что я кисну, — сказала она, — пусть ищет себе квартиру по вкусу. Пусть живет, где хочет, я никого не держу. Мне никто не нужен, черт бы побрал эту жизнь проклятущую, особенно бродяги не нужны, шалопуты чертовы, которые ни бога, ни людей не стыдятся, в карты все деньги свои просаживают!
— Кто это здесь картежничает, Луйзика? — удивился Йожи.
Луиза не ответила, только спина у нее задрожала. — Самому объявиться-то храбрости не хватает, — пожаловалась она, обращаясь к плите. — Зато прокутить эти поганые гроши — тут он герой… В карты проиграть да на сигареты растратить получку, хотя мне нужно было из нее с бакалейщиком расплатиться, которого я теперь за семь верст обходить должна, — на это храбрости хватает! — Она подцепила конфорку, выхватила, швырнула на плиту. — Здесь ведь все кому не лень только и умеют, что кровь мою сосать, в этом доме у каждого одна забота, как бы брюхо свое набить, а про то, откуда я возьму…
— Да о ком ты, Луйзика? — взмолился Йожи.
Балинт, который по-прежнему подпирал стену возле входной двери, бросил испытующий взгляд на брата, но тут же отвел глаза и упрямо уставился перед собой в землю. — Да оставьте уж, мама, — сказал Фери, — и так все уши мне прожужжали! С тех двенадцати пенгё занюханных тоже не растолстели бы!
— Мы на них живем, поганец! — вскрикнула Луиза, повернувшись к старшему сыну, у которого в уголке искривленного рта нервно запрыгал окурок. Мать вдруг разрыдалась. — Нет, больше я такой жизни не вынесу, право, возьму девчонок и в Дунай!.. Дают мне двадцать пенгё, я корми, пои их четверых, изворачивайся как хочешь… так мало того — вчера этот прохвост, этот цыган распоследний с сигаретой своей поганой во рту объявляет мне, что денег у него нет, в карты просадил недельную получку, в «двадцать одно» или почем я знаю, что он там врал мне… А ну, вынь изо рта сигарету сейчас же! — закричала она, опять обратив к Фери бледное, заплаканное лицо, на котором горели расширенные от гнева большие серые глаза. — Вынь изо рта, слышишь, не то я вырву ее У тебя, да с языком вместе!..
Она вдруг полоснула деверя взглядом. — А ты зачем пожаловал?
— Зачем? — Йожи привычно подмигнул. — Скандалить, Луйзика!
Ее глаза яростно сверкнули. — Кто тебя звал?!
— Меня, понимаешь, господин премьер-министр послал, — словно нехотя проговорил Йожи. — Поезжайте-ка вы в Киштарчу, товарищ Кёпе, сказал мне граф Иштван Бетлен, премьер-министр наш, и сообщите вашей невестушке, что все у нас в наилучшем порядке, потому как я только что возвратился, мол, из Гааги, где так удачно поработал в интересах славного народа венгерского, что его высокоблагородие господин правитель наградил меня орденом. Передайте вашей невестке, что я почтительно целую ей ручки!
— Клоун! — выдавила Луиза. Йожи сморщил нос. — Вот чудеса! — пробурчал он. — Премьер-министр наш так же точно меня назвал, когда я попросил у него орден. Зачем он вам, товарищ Кёпе, спрашивает. А затем, товарищ премьер-министр, отвечаю ему, чтобы невестке моей показать: вдруг да не поверит она, что вы так успешно поработали в Гааге.
— И дал? — громко рассмеявшись, спросил Балинт.
— Клоун, — повторила Луиза чуть-чуть мягче и отвела от деверя глаза, в которых истерические огоньки горели уже не так ярко. Но не успела она забыться, глядя на каменный орнамент пола, как тут же опять нервно вскинулась: изумленные возгласы, донесшиеся из сада через открытое окно, вновь вернули ее к действительности. — Мама, мама, выйдите сюда поскорее! — тоненькими голосками наперебой верещали девочки.
— Что там еще? — спросила она.
В окне показался длинный носик одной из сестер. — Мама, у нашей двери велосипед стоит, да такой красивый! А вот только что его не было!
— Какой велосипед?
— Цветами украшен, так красиво! — захлебывалась девочка. — Ваш, дядя Йожи? — спросил Фери и пошел к выходу.
— Мой, — сказал Балинт.
На кухне вдруг стало слышно тихое жужжанье пчел, круживших в саду под жаркими лучами солнца. В профессорской квартире над кухней открылось окно, отчетливо и коротко щелкнули пружины, В тишине полуподвала слышалось только частое дыхание онемевшего от удивления Фери.
— Твой? — переспросил Йожи.
Луиза медленно повернулась к младшему сыну. — Это как же — твой?
— Ну и дает! — проворчал Фери. — Это как же — твой? — повторила мать. — Девочка за окном радостно взвизгнула: — Ой, как здорово! Фери, подсади!
— Мой! — повторил Балинт.
— Платил-то в чеках или наличными? — осведомился Йожи. Мать шагнула к Балинту. — Это как же — твои? — в третий раз спросила она.
