свой гнев, Атхарва же стоял в полном ошеломлении. Среди них не было ни одного, кто не знал бы этого имени, или тех битв, которые выиграл носивший его человек, тех врагов, которых он сразил, и тех великих наград, которые он заслужил.

– Ты Носитель Молний? – спросил Тагор.

– Титул, пожалованный мне после Битвы у Горы Арарат в Царстве Урарту, – сказал Бабу Дхакал. – Я был удостоен чести поднять Стяг Молний при провозглашении Объединения.

Атхарва едва мог поверить своим глазам. Этот воин был самой историей, воплощённой в живое тело: Повергатель Гадюарэ[84], Последний Джигит, Истребитель Скандии, Престольный Убийца...

Вся эта череда титулов беспорядочно пронеслась в памяти Атхарвы вместе с сотнями прочих военных лавров, которыми был увенчан этот воин, завершившись сказанием об окончании легендарной жизни этого великого воина на вершине некогда залитой потопом горы.

– В хрониках говорится, что ты погиб, – сказал Атхарва. – Ты умер от ран, как только был поднят стяг. Ты пал в той битве вместе со всеми своими воинами.

– Ты вроде бы неглупый человек, – ответил Бабу Дхакал. – Ты должен быть достаточно разумным, чтобы не воспринимать то, о чём говорится в хрониках, буквальным образом. Такие байки, как те, что рассказывают про нас, исходят из уст последнего оставшегося в живых человека, а для Императора было бы неприемлемым разделить свою победу с другими. В чём слава, когда ты завоёвываешь мир, имея за спиной неодолимую армию? Нет, чтобы посеять зерно легенды, ты должен выиграть ту войну в одиночку, а для этого не должно остаться никого, кто мог бы опровергнуть твою версию событий.

– Есть ли другие вроде тебя? – спросил Субха.

Бабу Дхакал пожал плечами:

– Возможно, кто-то и избежал отстрела, а может и нет. Если верно первое, то к настоящему моменту они, вероятно, уже мертвы, пав жертвами износа собственных организмов. Наши тела проектировали для завоевания планеты, а не для покорения Галактики, как ваши.

Атхарва слушал слова Бабу Дхакала и поражался тому, что в них не чувствовалось обиды. Если то, о чём говорил воин, было правдой, то Император отделался от него и его собратьев, отдав предпочтение генетическому шаблону Астартес. И при всём при том Бабу Дхакал не производил впечатление человека, питающего хоть какую-то враждебность к своему создателю за это чудовищное предательство.

– Так как же вышло, что ты до сих пор жив? – спросил Атхарва, уже начиная подозревать, чего Бабу Дхакал мог от них хотеть.

– Я неглупый человек, – ответил тот. – За годы войны я вызнал у своего создателя всё, что только смог, и я много чего постиг из его древней науки. Этого не хватило, чтобы остановить деградацию моего тела, но оказалось достаточным, чтобы продолжать цепляться за жизнь, пока мне не улыбнётся фортуна.

– Говори прямо, – велел Тагор. – Чего ты хочешь?

Бабу Дхакал поднял свою правую руку, и Атхарва увидел, что к бронированным пластинам его наруча прикреплено коробкообразное приспособление. Оно не обладало элегантностью устройств, которыми пользовались апотекарии Легионов, но в нём безошибочно угадывался редуктор, который, наряду с нартецием, был важнейшей частью их боевой экипировки.

Нартеций исцелял раненых, редуктор же предназначался для мёртвых.

Его первым и единственным предназначением было извлечение геносемени павшего космодесантника.

– Я хочу, чтобы вы помогли мне сохранить жизнь, – ответил Бабу Дхакал.

2

Кай прочитал шок в ауре Атхарвы, но до того, как космодесантник успел ответить, крыша Храма провалилась внутрь от серии взрывов. Деревянные балки и известняковые плиты закувыркались к полу в ливне пылающих обломков.

– Берегись! – выкрикнул астропат, когда прямо перед ним рухнул горящий кусок стропила, раздавив под собой пожилого человека. Кай и Роксанна в панике отпрянули от сыплющихся сверху обломков. В Храм спускались по леерам солдаты в чёрной броне, пришедшие по пятам за оглушительными раскатами светозвуковых гранат.

Из-за дверей Храма доносилось хриплое рычание тяжёлых машин и стрёкот автоматных очередей. Резкие отзвуки разрывов крупнокалиберных снарядов, ударяющих в стены ущелья, перемежались воплями перепуганных людей.

– Ложись! – заорал Кай, когда один из бойцов начал стрелять веером из своего оружия. Пули разносили скамьи в щепки и вгрызались в мраморные стены. Астропат потянул Роксанну, заставляя её пригнуться к полу, и потащил её прочь от солдата, но кричащие люди блокировали проходы между перевёрнутыми скамьями, отрезав все пути к спасению. Прямо перед Каем осел на колени мужчина, в его груди была дыра, а голова была сожжена лазерным выстрелом.

– Что происходит? – выкрикнула Роксанна, промаргиваясь от последствий гранатных вспышек и закрывая голову от крошек измельчённого мрамора, которые дождём сыпались сверху.

– Те люди – Чёрные Стражи, – ответил Кай. – Это за мной.

Он рискнул расширить своё ментальное восприятие за пределы их ближайшего окружения, вздрагивая от каждого перестука выстрелов и ошеломляющего раската гранатных разрывов. По помещению растекались облака дыма, затрудняющие видимость, но они не представляли преграды для второго зрения астропата. Он видел, как солдаты вбегают в Храм и рассыпаются веером, укладывая всех попадающихся им на пути безжалостно-эффективными очередями выстрелов.

К нему направлялась группа бойцов, двигающихся в идеальном согласии, но не успел один из них выкрикнуть предупреждение, как в их рядах очутился гигантский воин, вооружённый обломком алебарды. Тагор уложил троих за столько же ударов и выпотрошил ещё двоих, прежде чем остальные солдаты вообще успели среагировать на его появление. Следующие два бойца упали замертво с проломленными черепами, а ещё один рухнул со сломанной шеей.

Субха сражался бок о бок со своим сержантом. Он убивал с безыскусной яростью, пытаясь подражать тому неистовству, с которой сеял смерть Тагор.  Кай оторвал от него свой взгляд, заметив Асубху, который двигался сквозь облака густого дыма, словно призрак. В отличие от своего брата, Асубха убивал планомерно, и было очевидно, что он целенаправленно выбирает своих жертв. Первым пал Чёрный Страж с винтовкой класса "Бурав"[85], за ним последовал боец с плазменным оружием. В убийствах, которые совершал Асубха, прослеживался чёткий порядок, его методичность совершенно не сочеталась с действиями его брата, у которого всё выглядело так, будто он чинил расправу совершенно беспорядочным образом.

Сквозь сбивающие с толку вспышки псионического света двигались другие фигуры. Воздух пропитывал красный туман насилия, сгущаясь в нём с той же неуклонностью, что и дым от гранат, и в атмосфере пульсирующей злости, которая позволяла бойцам делать свой ратный труд, становилось всё труднее различать отдельных людей.

Посреди багрового тумана пламенело несколько силуэтов. Они принадлежали людям, чью энергетику и жизненные силы не могло ни притушить, ни затронуть развязанное здесь насилие. В одном из них Кай узнал Атхарву, в двух других – Бабу Дхакала и его подручного. Из Атхарвы изливались слепящие разряды псионической энергии, и в этом огне, который он добывал из Имматерума, гибли дюжины солдат. Бабу Дхакал скользил сквозь хаос сражения, словно он просто желал переместиться из одного места в следующее, и Кай за всю свою жизнь ещё не видел человека, который двигался бы с такой стремительностью. Тех, кто на него нападал, он убивал без всякого труда, тем же, кто его игнорировал, он отвечал той же любезностью и позволял им жить.

Шквал выстрелов не ослабевал, и моленников Храма истребляли без всякого разбора. Кай и Роксанна поползли к задней части здания, карабкаясь через растерзанные тела и перевёрнутые скамьи в отчаянном стремлении спастись. Астропат оглянулся через плечо на исполина в тяжёлых полированных доспехах, который размашистым шагом входил в Храм. Тогда как все прочие были окутаны в багрец или золото, аура этого воина сияла чистым и смертоносным серебром. Кай вздрогнул всем телом, узнав грозную и неумолимую целеустремлённость Сатурналии.

С ним вошёл ещё один мужчина, он был хрупче кустодия, но не уступал ему ни в яркости, ни в опасности. Желудок Кая внезапно скрутили спазмы боли, и на него нахлынуло ощущение присутствия чего-то омерзительного, чего-то такого, что заставило его вспомнить все постыдные поступки, которые только лежали у него на совести. Кай прекратил ползти, обхватил голову руками и затрясся всем телом от слепого ужаса. В его поле восприятия не было ничего, что могло бы объяснить это чувство, но он инстинктивно сжимался в комок, а из мира утекали краски и жизнь.

– Кай! – выкрикнула Роксанна откуда-то совсем издалека. – Ты где?

При упоминании его имени человек рядом с Сатурналией стремительно обернулся кругом и выхватил из ножен меч. Его клинок обрамляло сияние, и этот свет был самым чистым из всех, что астропат видел в своей жизни.

– Кай Зулэйн! – выкрикнул Сатурналия. – Выйди вперёд!

В ответ из красного тумана выдвинулись две тени, две исходящие злым светом и яростью кляксы-близнеца, которые сияли так же интенсивно, как и Сатурналия. Но если пламя кустодия было обузданным, то эти пылали, словно пожары, которые гуляли по равнинам Мерики в те годы, когда лето выдавалось длинным и жарким. Субха и Асубха дружно набросились на Сатурналию, их ярость и самоконтроль давали сочетание, идеально подходящее для схватки с таким тренированным воином.

Мечник двинулся вглубь Храма стремительной и уверенной походкой, и Кай сглотнул, борясь с тошнотой. Мужчина не обращал внимания на схватку между Пожирателями Миров и Сатурналией, он пришёл сюда за Каем, и казалось, что он отчаянно пытается добраться до него раньше всех остальных. Астропата стошнило, и он перекатился на бок. Ему нужно спасаться отсюда, но куда? Храм наводняли выстрелы Чёрных Стражей, сражающихся с Отвергнутыми Мертвецами. Кай потерял любой след своих былых защитников, и сейчас он уже жалел о своём желании отделаться от них.

Астропат сделал глубокий вдох и заставил себя подняться на корточки. Он последовал за янтарным сиянием, которое отмечало присутствие Роксанны. На его плече сжалась рука. Он попытался стряхнуть её, но хватка была неумолимой. Кая вздёрнуло на ноги, и он очутился лицом к лицу с воином, вооружённым сияющим белизной клинком.

Его слух утверждал, что рядом с мечником находится ещё один человек, но он был абсолютным невидимкой для второго зрения астропата. Отвращение до мурашек по коже, которое чувствовал Кай, говорило ему, что там что-то было, но его восприятие свидетельствовало не просто об отсутствии жизни, а о присутствии чего-то такого, что действовало отталкивающе на всё живое. Чем бы оно ни было, это ощущалось как пустой прогал в красках окружающего мира, и когда картина, видимая вторым зрением Кая, задёргалась и начала неумолимо погружаться во тьму, он наконец понял, кто служил источником ужаса, который пробирал его до мозга костей.

– Пария... – выдохнул он.

Мечник отвесил ему короткий поклон, настолько абсурдный на фоне свирепствующей вокруг резни, что Кай едва не рассмеялся.

– Я Ясу Нагасена, и ты идёшь со мной, – сказал мечник. Слова прозвучали отрывисто и чётко.

Прямо рядом с Каем, в пелене света и дыма, шевельнулась огромная тень. Хотя астропат практически лишился второго зрения, он мгновенно опознал отдающий железом вкус её ауры.

– Нет, – прорычал Тагор раскатом горной лавины. – Не идёт.

3

Роксанна не видела ни зги. Глаза слёзились, першило в горле. Полосы едкого дыма скрывали всё на расстоянии дальше метра, но она продолжала ползти, потому что это было лучше, чем оставаться на месте. Она потеряла Кая, но не осмеливалась обернуться назад. Гвалт грохочущих очередей и "фьють-щёлк" лазерных выстрелов вселял страх, но ещё ужаснее была податливость трупов, через которые она переползала в своём отчаянном стремлении спастись.

По её щекам текли слёзы, частью вызванные дымом от гранат, но в основном из-за того, что она оплакивала мёртвых, которыми наполнился Храм. Эти люди не были ей чужими, а сейчас их вырезали, как скот. Звуки, доносящиеся из-за стен Храма, свидетельствовали о ещё более интенсивном обстреле, и она понимала, что убивают даже тех, кто толпился в ущелье снаружи.

К ней протянулась рука, и Роксанна вскрикнула, когда она коснулась её плеча. Девушка схватила её, но потом отпустила, увидев, что её хозяин мёртв. Его грудь и живот покрывали кровавые кляксы, и рука с тянущимися к ней пальцами упала, когда она поползла дальше. Движение вызвали обломки, падающие на мертвеца с крыши.

Это было безумием, всё это полномасштабное истребление невинных в поисках одного человека.

Она не могла понять ментальность тех, кто убивал своих ради какого-то расплывчатого стремления к всеобщему благу. Разве они не осознают, что истребляя своих собственных граждан, они убивают часть себя?

В дыме обнаружился зазор, и Роксанна мельком увидела тот неистовый хаос, в который погрузился Храм. Солдаты, которых Кай назвал Чёрными Стражами, всё ещё сражались с космодесантниками, и платили высокую цену, чтобы вырвать у них превосходство. Несколько десятков уже лежали трупами. Астартес отличались редкой основательностью при учинении резни.

