Облом.
Когда я открываю дверь, меня встречает пустота.
В центре на полу стоит несколько коробок. Белые голые стены. Ни кровати, ни какой-то другой мебели.
Как будто в этой комнате никто никогда не жил.
Обескураженный, я возвращаюсь в коридор, к лестнице. Проходя по нему второй раз, замечаю на стенах семейные фотографии, но на них у этой семьи две дочери, а не три. Как будто они стерли ее из своей жизни. Блин, это жестоко.
Интересно, знает ли Хартли? Должно быть, знает.
Я стучусь в открытую дверь и распахиваю ее еще шире. Хартли сидит на кровати, сжимая в руках фиолетовую подушку. Стены здесь тоже фиолетовые. На кровати валяются игрушечные собаки и медведи. На постерах изображены мальчишки с волосами, выкрашенными в цвета пасхальных яиц. Эта комната принадлежит ее младшей сестре, той самой, которую она не видела три года.
Я оттягиваю ворот рубашки. Мне вдруг становится тяжело дышать.
– Пойдем отсюда, – осипшим голосом говорю я.
Хартли поднимает на меня глаза и слабо кивает.
Я не собираюсь ждать, пока она передумает, ставлю ее на ноги и тяну вниз по лестнице.
Так мы оказываемся на пирсе. Фонари уже зажглись, сумерки уступают место темному вечеру. Я ставлю машину на парковку и оббегаю пикап. Хартли позволяет мне помочь ей спуститься. Взять ее за руку. Отвести к палатке с едой и купить горячий шоколад и фанел-кейк.
Выпив шоколад и съев половину пирожного, Хартли уже меньше напоминает зомби.
– Спасибо за ужин.
– Всегда пожалуйста. Хочешь прокатиться на колесе обозрения? – предлагаю я. – Ты говорила, что не каталась лет с двенадцати.
– Ты запомнил?
– Конечно.
Не давая ей времени на раздумья, подбегаю к киоску, покупаю билеты и веду ее к огромной ржавой груде металлолома. Ради этой девчонки я готов на все.
– Знаешь, почему я так люблю колесо обозрения? – спрашивает она, залезая в покачивающуюся металлическую кабину и размещаясь на сиденье.
– Потому что хочешь побыстрее умереть? – Я залезаю вслед за ней и жду, когда опустится защитная дуга.
– Потому что сверху можно увидеть весь мир.
– Тебе нужно попробовать полетать на самолете. Это в тысячу раз лучше и безопаснее.
Наша жестянка начинает раскачиваться. На лбу у меня выступают капельки пота, внутри все замирает. Я прислоняюсь головой к тонкому металлическому столбику и начинаю считать от тысячи в обратном порядке. Нет, это было ошибкой. Мне нужно срочно выбираться отсюда. Я дергаю дугу, но она не поддается.
– Ты в порядке? – слышу я голос Хартли.
Она кладет руку мне на спину.
Так, ладно. Я передумал. Я смогу с этим справиться.
– Да.
– Ты весь взмок.
– Здесь жарко.
– На улице около пятнадцати градусов, и на тебе одна футболка.
– При любой температуре выше нуля мне уже жарко.
– У тебя гусиная кожа.
Кабина снова качается, и от металлического лязга мое сердце начинает колотиться как бешеное.
– Это потому, что я сижу рядом с тобой, – удается выдавить мне сквозь стиснутые челюсти.
Хартли прижимается ко мне.
– По-моему, в прошлый раз, когда мы здесь были, я наступила в какашку в комнате смеха.
– Это место давно уже пора закрыть. Вэл вляпалась в чью-то антиникотиновую жвачку.
Уф, и если они не могут привести в порядок комнату смеха, что уж говорить об этом орудии пыток? Я начинаю подстраивать дыхание под свой счет.
– Ты боишься высоты? – мягким голосом спрашивает Хартли. Рукой она нежно поглаживает мою ладонь. – Я думала, ты обожаешь летать.
– Я обожаю летать. Но я ненавижу ненадежность. В воздухе у меня все под контролем. Я знаю, кто сконструировал самолет. Я знаю приборы. Я ими управляю. Но эта штука, похоже, держится на проволоке и жвачке. – Кабинка снова качается. – И это я еще их, наверное, переоценил.
– Тогда зачем ты полез сюда?
– Потому что ты хотела покататься.
Она молчит, кажется, целую вечность. Я закрываю глаза. Может, если не буду ничего видеть, то перестану представлять себе, как эта расхлябанная кабинка падает на землю.
– Мы уже наверху?
– Почти.
– Я не буду целовать тебя там. Даже если так нужно. Я не такой доступный.
Хартли усмехается.
– Никогда бы не подумала, что ты доступный.
– А вот это ложь. Ты считаешь меня кобелем.
Она снова смеется.
– Думаю, лучше употребить термин «свободным в выборе партнеров».
Теперь моя очередь смеяться.
– Ладно. Беру свои слова назад. Так и быть, я поцелую тебя на самом верху.
– Ну нет, лучшие друзья не целуются.
– С каких это пор? – возражаю я. – Наоборот, ты можешь целоваться только со своими лучшими друзьями. Это один из плюсов крепкой дружбы.
– Значит, ты целуешь всех своих лучших друзей?
Кабинка, дернувшись, останавливается.
– Нет. Я думаю, ты мой единственный лучший друг.
И, наверное, единственный настоящий друг, если не брать в расчет членов моей семьи. Но этого я ей не говорю, и без того чувствуя себя жалким неудачником.
