Следуя за аббатом, оба вернулись в сад, куда прибыли в самом начале. С запада и с востока сад прикрывали от ветра щиты, сплошь облицованные алмазами, и все же буре как-то удалось расколоть ствол одного из цитрусовых деревьев. Увидев это, аббат Баррес нахмурился и тяжко вздохнул.
Затем он повернулся к Тейо и заговорил, будто продолжив разговор с самим собой с середины:
– Ты был так мал, что, вероятно, ничего не помнишь, а я, старый дурень, совсем об этом позабыл. Но давай-ка поглядим, не удастся ли нам собрать историю воедино… да, воедино. Вспомни, что делал ты, когда родители твои погибли, а я отыскал тебя среди развалин деревни?
– Э-э… плакал?
– Да, верно. Но что еще?
– Не знаю. Я ведь был совсем крохой. Помню, ты держал щит и прикрывал меня. Кажется, круг.
– Нет. Круг держал ты. Он-то и спас тебя, тогда как все остальные погибли. А плакал ты оттого, что не смог спасти никого, кроме самого себя.
– Что? Быть не может.
– Но это правда, мой мальчик. С тех пор, как тебе исполнилось четыре года – а может, и раньше, ведь раньше я тебя не знал, – ты мог творить геометрические построения. Без знания, без ритуальных напевов, без всякого понятия о вере.
– Я же говорила, – шепнула Крыса. – Это все твоя Искра.
– Это ведь невозможно, – сказал Тейо.
– В самом деле, невозможно, – откликнулся аббат, – и тем не менее это сущая правда. Ты, Тейо Верада, всю жизнь, от природы, был магом-щитовиком – самородком, вундеркиндом. Чтоб поощрить твой дар, я привел тебя сюда. Честное слово: такой и была изначальная моя цель. Некогда. Но ты так винил себя в том, что не спас родителей и сестру…
– Если маг-щитовик не способен прикрыть никого, кроме самого себя, скверный из него щитовик.
– Думаю, сынок, к четырехлетним мальчишкам сие не относится. По крайней мере, не должно. И все было бы хорошо, если б я не совершил жуткой ошибки.
– Не понимаю.
– С тех пор ты боялся творить геометрию. Вбил себе в голову, будто они погибли оттого, что ты поднял круг. Будто твой круг не тебя спас, а их погубил. Я уж пытался объяснить тебе разницу, но… тебе ведь было всего четыре, и ты не мог этого понять. Ты потерял уверенность, веру в себя. Всю, до капли. А я тем часом искренне полагал, что тебе больше всего остального нужна дисциплина и строгость. Твердость в вере. Разрази меня Буря, как же жестоко я ошибался!
– Нет, что ты…
– Я ведь душил тебя, Тейо. Я не понимал, не знал иных путей. Меня никогда в жизни ничему другому не учили… но это, конечно, не оправдание. Шло время, а мои уроки – все личное внимание к тебе – способностей твоих не улучшали, и я чем дальше, тем сильнее… разочаровывался. Разочаровывался в тебе куда горше, чем в других послушниках, и именно из-за того, что вначале ты выглядел столь многообещающе. Именно потому я и спрашивал с тебя строже, чем с остальных. А теперь с такой ясностью вижу, что всего-навсего… третировал, изводил тебя… за собственные наставнические промахи. Не говоря уж о том, что ругань да придирки вовсе не шли тебе впрок.
– Ну, здрасьте, а кому бы пошли? – вставила Крыса.
– Со временем я, похоже, убедил самого себя, будто круг удался тебе чисто случайно. Нет, в глубине души я знал, что ошибаюсь, но не признавался в том даже себе самому, а уж тебе – тем более. Я был прискорбно неправ. И очень, очень об этом жалею.
Все это время Крыса поглядывала на аббата Барреса хмуро, но сейчас ей вдруг сделалось жаль старика.
– А твой аббат, в конце-то концов, не такой уж плохой человек, – шепнула она, без всякой надобности подавшись вперед, к самому уху Тейо. – Ну то есть все мы в жизни можем ошибаться, так ведь?
– Ну да, – согласился Тейо. – Все мы совершаем ошибки.
– Рад слышать. Рад слышать, что ты относишься к моим оплошностям так великодушно.
– Но почему он хочет, чтоб ты ушел?
– Э-э… учитель… Если все это правда, то отчего я должен покинуть монастырь?
– Потому, что другие послушники не таковы, как ты, сын мой. Если твоему примеру последует Перан или Теофолос, у них ничего не выйдет. Если же Артуро вздумает с тобой состязаться – а ты ведь знаешь, без этого не обойдется, – он погубит себя.
Тейо рассеянно кивнул.
– Но у тебя же есть мы, – напомнила Крыса.
И аббат Баррес словно бы согласился с ней:
– Насколько я могу судить, теперь ты в хорошей компании. В компании тех, кто верит в тебя и сможет раскрыть твой дар… которого не сумел раскрыть я.
– Вот видишь, он со мной соглашается.
– Теперь я вынужден поверить твоим рассказам о другом мире. Да, сам я ничего подобного в жизни не видывал, но не вечно же мне оставаться твердолобым глупцом. Путешествия с новыми друзьями вполне могут пойти тебе на пользу. А если ты бился со злом и спас много жизней… что ж, своей заслугой этого счесть не могу, но горжусь тобой сверх всякой меры.
«Вот и крестный всегда про меня почти то же самое говорит. Сам аббат пожинать этой славы не вправе, однако Тейо заставил его гордиться собой».
