— И как они тут все поместились? — спросил я.
— Слишком много развелось революционеров в последнее время, мистер Абсалон. Всех сажают вперемешку с простыми заключёнными, но вам повезло. У вас отдельная резиденция.
«Это не совсем, то на что рассчитывал, но главное было попасть на более мягкий режим», — подумал я. Правда, местной публике, одетой в чёрно-сине-серых тонах, особое отношение ко мне придётся не по душе.
Обстановка в новой камере несколько приятнее, чем в предыдущей. Пускай со стен и сыпалась обшивка, зато есть небольшое окно под потолком. Присутствует кран с умывальником, кровать, сбитая из деревянных листов, с матрасом и подушкой, пусть и дырявыми. Вторая кровать отсутствует, но для неё достаточно места. Одно неизменно — квадратное отверстие в полу осталось по центру.
Следующее утро началось с «приветственного» слова шепелявого А́филя.
— Никчёмные осы, подъём! Вы ещё не сдохли?! — выкрикнул он, выходя на центральный проход.
На подготовку к завтраку даётся не более двух-трёх минут, насколько я смог подслушать из соседней камеры. В этот момент кто-то не понравился А́филю или его коллегам. День этот ос начал в роли боксёрской груши, которую вытащили из камеры и принялись пинать по бетонному полу до конца прохода. После такой утренней встряски мало кому удастся продолжить свой день, стоя на ногах.
— Похоже, мы сегодня пойдём последними, — услышал я за стеной расстроенный голос одного из заключённых.
Как я успел заметить, вывод из камер здесь осуществляется весьма специфически. Открывается одна секция, состоящая из пары десятков мест содержания, арестантов выводят, приказывают занять упор-присед и сопровождают эту колонну тюремных «утят» на приём пищи. Как только они заканчивают есть, что длится не более десяти-пятнадцати минут, их возвращают обратно и выводят следующих. Секций в блоке одиннадцать и каждый день порядок приёма пищи меняется.
Когда очередь дошла до нашей секции, я понял причину расстройства своих соседей. Арестантам, которые попадают на приём пищи в последнюю очередь, она не достаётся. Они занимаются вымыванием посуды и чисткой столовой.
В тон интерьера камер, она представляла собой обшарпанный зал с несколькими раковинами. Свободное пространство заставлено прибитыми на огромные штыри к полу, столами и скамьями. Судя по тому, что многие из них расшатаны, кое-кто пытался их отодрать.
Если мне ещё хватало сил стерпеть чувство голода, то большинство заключённых буквально собирали объедки со столов и крошки хлеба с пола. За это им незамедлительно наносили мощные удары дубинками.
— Блатной ос, как тебе на новом месте? — спросил меня один из охранников, когда нас сопровождали обратно в камеру.
— Думаешь, ты теперь под защитой министерских? — прошепелявил А́филь.
— А что? Моё присутствие в допросной, помешало тебе вылизать им причиндалы? — огрызнулся я, за что выхватил удар по спине. Однако, другим охранникам моя дерзость пришлась по вкусу.
— О, какой ос нам попался!
— А́филь, давно мы по вечерам не прогуливались по центральной авеню Хапишана. Стоит заглянуть к нему сегодня, — произнёс охранник крупного телосложения, тыча мне в лицо дубинкой.
Визита ночью не произошло, как и следующие несколько дней. В перерывах между прогулками вприсядку, приёмами пищи и постоянными нагнетаниями обстановки со стороны надзирателей, мне удалось пообщаться со своими соседями. В основном — это жители аклана Охо и нескольких мега-кварталов.
— Попали под горячую руку правосудия, — сказал почтенного возраста курнаец. — Я работал на мусорном флайтере, вышел в мега-квартале 3-13 чтобы «загрузиться» отходами. Тут и попал под зачистку. Отбили все рёбра, дали какие-то бумажки подписать и сюда.
— Это ты дед зря. На тебя так и резню в аклане Охо повесить можно. Думать надо головой, — присоединился к нашей беседе молодой курнаец из другой камеры.
— А ты как попал сюда? — спросил я.
— Любишь ты вопросы задавать! Если бы не твои вечные перепалки с охраной, подумал, что ты из «красных» осов, — сказал молодой, намекая на то, что я мог бы быть стукачом местных надзирателей. — Мы с дружком разукрасили здание в центральном районе в цвета революционного флага. Во, видал?
Он задрал рукав и показал неоновую светящуюся татуировку. Это изображение местной птицы — картала. Я никогда не видел их в живую, но именно так себе и представлял этого величественного представителя местной фауны — четыре лапы, два больших крыла и раздвоенный тонкий хвост.
Сама татуировка выполнена в бело-синих цветах с красной звездой по середине. Именно такие флаги олицетворяли партию Уило Бриза и всего революционного движения на Эбису.
Мне тоже задавали вопросы. В основном пытались понять, почему посадили в более тепличные условия, чем всех остальных, но ответа не дождались. В мою легенду о том, что я мятежный военный с базы Атрас, скорее не поверили.