К моей щеке что-то легко прикасается, словно перышко. Я задерживаю дыхание. Прикосновение становится уверенным. Я поворачиваюсь к Хартли. Ее глаза открыты, и она улыбается. Я ощущаю эту улыбку своими губами.
– Не волнуйся. Тебе не придется меня целовать, – шепчет она. – Я тебя поцелую.
Мой рот приоткрывается. Ее язык проскальзывает внутрь. Здесь, наверху, время останавливается. Стоп-кадр: я, она и бесконечное небо.
В этой нескончаемой пустоте ее поцелуй говорит мне, что я не один. Она касается своим языком моего, и раздается стон. По-моему, мой. Кружится голова, я забыл, как дышать, меня переполняют странные эмоции, которые я не могу объяснить, да и не хочу. Я знаю суть, этого достаточно. Я счастлив. И это тот кайф, который я никак не мог получить ни от таблеток, ни от выпивки, ни от других людей.
Хартли тихо и хрипло стонет, и этот звук сводит меня с ума. Руками я обхватываю ее бедра, притягивая ближе. Наши языки снова встречаются, и, клянусь, мое сердце чуть не разрывается от бешеного ритма.
Это просто потрясающий поцелуй. Я хочу схватить ее, прижать к себе и сделать все, чтобы это мгновение длилось вечно.
Но механизмы колеса смерти снова начинают вращаться, и кабина опускается вниз.
Хартли отпускает меня и отодвигается в сторону. Недалеко, но достаточно, чтобы я понял: стена, которую она так любит воздвигать между нами, снова на месте.
– Спасибо, что отвлекла меня, – говорю я, пока она не придумала что-нибудь язвительное.
– Не за что. – Ее голос звучит бесстрастно.
Я разозлил ее?
Когда колесо останавливается и дуга поднимается, Хартли тут же выпрыгивает из кабинки. Я же не тороплюсь. Черт, мне хочется купить всю эту колымагу и отвезти домой, чтобы покрыть бронзой нашу кабинку. Это был такой момент, который хочется набить на себе чернилами, чтобы потом вспоминать его снова и снова.
Я слезаю на землю.
– Хартли…
– Да?
Легкий ветерок раздувает ее темные волосы. Я прижимаю их ладонью к ее голове. Она берет меня за запястье чуть выше кожаного браслета, но не отталкивает, а притягивает ближе.
Я глубоко вздыхаю.
– Я хочу…
– Вы такая милая парочка! Улыбнитесь!
Мы с Хартли поднимаем удивленные глаза. Меня ослепляет вспышка, а когда белые точки исчезают, я вижу убегающую злодейку. Вернее, двух злодеек. Блондинки пронзительно верещат и даже не пытаются скрыть свою радость.
– Фелисити придет в ярость, когда это увидит!
– Сделай пост в «Инстаграме», а потом создай историю в «Снэп-чате».
Вот черт!
Я хмуро смотрю на их удаляющиеся спины. Хартли наконец решилась разрушить свои стены, и этот момент запечатлели две сплетницы из «Астор-Парка».
– Мне нужно волноваться? – Ее сухой тон вырывает меня из моих размышлений.
Я поворачиваюсь к ней и выдавливаю беспечную улыбку.
– Нет, не думаю.
Ее взгляд говорит мне, что она в этом не уверена.
Да я и сам не уверен.
Глава 25
– Вот твои конспекты, – говорит мне Хартли, когда на следующий день я подхожу к ее столу. – Я и забыла про них.
– Они мне все равно не нужны.
– Знаю.
– Знаешь?
– Конечно. Ты, наверное, запомнил наизусть весь учебник. Не так уж сложно разглядеть тебя настоящего за этой маской плохого парня, который ненавидит школу. – Она отворачивается, но я все равно успеваю заметить, как покраснели ее щеки.
Думает ли она о том, как вчера поцеловала меня? Я – да. Только об этом я и могу думать с тех пор, как открыл сегодня глаза. И только об этом я думал, когда вернулся вчера домой. Чертовски сложно спать с непроходящим стояком, поэтому у меня снова выдалась дерьмовая ночь, и на тренировке я снова был как зомби.
Я вкладываю листы в свою тетрадь.
– Это не маска. Я плохо пишу контрольные.
– Просто тебе сложно сосредоточиться.
– И это тоже.
Сегодня я решил сесть за ней, вытянув ноги по обе стороны от ее стола. Мне нравится наблюдать за Хартли со спины. Я вижу, как напрягаются и расслабляются ее плечи. Когда она наклоняется, мне виден изгиб ее шеи. Маленькие бугорки ее позвонков вдруг стали казаться мне самыми милыми на свете. Мне хочется укусить их.
Я ерзаю на стуле, потому что мои школьные брюки вдруг стали тесными.
– Где Элла? – Хартли разворачивается ко мне и показывает на пустой стол Эллы.
– Она сегодня отпросилась. Они с моим папой встречаются с нашими юристами.
На лице Хартли появляется сочувственное выражение.
– Ей правда придется давать показания в суде против собственного отца?
Я киваю. Наконец-то можно сосредоточиться на чем-то еще, кроме изящной шеи Хартли. И вообще… шеи? Теперь они меня возбуждают?
– Да. Когда Стив признался во всем, она тоже была там.
– Жесть.
Мне не очень хочется снова пересказывать все, что сделал Стив, поэтому я меняю тему.
– У меня вопрос получше: где мисс Манн?