– Ты? Гордишься мной?
– Да, Тейо. Повторюсь, моей заслуги здесь нет, но сегодня ты внушил мне великую гордость. И преподал столь необходимый урок смирения.
– Прости.
Аббат усмехнулся, хмыкнул, однако на глаза его навернулись слезы.
– Прошу, не нужно передо мной извиняться. Надеюсь, однажды ты сможешь меня простить. Надеюсь, однажды ты вернешься на Гобахан, чтоб защищать свой народ. Твой природный дар сделает тебя одним из лучших монахов Ордена. Но сейчас лучшим и самым нужным советом, какой я в силах дать бывшему ученику, будет одно: уходи.
По пути назад, в молельню, Крыса чуток волновалась: вдруг Тейо расстроится из-за необходимости уйти? Так волновалась, что подобрала с земли только парочку самых крупных алмазов.
– Ну что ж, лично я просто счастлива, что ты идешь с нами, – сказала она.
Тейо взглянул на нее сверху вниз, и Крыса тут же поняла: он тоже счастлив.
– Я и сам рад, поверь. Рад и… знаешь, будто камень с души свалился. В ту самую минуту, когда он попросил меня уйти. Да, я был удивлен, и, может, немного обижен, однако почувствовал себя… свободным. Понимаешь?
– Конечно, понимаю. Теперь ты Безвратный, как и я. Ну то есть бывает, я чувствую: пора, наконец, вступить в гильдию да остепениться, но чаще всего, если уж быть откровенной, свобода Безвратной мне, знаешь, нравится.
– Да, Аретия, тебе она идет.
– Прекрати, – велела Крыса, ткнув его кулаком в плечо.
– Ай. Отчего всякий раз, как я назову тебя настоящим именем, ты меня бьешь?
Поразмыслив над этим, Крыса подумала, что ответ, кажется, знает, но…
– Понятия не имею. Вроде как рефлекс. Не хочешь, чтоб тебя били, так прекрати это.
– Не стану.
– Ага, вот видишь? Уже забрал в голову все эти аббатовы похвалы, господин У-меня-Искра-и-потому-я-тут-самый-лучший!
Тейо промолчал. Только улыбнулся в ответ.
Крысе отчаянно захотелось стереть эту улыбку с его лица. Взять да стереть – например, поцелуем. Однако, задавшись вопросом, а чувствовал ли он хоть раз этакое желание насчет нее, она решила, что лучше треснет-ка его снова, но тут луч заходящего солнца блеснул на камне величиной с ее кулак.
– О, блестяшка! – сказала она и со всех ног устремилась к добыче.
И вот теперь все они – и Крыса, и Тейо, и госпожа Кайя с мисс Баллард – готовились покинуть молельню. Отыскать тихое, уединенное местечко, где их уход не повергнет в панику ни крестьян, ни монахов, и отправиться в другой мир.
– Идемте, идемте, – сказала мисс Баллард. – Я хочу поскорее с этим разделаться.
Однако снаружи, сразу же за порогом, их перехватили Тео, Перан и Артуро.
– Ты правда уходишь? – спросил Перан.
– Должен уйти. Как ни жаль.
Теофолос покачал головой.
– А ты хоть понимаешь, что с твоим уходом худшим учеником нашего аббата стану я? И начнет он вместо тебя меня с песком пробирать. Так нечестно.
Поразмыслив над этим, Тейо заулыбался.
– А если начнет, напомни ему со всем смирением, что жил в одной келье со мной, вот от меня дурными привычками и заразился.
– С чего бы мне так говорить?
– Потому что тогда он отнесется к тебе снисходительнее. Поверь мне, дружище: это сработает наверняка.
Крыса захихикала.
Похоже, юного гнома это ни в чем не убедило, однако он согласно кивнул, а Тейо обратился к Артуро:
– А ты постарайся рядом с ними слишком не выставляться.
– А что тут поделаешь, если я настолько хорош?
– Да, хорош. И все мы об этом знаем. Потому выставляться и незачем.
Кажется, это предоставило Артуро пищу для размышлений, однако разжевать ее как следует он не успел – минотавр стиснул всех четверых в медвежьих объятиях.
«Или не медвежьих, а бычьих?»
Четверо остальных жалобно закряхтели, разом выдохнув и не в силах снова вдохнуть, а Перан, не разжимая рук, сказал:
– Нам будет не хватать тебя, Тейо. Без тебя наша келья уже не будет прежней.
– Ага, – ухмыльнулся Артуро. – И чище станет, и места больше.
Крыса двинула парня в плечо. Тот почти не обратил на это внимания, только потер ушибленное место, а взгляд его сделался чуточку озадаченным.
Теперь ухмыльнулся и Тейо:
– Плечо повредил?
– Наверное, шальной алмаз мимо щита угодил. А я в разгаре бури и не замечал, до этой вот самой минуты.
– Уверен, что-то вроде этого и случилось.
Мисс Баллард нетерпеливо откашлялась. Прощания она переносила стойко, но только до поры, и вот ее терпение, кажется, подошло к концу.
Последняя череда поспешных «прощай» – и Тейо повел трех спутниц за собой, на зады молельни.
– Когда это ты успел набраться такой мудрости, Тейо Верада? – спросила госпожа Кайя.
– Думаю, где-то за последние десять минут. Но я уверен: все это временно. Еще немного, и я снова стану неопытным дурачком.
– А вот это, пожалуй, самое мудрое, что я когда-либо от кого-либо слышала.
– Повторяю: все это временно. Лучше уж не привыкай.