«Начинай уже», — требует Арсеньевич и подсовывает мне картинку из своей памяти, где некая начальница со вздохом говорит, вызывая подчинённого: «Не хочется ругаться, но надо…».
Только у меня другая история. Мне не просто хочется, меня распирает, вот и стараюсь успокоиться. Поворачиваюсь лицом к народу. Пролетает ещё одна ехидная мысль. Это народ? Нет, это даже не лучшие люди города, это комсостав Южного фронта.
— Товарищи генералы, — оглядываю всех поочерёдно, начиная с Жукова, — и почти генералы. Вопросов у меня много, но есть один, общий для всех.
Делаю паузу. Мне надо настроиться и унять готовый к извержению вулкан.
— Скажите, как вы исхитрились всего за месяц подарить немцам пол-Украины? При перевесе сил в свою пользу? А затем три месяца топтаться на месте? Стесняетесь чего-то? Почему всего одна моторизованная дивизия Рокоссовского делает то, что не удалось всему фронту?
Молчание становится гробовым, в глаза никто не смотрит, Жуков начинает багроветь. Есть чего стыдиться. Белую Церковь от захвата немцами спасла 131 мотодивизия, переброшенная из Житомира. Всего за пару суток они не только отбили нападение, но гнали немцев до старой линии фронта. Той, с которой вермахт начал наступление на город.
Рокоссовский помог по моей просьбе, хотя это не совсем просьба. Сталин подчинил мне свежеиспечённый Украинский фронт. От остальных, того же Южного, пока успешно отбиваюсь. Невозможно объять такие масштабы сразу. Но с другой стороны, для всех и Жукова тоже, маршал Павлов — прямой начальник, как зам наркома и представитель Ставки.
Вижу, что мои маршальские знаки отличия действуют гипнотически. И борюсь с чувством пренебрежения. Оказывается, надо не только ехать, но и шашечки желательно повесить. Моё маршальство это и есть шашечки из того одесского анекдота.
— Мне вот интересно, как вы будете объясняться со Ставкой. Вы отступали, отступали, требовали себе всё больше войск, бронетехники, авиации, напирая на то, что враг неимоверно силён. И вдруг выясняется, что немцы могут бегать не хуже зайцев, что они и делают при одном только виде тридцатичетвёрок. Оказывается, они их, как огня, боятся.
Жуков продолжает багроветь, все остальные продолжают молчать.
— Не хочу вас пугать, но вами запросто может НКВД заинтересоваться.
Прилетел я не только для того, чтобы славных люлей им выписать. Знаю я этого Жукова. Обязательно постарается присвоить себе 131-ую моторизованную. Не поленится в Ставку смотаться, побольше пены набрызгать. Но уже никуда не полетит, я — здесь, и дивизия вернётся на своё место.
Эта мысль переполняет чашу раздражения. С избытком.
— Игру в поддавки с немцами затеяли⁈ — вырывается стальной лязг, всё-таки вырывается! В купеческой гостиной будто гром грохочет над головами дюжины военных. Все аж пригибаются. И наблюдаю настолько удивившую меня картину, что поневоле успокаиваюсь. Чуток.
Жуков бледнеет. Только что наливался багровым светом и тут резко краснота отступает. Такого у него ещё не видел. Настолько потрясён, что дальше говорю почти нормально.
— Командармы и комфронта с директивой наркомата № 117 от 1 сентября ознакомлены?
Жуков, командарм-5 и командарм-12 кивают. Остальные во второй линии, на переформировании. От 6-ой и 26-ой армии мало что осталось.
— Скажите мне, товарищи генералы, а ваши комдивы, комполка и комкоры могут напрямую или хотя бы через посредника связаться с вашими самолётами в воздухе? На самолётах вообще, радио есть? Имею в виду работоспособное, а не для красоты поставленное?
Ответ — молчание.
— Зенитное прикрытие войсковым колоннам на марше организовали?
— Не всегда возможно, — шелестит голосом командарм-12. Пятый помалкивает.
— Железнодорожным составам?
Ответ — молчание.
— Контрбатарейную борьбу ведёте?
Ответ — молчание. Но с особым оттенком. Такое впечатление, что они не совсем поняли, о чём это я. Пусть сами разбираются. Вряд ли уж совсем ничего нет, наверняка хоть на низовом уровне как-то пытаются противостоять немцам.
— Зашифрованная радиосвязь со всеми подразделениями есть?
— На уровне корпусов, — тихо отвечает командарм-5.
— Возмутительно низкий уровень, — пока комментирую хладнокровно. — Требуется на батальонном.
— Разведывательно-диверсионные роты в каждом полку есть?
Ответ — молчание.
Хм-м… но я ещё отдельно с Жуковым поговорю. Не стоит совсем его авторитет ниже плинтуса опускать.
Молчание прерывает Жуков.
— Инструкторов нам до сих пор не прислали…
— Инструкторов не будет. Нам их тоже никто не давал.
— Севзапфронту дали…
— А тебе не дам. Потому что у тебя манера всё себе присваивать. 131-ую наверняка уже придумал, куда воткнуть. Вот это видел⁈
Каюсь, не удержался. Показываю ему кукиш. Опять багровеет. Ничо, ща ты у меня снова побледнеешь…
Кабинет комфронта.
Оглядываюсь. Обстановка не та, что раньше, но видно, что бывший владелец, купчина, здесь дела вёл. Плюхаюсь в кресло сбоку. Без приглашения. Хозяин кабинета на глазах обретает былую твёрдость вида. Наверное, главное место в помещении, как трон, добавляет уверенности.