Стоящий в центре Храма воин, к телу которого были пристёгнуты пластины красной брони, убивал атакующих его солдат струящимися разрядами голубого пламени и сплетениями дуговых молний. Лазерные выстрелы огибали его, как преломляемый свет, а обычные боеприпасы со шлепком останавливались в метре от его тела, словно наткнувшись на противодействие невидимой силы.

Чёрные Стражи, которые с ним сражались, сгорали, как факелы, или взрывались столбами вскипающей крови. В его глазах стояло безумие, в них виделась мстительная потребность выплеснуть копившуюся десятилетиями досаду на тех, кто вынуждал его прятать свою истинную суть. Роксанна никогда не встречалась ни с одним воином из Тысячи Сынов, и при взгляде на то удовольствие, с которым он вершил свою месть, ей расхотелось видеться хоть с кем-то из них до конца своих дней.

– Роксанна! – раздался в грохоте чей-то выкрик. – Сюда! Быстрей!

Шквал лазерных выстрелов выжег дыры в камне по соседству, и девушка нырнула вниз. Сощурившись, чтобы лучше видеть сквозь дым, она обнаружила Майю и двоих её детишек, которые жались друг к другу в импровизированном укрытии из рухнувших каменных глыб и деревянных балок крыши. Майя махала ей рукой, и Роксанна устремилась к ней, спотыкаясь и оскальзываясь на развороченных каменных плитах.

– Сюда, деточка, – сказала Майя, затаскивая её в относительную безопасность их случайного убежища у ног Отсутствующего Ангела.

– Майя, – произнесла Роксанна, крепко обнимая женщину.

Арик и младший сын Майи, мальчик с взъерошенными волосами, чьего имени Роксанна так и не узнала, лежали, закрыв головы руками, и всхлипывали, напуганные развязанным вокруг них кровопролитием.

– Что происходит? – спросила Майя, с видимым усилием сдерживая слёзы.

– Они собираются нас всех убить, – не подумав, брякнула Роксанна. – Здесь никого не оставят в живых.

– Не говорите такого, мисс Роксанна, – умоляюще произнесла Майя. – Мои мальчики – это единственное, что у меня осталось. Это, должно быть, какая-то ошибка! Они не причинят вреда моим мальчикам!

Роксанна не смогла рассудить, была ли эта фраза вопросом, так что она просто отрицательно помотала головой.

– Нет, не причинят, – сказала девушка, и Майя посмотрела на неё с таким облегчением, что той оставалось лишь надеяться, что Чёрные Стражи не выставят её лгуньей. Хотя Роксанна и была здесь в большей безопасности, чем на открытом месте, она чувствовала прилипший к ней взгляд голодных глаз, как будто на неё готовится прыгнуть опасный зверь.

Она испуганно обернулась, но ничего не увидела.

Приступ острого страха не проходил, и она подняла глаза, всматриваясь в гладкое лицо Отсутствующего Ангела. Казалось, что лишённая черт голова разглядывает её любопытствующим взглядом, и Роксанна покачала головой, осознавая всю странность подобной идеи. Она потянулась к изваянию пальцами, и голова громадной статуи словно бы подалась ей навстречу. Звуки схватки стихли, став едва различимыми, и губы Роксанны разомкнул лёгкий вздох, когда она увидела, что в бездонных глубинах полированного нефрита сгущается намёк на бледный лик.

Роксанна поднялась на колени, притянутая гипнотизирующей прелестью этого лица, которого не могло существовать.

– Вы с ума сошли? – сердито прошептала Майя, хватая Роксанну за одежду и стаскивая её обратно на пол. Звуки битвы снова нахлынули оглушительным шквалом, и когда девушка вновь подняла глаза на Отсутствующего Ангела, бледное лицо уже исчезло.

– Хотите, чтобы вам отстрелили с плеч эту милую головку? – строго спросила женщина.

Роксанна замотала головой и тесно прижалась к Майе. Та была крупной женщиной с материнскими повадками, и Роксанна чувствовала себя защищённее, уже просто находясь рядом с ней. Она заметила, что Арик непрерывно вертит в своих пальцах поблёскивающее серебряное кольцо.

– Они собираются нас убить, – произнёс мальчик, и хотя это был всего лишь шёпот, на душе у Роксанны заскребли кошки от услышанной в нём наивной мольбы: – Пожалуйста, помоги нам, пожалуйста, помоги нам!

В вихрящемся тумане шевельнулся чей-то силуэт, и девушка схватила кусок сломанной скамьи с острым концом. Не ахти какое оружие, но придётся обойтись им.

Из дыма возник Палладис Новандио, и она расслабилась. Его лицо было забрызгано кровью, а в его глазах стояли слёзы. Он шатался, как пьяный, и Роксанна почувствовала, что при мысли о том, что здесь устроили, её страх сменяется злостью.

– Палладис! – выкрикнула она, и он со страшным облегчением развернулся к ней. – Сюда!

– Роксанна... – разрыдался он, доковыляв до неё и тут же обрушившись на пол. Он упал в её объятия, и она почувствовала, как колотится его пульс. Он плакал на её плече, крепко обхватив её руками. Вокруг них продолжалась резня.

– У меня не вышло, – простонал он. – Этого было совершенно недостаточно... Я не смог удержать её на расстоянии, и теперь все остальные должны страдать.

Роксанна затащила его за их хлипкую баррикаду. Он поднял голову, глядя на Отсутствующего Ангела.

– Зачем? – требовательно спросил он у безликой статуи. – Я делал всё, что мог, чтобы держать тебя ублаготворённой! Зачем тебе нужно забирать этих людей? Зачем? Забери вместо них меня, забери меня и позволь им жить! Я снова встречусь с тобой, любовь моя! Мои милые мальчики, отец скоро вас увидит!

Палладис поднялся на ноги, крича статуе обвиняющим и требовательным тоном:

– Забери меня, сволочь!

Роксанна хотела попросить его не шуметь, но поняла, что никакие её слова не остановят тот душераздирающий поток, что хлестал из глубин его сердца.

– Забери меня! – всхлипнул Палладис, оседая на колени. – Пожалуйста!

4

"Ступай", – произносит воин, в котором Нагасена узнаёт Тагора, и Кай Зулэйн бросается наутёк. Картоно немедленно устремляется вдогонку, и Нагасена позволяет ему уйти. Ему нужно сосредоточиться по максимуму для предстоящей схватки. Тагор – свирепый и беспощадный противник, но Нагасена знает, что должен с ним сразиться. Так требует его честь, и если ему удастся спасти этим то последнее, что ещё от неё остаётся после этой охоты, этого будет достаточно.

Тагор держит обломок оружия с длинным широким клинком. Нагасена узнаёт в нём алебарду кустодия, и надеется, что она больше не способна создавать поле вокруг своего лезвия. Он опускается в низкую боевую стойку и поднимает над головой свой меч, так что его кончик указывает на сердце Пожирателя Миров.

– Думаешь, сможешь со мной состязаться, человечек? – спрашивает Тагор. Его глаза горят огнём убийцы.

Нагасена не отвечает, его глаза мечутся по огромному телу Пожирателя Миров. Он ищет какую-нибудь уязвимую точку, любую полученную ранее травму, которая могла бы дать ему преимущество. Он замечает пулевое ранение в боку и следы жёлто-чёрного синяка, которые выступают из-под пластин доспехов, снятых с мертвеца после схватки у Антиоха.

– Я сломаю эту твою зубочистку, потом оторву тебе голову, – обещает ему Тагор, и Нагасена знает, что он более чем способен подкрепить подобные угрозы делом.

Тагор атакует без предупреждения, пытаясь полоснуть охотника своим мясницким клинком. Удар свиреп, но и не лишён сноровки. Нагасена откачивается в сторону и стремительно выбрасывает Сёдзики, нанося жалящий укол в предплечье Тагора. Ответный удар едва удаётся отразить, и Нагасена шатается от его невероятной силы. Ему доводилось сражаться с Астартес в тренировочных клетках, хотя ни разу на настоящем оружии и никогда – хоть с каким-то успехом. Что же до нынешней битвы, то ему повезёт, если он протянет хотя бы несколько секунд.

Тагор истолковывает его колебания как страх, и ухмыляется во весь рот.

Они колют, режут и парируют, танцуя друг вокруг друга, испытывая мастерство противника каждым своим ударом. Несмотря на всё своё остервенение, Тагор показывает себя превосходным воином и грамотным мечником, и там, где ему не хватает мастерства, он с запасом компенсирует это решимостью и неугасимой свирепостью. Все его атаки, от первой и до последней, проводятся с совершенно неизменными энергией и страстью. Нагасена уклоняется от самых мощных ударов, прочие же отражает и, когда может, атакует сам. Он превосходит Тагора в искусстве владения клинком, но их обучали настолько разным боевым стилям, что для обоих воинов оказывается сложным понять истинную цену своему противнику.

– А ты хорош, человечек, – сообщает Тагор. – Я думал, что к этому моменту ты уже умрёшь.

– Ты обнаружишь, что я полон сюрпризов, – отвечает Нагасена.

– И всё-таки я тебя убью, – заверяет его Тагор, в то время как Нагасена вертится вокруг и проводит умопомрачительные серии низких колющих и высоких режущих ударов. Некоторые Тагор парирует, от других уклоняется, каким-то позволяет в него попасть. Его броню усеивают разрубы и вмятины, но цель Нагасены не в том, чтобы уложить его одним смертельным ударом. Вместо этого он исподтишка подводит свои атаки к пулевой воронке в боку Тагора.

Когда Пожиратель Миров откачивается вправо, Нагасена видит брешь в защите и прокручивается над самой землёй, подныривая под обезглавливающий удар алебарды. Он изо всех сил бьёт мечом вперёд, вгоняя клинок в покрытую коростой рану в боку Тагора. Металл натыкается на жёсткую плоть и кость, но Нагасена использует набранный им импульс и инерцию движущегося к нему Тагора, чтобы погрузить остриё глубоко в тело противника.

Тагор хрипит, когда кончик меча Нагасены вырывается из его спины. Его глаза широко распахиваются от боли. Металлические пластины, загнанные в его череп, потрескивают разрядами энергии, сглаживая его мучения обезболивающими препаратами. Нагасена крутит свой меч вокруг оси, стараясь освободить его из тела космодесантника, но его заклинило так глубоко, что охотнику не хватает сил. Он затягивает свою попытку слишком надолго, и Тагор наотмашь ударяет его кулаком в плечо.

Нагасена выпускает Сёдзики из ослабевших пальцев и обрушивается на пол.

Он хватается за своё плечо, зная, что у него сломана как минимум одна кость. Охотник успевает перекатиться на бок, и нога Тагора обрушивается на то место, где он только что лежал. Он двигается со всей доступной ему скоростью, увёртываясь от жаждущего его смерти Пожирателя Миров. В своей спешке он не замечает выступающей жердины сломанной балки крыши и спотыкается, зацепившись за неё краем стопы.

Нагасене удаётся избежать падения, но он на мгновение отвлекается, и это всё, в чём нуждается Тагор. Алебарда вылетает вперёд, подцепляя Нагасену за раненое плечо в имитации удара, нанесённого им Пожирателю Миров. Её наконечник аккуратно рассекает ключицу напополам и перерезает сухожилия, соединяющие мышцы с костям. Удар нанесён прицельно, что никак не вяжется с убийственной яростью в глазах Тагора, и охотник в очередной раз осознаёт, что недооценил Пожирателя Миров.

Нагасену вздёргивает над землёй, он висит перед своим противником, как червяк на крючке. Тагор одаривает его лучезарной ухмылкой и тянет свободную руку к его шее.

– Я сказал, что убью тебя, – произносит Пожиратель Миров. – А если я говорю, что убью кого-то, то я его убиваю.

Нагасена не отвечает. Ему слишком больно, да  нет таких слов, которые спасли бы ему жизнь.

Толстые пальцы Тагора смыкаются на горле Нагасены, с лёгкостью обхватывая его шею. Им понадобится стиснуться всего только раз, и кости его позвоночника раскрошатся в порошок, трахею сомнёт, и непрочная ниточка его жизни будет оборвана.

Однако рука так и не сжимается.

Мимо Нагасены мелькает ослепительное копьё голубовато-белого света, обжигая своим жаром кожу под его одеждами. Охотник на миг лишается зрения, но слышит влажную капель крови, льющейся из изувеченного тела, и ощущает насыщенную, отталкивающую вонь горелой человеческой плоти. Когда он снова начинает видеть, то обнаруживает, что Тагора распотрошило близким выстрелом из какой-то разновидности плазменного оружия.

Пожиратель Миров падает на колени. В его теле зияет воронка, прожжённая насквозь. Его лицо искажено от мучительной боли, непереносимой даже для того, кто обладает генами и подготовкой Астартес. Он разжимает пальцы на горле Нагасены и обрушивается на бок, затем перекатывается на спину, пока его тело сражается, чтобы спасти ему жизнь.

Нагасена знает, что ему не выиграть эту схватку.

Тагор вытягивает Сёдзики из своего тела, гримасничая от боли. Он протягивает Нагасене липкий от крови клинок, и в этом жесте сквозит уважение.

– Ты был... достойным... врагом, – задыхаясь, произносит умирающий Пожиратель Миров. – Хорошо... сражался. Для... смертного.

Нагасена принимает этот комплимент с глубоким поклоном и берёт предложенный ему меч.

– А ты был достойной добычей, – возвращает он любезность, хотя и знает, что это послужит слабым утешением.

– Я прошёл... Алой Тропой, – медленно кивает Тагор. Он закрывает глаза и говорит: – Для меня... война... закончена.

Хотя это и идёт вразрез со всеми принципами мечника, Нагасена убирает оружие в ножны прямо с кровью врага на клинке. Он оборачивается и видит Максима Головко с гудящей плазменной винтовкой. Её зарядные кольца всё ещё слабо светятся, а её дуло истекает в воздух прозрачным дымком.

– Он собирался тебя убить, – с удовольствием заявляет Головко. – Благодарности можешь отложить на потом.

