Кофейня гостиницы «Приятный отдых», так горячо рекомендованная Татьяне ее горничной, была облюбована для встреч лакеями и служанками из богатых каменноостровских домов. Избалованная прислуга, тщившаяся тянуться за господами, флиртовала здесь в свое удовольствие, поглощая кофе с ликерами, крепкий чай и пирожные. На Шувалова, вошедшего в дверь рука об руку с племянницей, тут же устремились десятки любопытных взглядов. Девушка оделась скромно, но ее легкое серое пальто тем больше бросалось в глаза на фоне кричащих выходных платьев расфранченных служанок. Шувалов тут же предложил пройти в ресторан и занять там отдельный кабинет. Едва они остались наедине, Татьяна взглянула на него в упор, да так гневно, что граф, и так не знающий, на каком он свете, растерялся окончательно.
— Вы могли уехать, не попрощавшись со мной? — с вызовом осведомилась девушка.
— Я написал вам письмо…
— Вот как?! — К нему протянулась маленькая рука, затянутая в перчатку мышиного цвета. — Где же оно, это замечательное письмо? Любопытно прочесть!
— Я… разорвал его.
Татьяна неожиданно взглянула на него ласково и промолвила совсем другим тоном:
— Вы догадались, что я бы ужасно рассердилась на вас, если бы вы простились со мной письменно, правда? Потому и разорвали его?
— Да… И нет… — Шувалов ощущал нечто вроде приступа лихорадки. Его слегка трясло, он путался в словах, в ушах шумела взбунтовавшаяся кровь. — Я хотел объясниться с вами, конечно… Но это трудно будет объяснить…
— Попробуйте! — настаивала девушка.
— Я не могу находиться дольше в Петербурге, — выдавил граф. — Я вообще не имел права приезжать сюда, потому что нахожусь под домашним арестом. Я ни в чем не виноват, и это форма лицемерного помилования… Но каждый час пребывания здесь может обернуться для меня настоящей ссылкой, прямо в Сибирь. И вы… Нам… нам с вами лучше было вовсе не встречаться!
Последние слова он произнес куда красноречивее, чем собирался. Татьяна мгновенно поняла их настоящий, тайный смысл. Ее лицо зарделось, как маков цвет.
— Сибирь! Что значит Сибирь! Я поеду за вами в Сибирь! — вне себя, воскликнула девушка. — Вы не избавитесь от меня, даже если напишете сто, тысячу благоразумных писем! Что мне ваши письма! Я их не буду читать, я их разорву, слышите, разорву!
— Милое, дорогое дитя, — срывающимся голосом произнес граф, взяв Татьяну за руки, — мы не должны… Не должны…
Евгений вдруг осекся. Ему показалось, что он уже когда-то говорил похожие слова в подобной ситуации. Тогда его благоразумие обернулось для всех трагедией.
— Вы любите меня или нет? — Татьяна каждое слово будто высекала хлыстом на боках норовистой лошади, ее глаза сердито сверкали. — Ну же, говорите! Неужели я, девица, должна сама объясняться вам в любви?! Говорите же, слышите: «Люблю…» Ну?!
— Послушайте, что бы я вам ни сказал, ваш отец будет против нашего союза. Для него я преступник, бунтовщик, декабрист.
— Тем лучше! Вы похитите меня и увезете к себе в деревню! — Татьяна явно наслаждалась рискованностью подобной перспективы.
— Вы не понимаете, — Евгений невольно заулыбался, любуясь решимостью влюбленной девушки, — что это будет головоломное предприятие, которое грозит вашей репутации несмываемым бесчестьем! Проезжая через заставы, я всякий раз рискую. В Петербург я приехал инкогнито, по чужим документам. Не могу же я играть вашей честью! Да и куда вы рветесь за мной? Если не Сибирь, так деревня… Глушь, бездорожье, мужики… После Лондона и Петербурга вам покажется, что вы очутились в пустыне, среди дикарей…
— Вздор! — возмутилась она. — Вы меня отговариваете, как ребенка! Поймите, я не маленькая, и я хочу стать вашей женой! Ну вот чего вы добились, я сама вас об этом попросила! Никогда вам этого не прощу! Вы станете совсем старый, седой, а я все буду вас попрекать!
Девушка пыталась шутить, но в ее голосе звучала тревога. Шувалов поцеловал ей руку:
— Поверьте, это и мое самое горячее желание — увидеть вас своей законной супругой. Но… Не так, как вы придумали! Вам надо вернуться к родителям и набраться немного терпения…
— Нет, вы решительно не хотите меня понять! — резко отстранилась она с перекошенным от гнева лицом. — Если вы уедете один, я тотчас пойду и утоплюсь в Малой Невке!
— Это нелепо, Татьяна! — возмутился граф. — Я вас люблю и прошу только подождать со свадьбой до конца моего срока. Шесть лет домашнего ареста пролетят незаметно…
— Шесть лет?! — Девушка задохнулась, прижав руку к горлу, а придя в себя, отрывисто произнесла: — О, теперь для меня все слишком ясно. Можете ехать немедленно! Я не собираюсь ждать… Ни шести лет, ни шести дней, ни шести минут. Прощайте!
И бросилась вон из кабинета.
— Постойте! — Шувалов выбежал в коридор вслед за ней. В тот же миг чья-то тяжелая рука опустилась ему на плечо.
— Милостивый государь, — услышал он сзади над ухом, — извольте предъявить документы.