Однажды вечером дверь соседней камеры открылась и на центральный проход выволокли того самого молодого курнайца с татуировкой. Застегнув кандалы, ему приказали следовать к выходу, при этом оборачиваться запретили. Меня насторожило, что во всём тюремном блоке воцарилась тишина, нарушавшаяся лишь всхлипыванием молодого оса и его шарканьем по бетонному полу. Даже у меня в душе всё напряглось, будто внутри медленно сжималась пружина, готовая разжаться в любой момент.
Выстрел разнёсся по корпусу гулким эхом, слегка ударив по барабанным перепонкам. Та самая пружина внутри разжалась, уступив место слабому облегчению, что столь нервозная обстановка наконец разрядилась. Медленно, встав с кровати, я подошёл к решётке и увидел лежащее в нескольких метрах на центральном проходе тело молодого оса в луже бордового цвета. Спустя несколько секунд разговоры в блоке возобновились. К моей камере подошёл А́филь с ехидным выражением лица.
— Завтра казним двоих, если не заговоришь. Ты здесь пока тебе это позволено сверху, — усмехнулся он.
— Я всё уже рассказал на допросе… — начал говорить я, но это было ни к чему.
— Мазаться будешь в другом месте. Информация, ос, иначе меры будут более радикальные. Кстати, скоро привезут твоих подельников. Вот они обрадуются встречи с тобой, «красно́та».
На следующий день весь блок только и судачился о том, кого заключили под стражу. Специальным рейсом доставили очень авторитетного в бандитских кругах Куртаса представителя, да ещё и со свитой. А ведь вчера я не поверил изначально шепелявому А́филю.
Как он и обещал, ещё двое моих соседей сегодня закончили свои дни выстрелом в затылок, в том числе и мусорщик. По сути, мне должно было быть всё равно на смерть этих курнайцев. Однако, чувство вины и ненависть к этим стенам продолжали нарастать.
В течении недели у меня не осталось соседей, и надзиратели принялись сажать новых. От них я узнал, какие слухи ходят об «отверженном» курнайце, то есть обо мне.
Большая часть, в основном представители мега-кварталов и аклана Охо, видят во мне нечто вроде символа борьбы. Ещё бы — с десяток убитых полицейских в Ас Кайре и теракт в центре Орта теперь моих рук дело. Вот и пример работы «сарафанного» радио, как говорили пару веков назад.
— Бандиты зуб точат на тебя, — сказал мне один из осов из соседней камеры. — Тёмную делать пока команды не было, но разговор тебе предстоит.
На вид этот курнаец совершенно обычный мужик. Как мне кажется его место скорее в шахте или на стройке, чем за решёткой.
— А почему предупреждаешь? Из каких соображений? — задал я закономерный вопрос.
— В моём роду все были рабочими. Когда свергли Императора, всё пошло под откос. Начали работать эти бездушные овощи в человеческом обличии. Говорят, что они и не люди вовсе, а так — имитация. Эти имитированные отняли у нас, простых курнайцев работу и возможность строить наше будущее… — начал он свой рассказ.
— Ты всё же не ответил, зачем предупредил меня? — решил я перебить его, но вывод был для меня очевиден — сущность имитеров известна далеко не всем на Эбису.
— Своим примером ты показал, что хватит терпеть наше правительство. Гибель Бриза говорит о страхе нынешней власти перед революционным настроем толпы. Так, что тебе стоит занять его место и дать наконец отпор толстосумам. А там и людей выгнать с Эбису.
«Неужели я так похож на мессию?», — мелькала у меня мысль в разговоре.
Что касается прозвища, от одного старика в столовой я узнал почему теперь мне дали такое прозвище. Всё просто — «Андрас» в переводе с древнекурнайского означает «отверженный», а носил его какой-то древний герой местного фольклора Андрас Аль Буд. Вот уж свезло!
— Сегодня рыбный день! — радостно кричал А́филь после очередного приёма пищи.
Из разговора двух щуплых курнайцев, шедших впереди меня в «гусином» строю, я уяснил значение этого дня. Сегодня всех ждёт увлекательная прогулка на тюремный двор. «Рыбным» день называют, поскольку толкотня на этом небольшом участке будет ужасная. По аналогии с консервами, где рыбки уложены весьма тесно. Именно сегодня, мне стоило ожидать какую-нибудь напасть со стороны других заключённых.
Немного переведя дух и переварив скудную пищу, нас вывели на место прогулки. Через большие раздвижные двери вся секция высыпала на густую жижу огромного тюремного двора.
Он напомнил мне сюжет старинной картины с изображением прогулки заключённых. Такое чувство, что архитектор Хапишана черпал вдохновение у Ван Гога. Место прогулки представляло собой шестигранный колодец, накрытый сверху мощной крышкой. Её роль выполнял прозрачный купол, который должен был открываться при прибытии флайтеров или иных видов транспорта.
Запах, который стоял во дворе, я чувствовал в первые минуты прибытия сюда. Сейчас он не казался мне уж таким противным. Грязь была непонятного серого цвета, словно жидкий цемент и налипала очень быстро. Каждый из заключённых стремился занять место поближе к ограждению, чтобы не оказаться в центральном круге и не подвергаться большей опасности. Всё же, за ограждением прохаживались охранники и могли вмешаться в ход драки, но я