Глава десятая
День суда наступил неожиданно. Вот я сижу на занятиях у Тордека и занимаюсь мелким садоводством, вот сортирую какие-то скучные бумажки в приемной Самаэля, вот после работы иду снимать мерки для платья к приему, а вот Самаэль ловит меня в коридоре вечером и говорит:
– Завтра утром будь готова, вы с Евой отправляетесь на суд.
И все: здравствуй, бессонная ночь и навязчивые мысли.
Я так и не решила, на чьей стороне выступлю. Иногда казалось логичным поддержать Харриета, ведь он ничего не знал о будущей судьбе Шарлотты и всего лишь спасал свою жизнь. Иногда становилось жалко бедняжку, проведшую много лет в холоде и тьме. Но чаще всего я искренне желала провалиться в Аид всем, кто придумал этот бред с оцениванием душ и вершением чужих судеб.
– Система на Земле кажется мне честнее, – сказала я Дару, когда вечером заглянула на чай. – Там судят за каждое преступление один раз, дважды судить не могут. Совершил что-то незаконное – вот тебе твое наказание. Отбудешь – возвращайся на свободу. А уж хороший ты человек или первостатейная мразь – не дело суда. Никто тебя не оценивает, значение имеет поступок только здесь и сейчас.
– И что же здесь справедливого? – удивился Дар. – Если человек всю жизнь убивал, но попался на краже – его судят только за кражу? Это же неправильно. По-моему, наш суд глубже. В расчет идут все поступки, и плохие и хорошие. И если ты в целом хороший человек, одна ошибка не сможет повлиять на решение.
Тут задумалась уже я. И, когда в дверь постучал Самаэль, поняла, что не проспала и часа. Из зеркала смотрело нечто недовольное, взъерошенное и серенькое. В прямом смысле: для участия в суде выдали еще одно платье, точно такое же, как форменное колледжское, только серое.
– Все души в Виртруме должны носить серое в знак того, что по ним еще не вынесено решение.
– А по мне оно не вынесено? – хмыкнула я. – Что, еще веришь, что я заработаю на Элизиум?
– Нет, надеюсь, что нахулиганишь на Аид.
Мы вышли из дома и спустились к набережной, где уже ждала Ева. Я так хотела спать, что даже не испытала привычного приступа отвращения при виде паучьего зада. А может, начала привыкать. Вообще если смотреть только на верхнюю часть арахны, то она удивительно красива. Если смотреть на нижнюю – много вопросиков к Вельзевулу.
– Доброе утро, – вежливо поздоровалась я.
– Здравствуй, Аида, – холодно отозвалась Ева. – Прошу.
До Виртрума нас должна была доставить небольшая лодка. Не крошечное суденышко, к счастью, иначе меня бы сразу же укачало. На палубе было где побродить и размяться, но вот для сидения были лишь твердые неудобные скамьи. Никакого уютного уголка, чтобы свернуться калачиком и поспать.
– А если пойдет дождь? Здесь даже укрыться негде.
– Не пойдет, – ответил Самаэль. – Вы должны вернуться до заката.
– Я помню, Сэм.
Ева тепло ему улыбнулась, и я даже немного позавидовала. У меня вдруг нашлись отец и три брата, но все равно не осталось тех, кто так же ласково бы прощался со мной. Этого очень не хватает.
Когда мы сели на скамейки, лодка сама по себе оторвалась от берега и устремилась к центру реки. Почти сразу я взбодрилась, поняв, что впервые покидаю Мортрум. И скоро увижу парящий город, о котором так много слышала.
– Я тебя пугаю? – вдруг спросила Ева.
Погруженная в размышления, я не сразу поняла, о чем она.
– Ну… немного. Я стараюсь этого не показывать. И постепенно привыкну. Просто я из мира, в котором насекомых многие боятся.
А дальше последовал совсем неожиданный вопрос:
– Как думаешь, с чем это связано?
– В школе говорили, что мы боимся змей и пауков из-за памяти предков. Когда всякие неандертальцы, или кто там был до нас, жили в единении с природой, укусы змей и насекомых часто приводили к гибели. Их панически боялись, и этот страх отпечатался на всех будущих поколениях. Может, мою доисторическую прапрапрабабулю сожрал тарантул, и из-за нее теперь на меня обижаются дальние родственники.
– Хорошая версия. Вы, смертные души, умеете объяснять то, чего не понимаете.
– Она неверная, да? Есть какое-то магическое обоснование?
– Отчасти верная. Прайор сказал, что дал тебе задание расспросить меня о других мирах, но ты боишься.
Я слегка покраснела. Не потому, что стеснялась своих чувств по отношению к тетушке Дэваля, а потому, что магистру пришлось брать мое задание в свои руки. Это ж надо так любить педагогику. Ну или бояться Вельзевула…
– Я собиралась спросить сама. Но я еще мир балеопалов-то не осознала. А меня просят уже заглянуть в другой.
– Я говорила Самаэлю, что тебя обучают слишком быстро. Но таково решение Повелителя.
– Задолбали уже его решения, – в сердцах, не ожидая такого от себя, буркнула я.
Подошла к борту и оперлась на перила, всматриваясь в темные воды Стикса, где все так же проплывали огоньки душ, не подозревая, какие драмы разворачиваются в пока еще недоступном для них мире. Счастливые.
– Быть врагом Вельзевула непросто, – произнесла Ева. – Но быть его любимым еще сложнее. Ты справишься, думаю.