Обернувшись, граф увидел знакомое лицо, рассеченное шрамом от брови до подбородка. Свою «роспись» он опознал мгновенно.
— Господин старший полицмейстер? — оторопел Шувалов. — У вас талант появляться в моей жизни очень не вовремя!
Савельев прищурился, разглядывая человека, который сначала показался ему незнакомым. Но память статского советника, никогда не дававшая сбоя, тут же высветила яркую картинку из прошлого. Рука его медленно сползла с плеча Евгения, и он удивленно констатировал:
— Шувалов? Вот встреча…
— Почему вы медлите, господин полицмейстер? — продолжал, все сильнее разъяряясь, граф. — Вяжите меня, тащите в участок! Ваш праздник! Ведь вы наверняка все слышали?
— Я давно уже не полицмейстер. — Дмитрий протянул свою визитную карточку.
— Ого! — воскликнул Евгений, взглянув на визитку. — Однако вы не теряете времени, Савельев! Шагаете в гору семимильными шагами. А кто-то, как видите, скатывается на самое дно! Что же вы, так и не арестуете меня?
Дмитрий дернул плечом:
— Не указывайте мне, что я должен делать. К слову, где ваши вещи?
— Здесь наверху. В номере. Должно быть, мой камердинер их уже разложил. Но в Петропавловке они мне вряд ли пригодятся… Опять в крепость! Я предчувствовал, что снова туда угожу и снова по самой глупой причине!
— Граф, — перебил его статский советник, — я попрошу вас в ближайшие десять-пятнадцать минут молчать, будто вы онемели.
— Этого от меня не требовали даже мои тюремщики! — ощетинился Евгений.
— Понимайте мою просьбу как вам угодно, — покачал головой Савельев, — но поверьте, я прошу об этом не ради прихоти!
Не ожидая согласия собеседника, Савельев позвал официанта, велел ему принести бумагу, перо и чернила, а также подняться в номер Шувалова и сказать камердинеру, чтобы тот немедленно собрал вещи и снес их в его карету. Спустя миг после исчезновения официанта на пороге кабинета появился встревоженный хозяин гостиницы, предупреждавший любой шаг высокого начальника из Третьего отделения.
— Господин Кашевин изволит съезжать? — со всей возможной деликатностью обратился он к Евгению, но тот, повинуясь просьбе Савельева, промолчал, отвернувшись.
— Именно, — ответил за него Дмитрий. — Принесите счет.
— Помилуйте, ваше высокородие, — с улыбкой отвечал хозяин, — за что же счет выставлять-с? Они только заехали-с!
Хозяин скрылся, подали письменные принадлежности. Лично заперев дверь за официантом, Савельев прямо спросил Евгения:
— Кто эта девушка, что была сейчас с вами в кабинете?
— Какое ваше дело? — возмутился граф.
— Отвечайте, черт возьми! — ударил кулаком по столу Савельев, как привык на допросах. — Это в ваших и в ее интересах. У нас нет времени на партию в трик-трак!
— Это у вас нет времени, полагаю, — невозмутимо отвечал граф, — а у меня его предостаточно. Мне еще шесть лет безвылазно сидеть в своем медвежьем углу под домашним арестом, так что могу и в трик-трак сыграть, если угодно…
— Хорошо. — Статский советник понял, что избрал неверную тактику, и заговорил примирительным тоном: — Ничего мне не говорите. А даме вашей напишите записку… Я продиктую…
— Я ничего не собираюсь писать по вашей указке! — вспылил Шувалов.
— Однако придется. — Савельев обмакнул перо в чернильницу и почти насильно вложил его в пальцы собеседника. Придвинул лист почтовой бумаги. — Вы напишете записку, если эта особа вам дорога. Она ведь, чего недоброго, и вправду возьмет да и бросится в Малую Невку, как обещала. Девица горячая… Характер, м-м-м… Боевой! Ей бы взводом драгун командовать, а не у папеньки с маменькой под крылом хорониться!
— Довольно шуток, что вы предлагаете? — нетерпеливо перебил его Евгений.
— Предлагаю написать ей, что завтра вечером вы будете в Царском Селе на императорском балу и ангажируете ее на тур мазурки или вальса…
— Вы… в своем уме, Савельев?! — Граф смотрел на статского советника с опаской, как на буйнопомешанного. — Вы собираетесь государственного преступника отвезти на императорский бал?
— «Государственного преступника»! — передразнил Дмитрий. — Высоко берете, граф! Это для наивных девиц вы — герой-бунтовщик. Байроническая личность… Они полутонов не разбирают. А уж я-то точно знаю: тот, кто был осужден по вашей, самой низкой категории, либо состоял в тайных обществах по недоразумению, либо и вовсе не состоял, а лишь присутствовал на заседаниях.
— Вас бы в следственную комиссию по четырнадцатому декабря с вашей проницательностью, — усмехнулся Евгений и с горечью добавил: — Вместо этого подонка военного министра… Тот рассуждал не мудрее девицы — у него все одинаково оказались бунтовщиками!
— Пишите, Шувалов! У нас мало времени! — прикрикнул на него статский советник, делая вид, что не услышал крамольного замечания опального графа. Затея с посещением императорского бала превращалась из бесформенного плана в четко оформленную идею. Савельев твердо решил рискнуть.
По всей видимости, Евгений пришел к тому же решению, потому что, оставив возражения, все же принялся писать записку Татьяне.