ь красивые соборы: Казанский и…
— Исаакиевский, — подсказал шеф жандармов и без перехода, быстро спросил: — А как было почтенное имя вашего покойного супруга?
— Виконт Арман Огюст Бертран де Гранси, — размеренно, чеканя каждое слово, произнесла Елена. — Он был другом покойной императрицы Марии Федоровны… Да и с вашими родителями виконт тоже был коротко знаком, — неожиданно добавила она.
— С моими родителями? — удивился Бенкендорф. — Вы уверены?
— О, да, — улыбнулась виконтесса. — Он так тепло вспоминал иногда вашу матушку, самую близкую подругу императрицы…
— Увы, я ровным счетом ничего про это не знаю. — Шеф жандармов выглядел озадаченным и даже сбитым с толку. — В ту нашу единственную встречу в Павловске виконт не говорил, что был дружен с моими родителями.
— Виконта отличала необыкновенная сдержанность, — кивнула Елена. — Он откровенничал редко, даже с теми людьми, которых хорошо знал. Он дружил с вашими родителями еще в Вюртемберге, до их приезда в Россию и до вашего появления на свет, и эти воспоминания были ему очень дороги…
Виконтесса наслаждалась эффектом, произведенным ее незамысловатой выдумкой. В считаные минуты она расположила к себе всемогущего Бенкендорфа, второго человека в государстве. «Бог простит мне эту маленькую ложь!» Елена подробно расспросила Алларзона о шефе жандармов, прекрасно понимая, что попасть ко двору можно только через этого человека. Узнав, что его мать, баронесса Анна Юлиана Бенкендорф, была самой близкой подругой императрицы Марии Федоровны с детства, Елена тотчас сообразила, что Арман де Гранси вполне мог быть знаком с покойными родителями начальника Третьего отделения. Возможно даже, ее выдумка не была столь уж голословной.
«Надо бы запросить из Парижа подробные сведения об этой милой виконтессе, — тем временем думал Александр Христофорович, сохраняя на губах приветливую улыбку. — Уж больно прытка да ловка. Не шпионка ли?» Тем не менее он выполнил распоряжение императора и пригласил Элен де Гранси вместе с воспитанницей посетить Царское Село.
Выйдя из кабинета, Елена застала в приемной чиновника, дожидавшегося аудиенции. Мельком взглянув ему в лицо, виконтесса вздрогнула. Ей примерещился призрак далекого прошлого. Был миг, когда она не сомневалась, что перед нею — Савельев, сыгравший некогда в ее судьбе столь роковую и неблаговидную роль. В следующий момент Елена усомнилась в этом. Смуглое, худощавое лицо мужчины украшал шрам от брови до подбородка, которого у бывшего гусара не было. Да и лицо того бесшабашного гуляки было порядочно-таки опухшим от регулярных возлияний. Тот Савельев вел себя развязно, а этот чиновник в мундире статского советника держался с достоинством и даже с некоторым аристократизмом. Нет, это был не он, окончательно убедилась в своей ошибке виконтесса. Чиновник учтиво поклонился ей, она ответила едва заметным наклоном головы и быстро вышла из приемной.
— Вызывали, ваше превосходительство? — обратился к начальнику Савельев, переступив порог кабинета.
— У меня для вас две новости, — заявил Бенкендорф. — Не знаю только, по вкусу ли они вам придутся. Боюсь, что нет.
— Я переварю новости любого рода, — с непроницаемым лицом ответил статский советник.
— Посмотрим! Итак, я вас перевожу в Третью экспедицию. Будете теперь работать исключительно с иностранцами и время от времени посещать дальние страны.
— Новость не сказать чтобы дурная, — улыбнулся Дмитрий Антонович.
— А я вас специально пугаю, Савельев, чтобы вы не воображали себе, будто работа со шпионами — это игра в пятнашки.
— Я никогда так не думал, ваше превосходительство…
— Да, и вашего помощника… Как его там?
— Коллежский секретарь Нахрапцев Андрей Иванович, Ваше Превосходительство, — подсказал Савельев.
— Его тоже в Третью. Весьма толковый молодой человек.
— К тому же знает иностранные языки, — снова вставил статский советник.
— Вот-вот, и вам не мешает, Савельев, засесть за учебники. — Бенкендорф подошел к нему почти вплотную: — А теперь вторая новость. Граф Обольянинов позавчера пересек границу Российской империи и направляется в Петербург. Наша тактика не сработала. По всей видимости, эта певичка Казарини не успела его предупредить…
О том, что шеф переведет его в Третью экспедицию, Дмитрий Антонович уже догадывался и сам. После того как он неожиданно получил от доктора Роше, брата певицы Казарини, ценнейший список французских шпионов и арестовал дворецкого Венсенна, повышение было очевидно.
— Оно и лучше, ваше превосходительство, что этот гусь сам плывет в наши руки, — высказал свое мнение Савельев. — Так проще будет свернуть его слишком гибкую шею…
— Вы так считаете? — прищурился Бенкендорф. — А за собственную шею не опасаетесь? Обольянинов опытный, изворотливый и, главное, безжалостный шпион.
— Так ведь и я не лыком шит. Сегодня мне довелось узнать о его истинных намерениях…
— От кого? — перебил шеф жандармов.