5

Как только ослабло ощущение спазмов в животе, а второе зрение снова начало показывать внутренние помещения Храма в тусклых оттенках приглушённой цветовой гаммы, Кай, спотыкаясь, бросился прочь от мечника. Столкновение с парией заставило его взмокнуть от пота. Астропата внезапно захлестнуло запоздалым шоком и страхом, и он упал на колено.

Он слышал о париях, о них болтали и перешёптывались в Городе Прозрения, но до сегодняшнего дня он никогда не верил в их существование всерьёз. Абсолютная пустота того человека внушала ужас. Это был зияющий, бездонный вакуум, полное отсутствие начинки обычного человеческого бытия в виде памяти, жизни и витальных энергий.

Одна только мысль о его не-присутствии леденила душу, и Кай почувствовал, что к нему возвращается тошнота, вызванная отсутствием у этого человека души.

– О нет... – прошептал он, оборачиваясь и разыскивая источник своего недомогания. Он не мог ничего увидеть, но теперь, зная, что нужно искать, он пытался обнаружить пустоту парии.

Вон там, зазор в клубящемся кровавом тумане насилия!

Кай развернулся и побежал, но пария был быстрее. Хотя Кай и мог воспринимать пустоту, отмечающую его присутствие, он был не в силах от него ускользнуть. Рука парии сгребла астропата за шиворот и удержала его с такой силой, что он встал, как вкопанный. Хватка у этого человека была, как у машины, – такая же могучая и непоколебимая.

– Ты уже и так далеко удрал, – произнёс чей-то голос, скрежеща, как те ржавые зубья страха, которыми продирало по позвоночнику Кая.

Астропат едва сдерживал тошноту, всё его тело тряслось от ужаса, порождённого бесконечной неправильностью этого человека, которого вообще не должно было существовать на свете.

– Кто ты такой? – задыхаясь, спросил Кай.

– Меня зовут Картоно, – ответил его пленитель. – А тебе подошла пора умирать.

XXIIIАлая Тропа / Любимец Из Клана / Высвобожденный Ангел

1

С того дня, как Асубха и Субха в последний раз воевали вместе, прошло больше сотни лет. Столетие с гаком минуло с тех пор, как они сражались вот так, как сейчас, – как боевые братья, по колено в крови и против такого грозного врага. Жизнь впереди или погибель, но кустодий был воином, который заслуживал того, чтобы почтить его славной смертью, и Асубхе хотелось, чтобы его братья по Легиону были свидетелями этого боя.

Для таких искусных воинов, как они, вооружённое противоборство с одним-единственным врагом было даже стыдно так называть, но преторианец не был заурядным противником. Он сражался с отточенным изяществом, каждый его удар был взвешенным и рассчитанным, его движения целиком и полностью предвосхищали действия Пожирателей Миров. Их троица кружила в грациозном танце, сплетённом из выпадов, уклонений, контратак и парирующих блоков.

Субха сражался, как Ангрон на арене: яростно и с неослабевающим напором. Он служил идеальным дополнением аккуратного стиля Асубхи. Пока враг отчаянно защищался от шквала страшных ударов Субхи, его близнец мог хладнокровно проводить прицельные атаки, выискивая возможность нанести смертельный удар, который мгновенно покончил бы с сопротивлением противника.

Но эта схватка шла не так, как они ожидали.

Кустодий сдерживал Субху без видимых усилий, работая своим оружием гвардейца с совершенно невозможной скоростью. Асубха разрядил в него свой пистолет, но воин в золотой броне откачнулся в сторону, как только был сделан выстрел. Его алебарда описала полукруг и разрубила ствол пополам, а затем ушла в обратном направлении, и её шипованное древко впечаталось в живот Субхи. Пока близнец приходил в себя от колоссальной силы удара, Асубха не упустил возможности полоснуть кустодия длинным кинжалом, позаимствованным у одного из людей Бабу Дхакала.

Клинок процарапал по наплечнику преторианца и отскочил от нащёчной пластины его шлема. Противник Асубхи врезал ему локтём по лицу, и Астартес зашатался от вложенной в удар силы. Пожиратель Миров отступил назад, чтобы прийти в себя, в то время как Субха обходил гвардейца с намерением напасть на него с фланга.

– Мне всегда хотелось сразиться с кустодием, – проворчал Субха.

– Мы не могли решить, кто выйдет победителем, – добавил Асубха. – Один из наших или один из ваших?

– Вас двое, – указал ему кустодий.

– Верно, но это не отменяет вопрос. Наши споры всегда заходили в тупик, поскольку настоящий ответ можно получить, лишь схватившись не на живот, а на смерть.

– Ты его знаешь. Я вижу это по твоим глазам. Ты знаешь, что вам меня не победить.

Асубха рассмеялся и отвёл свой клинок.

– Назови мне своё имя, – попросил он, – чтобы мы могли вспоминать могучего воина, которого сразили на Терре.

Кустодий перевернул свою алебарду, располагая её так, словно он стоял на страже.

– Я Сатурналия Принцепс Карфагина Инвиктус Кронус...

– Достаточно! – рявкнул Субха, бросаясь на преторианца. Близнец Асубхи всё ещё пользовался клинком, отломленным от алебарды убитого в Склепе гвардейца, – бледное подобие того, чем орудовал Сатурналия, но всё ещё грозное оружие в руках Пожирателя Миров. Кустодий атаковал, припадая к земле и целя наконечником алебарды в живот Субхи. Тот крутнулся вбок, уходя от удара, и обрушил свой клинок на наплечник Сатурналии. Золотая пластина закувыркалась прочь, но остриё соскользнуло с низлежащего слоя плотного кольчужного полотна, не успев пустить кровь.

Асубха закрепил успех, неистово пнув Сатурналию в незащищённый бок. Удар смял шлифованный металл набедренной пластины, и Сатурналия осел вниз. Асубха попытался пырнуть его своим ножом, но кустодий отклонился с траектории удара, и кончик клинка лишь пробороздил визор его шлема.

Сатурналия выбросил ногу в подсечке, опрокидывая Асубху. Пожиратель Миров упал и тут же откатился, едва избежав алебарды кустодия, которая обрушилась на него сверху, словно нож гильотины. Мгновением позже он уже был на ногах и увидел, как Субха наносит боковой удар кулаком по украшенному красным султаном шлему Сатурналии. Кустодий рухнул на землю, но прежде чем Субха успел развить своё преимущество, гвардеец сорвал свой помятый шлем и с размаху врезал им по челюсти близнеца. Кость хрустнула, ломаясь от беспощадного удара.

Субха опрокинулся на спину, и Асубха бросился на Сатурналию, отшвырнувшего свой загубленный шлем. Два воина повалились на землю, их мощные конечности беспорядочно переплетались, они пихали, царапали и молотили друг друга локтями и кулаками. Асубха ударил лбом по лицу Сатурналии и оскалился в ухмылке, чувствуя как дробится нос противника. Он нашарил свой нож и с силой ткнул им кустодия в подбородок. Тот блокировал удар своим предплечьем, и клинок пропорол наруч и кость. Они перекатились, и в лицо Асубхи врезался бронированный кулак.

Удар был таким мощным, что Пожирателя Миров сбросило с кустодия. Он сплюнул кровью и поднялся на корточки, готовый снова броситься на Сатурналию. Вся его изощрённость исчезла, он очутился во власти ярости и стал абсолютной копией своего брата. Субха уже был на ногах, его нижняя челюсть практически свисала вниз с черепа, но то же самое можно было сказать и о Сатурналии. Кустодий уже успел подобрать свою алебарду, и сейчас её кончик был нацелен в сердце Субхи.

Оружие зафонтанировало шквалом снарядом, и Субху качнуло назад, когда в него врезались разрывные болты. Все они сдетонировали внутри его тела, вылетая из спины веерами яркой крови и костяных обломков. Субха рухнул лицом вперёд. Он ещё не успел долететь до земли, когда из его глаз начала уходить жизнь.

– Теперь ты знаешь, – произнёс Сатурналия, ухмыляясь кровавым зевом рта.

Асубха почувствовал, что его глаза застилает красной пеленой ярости, и хотя он всегда стремился заполучить "гвозди мясника", он знал, что сейчас не нуждается в них, чтобы достичь состояния кристального бешенства самой чистой пробы. Сатурналия увидел, как он изменился, и отступил на шаг назад. Асубха выкрикнул имя своего брата и снова бросился в бой.

Кустодий махнул алебардой, но Асубха пронырнул под смертоносной дугой её траектории и подхватил упавший клинок Субхи. Он полоснул им дважды в быстрой последовательности, одновременно перекатываясь на ноги одним плавным движением. Клинок рассёк гибкое кольчужное полотно, защищавшее подколенные впадины кустодия, и из двух симметричных порезов брызнуло красным. Сатурналия рухнул в лужу крови, уже неспособный стоять, но всё ещё в силах сражаться.

Асубха обогнул кустодия, чтобы оказаться лицом к лицу с ним. Ярость заставляла всё его существо стремиться только к одной цели.

– Ты умрёшь здесь, сегодня, – прошипел Сатурналия сквозь муки боли. Он держал свою алебарду выставленной перед собой, и Асубха шагнул вперёд, так чтобы её наконечник упёрся ему в грудь.

– Я знаю, – согласился он. – Но то же будет и с тобой.

Асубха ударил вниз своим окровавленным клинком, пронзая им голову Сатурналии, а кустодий из последних сил ткнул вперёд своей алебардой. Оружие гвардейца рассекло сердце Асубхи и пропороло лёгкие, нанося телу непоправимый ущерб. Оба воина тяжело рухнули вниз, один на другого, как будто обнимаясь в честь завершения своего смертельного поединка.

Асубха соскользнул вбок и упал рядом с телом своего близнеца.

Истекая кровью на полу Храма, он втиснул сломанный клинок, окончивший жизнь Сатурналии, в мёртвую руку своего брата и сказал:

– Мы идём по Алой Тропе плечом к плечу, брат.

2

Атхарва увидел, как гибкий мужчина в свободном комбинезоне поднимает Кая с земли, и выбросил руку в его направлении, проговаривая огневой речитатив Пирридов. Горизонтальный столб пламени прожёг себе дорогу через Храм, и все  деревянные обломки и трупы, бывшие у него на пути, занялись огнём. Его языки взметнулись вверх, жадно пожирая это горючее лакомство, но они опали и угасли, так и не достигнув человека, который удерживал Кая в своей хватке.

Атхарва бросился к нему бегом, тяжело топая ногами, но тут мужчина развернулся, и воин Тысячи Сынов узнал любимца Ясу Нагасены. Он тут же забыл о тех манипуляциях с плотью из репертуара Павонидов, которые подготавливал в своём уме, и потянулся к поясу за клинком, подавляя тошноту, накатившую при одной мысли о нахождении в такой близости от человека, который был настоящим бичом для его способностей.

Струящиеся потоки выстрелов выписывали зигзаги по всему Храму, но Атхарва отбрасывал их недолговечными телекинетическими щитами, продолжая бежать через сотворённое им самим пламя. Он знал, что Тагор погиб, сражаясь с Ясу Нагасеной, но не имел ни малейшего понятия о судьбах Субхи и Асубхи. С учётом того, что Севериан где-то таился или спасся бегством, Атхарва не мог рассчитывать ни на чью помощь в схватке с этим воином Клана.

– Они-ни-канабо, – произнёс мужчина с противной ухмылкой, от которой Атхарву аж замутило. – Приблизься ещё на шаг, и Кай Зулэйн умрёт.

Губы Атхарвы скривились в гримасе отвращения:

– Ты убьёшь его в любом случае, пария.

– Каково это, колдун? – спросил воин Клана. – Каково это – быть слепым?

– Раскрепощает, – соврал Атхарва, делая ещё один шаг вперёд. – Но я могу убить тебя, и не прибегая к своим способностям.

– Такое возможно, – признал пария, сильнее стискивая свою хватку на шее Кая. – Однако я сомневаюсь, что ты успеешь убить меня до того, как он умрёт.

Хотя генетически усовершенствованные глаза и могли разглядеть парию ясно и чётко, Атхарва обнаружил, что его очертания так и норовят расплыться. Зрение воина Тысячи Сынов был гораздо совершеннее, чем у смертных, но умбра парии делала почти невозможным воссоздание его устойчивого зрительного образа. Атхарва сделал усилие, всходя разумом на нижние уровни Исчислений, чтобы повысить свою собранность и ещё больше обострить концентрацию внимания. Размытые очертания парии плавно сфокусировались, сойдясь в чёрный силуэт на фоне жёлтого дымного марева и оранжевых языков пламени.

Атхарва попытался призвать в свою плоть хоть капельку Великого Океана, но близость столь противоестественного создания делала невыполнимой даже эту простую задачу. Пария был дырой в ткани мира, куда сливалась вся энергия до последней капли.

Кай корчился в хватке воина, его лицо было искажено от мучений, которые вызывало прикосновение парии. Астропат испустил настолько отчаянный крик, что даже Атхарва ощутил жалость. Уже просто находясь рядом с парией, Воин Тысячи Сынов испытывал такое отвращение, что даже мысль о его прикосновении была совершенно непереносимой. Убийца из Клана извлёк длинный нож с зазубренным лезвием и раздвоенным на конце клинком.

– Чего бы ты от него ни хотел, оно утрачено, – сказал пария.

Прежде чем он успел пырнуть Кая, выросшая за его спиной тень с размаху опустила ему на голову длинный зазубренный обломок деревянной доски. Воин Клана, в самый последний момент почувствовавший нападение, извернулся, уходя с траектории удара. Он не смог избежать его полностью, и обломок, вместо того, чтобы ударить его сбоку по голове, обрушился на его плечо.

Атхарва увидел, как женщина-навигатор заносит свою доску для следующего удара, но воин Клана не собирался давать ей второй шанс. Она неуклюже махнула своим оружием, но пария поднырнул под него и толкнул её в грудь открытой ладонью. Женщина отлетела назад и врезалась в безликую статую под аккомпанемент тошнотворного шлепка плоти о камень.

