Она выгибает бровь.
– Рукопожатие.
– Ну да. У Леброна Джеймса особое рукопожатие для каждого из своих товарищей по команде. Таким образом ты узнаешь, что людей что-то связывает. Давай что-нибудь попробуем.
– Я никогда в жизни не запомню какое-нибудь сложное рукопожатие. Выбираю песню. Давай лучше ты будешь петь мне песню каждый раз, когда мы будем встречаться. – Хартли закрывает глаза.
Бедняжка, она так устала. Я беру покрывало, лежащее на спинке дивана.
– Я уже говорил тебе, что у меня напрочь отсутствует слух, – напоминаю я ей, укрывая ее ноги. – Но какую песню ты предлагаешь?
Хартли натягивает покрывало до подбородка.
– Я пошутила.
– Но я готов принять любой вызов.
– Начинаю понимать это.
– Если песни и рукопожатия не подходят, остановимся на секретном стуке.
Она не отвечает. Я смотрю, как медленно и спокойно поднимается и опускается ее грудь. Потом осторожно встаю с дивана и перекладываю ее ноги на освободившееся место. Хартли не просыпается, даже когда я подсовываю ей под голову подушку и накрываю симпатичным лоскутным одеялом, которое нашел аккуратно свернутым на полу у дивана.
Мне очень хочется остаться, но я знаю, что Хартли предпочла бы проснуться в одиночестве. И поэтому ухожу.
Почему я так зацепился за эту идею: быть друзьями? Но она почему-то кажется мне правильной. Я хочу, чтобы Хартли стала частью моей жизни, и если это возможно только при условии, что нас будет связывать лишь дружба, – так тому и быть.
Это немного не то, чего я хочу, но тоже неплохо.
Глава 10
Я: «Где мой лучший друг?»
Она: «Мы не лучшие друзья».
Я: «Ты согласилась!»
Она: «Просто на ДРУГА. Не на ЛУЧШЕГО ДРУГА».
Я ухмыляюсь, глядя на экран телефона, вышагивая по коридору корпуса искусств, спрятанного в восточной части кампуса. Вообще-то, я никогда здесь не был: у меня с творчеством не очень.
«Я иду на СВ. Где ты?» – набираю я.
«Не твое дело», – отвечает Хартли, добавив в конце сообщения ухмыляющийся смайлик.
– Как хорошо, что я знаю твое расписание, – говорю я вслух. – Доброе утро, солнышко!
Хартли подскакивает от неожиданности, когда я подхожу к ней со спины. Она уже собиралась войти в музыкальный класс, но разворачивается на каблуках.
– Какого черта?! – Она так мило рычит от злости. – Ну уж нет, Истон! У меня в неделю только три часа на занятия соло, и я не позволю тебе сорвать их! Уходи.
Я притворяюсь обиженным.
– Но я так хотел послушать, как ты играешь на… – Я хлопаю себя по голове. – Напомни, на чем ты играешь?
– На скрипке, – неохотно отвечает Хартли.
– Прикольно. – Я открываю перед ней дверь. – Пойдем.
– Ты правда будешь слушать, пока я занимаюсь?
– Конечно. – Я чуть подталкиваю ее вперед. – Больше мне ничего не остается.
Помедлив, Хартли все-таки входит в класс. Я осматриваюсь, пока она вытаскивает свой инструмент из маленького черного футляра. Помещение чуть больше пианино, которое стоит возле самой стены. Кроме него в комнате есть еще небольшая скамеечка, которую Хартли вытаскивает из-под пианино, и черный металлический пюпитр.
– Ты убьешь меня, если я сяду на пианино?
– Да, – отвечает она, не отрывая взгляда от скрипки.
– Так и думал. – Я опускаюсь на пол. – В любом случае пусть лучше я буду обтирать задницей грязный пол. Зато иммунная система укрепится, ну и все такое.
– Отлично придумано.
– Что-то из твоего угла совсем не веет сочувствием.
– Разве лучший друг не стал бы заботиться о твоем здоровье? – отвечает Хартли, расставляя на пюпитре несколько листов с нотами.
– Ага! Ты все-таки признала, что мы лучшие друзья!
Я закрываю глаза, прислоняюсь к стене и скрещиваю руки на груди в ожидании очередного язвительного ответа, но вместо этого слышу печальные стенания скрипки.
Сначала это текучие ноты, лишь наброски основного произведения, которые повисают в воздухе, но Хартли наслаивает звуки, и вот уже струны словно обыгрывают друг друга, музыка получается настолько объемной, что трудно поверить, будто играет всего лишь один инструмент.
Я открываю глаза и вижу, что Хартли закрыла свои. Она даже не смотрит в ноты, самозабвенно играя не только пальцами, но и всем телом. Наверное, поэтому ощущение такое, что в комнате целый оркестр.
Музыка заполняет меня, заглушает все посторонние шумы в голове, заставляет сердце биться чаще, и вот уже я не замечаю ничего вокруг, кроме этой прекрасной музыки.
И это пугает меня до чертиков.
Я вскакиваю на ноги и бормочу:
– Подожду тебя снаружи.
Хартли, по-моему, даже не замечает моего ухода.
Поежившись, я выхожу в коридор. У меня самые настоящие мурашки. Но теперь, когда больше не слышу ее музыки, снова могу дышать.