— Все от того же доктора Роше, брата певицы Казарини.
— Ему известно, чем должна закончиться вся эта обольяниновская увертюра? — удивился Бенкендорф.
— Мало того, он сам играет в ней первую скрипку.
— Он? Не певица?
Савельев покачал головой.
— Так откройте мне этот секрет, если он вам действительно известен! — нетерпеливо приказал начальник.
— Все должно увенчаться кражей документов из вашего личного сейфа и вашим… — Статский советник сделал паузу, чтобы перевести дыхание.
— …физическим устранением? — закончил за него фразу Бенкендорф и насмешливо продолжил: — Какой же способ он избрал? Меня это крайне интересует!
— Яд.
Савельев не увидел в глазах начальника ни страха, ни удивления. Заложив руки за спину, тот молча мерил кабинет широкими шагами и вдруг остановился, раздраженно воскликнув:
— Что за болван этот Обольянинов! Какое самомнение у старого интригана! Он считает нас окончательными дураками? На важнейшее задание посылает двух неопытных юнцов, которые сами отдались нам в руки!
— Может, он рассчитывал на то, что неопытные юнцы ни в ком не вызовут подозрения? — предположил статский советник.
— Вот что, Савельев. — Бенкендорф снова подошел к нему вплотную и ткнул его пальцем в грудь. — Держите доктора Роше ближе к себе, ни в коем случае не упускайте из виду. Когда появится Обольянинов, не спешите, сразу его не трогайте. Надо еще выяснить, какие именно документы в моем сейфе интересуют этого проходимца.
Александр Христофорович вернулся за свой рабочий стол, отрывистым взмахом руки дав понять, что аудиенция окончена. Однако Савельев, обычно чутко улавливавший настроение начальника, не двигался с места.
— У вас еще что-то имеется ко мне? — поднял на него глаза Бенкендорф.
— Позвольте спросить, ваше превосходительство, — с запинкой произнес статский советник, — та белокурая дама, которая только что покинула ваш кабинет…
— А-а! — прищурившись, перебил начальник. — Обратили внимание? Красивая шельма! Мне она показалась знакомой. По-моему, из бывших актрисок, и когда-то гастролировала здесь с французской труппой. Нынче, представьте себе, виконтесса, вдова одного из благороднейших мужей Франции. Кстати, неплохо бы проверить, так ли это на самом деле. Ведь ее непременно хочет видеть у себя император. Вот что, друг мой, — обратился он к Дмитрию Антоновичу по-приятельски, — поручу-ка я вам и виконтессу тоже. Запросите сведения о ней у нашего консула в Париже.
— Как ее зовут?
— Элен де Гранси…
Савельев на ватных ногах вышел из кабинета начальника, сомнамбулой прошествовал через приемную, привычным путем добрался до своего кабинета. В коридоре его кто-то окликнул, но статский советник не расслышал. Усевшись за свой рабочий стол, он обхватил голову руками.
— Что с вами, Дмитрий Антонович? — склонился над ним испуганный Нахрапцев. — Вам плохо?
— Да, нехорошо что-то стало, — пробормотал Савельев. — Принеси-ка, голубчик, воды…
А когда помощник поспешно вышел, тихо застонал, морщась, как от зубной боли: «Элен де Гранси! Элен… Елена! Я не ошибся, это она! Елена Мещерская! Вне всяких сомнений…»
Глеб отчаянно скучал в Царском Селе, изнывая от безделья. Со дня приезда он еще ни разу не покидал стен дома, который они сняли с Каталиной. Выходить было некуда и незачем. Целыми днями молодой человек валялся на мягких диванных подушках, читая французские салонные романы, случайно обнаруженные в книжном шкафу. Чтение подобной ерунды не доставляло ему никакого удовольствия, но помогало убить время. Глеб перестал бриться, и его щеки покрылись рыжеватой щетиной. То была еще одна причина никуда не выходить — показаться в таком виде на улицу он не решился бы, потому что в России еще со времен Петра Первого бороды разрешалось носить только крестьянам да священникам. Вставал он поздно. Марселина приносила ему в комнату завтрак, а также газеты и журналы — самой различной степени свежести. Кроме «Санкт-Петербургских ведомостей», «Северной пчелы», «Телескопа» и «Сына Отечества», Глеб прочитывал еще парижскую «Этуаль», ультраправую монархическую газетенку. Не то чтобы его сильно интересовала политика, но с недавних пор он хотел находиться в курсе всех европейских событий. Как раз в «Этуаль» и была помещена статья об аристократах, бежавших на днях из Парижа в связи с июльскими событиями. Среди прочих имен указывались виконтесса Элен де Гранси и русский граф Семен Обольянинов, пожелавший вернуться на родину, в Россию.
Спустившись к обеду в столовую, довольно мрачную комнату, обставленную в елизаветинском духе, где за массивным столом из черного дерева его уже ждала Каталина, он первым делом положил перед девушкой «Этуаль»:
— Твой отец скоро пожалует к нам. Газета недельной давности. Судя по всему, со дня на день он прибудет сюда.
Каталина пробежала глазами статью и смяла дрожащими пальцами газетный лист:
— И зачем ты так поторопился расправиться с Венсенном? Он не успел предупредить отца.
— Ты могла бы сама написать ему в Париж, — возразил Глеб.