Атхарва вцепился в открывшуюся перед ним возможность и ринулся вперёд, выставив перед собой клинок. Воин Клана выронил Кая и изогнулся назад всем телом, откачиваясь в сторону от выпада Атхарвы. Пария рубанул вниз ребром ладони, но генетически укреплённые плоть и кости Атхарвы были рассчитаны на нагрузки гораздо выше тех, что был в состоянии приложить любой смертный, пусть даже и прошедший обучение в Клане.

Атхарва наотмашь ударил парию в грудь, но тот использовал полученный импульс, чтобы совершить пружинистый кульбит. Он непринуждённо приземлился посреди языков пламени, одна его нога была согнута под корпусом, вторая вытянута в сторону.

– Так много псайкеров, – произнёс он со смешком. – Легко чуть ли не до неприличия.

Атхарва даже не успел задаться вопросом, что пария имел этим ввиду, как из воротника воина зазмеились металлические пластины. Они развернулись в изогнутые сегменты, словно это был не хромированный металл, а стремительно растущая живая ткань, и заключили голову парии во вздутый шлем золотисто-серебряных цветов. Из его боковой части выдвинулось трубчатое устройство, а один глаз парии скрыли линзы, отливающие совершенно немыслимыми оттенками, которые встали в предназначенные для них пазы.

Атхарва почувствовал, что это странное приспособление несёт в себе страшную угрозу, и встал между воином Клана и Каем. Он перекидывал клинок из руки в руку, готовясь схватиться врукопашную. За его спиной застонал Кай, которого начала отпускать тошнота, вызванная прикосновением парии.

– Я должен тебя поблагодарить, – сказал Атхарва. – Я слишком давно не сражался вот так, на клинках. Убить, не прибегая к своим сверхъестественным способностям, – это внесёт живительную струю в мою жизнь.

Пария взвился в воздух, и странное устройство, прикреплённое к его шлему, выплюнуло из своих неестественных линз поток чёрного света. Действуя на уровне инстинктов, Атхарва попытался вскинуть телекинетический щит, но в нём иссякла вся энергия Великого Океана. Разряды ударили его в грудь, и пластины из листовой стали, пристёгнутые к его телу, не дали ему никакой защиты от этого чудовищного оружия.

Внутри Атхарвы забушевал пожар, охватывая своим ледяным пламенем всё его тело. Он оцепенел от боли,  по его венам как будто заструится жидкий азот. По телу раскатывались пульсирующие волны губительной энергии, словно внутри него взорвалась сверхновой какая-то тлетворная звезда. И точно также, как сбросившее оболочку светило должно схлопнуться в гравитационный ад чёрной дыры, так и Атхарва чувствовал, что его жизнь сжимается в роковую сингулярность, из которой уже не будет спасения.

Это была не просто смерть – при подобной кончине его жизненная сила не сможет высвободиться в Великий Океан, где она существовала бы вечно в качестве неоформленной потенциальной энергии. Ужас, вызванный перспективой такой жестокой судьбы, придал Атхарве сил для сопротивления, и он взревел, вскакивая на ноги. Пария приземлился рядом с ним, снова и снова вонзая в него свой клинок. Из порезов сочилась кровь, и каждый удар отзывался ужасом, который пробирал Атхарву до самой глубины души.

Все его инстинкты вопили о том, чтобы он спасался от этой кошмарной твари, от этой мерзости, у которой не было права существовать в мире, где воцарились живые существа. Атхарва испытывал слепой ужас, ему хотелось убежать и спрятаться, он был готов на всё, лишь бы убраться подальше от этого страшного, гнусного создания. Пока он боролся с этим злокозненным влиянием парии, очередной удар ножа вспорол его плоть, а вслед за этим его окутал обжигающий шквал чёрного пламени, которое воин Клана исторг из своего шлема.

Атхарва, терзаемый страшной болью, видел разворачивающуюся вокруг битву словно сквозь медленно разбивающееся окно. Одетые в чёрное бойцы шли через пылающий Храм, как бесстрастные автоматы. Они истребляли сжавшихся в комочки людей, которые укрывались от бойни. Пули, выпущенные их их оружия, двигались рывками, как при замедленной съёмке. Атхарва увидел Тагора, который так и лежал там, где он пал, с дымящимися ошмётками на месте живота и зияющей дырой в груди.

На противоположной стороне от погибшего воина обнаружились Субха и Асубха. Мёртвые близнецы лежали бок о бок рядом с рассечённым телом кустодия. Как и у Тагора, их грудные клетки тоже были вскрыты, и каждого окружало огромное озёро невероятно яркой крови. Храм был потерян, и все их надежды доставить Кая Зулэйна Воителю пошли прахом.

Атхарва понял, что ему остаётся только одно, и хотя это было чудовищно радикальное решение, лишь так он сможет противостоять парии и помешать тем, кто сейчас стал его врагами, заполучить знания Кая Зулэйна. Этот выход был почти таким же тяжким, как смерть, но он не сможет сражаться дальше, не принеся этой наивысшей жертвы. Атхарва был космическим десантником, воином, и хотя он собирался отказаться от той части себя, которая делала его целостным, другого выбора у него не было.

Он потянулся глубоко внутрь себя, к той тайной части своей души, которая могла смотреть в Великий Океан и черпать энергию из его неиссякаемого резервуара. Он был таким хрупким, этот бесценный результат миллиардов случайных мутаций, которые наслоились друг на друга за невообразимо долгий временной интервал. Какое-то застывшее мгновение, казалось, растянувшееся на целую вечность, Атхарва колебался, спрашивая себя, не лучше ли умереть, чем остаться слепым до конца своих дней.

"Лишь пожертвовав чем-нибудь значимым, добьёшься чего-то значащего", – произнёс он, сокрушая эту тайную часть своего существа и навеки обрывая свою связь с варпом.

Он закричал от тоски, как никогда не кричал ни один воин Астартес, и как не закричит снова до самых последних мгновений этой войны, когда перед людьми откроются истинные глубины страданий, которые способно обрушить на них мироздание.

Атхарва остался один, все его тщательно разработанные планы пошли прахом. Ему больше нечего было терять, и он потянулся к безликому ангелу, нависающему над ним выжидающим стервятником, последней толикой оставшейся у него энергии. Он ощутил нарастающее предвкушение нерождённых тварей, скрытых за его безликой маской, и рванул прочь завесу, которая удерживала их внутри.

"Убейте их всех, – приказал он. – Не оставляйте в живых никого!"

3

Кай воспринимал схватку Атхарвы и воина Клана сквозь дымку размытых и перекрывающихся друг с другом аур. Его тело терзали спазмы боли, вызванные отвратительным соседством парии. Желудок так и норовил вывернуться наизнанку, и астропату приходилось прикладывать все усилия, чтобы не потерять сознание. Он сжался в комочек под защитой безликой статуи, совершенно беспомощный перед лицом развернувшейся в Храме резни. В руках у него была Роксанна, которую он прижимал к своей груди, а незнакомая ему женщина точно также обнимала двух маленьких мальчиков.

Астропат услышал выкрики Атхарвы, адресованные нависшей над ним статуе, и ужас пробрал его до самых костей, когда тёмный гладкий камень покрылся слоем потрескивающего инея. Кай поёжился от колючего мороза и посмотрел вверх, внезапно ощутив присутствие чего-то такого, что было гораздо хуже и бесконечно ужаснее, чем любой пария.

Очертания Отсутствующего Ангела дрожали, как будто на самом деле их было двое, и они боролись за то, чтобы занять одно и то же пространство. Они раздваивались и сливались, напоминая пару перекрывающихся слайдов. Кай увидел, что из одного из этих силуэтов выпирают многочисленные глаза, клыкастые пасти и когти. И, как будто Вселенная больше не могла совладать с двумя соперничающими реальностями, дёргающиеся очертания с треском разъёдинились. Воздух Храма расколол пронзительный родовой крик, и это появление на свет было одновременно и болезненнее, и радостнее, чем то, через которое приходится пройти любому смертному новорождённому.

Из Отсутствующего Ангела воспарил ирреальный силуэт, и несмотря на то, что второе зрение Кая ещё не восстановилось до конца, он мог разглядеть его до самой последней детали. Он напоминал исполина в изорванных призрачных одеяниях, а то, что скрывалось под накинутым на его голову капюшоном, можно было сравнить лишь с бездонным вакуумом вселенной, в которой уже умерли все галактики, и с той безжизненной пустошью, которая может существовать лишь под горизонтом событий чёрной дыры. Великан распахнул свои скелетоподобные руки, и его объёмистые одежды вздулись под завывающими потоками эфирной энергии. За его спиной свилась пара льдисто-белых крыльев, прорезая воздух лентами замёрзшей атмосферной влаги.

Столбик термометра мгновенно упал ниже нулевой отметки, и каменные стены Храма покрылись потрескивающими морозными узорами, а всё бывшее в нём стекло разлетелось вдребезги. Перед Каем туманился пар его дыхания, его трясло от ужаса перед этой величественной и чудовищной сущностью, которую Атхарва выволок из безликой статуи.

Внушаемый ей ужас подействовал на астропата сильнее, чем любой страх, который ему доводилось испытывать прежде, включая даже самые чёрные моменты на борту "Арго". Вся та скорбь, все те страдания, вся та невыносимая боль и горести, которые выплёскивали из себя в этом месте, сформировали тело этой твари, и сущность из нематериальной энергии, сплавившись с ним, стала этим чудовищными ангелом отмщения.

В его безликое сердце выплакивали смерть, а сейчас ему приказали высвободить этот груз самым что ни на есть прямым путём. Отсутствующий Ангел слетел вниз в Храм с распростёртыми руками, из-под его капюшона вырывался протяжный крик. Этот звук пронзил Кая до самой глубины души, словно ледяной кинжал, и он зажал руками уши.

Чёрные Стражи начали стрелять в ангела, но такому созданию не могли повредить подобные пустяки. Его призрачное тело пропускало пули, и его контуры лишь подёргивались от лазерных выстрелов, которые проходили его насквозь без малейшего вреда. Ангел подлетал к бойцам, и они падали на колени, лишаясь рассудка даже от беглого взгляда на его скрытое капюшоном лицо.

Взор ангела нёс смерть, и куда бы он ни повернул голову, там солдаты падали наземь с замёрзшими в груди сердцами. Его крик был нескончаемой панихидой по мёртвым, мрачным пронзительным гимном, воспевающим тщету жизни и неизбежность смерти. Его вопль леденил душу, как холодные объятия могилы, и остававшиеся в живых Чёрные Стражи обратили на себя своё собственное оружие.

В укрытие под статуей прибрёл шатающийся Атхарва, и хотя это он высвободил этого жуткого ангела, Кай понял по его ауре, что воин Тысячи Сынов убит горем, как будто он лишился того, что значило для него больше всего на свете. И даже несмотря на то, что второе зрение астропата было затуманено близостью парии, Кай мог увидеть, что именно с ним произошло.

Атхарва больше не был псайкером.

– Что же вы сделали? – задохнулся Кай, выпустив изо рта клубы пара.

– То, что был должен, – ответил Атхарва. Кай почувствовал, как зашевелилась Роксанна. Он отвёл свой полный ужаса взгляд от воина Тысячи Сынов и посмотрел на девушку, которую держал в своих руках. Она подняла голову, но Кай успел отвернуть её лицо, прежде чем она успела разглядеть сорвавшегося с поводка демонического аватара во всей его кошмарной красе.

– Не смотри на него, – сказал он, и ей хватило благоразумия его послушать.

– Что это? – спросила она, не открывая плотно зажмуренных глаз.

– Смерть, – ответил Кай, зная, что это лишь половина правды.

Он почувствовал рядом с собой какое-то движение, обернулся и увидел Палладиса Новандио, который выходил в хаос побоища. Святилище, которое он возвёл на пепелище собственного горя, стало братской могилой, гробницей для живых, ужасным кривым отражением того, чего он пытался достичь.

– Палладис! Что ты делаешь? – заорал Кай.

– Что должен, – прорыдал тот, целеустремлённо вышагивая к ангелу, который опустошал ряды живых.

– Я же сказал, чтобы ты забрала меня! – выкрикнул Палладис. – Возьми меня и убирайся прочь!

Ангел парил прямо под разрушенными остатками крыши Храма, его бесплотное тело омывал адский свет пылающего под ним пожарища. Тьма под его капюшоном замерцала, как будто тварь признала в приближающемся человеке того, кто приложил руку к её сотворению.

Ангел начал снижаться с широко распахнутыми руками, оставляя за собой искрящийся след из замёрзшей атмосферной влаги. Он заголосил ещё пронзительнее, и объятому ужасом Каю оставалось лишь наблюдать, как серебрящиеся льдистые крылья начинают обёртываться вокруг Палладиса Новандио, заключая его в жуткие объятия.

– Палладис, прошу тебя! – выкрикнула Роксанна, увидев, что тот делает. – Вернись!

Хозяин Храма повернулся на звук её голоса, но даже не шевельнулся, чтобы спастись из когтей ангела.

– Всё нормально, Роксанна, – успел сказать он, пока вокруг него смыкались крылья. – Я теперь буду с ними...

Как и предшествовавшие ему солдаты, Палладис Новандио рухнул на пол Храма, умерев в мгновение ока. Теперь ничто не мешало его душе воссоединиться со своей утраченной семьёй.

– Нет! – закричала Роксанна, и ангел поднял голову, прикипев своим безглазым взглядом к кучке смертных, съёжившихся под прикрытием статуи, которая так долго служила ему тюрьмой. Его скорбные крики отразились от стен, звуча совокупным хором всех тех душ, что были обречены на забвение во все эпохи и все времена. Кай услышал в них свою смерть.

Роксанна взяла астропата за руки и развернула его лицом к себе.