Я соскальзываю на пол по стенке. Звуки скрипки Хартли проникли в самые потаенные уголки души, куда я никогда никого не впускал.
Такое ощущение, что с каждым взмахом смычка она пыталась содрать с меня кожу и обнажить душу. Но меня почти ничем нельзя пронять. Музыка не действует на меня. Я Истон Ройал, легкомысленный парень, которому интересно лишь то, как повеселее провести время.
Я не хочу заглядывать в свое сердце и видеть там бездонный черный омут пустоты. Я хочу жить в счастливом неведении.
Мне лучше уйти. Прямо сейчас. Подняться и найти кого-нибудь, с кем можно подраться или… А вообще, если я захочу заняться этим, у меня есть Хартли.
Мне не нужно никуда идти. Я лишь должен убедить ее, что наша дружба станет лишь лучше, если мы проведем немного времени наедине и голышом.
И я знаю прекрасный способ, как это устроить.
Я проскальзываю обратно в тесную каморку, готовый дать отпор Хартли и ее волшебной скрипке. К счастью, мне удается досидеть до конца репетиции без очередного эмоционального срыва.
Меня больше не трогает, как летают по струнам ее пальцы. Я не замечаю испарины, выступившей у нее на лбу. Не придаю значения тому, что черты ее лица, которые я как-то назвал заурядными, сейчас, когда она находится в музыкальном трансе, делают ее похожей на богиню.
Ничего из этого больше меня не волнует.
– Уже закончила? – спрашиваю я, когда Хартли опускает скрипку на колени.
Она показывает смычком на лампу над дверью.
– Время вышло. – Лампочка горит красным. – Нам отводится лишь час.
Уже пролетел целый час? А такое ощущение, что всего-то минут десять.
– Поверить не могу, что прошел час, – хмурясь, замечаю я.
– Тебе необязательно было заходить сюда и оставаться.
Я хмурюсь еще больше, наблюдая за тем, как она с невозмутимым видом убирает свой инструмент. Ей действительно все равно, был я здесь или нет.
Я ощущаю зуд между лопатками, но это лишь потому, что будет сложно уломать Хартли на секс. А не потому, что я разочарован тем, насколько ей безразлично, похвалю я ее игру или нет.
Взяв у Хартли футляр, я закидываю на плечо ее школьную сумку.
– Так почему все-таки скрипка?
Мы выходим из класса и идем по коридору, по дороге я киваю парочке своих одноклассников, которые, заметив нас, удивленно хлопают глазами.
Хартли, конечно же, не удостаивает их вниманием.
– В нашем доме все должны были учиться музыке. Моя старшая сестра занималась фортепиано, младшая играет на флейте, ну а я выбрала скрипку. В пять лет это казалось классной идеей. – На секунду она умолкает, и кто-то другой, не такой внимательный, как я, этого даже не заметил бы. – Мой папа тоже играл на скрипке. Я считала, что это круто.
На ее губах играет печальная улыбка, лишь подстегивающая мое любопытство: мне хочется узнать, что же она значит.
– Я тебя понимаю. Я хотел летать на самолетах, как и мой… – Теперь я умолкаю на секунду. – Один чувак, который брал меня с собой в полеты, когда я был маленьким.
Но Хартли тоже замечает мою неуверенность.
– Один чувак?
Я почесываю затылок.
– А ты вообще много знаешь о моей семье?
О драме, разгоревшейся вокруг Ройалов этой весной, писали в каждой газете, но Хартли тогда еще не приехала в город. Спустя какое-то время сплетни улеглись.
– В смысле про суд?
Я киваю.
– Читала кое-что в Интернете, но решила, что половина из того, что там пишут, – неправда.
– Если там писали, что бизнес-партнер моего отца убил его подружку и пытался повесить это убийство на моего брата, то это точно правда.
– Значит, тот чувак и есть этот бизнес-партнер?
– Угу.
– И теперь ты хочешь отказаться от мечты летать на самолетах, потому что боишься стать как он?
Ее предположение бьет в самую точку.
– Я не такой, как этот подонок, – натянуто отвечаю я.
Но вот только… я точно такой же, как он.
Я гораздо больше похож на Стива, чем на собственного отца. Остальные братья Ройал унаследовали внешность и характер Каллума, ну а я, беспечный и легкомысленный, – фирменные черты Стива О’Халлорана.
– Тебе могут нравиться те же самые вещи, что и тому человеку, которого ты недолюбливаешь, – мягким голосом говорит Хартли. – К примеру, то, что мне нравится играть на скрипке, еще не означает, что я буду напиваться до полусмерти, как многие известные музыканты. Любовь к самолетам не означает, что ты уведешь девушку у своего лучшего друга.
– Он не уводил девушку у своего лучшего друга. Он совершил убийство, – сквозь зубы замечаю я. Получается громче, чем я хотел, и мои слова привлекают внимание проходящих мимо учеников.
Хартли пожимает плечами при упоминании о том, что сделал Стив.
– Истон, я думаю, ты способен на многое, но не на убийство, это точно. Даже если ты будешь летать на самолетах.
– О Стиве я тоже так думал, – едва слышно отвечаю я.
Весь оставшийся путь до шкафчиков Хартли больше не произносит ни слова.
– Спасибо, что пошел со мной на репетицию, хотя тебе и не понравилось. – Она стягивает с моего плеча свою сумку.