Ну вот: единственный, кто меня поддерживает, – это гигантская женщина-паук, на которую я не могу без содрогания смотреть.
– Так что там с заданием? – через несколько минут спросила я. – Магистр хочет, чтобы я заглянула в какой-нибудь мир, как получилось заглянуть к балеопалам. Харон пытался что-то рассказать о мире, где нет земли, или о мертвом мире, но он сам почти ничего не знает, и я даже представить не смогла.
– Прайор ведет тебя длинным путем. Он хочет, чтобы ты увидела нашу историю, но беда в том, что сам до конца ее не знает. Ты знаешь, кто я?
– Арахна. Представитель мертвой расы из глубин вселенной.
– Верно. Я не знаю ни как появилась, ни своих предков. Никогда не видела других арахн, кроме сестры. Арахны бессмертны. Нам не нужны воздух, вода, еда, мы не боимся ни одной силы во вселенной. Ни того, что вы называете радиацией, ни того, что здесь, в Мортруме, считают магией. Мы живем в безжизненных, лишенных света и жизни мирах. Существуем в бесконечном пространстве на безжизненных камнях, рассыпанных по вселенной. Я даже не помню, сколько мы с Лилит провели в таком существовании. Наверное, многие тысячи лет. Время стирает воспоминания, особенно если в них нет ничего, кроме безжизненного серого мира. Снова и снова. Год за годом. Там, где я выросла, даже времени не существует, ведь нет смены дня и ночи.
Не скажу, что после этих слов перестала ужасаться паучьему брюшку и восьми лапам Евы, но сочувствия стало больше. Веками летать на каком-то астероиде…
– Вельзевул считает, что мы с Лилит не помним наше детство и жизнь до Пангеи…
– А что такое… – Я осеклась под укоризненным взглядом арахны. – Извините. Продолжайте.
– Вельзевул считает, мы с Лилит были скорее животными, чем разумными существами. Сама подумай: нас никто не учил общению, никто не объяснял, кто мы и для чего существуем. У нас не было нужд, которые заставляют разум развиваться. Мы ничего не боялись, нам ни разу не причиняли боль. Мы просто жили… как две букашки под огромным камнем. И тут случилась катастрофа.
Я честно пыталась осмыслить то, что говорила Ева, но не могла. Не хватало знаний, воображения, мозгов. Во всех сериалах, что я смотрела, магические миры уже существовали, и никто не объяснял их происхождение. Эльфы были эльфами, орки – орками, а другие планеты представлялись прекрасными технологичными мирами. Нигде не рассказывали, что было «до». Откуда появились фейри и как на Татуине зарождалась жизнь.
– Даже если ты спросишь, я не смогу ответить, что это была за катастрофа. Может, смертные души нашли бы объяснение и для нее: метеорит, столкновение планет, что там еще есть в ваших легендах о космосе? Сама я мало что помню. Лишь вспышку, сильный удар, страшную боль – мы никогда не испытывали боль прежде. А потом мы с сестрой очнулись уже в новом мире. И он был прекрасен.
Ева смахнула с ресниц слезы. Я настолько не ожидала от нее такого проявления простых человеческих эмоций, что растерялась и осторожно погладила ее по ближайшей конечности, до которой дотянулась, – по лапе. Не скажу, что это было очень приятно.
– Я оценила, – фыркнула Ева. – Ты начинаешь мне нравиться, Аида Даркблум.
– А ты умеешь делать паутину? – спросила я.
– Кажется, показалось.
Мы дружно похихикали, и атмосфера стала чуть менее напряженной. Ладно, Ева все еще вызывает во мне смешанные чувства, но, в отличие от Вельзевула, она не выглядит бесчувственным монстром. Хотя если смотреть на внешность, то все должно быть совсем наоборот. Глубокая мысль, надо будет записать.
– Это был мир, которого мы с Лилит никогда не видели. Полный жизни, природы, красоты. Невероятный мир. Над бескрайним океаном парили острова, а реки с них шумными водопадами обрушивались на скалы. Север искрился от чистейшего снега и ледяных гор, напоминающих хрустальные дворцы. Мы назвали этот мир Пангеей.
– На Земле так называют большой материк, который существовал когда-то давно и потом раскололся на континенты.
– И это тоже верно, разумеется. Просто тогда произошло еще кое-что… Мы с Лилит впервые оказались в живом мире. И нам пришлось выживать. Мы все еще не нуждались в пище и воде, но некоторые обитатели Пангеи причиняли нам боль, а боль нам не нравилась. В небе в бесконечном танце кружили хищные птицы, их клювы и когти оставляли болезненные шрамы. В океане нас поджидали балеопалы, ломающие наши хрупкие кости своими мощными телами. Иные охотились на нас из страха перед неизвестностью, хотя мы никогда не нападали, лишь защищались. Прошло много лет, прежде чем нам удалось научиться жить в новом мире. И мы поняли, что если не обуздаем его, то не сможем здесь жить. А мы хотели. Очень хотели жить в этом прекрасном мире, который подарил нам смысл существования. Мы любили их всех. Балеопалов, птиц, душ – всех, кто дышал, жил, любил и был частью Пангеи. Мы не хотели никому зла, но мы не были частью их мира, и для нас остался лишь один выход – стать богами. Взять власть над миром в свои руки, получить контроль над его законами. Так мы нашли в себе способность управлять энергией, которую сейчас мы зовем магией здесь и жизненной силой в немагических мирах. Мы получили власть над бессмертными душами.