– Кай, с этим нужно покончить, – сказала она. – Причём покончить сейчас!

Он замотал головой:

– Я не могу это остановить. Я не знаю, как.

– Можешь, – возразила она. – Это единственное, в чём я уверена по поводу всего этого. Это можешь остановить лишь ты.

– Как? – спросил Кай, чувствуя неумолимое приближение демонического ангела.

– Иди со мной, – сказала Роксанна, закрывая глаза.

От рук девушки растекалось тепло, переливаясь из её тела в его плоть. Её дыхание стало глубже, и Кай ощутил касание псионической энергии той необычной разновидности, которая была свойственна Роксанне. Навигаторы и астропаты относились к разным породам, и ни один человек, не входящий в Навис Нобилитэ,  не знал истинных пределов подвластных им сил. Дыхание Кая стало глубже, и у него возникло ощущение, что Роксанна затягивает в себя саму его сущность.

Он хотел было возмутиться, не желая уступать власть над своей личностью, но успокаивающий голос Роксанны продолжал тянуть сознание Кая внутрь её собственного. Ощущение смахивало на начальные стадии транса Нунцио, и хотя их физическим телам угрожала смертельная опасность, Кай позволил, чтобы его окутало странной энергией девушки. Если это был его смертный час, то разве есть что-то лучшее, чем встретить его в душевных объятиях друга?

– Куда мы направляемся? – спросил он.

– На "Арго", – ответила Роксанна.

4

Кай открыл глаза и обнаружил себя в знакомом пространстве грёзы, где от края и до края мира простирались струящиеся складки золотых песков безбрежной пустыни Руб-эль-Хали. Он стоял подле лазурного озера, чьи воды колыхала странная зыбь. Солнце висело на далёком горизонте полукружием расплавленной бронзы.

На среднем плане сверкала крепость Арзашкуна, похожая на  блестящую безделушку. Закат превратил её башни в золото, а её стены дрожали в знойном мареве пустыни. Кай знал, что нужно бы попытаться добраться до безопасных пределов крепости, но чувствовал неожиданное нежелание двигаться в том направлении. Вместо этого он перевёл взгляд на побережье озера.

На низком столике была установлена доска для игры в регицид. Фигуры, по всей видимости, расставили произвольным образом, поскольку казалось, что некоторые из них поместили на клетки, до которых они никак не смогли бы добраться по ходу партии. Каю вспомнилось, что он с кем-то здесь играл. Это был скрытый капюшоном человек с золотыми глазами, но память отказывалась раскрывать хоть какие-то дальнейшие подробности.

Роксанна стояла рядом с Каем, держа его за руку. Светило медленно тонуло в горизонте.

– Солнце садится, – заговорил Кай. – Раньше оно никогда так не делало.

– Это пространство грёзы теперь не только твоё. Оно и моё тоже.

– Я знаю. Не имею ничего против.

– Здесь красиво, – сказала Роксанна. – Могу понять, почему ты сюда ходишь.

– Здесь безопасно, – ответил Кай. – По крайней мере, было когда-то.

– До "Арго"?

Кай кивнул, уже ощущая присутствие чёрного ужаса, подкрадывающегося к ним под песком. У него было чувство, что он не приходил сюда целую вечность, хотя и знал, что с момента его прошлого появления здесь не могло пройти больше дня. В состоянии транса Нунцио понятие времени теряло смысл, и можно было прожить за одну грёзу целую жизнь.

– Он здесь, да? "Арго".

– Да, – ответил Кай. Тень под песком подбиралась всё ближе. Он чувствовал, как цепкие когти вины и щупальца угрызений совести прокладывают себе дорогу к поверхности пустыни, но не испытывал никакого желания бежать в безопасность крепости.

Роксанна сказала, что это должен прекратить он, а ещё ничто и никогда не прекратилось из-за того, что от него бросились наутёк.

На этот раз он встретит то, что появится из глубин его подсознания, лицом к лицу, чем бы оно ни было.

И, как будто притянутый желанием Кая, ужас с "Арго" вырвался из-под песка склизким чёрным кошмаром исходящей криками смерти. Астропат боролся с его затягивающей хваткой, и страх, который прежде сдерживало присутствие Роксанны, поднимался в нём удушливой волной.

– Я не могу, – выдохнул он.

– Можешь, – возразила Роксанна, беря его за руку, и Кай пожалел, что не обладает хотя бы частью её хладнокровия. – Я здесь, прямо рядом с тобой. И это пространство грёзы – оно и моё тоже, помнишь?

– Я помню, – ответил Кай. Чёрная волна потащила их вниз, как маслянистые зыбучие пески.

– Тогда позволь показать тебе, что видела я, – сказала Роксанна.

XXIV"Арго" / Мёртвые Способны Простить / Окончание Игры

1

Кая поглотил чёрный песок, и на него обрушилась новая волна страха. Он сделал панический вдох, но вопреки его ожиданиям, его лёгкие наполнились не маслянистой жидкостью, а до боли холодным воздухом. Вместо того, чтобы очутиться в кромешной тьме, астропат погрузился в иллюзорный калейдоскоп всевозможных цветов и вихрящихся воронок. Зрелище бурлящего водоворота призрачных образов, неистовых течений и лакун, где не существовало даже самого пространства, которые стремительно возникали и исчезали везде вокруг Кая, заставило его желудок подпрыгнуть к горлу.

Тем не менее, несмотря на всю кошмарность окружающего, в нём была какая-то невольная красота, какая-то надмирность, которая восхищала не меньше, чем устрашала. Эта величественная панорама простиралась во все стороны, насколько хватало взгляда, и Каю понадобилось некоторое время, чтобы осознать, что он смотрит на её больше чем двумя глазам.

Как только он это понял, то незамедлительно ощутил под собой колоссальную, незыблемую массу космического корабля. Его громадная туша тянулась за спиной Кая, как гигантский ломоть лазурного города, который срезали с металлической шкуры планеты и вывели на межзвёздный курс. Он знал, что это за корабль, хотя и никогда не смотрел на его с такой господствующей позиции.

Этим необъятным чудом техники был "Арго", снова целый и невредимый.

Всё судно содрогнулось, как новорожденный, и Кай спросил себя, какие же потребовались силы, чтобы с такой лёгкостью поколебать эту немыслимую массу. Из нарождающейся звезды, стремительно вспухающей чёрной энергией, вырвался вихрящийся завиток разноцветного света, который обрушился вниз на корабль. Он ударил по щитам судна, на краю восприятия замерцала вспышка актинического света, и щупальце рассеялось, издав нечто похожее на рёв страшного разочарования.

Ещё одна клякса алых грозовых облаков завихрилась прямо у изогнутого, похожего на лемех плуга, носа судна. Кай чувствовал, что двигатели корабля работают на пределе, пытаясь уклониться от набирающего обороты неистовства. Тучи, словно ощутив, что "Арго" пытается ускользнуть, взбухли и выбросили из себя алчные копья голодного света. Они тоже ударили по щитам, и Каю показалось, что эта неистовая вспышка была ещё пронзительнее, ещё натужнее.

Судно накренилось, и новые штормовые шквалы, забушевавшие вокруг него, завалили его на борт с той же лёгкостью, как ветер играет листиком. На заострённой верхней части корабля полыхнул взрыв, и Кай увидел, что раскалённый огненный шар поглотил цепочку башен, усеянных тонкими пилонами.

Часть щитов схлопнулась, в защите "Арго" раной зазияла брешь, и Кай почувствовал, как капитан отворачивает судно от самых неистовых муссонов в попытке уберечь уязвимый бок.

Какой бы красотой, по ощущениям Кая, ни обладали эти края, он забыл про неё в ту же секунду. Это место было страшно, невообразимо опасным, сюда не отправился бы по доброй воле ни один здравомыслящий человек. Эта сфера  бытия была проклятием для живых существ, и не в предначертании рода людского было забираться в такую даль от своей безмятежной колыбели Терры.

Перегруженные пилоны больше не могли удерживать напор штормовых шквалов, и по всей длине "Арго" расцвели новые взрывы, в которых погибло ещё больше щетинистых башен. Передняя секция правого борта вспучилась взрывом, и из неё забил замерзающий воздух, похожий на струйку белой крови.

Каю хотелось закрыть глаза, но его забросило в центр этой развёртывающейся драмы не участником, а простым наблюдателем. Он скорчился, когда корабль задрожал, как раненый зверь; с господствующей позиции Кая неистовые взрывы, корёжащие его корпус, казались зловеще беззвучными. Шквал разрушений, нёсущийся по судну, напоминал своей мощью сокрушительную поступь боевой машины Механикум.

Тьма всё накапливалась. К "Арго" устремилась алая туча, похожая на развёрстый рот; вихрящиеся руки чёрного водоворота всё свирепее рвали щиты. Для неискушённого глаза Кая всё выглядело так, словно их ярость направлялась некоей гнусной и злобной разумной сущностью – ибо чем же иным можно было объяснить то хищное веселье, которым исходили омерзительные кляксы, окружившие корабль?

Ему хотелось отвернуться от ужасного зрелища, отгородиться от кошмаров, переполняющих небесный свод, от смутных образов голодных глаз и громадных туш размерами с континент, ворочающихся в его глубинах. Но Кай очутился здесь не для того, чтобы показывать происходящему спину. Он слишком долго закрывал глаза на истинную картину гибели "Арго", и сейчас он не собирался увиливать от этого знания ни за что на свете.

Роксанна права. С этим нужно покончить сейчас.

Он видел, как разрушались лопасти генераторов щитов, одна за другой. Варп хлынул внутрь, как отравленное море, прорвавшееся через рушащуюся дамбу. Судно затопили энергии Имматериума, и Кай заметил, что в границах мест, которые охватывают ещё работающие щиты, плавно вырисовываются едва заметные силуэты. Это были чешуйчатые красные твари, похожие на костлявых людей с длинными витыми рогами и когтистыми руками, которые сверкали, словно мечи. Чудовища, вышедшие из самых страшных кошмаров экипажа, вились, как дым, наслаждаясь своими новообретёнными формами.

Обшивка не была для них преградой, и они прошли через метры адамантия, появляясь в экипажных отсеках и на трапах судна. По кораблю слонялись бесформенные отродья, само прикосновение которых разбирало на атомы твёрдые вещественные структуры орудийных портов, мостиков и грузовых трюмов. Судно стонало, разрушения нарастали в геометрической прогрессии, и содержимое всё большего числа отсеков выбрасывалось наружу. Похожие на соборы трюмы схлопывались внутрь себя, беззвучно крича разрываемым металлом, и Кай плакал, глядя на то, как мужчин и женщин тысячами вытягивает в пустоту вовне.

В его черепной коробке раскатывались крики, но заглушить их было не в его силах. Не было ни крепости Арзашкуна, ни Руб-эль-Хали, где он смог бы отгородиться от всего света. Очутившись здесь, Кай вынужден был посмотреть в лицо демонам своего подсознания, и он с тяжёлым сердцем наблюдал за гибелью "Арго", зная, что корабль обречён, но поневоле обязанный почтить его последние мгновения.

И тут, в тот момент, когда уже начало казаться, что судно непременно развалится и перейдёт во власть пустоты, тьму пробила тонкая нить золотого света. Не более чем лучик на фоне бушующего цветового пожара, но это был тот спасательный линь, в поисках которого отчаянно метался "Арго". Корабль развернул свой рушащийся нос к свету и рванулся из последних сил, словно тонущий человек, хватающийся за протянутую руку.

Пространства, где сиял золотой свет, не мог коснуться ни один шквал, а там, где его струение набирало силу, им приходилось отступать. Перед "Арго" открылся узкий проход, где царил штиль, и Кай воспрял духом, когда корабль на последнем издыхании двигателей скользнул в этот чудесный канал.

"Арго" провалился в хлипкий просвет в шторме, искорёженный и изорванный, грубое корявое подобие прежнего себя. Разъярённые шквалы противоестественного света и наделённые сознанием смерчи бились об этот коридор спокойствия со всех сторон, но золотое свечение было несокрушимо и стойко выдерживало все хищнические нападки варпа. Кай судорожно втянул воздух, когда его сознание заполнил образ величайшей из гор Терры – полого изнутри пика, отмеченного печатью печали и службы, в котором зарождались лучи самого прославленного и самого могучего маяка в Галактике.

Каю никогда не рассказывали о том, каким образом "Арго", после того, как на него напали чудовища, смог вернуться в материальное пространство. Он полагал, что капитану повезло, и тот нашёл варп-портал, ведущий в систему Сол, но теперь астропат осознал всю наивность подобного допущения. Капитан погиб вместе со всем экипажем, и единственными живыми душами на умирающем судне были Кай и Роксанна. Может, это она нашла шальную ниточку Астрономикона и вытянула их в безопасное место? Он понимал всю грубость подобной аналогии, но каким иным способом он мог это объяснить?

Хоть это и было воспоминание чужого разума, Кай испытал необычайное облегчение, когда "Арго" окружил пустой коридор спокойного пространства. Судно стремительно падало сквозь паутину липких нитей, которые пытались вцепиться в свою добычу, но энергия Астрономикона работала здесь в полную силу, и "Арго" вытянуло обратно в вещественную Вселенную.

Тело Кая перемещалось с одного плана бытия на другой, его желудок подпрыгнул к горлу, и он сглотнул наполнившую рот желчь. Переход из варпа в материальное пространство никогда не давался легко, но то, что при этом приходилось глядеть в самый очаг зловещих шквалов, делало его ещё тягостнее. Кай прилагал все усилия, чтобы остаться в сознании, и испустил серию судорожных вздохов, когда тошнотворные цвета варпа наконец-то потускнели, а редкие бриллиантики далёких звёзд, рассыпанные во мраке вещественного космоса, обрели чёткость.

