Тоня Харрисон, которая сидит через два ряда от нас, отвечает:
– Она в кабинете Берингера. Второй раз за неделю.
– У кого-то неприятности, – напевает мой товарищ по команде Оуэн.
Кое-кто из класса поворачивается и смотрит на меня. Я же метаю гневный взгляд на Оуэна, но он либо и правда ничего не понимает, либо отличный актер. Я провожу тыльной стороной ладони поперек горла, предупреждая, что ему лучше держать язык за зубами. В ответ он лишь морщит лоб.
Внезапно дверь резко распахивается.
– Боже мой! Кто-то сегодня спалился! – восклицает Глори Берк, капитан девчачьей команды по хоккею на траве.
На нее обрушивается град вопросов.
– В смысле? – спрашивает Тоня.
– Берингер и офицер Нэфф обыскивают чей-то шкафчик, – отвечает Глори.
– А они могут так делать?
– А как же права учеников?
– Согласно кодексу чести, если есть основание подозревать, что было совершено преступление, шкафчики можно досматривать, – отвечает Ребекка Локхарт. Кому еще знать, как не ей. Она президент нашего класса.
Мои одноклассники взволнованно перешептываются и обсуждают, кто же оказался под подозрением. Кто-то сидит на кокаине. Кто-то принимает стимуляторы. Кто-то трахается направо-налево. Кто-то напивается. Кто-то делает все и сразу.
И только у одного был секс с собственной учительницей.
Сейчас мне тесно уже в пиджаке, потому что меня накрывает чувство вины. Черт. Зачем я вообще соблазнился на мисс Манн? Это было так глупо! Очень глупо. И зачем, самое главное? Чтобы получить пятиминутное наслаждение? Какой же я идиот!
Скрестив руки на груди, я съезжаю по стулу. Обернувшись, Хартли сочувственно смотрит на меня, но я избегаю встречаться с ней взглядом и таращусь на свой стол.
Я знаю, что она думает. Истон Ройал – самый тупой придурок в мире. Что я вообще с ним делаю?
Хотя… мы же не вместе, верно? Она поцеловала меня на вершине колеса обозрения. Это что-то значит? Наверное, ничего.
В разгаре этого прилива жалости к самому себе я вдруг распрямляю плечи. Потому что… да пошло оно все! Какое мне дело до того, что думает обо мне Хартли, изгой, с которым не разговаривают даже члены ее собственной семьи? Какое мне дело до того, что думает кто-то из «Астора»? Я даже не трахнул мисс Манн. Так что, если уж меня собираются распять за секс с учительницей, мне стоит по-настоящему переспать с ней.
Встряхнувшись, я лениво растягиваю слова:
– Что? У нас тут появился еще один мятежник? Встань и покажи себя. В «Асторе» есть место только для одного подонка, и оно уже занято мной.
Среди перешептываний доносится нервный смех.
– Вообще-то, я думаю, что обыскивают ее шкафчик. – Глори неловко показывает на Хартли.
– Мой?!
– У тебя номер четыреста шестьдесят пять, верно?
Хартли осторожно кивает.
– Тогда точно твой.
Шепот перерастает в ровный гул, когда мои одноклассники принимаются обсуждать, что такого натворила Хартли. Она по-прежнему остается загадкой для многих: появилась из ниоткуда спустя три года отсутствия. Не участвует ни в каких школьных событиях. Обязательным факультативом выбрала музыку и репетирует отдельно от всех в музыкальной комнате.
Если не брать во внимание пару футбольных матчей, на которых она сидела с Эллой и Вэл, Хартли почти не участвует в общественной жизни «Астора».
До меня доносятся обрывки разговоров:
«…она общается с Эллой. Наверное, ее давняя подружка из стриптиз-клуба».
«…разве не ее отцу пришлось отказаться от гонки за кресло мэра из-за разразившегося скандала?»
«…ходят слухи, что они с Ройалом занимались сексом в музыкальной комнате».
Если я их слышу, то и Хартли – тоже. Протянув руку, я сжимаю ее плечо, чтобы приободрить. Она замирает, ощутив мое прикосновение, и я тут же чувствую это: легкое движение плечом, молчаливое «отстань от меня».
Уязвленный, я опускаю руку на стол.
Дверь снова открывается. Все дружно оборачиваются.
Когда в кабинет входит мисс Манн, я уже мысленно готов снова встретиться с ее несчастным взглядом. Но учительница вплывает в класс, высоко подняв голову, и смотрит на всех нас сверху вниз, как будто она королева, а мы – ее никчемные прислужники. Затем она отступает в сторону, и появляется директор Берингер.
В классе повисает мертвая тишина.
– Мисс Райт, – рявкает директор, – будьте любезны собрать свои вещи и проследовать за нами.
Он машет рукой Хартли.
Она не двигается.
Берингер откашливается.
Испуганно всхлипнув, Хартли вскакивает из-за стола, собирает свои вещи и идет к двери с прямой спиной, прижимая к груди учебники. Берингер придерживает для нее дверь. Они уходят, но мисс Манн остается в классе.
– Откройте ваши учебники на четвертой главе и ознакомьтесь с правилом дифференцирования сложных функций, – объявляет она. – А затем решите задачи с первой по двадцать вторую.
– Двадцать вторую? – возмущается Оуэн. – Тут на одно-то уравнение уйдет минут десять!
– Тогда вам лучше начать прямо сейчас, если не хотите получить пятьдесят задач к завтрашнему дню, – огрызается мисс Манн.
– Да, мэм.
Мы дружно открываем учебники, потому что с мисс Манн сегодня лучше не связываться.