— Выиграл, — сказал Балинт. Йожи щелкнул пальцами. Фери громко расхохотался. — Ах ты, черт собачий! — Господи, — вскрикнула мать, — и этот сбесился, и этот за карты! Видно, и впрямь конец нам пришел, так и сгнием все заживо… господи, да вот вам нож, уж лучше прямо в живот мне всадите! Говори же, проклятый, щенок несчастный, говори, или я…
— А было так, — неспешно начал рассказывать Балинт, — иду я, значит, от крестного, мимо «Семи домов» прохожу, а там, на большом пустыре, смотрю, стоят ребята кружком, а двое посередке борются. Ну, подошел, тоже стою смотрю. Вроде незнакомые, ни того, ни другого даже не видел никогда прежде. Боролись долго, друг с дружкой не справятся, ну, под конец один все же положил другого на обе лопатки. Тогда я вызвал победителя.
— Ох, черт! — крякнул Йожи. — Победителя вызвал?
— Погодите, дядя Йожи, все расскажу по порядку, — попросил Балинт. — Я вызвал его, подумавши. Во-первых, я видел, что он здорово вымотан, силенок у него поубавилось, по крайней мере, на четверть, ну, на пятую часть, а я был свеж, как огурчик. Во-вторых, пока они боролись, я примечал все и придумал способ в два счета уложить на обе лопатки как раз вот этого, победителя.
— Это какой же такой способ? — осведомился Фери.
Балинт повернулся к брату, мгновение в упор смотрел на него. — Потерпи!.. Когда я его вызвал, он только засмеялся. Смерил меня эдак с головы до ног, и по его дурацкой роже видно было, что за мальца меня принял, да он и вслух сказал это. Дернул плечом и прошел мимо, как будто я пустое место. Экий клоп, говорит. А ты трус, отвечаю. Тогда он обернулся, встал передо мной, да вплотную, чтоб показать, значит, что я ему только до подбородка достаю. Ну и что, говорю, какой есть, такой есть, а ты хоть и выше на голову, да голова-то у тебя ослиная. И если не хочешь бороться, значит, трус ты, и все… Знаешь что, говорит он мне, катись ты назад в живот своей матери, подрасти немного, а там, лет эдак через десять, приходи… адресок-то оставить? Адрес твой, отвечаю ему, известный, ты ж из Липотмезё[69] сбежал, так что, покуда тебя милосердные братья обратно не упрятали, становись со мной побороться. Тут он и говорит: задарма не желаю, ставь заклад!
— Какого же он роста был? — спросил Фери.
— Не все ли равно! Повыше тебя.
— И вы побились об заклад?
Балинт задумчиво ответил: — Побились. Он-то уверен был, что победит, оттого велосипед и поставил. Все из-за моего роста.
— Ну, а ты? — спросил Йожи. — Портки свои прозакладывал? Или счет в банке?
Лицо Балинта вдруг вспыхнуло, он укоризненно посмотрел на дядю.
— Если б я проиграл, — сказал он тихо, — пришлось бы мне год служить ему. И насмехаться тут нечего, дядя Йожи, ведь если я что решил, то уж поставлю на своем. Я, пока одна нога моя не стоит на земле твердо, другой ногой вперед шага не сделаю. — А как бы ты служил ему? — поинтересовался Фери. — Он разносчиком газет работает… ну, я и разносил бы вместо него по утрам «Пешти напло» подписчикам, потому что он не любит рано вставать.
— Задаром?
— Ясно, задаром! Такая моя ставка была. Но только я знал, что до этого дело не дойдет и лежать ему на земле на обеих лопатках, как я задумал. Может, и верно, что ростом я мал, вон и его милость так же сказал, но со мной лучше не связываться, потому что я с любым справлюсь, когда сыт. Было дело, я и со взрослым справился, да еще с барином — капитаном на Дунае, — голыми руками побил его.
Луиза, которая до сих пор неподвижно, хмуро смотрела на сына, вдруг тяжело вздохнула и медленно опустилась на стоявший позади нее стул. Но Балинт даже не покосился на нее. — Словом, покуда те двое боролись, — сказал он, глядя прямо в глаза немного отступившему назад Йожи, — я понаблюдал хорошенько за разносчиком газет. Заметил, что, когда они расходятся, он сразу становится на изготовку, ноги врозь, и наклоняется всем телом вперед — ждет нападения, значит. Я и рассчитал, что, если кинусь ему между ног да задом тут же его подброшу, он обязательно грохнется, прямо носом в землю, а тут уж ничего не стоит повалить его на спину, — только бы обернуться успеть. Все зависело от того, поспею ли так быстро все проделать, чтобы ему очухаться времени не дать.
— Ну? — возбужденно поторопил рассказчика Фери.
Балинт взглянул на него. — Удалось, — ответил он просто.
— И он отдал велосипед?
— А как же? — удивился Балинт. — Ведь мы побились об заклад!
Йожи вдруг отвел глаза от Балинта и взглянул на Луизу. — Ловко! — воскликнул он после мимолетной паузы. — Кстати, был и у меня похожий случай, тому уж лет тридцать, да только я тогда всего лишь… это самое… гармонику выиграл. Отличная была гармоника, я на ней по ночам рулады разводил под окнами девушек, на одном только скрипаче-цыгане выгадал в ту зиму, по крайней мере, сотенную.
— И что купил на нее, дядя Йожи? — насмешливо спросил Фери.
Йожи не ответил. — Ты где сейчас работаешь? — подмигнув, спросил он Балинта.
— На стройке. — И сколько платят? — Восемь пенгё. — Хорош куш!.. Ну коли хочешь, устрою тебя на завод, где я теперь вкалываю, там заработаешь втрое.
Балинт вспыхнул. — В Пеште?
— На улице Яс, завод по изготовлению льда. Хоть нынче вечером заступай, в воскресенье мы в ночную смену выходим, с девяти до пяти утра. А на своем велосипеде ты — час-полтора, и дома.