"Арго" очутился во власти фундаментальных законов Вселенной, и корабль перекрутило, когда ревнивая гравитация тут же вонзила в него свои когти. Некоторые части судна вмялись, другие оторвало напрочь в процессе бурного перехода. Как досадно было бы выжить в таком неистовом варп-шторме лишь для того, чтобы быть уничтоженными теми самыми законами, чьё действие приостанавливается за завесой Имматериума.

Но Кай знал, что они не были уничтожены. Они выжили.

Он помнил, как спасательные команды вскрыли каюту астропата и извлекли его наружу. Помнил, как кричал, царапался и кусал их, впав в исступление и помешательство от своей жуткой изоляции. Ему пришлось выслушать, как умирал экипаж, все их предсмертные мысли и заключительные мгновения агонии, и это поставило его на грань безумия. Пережив такое суровое испытание, большинство людей не смогли бы остаться в своём уме, и Кай вдруг осознал, что человек с менее стойким рассудком умер бы вместе с командой.

Он так долго презирал себя, считая слабаком и ничтожеством, мучаясь из-за того, что выжил, и виня себя в каждой смерти, которую ему пришлось выслушать. Сейчас он понял, что выжил лишь благодаря собственной стойкости и способности отгородиться от той части себя, которая не имела шансов справиться с подобной травмой. В гибели "Арго" не было его вины. Ему говорило об этом достаточное количество людей, и из добрых соображений, и из злых, но только осознав это самостоятельно, он по-настоящему согласился с тем, что это было правдой.

И вместе с этим пониманием пришло откровение.

2

Я был там в тот день, когда Хорус сразил Императора.

Очаровательный привкус измены. Конец пока не досказан. Слова из другого времени и чужого разума. Их скажет воин молодой луны, и фраза прозвучит, как шутка, но вскоре они станут горше полыни, мучительным воспоминанием, которое ему захочется выскоблить из памяти. Это и правда, и нет. Кровь пролилась по недоразумению.

Кай видит Красный Зал.

Алый свет растекается по Каю, как масло: густой, неторопливый, удушливый. Он обволакивает его, пока не начинает казаться, что от мира не осталось ничего, кроме крови.

Он бесплотен, или его тело уничтожено – невозможно понять, что из двух.

Красный Зал похож на внутренности больного сердца, он пульсирует малиновым светом и странным образом исковеркан, словно перестали работать фундаментальные физические законы. Прямые и кривые сходятся и расходятся, образуя полы, стены и потолки под немыслимыми углами друг к другу.

Повсюду капает кровь. Или это лишь его воображение?

Светящиеся красным гололиты на одной из стен показывают неторопливо вращающийся серебристо-голубой шар. В нижних слоях атмосферы волнуется огненное марево. На этой планете пылает война, и он не удивляется, видя, как из-под грозовых облаков, собравшихся над поверхностью в загрубелые кулаки, возникают  знакомые очертания континентальной массы Нордафрики.

Эта Терра, и её атакуют.

У Кая нет ощущения тела, нет ни единой зацепки, чтобы понять, как он мог очутиться в этом месте. Может, он частичка души, лучинка сознания? Пассивный наблюдатель или закройщик грядущих событий? Что бы он ни делал со своим восприятием, у него нет ощущения веса или материальности.

Вспышка. Сдвижка во времени.

Он смотрит так, как делал это когда-то – глазами, данными ему от рождения, – и хотелось бы ему, чтобы было иначе.

Это место резни, это бойня, где по стенам развешены иссечённые трупы, а на крюках гремят черепа, похожие на костяные тотемы примитивных дикарей. Волнуются чёрные полотнища знамён – без ветра, который бы мог их шевелить, – словно тошнотворные символы, вотканные в их материю, трепещут своей собственной жизнью.

Здесь сражались. Или будут сражаться. Это была или будет битва, каких ещё не бывало, и всю глубину её последствий мирозданию лишь предстоит осознать. Этот миг, этот момент эпохальной смены концепции в масштабах Галактики предназначен только для его глаз, но вскоре его эхо раскатится сквозь эоны звоном самого гигантского колокола на свете.

Перед Каем пишется история, а истории требуются свидетели.

Вокруг него разбросаны трупы: исполинские воины в боевых доспехах, изрубленных мечами и топорами, пробитых попаданиями реактивных снарядов и вскрытых когтями свирепых чудовищ. Останки невообразимо изуродованы: от мяса и костей осталась кашица, тела перекручены и обглоданы, как обрезки на выброс в лавке мясника. Кай привычен к смерти и прекрасно представляет, какой кошмарный ущерб способны причинять люди своим собратьям, но это – нечто исключительное.

Эта бойня несёт все признаки ненависти, а нет ненависти злее той, что когда-то была любовью. Эти воины знали друг друга, и в этом Красном Зале не воевали, в нём вершили убийство – братоубийство самого худшего, самого непростительного свойства.

Взгляд Кая блуждает по телам, притягиваемый фокусной точкой сражения: ступенчатым возвышением, на котором его поджидает зрелище, чья кошмарность несопоставима ни с чем. Ему хочется смотреть куда-нибудь в сторону, уберечь себя от страшного чувства неотвратимости, которое придёт, когда он увидит, что произошло на ступенях. Инстинкт самосохранения молит его отвернуться, зная, что эта картина сведёт его с ума.

Кай понимает, что избегать этого зрелища – трусость, и всё же ему страшно в него вникать. Он боится, что этим откроет дверь, которую уже не закрыть. Как только знание перейдёт из потенциального в актуальное, уже ничего не забыть, не отменить, и ему не вернуться назад к своей прежней жизни.

Вспышка. Новая сдвижка во времени...

Вокруг него движутся призраки и тени – огромные, космические сущности, не имеющие ни облика, ни тел. Они невидимы, но он знает, что они здесь. Он ощущает их ужас, вызванный тем, что здесь произошло, их неверие в это, их бешенство галактических масштабов, порождённое исходом, который не мог предвидеть никто из них. Вокруг него скачет время, капельки крови взлетают в воздух, обращая свой путь вспять, чтобы вернуться назад в рассечённые артерии. Протестующие крики, вопли боли и бухающий хохот раскатываются и возвращаются, раскатываются и возвращаются, забиваясь в глотки тех, кто их произвёл. Кошмарное зрелище на ступенях исчезает в мгновение ока, и он видит обрывки того, что ему предшествовало.

Сплетение чёрного и красного, золотой глаз с кошачьим зрачком. Белоснежные крылья, рокот воздуха и лязг мечей. Нимб и шипастый венец, сошедшиеся грудь в грудь. Лучезарное и чудесное, воспарившее над резкими обводами брони и чудовищными амбициями. Оба ощетинились когтями и яростью. Физическая схватка зашла в тупик, две воли сражаются в сферах, лежащих за пределами постижения чувств смертных.

Безукоризненность боевых навыков беспримерна. Лишь одна схватка в истории Галактики затмит собой ярость этой стычки, и она разыграется в этом же месте через какие-то минуты. То, что должна состояться даже одна такая битва, уже поразительно, две же – просто неслыханно.

Кай не может видеть очертания тел, только свет и тьму, мимолётные образы сражающихся титанов. Эти воины – аватары, божественные и полнящиеся светом творения из самого сердца Вселенной. Они – неистово пылающие звёзды, воплощённые в идеально сработанные смертные тела и напущенные на Галактику, и ужасающая краткость их жизней лишь добавляет им яркости.

Голоса обретают чёткость, и Кай невообразимо счастлив, что не в состоянии их понять, ибо кто же дерзнёт вслушиваться в слова богов? Те немыслимые сущности снова собрались вместе, и хотя язык ему незнаком, смысл просачивается в его сознание.

Боги могут быть непостижимыми, но они будут услышаны.

Обещания сделаны. Предложения власти и служения. Искусительные посулы товарами раскинуты на прилавке. Презрение Ангела, изливающееся на них. Жгучие слёзы ярости и неприятия, их кровавые дорожки на золотистых чертах. Необходимая смерть, наимельчайшая трещина в наипрочнейших доспехах. Жизнь, отданная добровольно, жертвой на алтарь будущего.

Смерть ради смерти. Одна, чтобы повлечь за собой другую...

Тьма и багрец сходятся в последний раз. Кая засасывает вспышка красного света, и время снова прыгает взад и вперёд. Это прошлое или будущее? Он видит это место таким, как оно, должно быть, выглядело раньше: стерильным утилитарным помещением стратегиума боевого корабля. Дуновения рециркулированного воздуха волнуют только что заслуженные наградные знамёна, экипаж в форменной одежде с гордостью несёт службу, а в обзорном отсеке брызгами звёзд сияет безграничный потенциал Галактики.

Биение сердца, и место изменяется. Теперь это храм живого божества.

Божества в мрачной броне, чья божественность была взращена его собственными руками. Когда-то он был аватаром более великого бога, но сейчас отпал от концепции любого служения, пусть даже и тем, кто вознёс его над пределами, что ограничивали его сверх-человеческое бытиё. Он – божество, кующее собственную судьбу грубой силой и непреклонной волей, придавая будущему форму, которая угодна ему, и ему одному. Он не зовёт повелителем ни одного человека, но это изменит развязка.

Вспышка. Вперёд и назад. Вспышка, вспышка.

Варп смеётся над любой концепцией линейного времени.

Кай видит его тело: в прошлом – сияющий нимбом предтеча, одетый в красное верх совершенства, ныне же – изуродованная жертва, сама направившая в своё сердце клинок палача. Мёртв. Это немыслимо, и разуму Кая претит это ужасающее зрелище, этот мерзкий и злобный парад ужасов, сотворённых лишь для того, чтобы сломить его дух.

Но варп способен на куда как большее, и это всего лишь цветочки перед кошмаром похлеще.

Кай смотрит, как он неуклонно разворачивается во всех подробностях, видит каждый изгиб золотой брони, каждый нюанс игры света вокруг лица, чьи черты непрерывно меняются, но всегда отражают душевную боль. Ненависть, любовь, вина, ужас, решимость, сломленная и восстановленная в то же мгновение, и бездонный колодец скорби по будущему, которое он прозревает, понимая, что он его создал.

Темпоральный поток срывается с колеи, складываясь сломанным позвоночником. И хотя Кай видит происходящее в хаотичных проблесках временны́х завихрений, он знает, что оно может быть только будущим.

И оно уже не за горами.

Золотой свет вздрагивает, и Кай чувствует на себе невероятно внимательный взгляд. Он смотрит на свет, а свет смотрит на него. Свет озирает его и узнаёт о нём всё за неизмеримо короткое время. Свет впитывает увиденное Каем, сейчас ему уже известно, что тот разглядел на приподнятом помосте, и астропат ощущает всю меру его готовности принять эту судьбу.

В голове Кая складываются слова, они звучат мягко, и для них не нужно что-то столь примитивное как голос, но в них заключена сила неистовейшего из ураганов. Кай понимает их смысл, и отныне он знает, почему смертные никогда не должны слышать глас живого божества.

Он видит, что происходит дальше, с устрашающей чёткостью. Золото и мрак, повелитель и слуга, бог и полубог.

Отец и сын.

Это может кончиться только одним, и знания того, что уже случилось, хотя ещё только произойдёт, достаточно, чтобы свести с ума любого смертного, и неважно, насколько крепок его рассудок. Но Кая уже закалили вина и ужас, и он превосходит других своей стойкостью.

Ему остаётся выполнить ещё одну задачу.

3

Зрелище исчезло во вспышке золотого света, и Кая вышвырнуло из Красного Зала в место, где царили тепло, звуки журчащего фонтана и запахи благовоний и ароматических масел. Он открыл глаза и обнаружил, что полулежит на мягкой кушетке, обитой шкурой какого-то экзотического зверя. Астропат чувствовал во всём теле такую лёгкость, словно он парил на невидимой подушке, а все травмы, полученные им с момента возвращения на Терру, исчезли, как не бывало.

"О, Аник, – прошептал он. – Чего же нам с тобой пришлось насмотреться..."

Он мог вспомнить каждую подробность увиденного в Красном Зале, но хотя оно и пророчило такие ужасы, каких он никогда не смог бы себе вообразить, астропат чувствовал странную отстранённость, словно для  него они не будут иметь никакого значения.

Кай сел и, оглядевшись, увидел, что находится в одном из гостевых покоев Арзашкуна, предназначенных для самых важных лиц. Помещение было обставлено с такой претензией, что это выглядело едва ли не неприличным. Физическое тело Кая было восстановлено, но вдобавок с его плеч свалился огромный груз. Он даже не осознавал всей чудовищности этой ноши, пока она не исчезла. Астропат сделал глубокий вдох и закрыл глаза, вслушиваясь в звуки тысяч голосов, которые затихали в его голове, удаляясь в отведённые им места в его памяти.

Они уплывали прочь, сливаясь воедино в невыразимом ощущении освобождения. Мёртвые не могут вернуться, но они способны простить. Кай знал, что всегда будет помнить этих людей, а они никогда не забудут его. Мысль о том, что они навечно останутся с ним, заставила его улыбнуться, поскольку теперь они были частью его прошлого, а не тяжким камнем на его душе.

Тёплый ветерок приглашающе теребил шелковый полог, занавешивающий открытую дверь балкона, и Кай поднялся на ноги. Он неторопливо пересёк мраморный пол, чувствуя себя так, словно Арзашкун перестал быть местом укрытия, превратившись в царство чудес. Он воссоздал по памяти каждую его башню и каждую его комнату, но никогда не наслаждался его великолепием по-настоящему. И лишь сейчас он оценил всё чудотворное мастерство его древних строителей, их чувство пропорции и ту радость, с которой они возводили эту красоту к небесам.

Он вышел на балкон, но вместо бескрайних песков Руб-эль-Хали увидел зелёный пейзаж из буйных лесов, широких лугов и прозрачных рек. Это была Пустая Земля тех времён, когда её ещё не поглотили пески, – изобильный край, за который цари и императоры сражались с самой зари цивилизации. Это было место, где зародилась его раса, и оно лучилось безграничным потенциалом человечества.