Я едва успеваю решить все задачи до звонка, потому что все время отвлекаюсь на дверь, гадая, когда вернется Хартли. Но она не возвращается.
Стоит мне выйти из класса в коридор, как меня чуть не сбивает с ног Паш. Он уже ждал меня рядом с дверью.
– Чувак, Оуэн написал мне, что Хартли Райт арестовали.
Я вздыхаю.
– Ее не арестовывали, но обыскали ее шкафчик.
– Серьезно? Но почему?
– Понятия не имею. – Я подхожу к своему шкафчику и убираю учебники.
– Она совершила что-то противозаконное?
– Нет, насколько я знаю.
Из шкафчика вылетают листы бумаги, и я наклоняюсь, чтобы поднять их. Это мои конспекты по математике.
Носок темно-синей женской туфли прижимает листы к полу.
– Что это, мистер Ройал?
Я поднимаю глаза на мисс Манн.
– Конспекты.
– И они очень похожи на конспекты по моему предмету. Более того, они даже похожи на ответы к двум последним тестам. – Она протягивает руку ладонью вверх.
Я складываю бумаги, поднимаюсь и засовываю листы в свой шкаф.
– Во-первых, это не ответы на ваши тесты, а во-вторых, даже если это они, какая разница? Все контрольные уже прошли.
– И почему я должна вам верить?
– Потому что это правда. – Я захлопываю дверцу шкафа.
– Вы давали эти конспекты мисс Райт?
В голове загорается огромная красная лампочка. Я не могу соврать, потому что у Хартли, вероятно, большие неприятности. Но сказать правду я тоже не могу, потому что не знаю, как это повлияет на ситуацию.
– Я учусь на одни С, так что списывать у меня решится, пожалуй, только дурак. И еще я не знал, что нам нельзя делиться конспектами со своими одноклассниками. Спасибо, что просветили. – Я поворачиваюсь к Пашу. – Подстрахуешь меня? Сегодня собираюсь поработать над бицепсами.
Бросив быстрый взгляд на мисс Манн, Паш отвечает:
– А я сегодня занимаюсь ногами.
– Не слишком ли холодно, чтобы носить шорты, мистер Бхара? – едко спрашивает мисс Манн.
Фактически нам разрешено ходить в школу в шортах, только когда на улице тепло. Но «тепло» для Паша – понятие относительное. Он круглый год гоняет в шортах и «тимбах». И неважно, что на улице всего четыре градуса тепла.
– Нет, мэм. Ноги должны загорать. – И он выставляет ногу вперед, как модель на подиуме.
– Очень плохо, что школьная администрация не делает ничего, чтобы наказывать тех, кто нарушает школьные правила, – доносится до нас тошнотворно-сладкий голос.
Развернувшись, я вижу, что к нам приближается Фелисити. Просто отлично!
Не сводя глаз с Паша, она продолжает:
– Скоро от нашей репутации лучшей школы в стране не останется и следа, а никому и дела нет. Стыд и позор.
Мисс Манн царственно кивает.
– Согласна с вами, мисс Уортингтон. Это стыд и позор.
Вместо того чтобы язвительно ответить Фелисити, как она того заслуживает, я подталкиваю Паша вперед.
– Что происходит? – озадаченно спрашивает он.
– Спасибо, что прикрыл меня.
– Всегда пожалуйста.
Я закусываю губу.
– По-моему, у Хартли действительно большие проблемы.
– Что?
– Даже не знаю. Как я уже говорил, ее шкафчик обыскали, а потом, перед началом урока, пришел Берингер и забрал ее. – Я искоса смотрю на него. – Ты же ничего никому не говорил про меня и мисс Манн?
Он хмурится.
– Конечно, нет. Зачем мне это?
– Верно. – Я останавливаюсь у входа в приемную директора. – Но все вскрылось.
– Да ты как-то не особо и секретничал, – замечает Паш.
– Знаю.
Я потираю лоб. В висках появилась тупая боль, но, прежде чем я начинаю биться головой о стену, двери приемной открываются, и выходит Хартли.
– Что произошло?
– Я… – На ее лице выражение полного непонимания. – Я даже не могу…
Я тут же беру ее за руку и веду к черному входу. Паш идет за нами, но Хартли, похоже, его даже не замечает. Она продолжает потрясенно качать головой.
– Меня отстранили от занятий до конца недели, и это запишут в мое личное дело.
Паш присвистывает.
– За что? – настойчиво спрашиваю я.
Она тяжело вздыхает.
– За списывание. У меня и правда очень хорошая оценка за последний тест. Но это потому, что я готовилась по твоим конспектам. Не знала, что это означает списывать.
– Это не списывание. Они в этом тебя обвиняют? – охваченный гневом, спрашиваю я. – Это чушь какая-то! Мой папа обо всем позаботится.
Я вытаскиваю телефон и начинаю одной рукой печатать сообщение.
– Нет, – протестует Хартли. – Пожалуйста, не надо.
Я неохотно убираю телефон обратно в карман. По-прежнему сжимая челюсти от злости, спрашиваю:
– Что именно сказал Берингер?
– Что мои оценки стали гораздо лучше по сравнению с тем, какими они были раньше, и что это, скорее всего, результат помощи посторонних. Он спросил, не занималась ли я с репетитором. Я ответила, что нет. Он спросил, помогал ли мне кто-то. Я снова сказала «нет». И я совершенно забыла о твоих конспектах, потому что, когда меня спросили, помогали ли мне, я представила себе человека, который сидел бы рядом со мной, типа того же репетитора, понимаете?