— Итак, — закидываю ногу на ногу поперёк колена, — Георгий Константинович, покажи мне для начала директиву № 117. А то зарождаются у меня смутные сомнения, что она вам вообще знакома.
Жукову со своим мрачным лицом вместе приходится передислоцироваться к шкафу. У стены напротив меня. Находит довольно быстро. На стол передо мной шмякается папка. Достаю стопку листов на скрепке. Что-то сразу цепляет моё внимание, но пусть мысль отстоится.
Так-так, текст в шапке, указание в стиле «Всем командирам РККА» статус «Для служебного пользования» с отдельным указанием, что для некоторых приложений требуется допуск на усмотрение командующего фронтом или армией.
Просматриваю список приложений. Связь, сеть ВНОС, авиаразведка в комплексе с обычной, роты диверсантов, контрбатарейная борьба и артразведка, воздушный диспетчер, шифрование… ох, ты ж ни хрена себе! Качаю головой в знак восхищения самим собой. Это ж сколько мы наворотили!
Кладу папочку на стол. Вид Жукова становится ещё увереннее. На него так моё довольное лицо действует? Это глупо. Должно быть рефлекторно реагирует.
— Ты пойми, Дмитрий Григорич, — тут же смущается под моим спокойным и вовсе не осуждающим взглядом, — … к-х-м, вы поймите, товарищ маршал, мы делаем всё, что можем. У личного состава строгий приказ «Ни шагу назад»…
— И ваши бойцы его нарушают?
— Не всегда, — Жуков слегка мнётся, но признаётся. — Обычно всё-таки выполняют, но… это не помогает…
И тут он взрывается!
— Не знаю я, что делать, не знаю!!! — генерал вскакивает, начинает метаться по кабинету. С любопытством за ним наблюдаю.
— Чёрт его знает, как у них всё складно получается! Блиндажи прямым попаданием уничтожают, я даже не знал, что такое возможно! Заметить защищённую точку… как они это делают⁈ Я не понимаю!!!
— Толком объясни, что происходит? — скучным тоном вопрошаю кипящего злобой Жукова.
— Разве сам не знаешь? — его горящие гневом глаза меня не смущают. Жду.
— Артподготовка, — шипит Жуков. — Отвратительно точная. Передовая рота несёт потери до пятнадцати процентов. Атака. Без танков и без особого нажима. Рота отстреливается, немцы отходят. На огневые точки снова обрушивается артиллерия. Обычно пулемётные расчёты в этот момент выходят из строя. Плюс ещё десять-пятнадцать процентов потерь.
Жуков с шумом несколько секунд дышит, унимая злость.
— На третий или четвёртый раз, когда от роты остаётся уже половина, в атаку пускают пару-тройку танков. Пехота хоронится за ними, действующих пулемётов у остатков роты нет, зато их поливают из танков.
— Дальше?
— Дальше — всё! Никто не отступил, приказ выполнен, но рота уничтожена, рубеж обороны потерян.
— И всё это происходит от самой границы, — скучающим тоном то ли спрашиваю, то ли утверждаю.
— По-разному бывает, — бурчит медленно остывающий от вспышки гнева Жуков.
Ну да, по-разному. Иногда тебя окружают или весело и азартно бомбят танковую колонну с воздуха. Авиацию для прикрытия те вызвать не могут, — радиосвязь аховая, — и зенитного прикрытия у них нет. Одно хорошо, — думаю про себя, — он здорово переживает за свои неудачи.
— Вот мне интересно, Георгий Константиныч, — для взятого мной тона очень подошла бы чистка ногтей, например. Слегка ухмыляюсь при этой мысли.
— Ты сам-то понял, что мне рассказал? — любуюсь его растерянностью, которую пытается спрятать. — А рассказал ты следующее: немцы ведут себя исключительно по шаблону, абсолютно предсказуемо. Предсказуемость, дорогой мой, — поднимаю вверх палец назидательно, — это верный путь к поражению. Представь, что немцы знают, на каком участке ты планируешь наступление. Всё! Твоё наступление, считай, сорвано, потому что о нём противнику известно.
О! Кажись, на бронебойном генеральском лице отображается работа мысли. Умеет или пытается думать? Не всё потеряно?
— Итак. Немцы дают тебе изрядную льготу. Месяц за месяцем. Абсолютная предсказуемость их действий это сильная фора, которую они великодушно тебе дарят. Но месяц за месяцем ты с бараньим упрямством отказываешься от предлагаемого преимущества, уповая исключительно на мужество и стойкость рядовых красноармейцев.
И-э-э-х! Щас бы ногти пилочкой подровнять, как раз в жилу. Но не та эпоха, не та. Не поймут. Где-то в глубине сознания хихикает Арсеньевич.
— Я открою тебе охренительную тайну, Георгий Константиныч. Мужество и храбрость красноармейца не имеют никакого значения, если он уже мёртв.
Ему могло бы показаться, что я издеваюсь, если бы не холод в моих глазах, маскирующий бешенство.
— За все месяцы немецкой шаблонной тактике ты не смог противопоставить ничего…
— Да что тут противопоставишь? — Жуков пытается взбрыкнуть.
— Вот это, — киваю на папочку с директивой. — Там всё написано… дай бог памяти… приложение №6. Описание стандартных действий вермахта и люфтваффе. И способы противодействия.