Кай не удивился, увидев, что его ожидает регицидная доска с расставленными на ней фигурами. Его соперник по игре на побережье снова сидел со стороны оникса, и их разговор вдруг всплыл в памяти Кая со всей чёткостью. Но если раньше его противник имел малопонятную внешность, то сейчас его голова была непокрыта, и Кай почтительно склонил голову при виде лица, которое привычнее было видеть изваянным в мраморе.

– Ты выглядишь изменившимся, Кай, – сказал человек. Его золотые глаза поблёскивали, как две монеты.

– А я и изменился, – ответил Кай, усаживаясь за серебряные фигуры. – Я чувствую себя свободным.

Мужчина улыбнулся:

– Хорошо. Это всё, что я когда-либо для тебя желал.

– Вы вывели "Арго" из варпа, – сказал Кай, двигая вперёд серебряную фигуру.

– Это вопрос?

Кай помотал головой:

– Нет. Не хочу знать. Правда только портит дело.

– Правда неуловима, её вечно приходится завоёвывать заново, – заметил мужчина, пересекая доску храмовником.

– Вы видели? – спросил Кай, уже зная ответ.

– Я видел то, что Сарашина спрятала в тебя, да.

Кай промолчал, и они продолжали играть в тишине, разменивая фигуры по всей поверхности доски. Памятуя о предыдущей схватке за регицидной доской, Кай делал ходы осторожно, не жертвуя понапрасну своими фигурами и отказываясь идти на излишний риск.

– Тебе не хочется играть? – спросил его противник.

– Даже не знаю, что вам сказать, – ответил Кай, откидываясь назад в своём кресле. – С учётом того, что вы знаете о будущем, вам всё ещё хочется разыгрывать партию?

– Конечно. В такие времена, как нынешние, это лучший способ не потерять собранность, – сказал мужчина, двигая вперёд своего императора в рамках агрессивного хода, задуманного, чтобы склонить Кая к опрометчивому решению. – Хочешь узнать настоящий характер человека – сыграй с ним партию. В любом случае, будущее есть будущее, и мои чувства по его поводу никоим образом его не изменят.

– Правда? Даже вам не по силам его изменить? – спросил Кай, охотно заглатывая наживку.

Мужчина пожал плечами, словно они обсуждали какой-то пустяк.

– Некоторым вещам, Кай, необходимо случаться. Даже самые кошмарные ужасы, какие ты только в силах вообразить, иногда должны воплощаться в жизнь.

– Зачем?

Его соперник передвинул своего дивинитаха на запирающую позицию:

– Затем, что иногда единственная победа, которая возможна, – это не дать выиграть твоему противнику.

Кай изучил доску и увидел, что не может сделать ход.

– Пат, – подытожил он.

Мужчина развёл руками в пустом жесте извинения.

– Я знаю, что некоторые люди считают меня всемогущим. Но в том, чтобы быть всесильным и всеведущим, есть одна загвоздка.

– И?

– Ты не можешь быть ими обоими одновременно, – иронически улыбнулся мужчина.

– Так что же теперь будет?

– Я доиграю партию.

– Эту? – спросил озадаченный Кай.

– Нет, – сказал мужчина. – Наша игра закончена, и я тебе за неё благодарен.

– Я вас ещё увижу?

Его противник рассмеялся:

– Кто знает, Кай? Если я что и вынес из нашей игры, так это то, что всякое возможно.

– Но вам же предстоит умереть.

– Я знаю, – сказал Император.

* * *

Кай открыл глаза и увидел лишь тьму. Он похолодел и почувствовал, что начинает задыхаться от захлестнувшей его клаустрофобии. Он выдернул свои руки из пальцев Роксанны и начал сдирать повязку, обёрнутую вокруг его головы. Он рвал её с исступлением, пригоршнями выдёргивая грубую ткань и липкие марлевые тампоны. До него доносились пронзительные стенания приближающегося Отсутствующего Ангела.

Слетели последние бинты, и Кай обнаружил, что смотрит в переливчатые глаза Роксанны. У них был чудеснейший оттенок, янтарный с золотыми крапинками, и астропат спросил себя, как же он не замечал этого раньше. Мгновение спустя он понял ответ.

Какой бы дорогостоящей и прецизионной ни была его аугметика, не стоило и надеяться, что она сможет воссоздать чудо человеческого глаза. Он увидел потрясённое выражение на лице Роксанны и прикоснулся к своему лицу. Там, откуда Асубха вырвал его глаза из стекла и стали, и где раньше была отёкшая, покрытая кровоподтёками плоть, пальцы нащупали нежную кожу и мягкую податливость органических тканей.

– Кай, – выдохнула Роксанна. – Твои глаза...

Он поднял взгляд, осматривая интерьеры Храма глазами, которые унаследовал от матери и отца. И хотя они и были, мягко говоря, несовершенными органами, он наслаждался этим даром, не волнуясь о том, насколько недолговечным он может быть. И неважно, что первым, что предстало перед его глазами после долгих лет слепоты, было разрушенное здание, ставшее полем боя. То, что он вообще видел, было чудом само по себе.

Повсюду беспорядочно валялись тела: мужчины и женщины, солдаты и штатские. Посреди этого побоища обнаружились Максим Головко и Ясу Нагасена. Их лица искажал ужас, вызванный омерзительным зрелищем Отсутствующего Ангела, упивающегося энергиями мертвецов. Кай оторвал взгляд от этого губительного существа и начал наблюдать за последней схваткой своего бывшего защитника и своего пленителя.

Атхарва и пария сошлись в поединке под сенью безликой статуи, первый – сверх-человек, генетически усовершенствованный для того, чтобы стать самым высококлассным воином Империума, второй – истребитель тех, к чьей породе принадлежал первый. Пария двигался, как акробат, каждое его движение было взвешенным и выверенным. Он выглядел тонким и хрупким на фоне габаритов Астартес, но сражался с уверенностью, рождённой его уникальным даром сбивать псайкеров с толку и вставлять им палки в колёса.

Он ещё не понял того, что Кай успел узнать о воине Тысячи Сынов.

Атхарва пошатнулся, как будто в мучениях, и пария прыгнул к нему, чтобы добить. Из рукава его комбинезона выскочил длинный силовой клинок.

Атхарва тут же выпрямился и поймал его в воздухе.

Хоть пария и был шлеме, Кай всё равно почувствовал, как он потрясён.

– Когда-то я мог видеть, но теперь я слепец, – произнёс Атхарва. В его голосе звучали злость и ужасающая тоска. Кай очень хорошо осознавал, какую огромную жертву принёс Атхарва, чтобы сразиться с убийцей из Клана, и сомневался, что кто-то другой сможет по-настоящему оценить, от чего ему пришлось отказаться. Пария бился в хватке воина Тысячи Сынов, но её мощь была столь чудовищной, что из неё не было спасения. Он ударил вниз силовым клинком, пронзая им грудь Атхарвы, и воин захрипел от боли, когда тот рассёк его сердце.

Атхарва отшвырнул воина Клана, и тот врезался в стену Храма под аккомпанемент скрежещущего хруста ломающихся костей. Когда пария обрушился на пол, его тело выглядело перекрученной массой конечностей, согнутых под немыслимыми для живого существа углами.

Атхарва вырвал клинок из своего туловища и уставился во тьму под капюшоном Отсутствующего Ангела

– Только ты и я, – сказал он, и призрачная фигура пошла на снижение.

Кай знал, что Атхарве нечего противопоставить этому жуткому призраку, и тем не менее воин Тысячи Сынов решительно встал между Отсутствующим Ангелом и смертными за своей спиной. Тварь раскинула руки, но прежде чем она успела заключить Атхарву в свои чудовищные объятия, из неё вырвался пронзительный визг боли. Её тело в изорванных одеждах начало растворяться в воздухе, истекая лоскутами, напоминающими выбросы энергии с поверхности звезды. Она запрокинула назад свою голову и испустила вой, полный непереносимой муки.

Тварь развоплощалась прямо на глазах Кая, её очертания дрожали и расплывались по ходу того, как её вытесняло обратно в те сферы, из которых она явилась. Астропат не мог понять причину исчезновения ангела, пока не бросил взгляд на входные двери и не увидел группу гибких фигурок в броне из золота и серебра, которые врывались в Храм.

На них были шлемы, скрывающие нижнюю половину лиц, а с макушек их обритых черепов свисали хохолки белоснежных волос. На их плечи были накинуты белые шкуры пятнистого окраса, там же располагались ножны с с мечами, у которых были длинные клинки и широкие крестовины.

Они в молчании продвигались вглубь Храма, выставив перед собой оружие с хрустальными клинками на длинных древках. Судя по их пластичным движениям, все они были женщинами. Они образовывали идеальный полукруг с Отсутствующим Ангелом в его центре, словно охотники, теснящие опасного зверя обратно в его берлогу.

Тварь вопила без передышки, но, лишённая энергии, она была не более чем клочком грязно-жёлтого света. Но вот у неё отняли последние поддерживающие её запасы, и исчез даже он, а её пронзительным стенаниям пришёл конец.

– Сёстры Безмолвия, – сказала Роксанна.

Кай знал, кем были эти женщины, но всё его внимание приковал исполин в золотых доспехах, который вошёл в Храм следом за ними.

– Лорд Дорн, – произнёс Атхарва.

XXVЕдинственная Победа / Моя Последняя Охота / Наследие

1

То был последний дар, что получил Кай, – увидеть примарха своими собственными глазами. Астропату потребовалось всё его самообладание, чтобы не упасть на колени перед сюзереном и повелителем Имперских Кулаков. Лорд Дорн целеустремлённо прошагал по нефу Храма, в котором после исхода Отсутствующего Ангела воцарилась тишина. Примарх, одетый в свои боевые доспехи из шлифованного червонного золота, главенствовал в окружающем пространстве, притягивая к себе все взгляды, как живое воплощение гравитационного поля.

– Труби отбой, Атхарва из Легиона Тысячи Сынов, – произнёс Дорн. Его голос был суровым и непреклонным, как скала. – Всё кончено.

– Да ничего ещё не кончено, Рогал Дорн, – ответил Атхарва. – Кому, как не тебе, это знать.

Сёстры в золотой броне, которые сопровождали Дорна, дёрнулись, когда Атхарва назвал примарха по имени, но, конечно же, не произнесли ни слова. В Храм вошла ещё одна группа людей. Это были латники, облачённые в чёрные кольцевые сегменты брони, и с аметистовым гербом на левой стороне груди. Во главе отряда вышагивала прекрасная женщина, чьё лицо Кай в последний раз видел, будучи пленником в тюрьме под горами. Там она была иллюзией, но что касалось этой Элианы Септмии Вердучины Кастана, то у Кая не было ни капли сомнений в её подлинности.

Завидев представительницу своей семьи, Роксанна испустила едва слышный вздох. Её голова стремительно развернулась к маленькому мальчику, жавшемуся к дородной женщине, которая съёжилась под прикрытием статуи вместе с ними. Роксанна присела рядом с ним и разжала его крепко сжатый кулачок, в котором обнаружился серебряный перстень. Вделанный в него аметист помигивал мягким фиолетовым светом.

В глазах мальчика стояли слёзы.

– Ты говорила, что это волшебное кольцо, – сказал он.

– Так оно и есть, – удручённо вздохнула Роксанна и взяла Кая за руку. Так они и стояли вдвоём, ожидая встречи с Рогалом Дорном и его союзниками. Кай заметил среди них адепта Хирико и Афину Дийос. И хотя он знал, что Афина просто обязана была помогать его преследователям, он был рад, что получил эту последнюю возможность снова повидаться с ней.

– Выдай нам астропата, – велел Рогал Дорн, и Каю пришлось сдерживать себя, чтобы не сделать непроизвольный шаг вперёд.

Атхарва покачал головой:

– Он тебе неподвластен.

Дорн хохотнул, хотя Кай расслышал в этом звуке нотки неуверенности.

– Ещё как, – сказал примарх, доставая огромный золотой пистолет с гравировками и инкрустацией из чёрного дерева. – Император избрал меня своим защитником. Мне подвластно всё на Терре.

Атхарва оглянулся через плечо, и кивнул Каю, выражая своё уважение.

– Не всё, – ответил он. Оружие Рогала Дорна выстрелило с оглушительным грохотом.

Кай смотрел, как Атхарва валится вниз, и чувствовал, как в нём поднимается гнев. Затылок воина превратился в дымящееся месиво из обуглившегося мяса и обломков черепа. Воин Тысячи Сынов обрушился на пол Храма, умерев ещё до того, как коснулся пола.

Кай стиснул руку Роксанны, пытаясь не показать, до какой степени он был напуган. Он перевёл взгляд с лорда Дорна на адепта Хирико и Афину Дийос. Он понимал, что не сможет помешать им добраться до его знаний. Ему не хватит стойкости, чтобы выдержать их допрос. Он бы дорого дал, чтобы вычеркнуть узнанное из памяти.

Ибо оно сокрушит их, содержащаяся в нём истина слишком чудовищна, чтобы они могли её выдержать. В этот миг Кай осознал, что не может позволить себя взять. Некоторые вещи слишком черны, слишком непереносимы, слишком чудовищны, чтобы их можно было предать огласке. Кай вспомнил слова своего противника по игре в регицид, и на его лице заиграла слабая улыбка.

"Иногда единственная победа, которая возможна, – это не дать выиграть твоему противнику".

Кай не был уверен, на чью именно победу он работает, но знал, что если из него вытянут правду, то Империуму не выстоять против армий Хоруса Луперкаля. Атхарва не преуспел в своих усилиях доставить Кая к Воителю, и сейчас судьба миллионов легла на плечи астропата.

Это был его коронный момент, его последняя возможность взять своё будущее в собственные руки и сослужить службу Императору, отдав то единственное, что у него было.

– Роксанна, – произнёс Кай ровным голосом. – Мне нужно, чтобы ты кое-что для меня сделала.

2

Схватка окончена, но Нагасена пока не разобрался, кто вышел из неё победителем. Космодесантники-отступники лежат мертвее мёртвого, и здание захвачено, но лично он потерял слишком многое, чтобы счесть результат этой охоты чем-то отличным от провала. Он опускается на колени около изломанного тела Картоно, скорбя по своему павшему компаньону. Его слуга изувечен, каждая кость в его теле раздроблена, и Нагасена не понимает, как же так может быть, что он погиб.

Они так долго проработали вместе, и охотник даже не задумывался о том, что его друг может пасть от руки врага, тем более такого, который наделён идущими от варпа способностями. Каким образом Атхарве удалось выдержать прикосновение Улиса Картоно, не говоря уже о том, чтобы победить его подобным образом, – это вопрос, который навсегда останется без ответа, а Нагасена из тех людей, которые ненавидят, когда дела не доведены до точки.

Он утирает набежавшую слезу и начинает наблюдать за происходящим. Латники дома Кастана прочёсывают здание, убеждаясь, что в живых не осталось ни одного врага. Их скорость и дотошность достойны восхищения. Их действиями руководит потрясающая женщина в одеждах аметистовой расцветки, и при виде изысканного головного убора, который закрывает её лоб, Нагасена понимает, что она просто обязана быть Элианой Кастана.

Кай Зулэйн стоит рядом с теми последними, кто уцелел в этой резне: дородной женщиной с двумя жмущимися к ней мальчиками и симпатичной девушкой в голубой бандане, обвязанной вокруг её лба. Её черты имеют очевидное сходство с Элианой Кастана, и Нагасена осознаёт, что он уже видел её лицо. Это Роксанна Лариса Джоянни Кастана, ещё одна спасшаяся с "Арго", и Нагасена чувствует за этим стечением обстоятельств работу законов вселенского миропорядка.

Женщины-воительницы из числа Сестёр Безмолвия уже удалились. Лорд Дорн присел на колено около тел Пожирателей Миров, его красивое, аристократичное лицо выглядит встревоженным. Поблизости от него вьётся Максим Головко, купаясь в величии примарха, как поклонник рядом со своим кумиром.

К Каю Зулэйну ещё никто не подходил, и до Нагасены доходит, что его опасаются все, даже лорд Дорн. Каждый может видеть, что у астропата восстановлены глаза, и мысль о том, как такое возможно, вселяет в них страх. И более того, их пугает то, что он собой олицетворяет. Они боятся узнать известную ему истину. И в то же время жаждут её, но, как подозревает охотник, им придётся пожалеть об этом проклятом знании. Ибо даже Нагасена, в основу жизни которого положена правдивость, понимает, что в некоторых ситуациях нельзя посмотреть правде в глаза, не заплатив за это дорогую цену. Знания Кая Зулэйна как раз из такого разряда, но от них уже не отвертеться.

Нагасена идёт к человеку, за которым он охотился по всему Городу Просителей. Он поднимает взгляд на лишённое черт лицо коленопреклонённой статуи, и его рука дёргается к рукояти Сёдзики. Та тварь, которую Атхарва высвободил из этого каменного изваяния, исчезла, но в скульптуре остаётся что-то зловещее. И что бы ещё ни случилось сегодня в этом месте, статую непременно уничтожат.

Кай Зулэйн энергично переговаривается с Роксанной Кастана, и хотя Нагасена не слышит его слов, он без труда может понять, какого они рода. Роксанна Кастана отрицательно трясёт головой, по её лицу струятся обильные слёзы, но Зулэйн проявляет настойчивость. Нагасена ускоряет шаг, у него всё сильнее сосёт под ложечкой от страшного опасения.

– Кай! – выкрикивает он, и все присутствующие в здании устремляют на него свои глаза.

Как охотник и ожидал, астропат не реагирует. Роксанна Кастана сдвигает вверх свою бандану, открывая лоб, и у Нагасены вырывается вскрик.

Кай смотрит в глубины третьего ока Роксанны округляющимися глазами и затем валится на пол, издав звук, который Нагасена может истолковать лишь как вздох облегчения. Охотник хватает Роксанну Кастана и оттаскивает её к себе, надеясь разорвать их зрительный контакт на достаточное время, чтобы те силы, которыми она обладает, не смогли закончить свою работу. Но даже проделывая всё это, он уже знает, что опоздал.

Роксанна оборачивается к нему, и Нагасена бросает мимолётнейший из взглядов на то,  что находится под её банданой, на его молочную белизну и кромешную черноту, бездонную воронку и непроглядный туман, которые не видят ничего и вместе с тем видят всё. Нагасена чувствует чужеродное касание чего-то далёкого-далёкого и в то же время находящегося везде вокруг него, этого царства беспредельных возможностей и безграничного ужаса, на чьё постижение не должен отваживаться ни один смертный из страха полностью лишиться рассудка. Владения Человечества и варп разделены тончайшей вуалью завесы, и когда Нагасена осознаёт, как в действительности хрупок этот барьер между мирами, у него стынет кровь.

Он вглядывается в кошмарное царство Имматериума, и его душа начинает падать в него, затягиваемая в его непостижимые глубины. Он пытается закричать, но не может издать ни единого звука, и в эту долю секунды он видит в глазу Роксанны то, что увидел в нём Кай Зулэйн. Но прежде чем охотник успевает разделить судьбу астропата, на это противоестественное око падает мигательная складка кожи, и оно скрывается из виду. Жуткий зрительный контакт между Нагасеной и Роксанной Кастана разорван, и когда она отворачивает лицо и натягивает обратно свою бандану, у охотника подгибаются ноги, и он валится на колени.

Его грудь ходит ходуном. Он смотрит вниз на Кая Зулэйна.

Тот без всяких сомнений мёртв, и всё же на его лице написано такое умиротворение, что Нагасена почти ему завидует. Кай безмятежен, и избороздившие его лоб морщины, из-за которых он выглядел старше своих лет, сейчас разгладились до такой степени, что охотнику кажется, будто астропат намного моложе, чем утверждает его биография.

Глаза Кая Зулэйна распахнуты, и Нагасена видит, что они имеют очень насыщенный фиалковый оттенок. Во времена древних цивилизаций считалось, что подобный цвет отмечает тех, кого ждёт великая судьба.

– Твой путь окончен, Кай Зулэйн, – произносит Нагасена, мягким касанием закрывая покойному глаза. Рядом с ним приседает Роксанна Кастана, и охотник прячет своё лицо.

– Мой глаз закрыт, – говорит она, и Нагасена поднимает взгляд.

– Почему? – спрашивает он, и ему не нужно уточнять вопрос.

– Он был моим другом, – сквозь слёзы отвечает Роксанна, но прежде чем она успевает сказать ещё что-нибудь, латники дома Кастана вздёргивают её на ноги.

– Обождите, – говорит охотник, и в его голосе звучит такая властность, что они подчиняются.

– Что же такое ужасное он узнал? – спрашивает Нагасена.

– Я не знаю, – отвечает Роксанна.

– Верю, но тебе будут задавать трудные вопросы, и отнюдь не в дружелюбной атмосфере.

Роксанна пожимает плечами:

– Я не смогу им ничего рассказать. Какими бы знаниями он ни владел, они утеряны навсегда.

– Что он тебе сказал? – спрашивает её Нагасена просительным тоном.

– Он сказал, что иногда единственная победа, которая возможна, – это не дать выиграть твоему противнику.

Нагасена знает это изречение, оно принадлежит древнему гроссмейстеру игры в регицид, и у него обрывается сердце, потому что истина, которую знал Кай Зулэйн, потеряна навсегда.

На этом разговор кончается, поскольку к ним подходит Элиана Кастана, и Роксанне хватает мужества встретить её осуждение с надменным и непокорным выражением на лице.

– Ты – наш ходячий стыд, – заявляет Элиана Кастана. – Патриарх Вердучина весьма разочарован. Ты навлекла на наш дом небывалый позор.

Роксанна ничего не отвечает, и латники Дома Кастана уводят её прочь. Нагасена наблюдает за тем, как её забирают из Храма, со смесью сожаления и грусти. Он знает, что её будущее туманно, но она – одна из Навис Нобилитэ и что бы с ней ни сталось, Империум всегда найдёт ей применение.

Подходит Рогал Дорн с Максимом Головко в кильватере, и Нагасена низко кланяется примарху, осмотрительно убрав руку с рукояти Сёдзики. Лицо лорда Дорна непроницаемо, оно напоминает утёс с грубо вырубленными чертами. Он бесстрастно озирает картину учинённой здесь резни.

– Всё это было впустую, Ясу Нагасена? – спрашивает лорд Дорн, пристально глядя вниз на тело Кая Зулэйна. – Что здесь произошло этой ночью?

Нагасена может ответить ему лишь одно:

– Этой ночью здесь умерла правда.

– Возможно, оно и к лучшему, – отвечает Дорн.

Нагасена качает головой:

– Не могу в это поверить. Разве мы не служим Имперской Истине? Без правды, что мы тогда создаём? Империум должен нести её в своём сердце, или он не стоит того, чтобы его строить.

– Будь осторожен в своих речах, Нагасена, – предупреждает его Дорн с очевидной угрозой.

– Когда-то давно я принёс обет не говорить неправду, и я не буду лгать ни в коем случае, – отвечает Нагасена. – Даже вам, милорд.

Дорн кладёт свою огромную руку в латной перчатке на его плечо, и на какой-то кратчайший миг Нагасену охватывают сомнения: уж не принесут ли и его в жертву на этот алтарь имени подчистки огрехов? Но лорд Дорн и в мыслях не держит его убивать.

– Ты честный человек, Ясу Нагасена. Мне нужны такие люди.

Нагасена склоняет голову и говорит:

– Жду ваших распоряжений.

– Тогда есть ещё одна задача, которую я попрошу тебя выполнить.

– Назовите её, милорд, – говорит Нагасена, понимая, что лорд Дорн оказывает ему честь, преподнося свой приказ как просьбу.

– Генерал Головко сообщает мне, что мы всё ещё недосчитываемся одного из отступников, – отвечает Дорн.

Нагасена тут же понимает, чьё имя ему назовут.

– Лунный Волк, – говорит Головко. – Здесь нет его тела.

– Именно, – подтверждает Дорн. – Я не потерплю, чтобы по Терре свободно разгуливал один из людей Хоруса Луперкаля.

– Я его найду, – говорит Нагасена. – Но это будет моя последняя охота.

Примарх кивает и смотрит вниз на Кая Зулэйна.

– Что же ты узнал? – вслух интересуется Дорн, и Нагасена слышит в его голосе то, чего он никак не мог ожидать от такого исключительного воина, – растерянность.

– Первый принцип обороны, Ясу, состоит в том, что необходимо понимать, от чего ты защищаешься. Боюсь, этот человек мог бы помочь мне разобраться...

– Разобраться в чём? – спрашивает Нагасена, когда молчание примарха затягивается.

– Я не знаю, – отвечает Дорн. – Но этот день что-то отнял у каждого из нас.

Примарх отправляется прочь, а Ясу Нагасена чувствует, как по его спине бегают мурашки, которые не имеют никакого отношения к задувающим с гор ледяным ветрам, чьи вздохи доносятся сквозь  разбитые окна и изрешечённую крышу Храма.

"Чего вы боитесь? – размышляет Нагасена. – Чего вы на самом деле боитесь?"

3

Серебристый цилиндр гудел, приближаясь к концу инкубационного периода. Из батареи баков с белками разбегалось множество проводов и труб. Каждый из них опутывала система терморегулируемых трубок, побулькиваюших по мере подачи внутрь питательной среды. В лаборатории было холодно, освещение было притушено, как будто проводимую здесь работу по каким-то причинам держали в тайне и не были уверены в её результатах.

Отдельный комплект экранированных и изолированных кабелей связывал серебристый цилиндр и три прозрачных стеклянных сосуда, в каждом из которых содержался маленький, невзрачный на вид комок нежной органической ткани сливового цвета.  Эти необычные органы пронзало множество тонких биопсийных игл и генетических анализаторов. Они пульсировали, как детские сердца, по ходу расшифровки информации, закодированной в каждой их зиготе, и невероятно сложной структуры их аминокислотных цепочек.

Ход процедуры тщательно регулировался контрольной аппаратурой. Это была фантастическая в своей деликатности операция, которая могла пойти не так по миллиону причин. Она включала в себя почти бесконечное количество этапов, и каждый требовалось проделать абсолютно правильно, прежде чем на горизонте могло замаячить что-то похожее на успех.

Напоминающие самоцветы лампочки, расположенные на верхней поверхности цилиндра, наконец ожили, загоревшись зелёным в быстрой последовательности друг за другом. Раздался тихий звон, решётка на боку контейнера испустила охлаждающие газы, произошёл слив питательных растворов.

Раздалось шипение воздуха, и цилиндр плавно открылся. От лоснящегося органа, который находился внутри, поплыл туман испарений сложного химического состава. Его поверхность, имеющую глянцевито-красный и фиолетовый окрас, пронизывала сеть из мириадов сосудов, по которым текла перенасыщенная кислородом кровь. Только что выращенный и просто-таки вибрирующий от скрытых в нём возможностей, он был настолько близок к совершенству, как это только можно было себе вообразить.

Не считая этого помещения, на Терре имелась всего одна лаборатория, которая смогла бы установить природу этого органа, – та, которая находилась глубоко под кожей этой планеты и защищалась, как никакое другое место этой планеты. Ни одному генетику из числа смертных не удалось бы разобраться в хитросплетениях этого чуда биологии, и лишь один человек за пределами этой комнаты смог бы воспроизвести процесс его создания.

– Сработало? – спросил Гхота.

– Да, сын мой, – торжествующе выдохнул Бабу Дхакал. – Сработало.

КОНЕЦ 

ПРИЛОЖЕНИЕ