Кто-то скажет — дурью маюсь. Скажу, сам дурак. Больше сотни отличных самолётов на дурнинку одним махом! Такими поставками меня и родной советский авиапром никогда не радовал.
6 декабря, суббота время — 9:55.
Вюндсдорф, OKH (верховное командование сухопутных сил, Ставка Гитлера).
Целых двадцать минут были потрачены на истерику верховного вождя нации. Генералы, фельдмаршалы, гросс-адмиралы, — на заседании присутствовали Геринг и командование флотом в лице Эриха Редера и Карла Дёница, — слушали со всем вниманием. Прерывать и возражать на ходу, дураков не было.
После доклада Фридриха Ольбрихта (начальник главного армейског управления) о неудачном прорыве группы «Север» через захваченную Восточную Пруссию фюрер впал в ярость. Мрачный вышел доклад.
— Операция была подготовлена со всей тщательностью. Однако необъяснимо успешно сработала разведка генерала Павлова. Почти напротив предполагаемой переправы через Неман русские сконцентрировали свои силы. Относительно небольшие, поэтому их не заметили. Генерал…
— Маршал, — негромко поправил Йодль.
— Маршал Павлов скрытно подвёл к месту концентрации наших войск несколько дивизионов мобильных ракетных установок ужасающей огневой мощи. Их применение ранее не было зафиксировано, кроме единичных случаев на южном фронте. Огонь они открыли в момент начала наведения понтонного моста. Пехотные части по льду пройти не могли, толщина льда не достигла семи сантиметров.
Ольбрихт на пару секунд замолкает, как бы готовя собравшихся к неприятному.
— Интенсивным огнём в течение буквально нескольких минут танковая и моторизованная дивизии сорок первого моторизованного корпуса были уничтожены. Далее огонь был перенесён вглубь, существенные потери понесли все соединения группы прорыва. Общие потери достигли девяносто танков и бронемашин и до тридцати тысяч личного состава. Но это не все потери.
В кабинете устанавливается гнетущая тишина. Ольбрихт продолжает.
— Вызванная командующим группой генерал-полковником Георгом фон Кюхлером авиация не успела долететь до позиций русских установок. Их встретила многочисленная авиация русских. Было сбито тринадцать бомбардировщиков и два истребителя прикрытия. Русские потеряли всего три самолёта. Сразу после воздушного боя по нашим наземным войскам были нанесены удары русскими штурмовиками и лёгкими бомбардировщиками.
Ольбрихт вздыхает. Неприятные новости никак не хотели кончаться.
— Русские истребители последнего новейшего типа продолжали следить за нашими самолётами, покидающими место боя. И сумели обнаружить два ближайших аэродрома. Во второй половине дня их разбомбили. Мы потеряли ещё семьдесят самолётов.
На этом список неприятностей опять не заканчивается.
— Соседняя 3-я армия русских, находившаяся восточнее, воспользовалась разгромом ударной группы и ударила по направлению Кейденяй — Шауляй. В тот же день, 4 декабря. До Шауляя они не дошли, повернули в сторону Таураге. Они не старались окружить нашу группу, рассеяли её, частично уничтожили и взяли в плен около семи тысяч солдат. У них тоже были дивизионы этих ужасных ракетных установок. Русские войска вклинились в Курляндский плацдарм большим треугольником.
— В результате контрнаступления русские армии сформировали угрожающий выступ на территорию Курляндского плацдарма. Поэтому командующий группой «Север» фельдмаршал фон Лееб отдал приказ оставить Паневежис.
— Скажите, Фридрих, — обращается Кейтель, — русские могут взять Мемель (Клайпеда) и Палангу?
Не решается Вильгельм Кейтель, верховный командующий сухопутными силами, спросить не «могут ли взять», а «когда возьмут».
— Что-то мешает им сделать это немедленно. Полагаю, недостаток сил на этом направлении, — Ольбрихт не находит более мягких формулировок.
— Не хочу больше слышать об этом! — почти взвизгивает фюрер и с этого момента начался тотальный разнос всех присутствующих и не присутствующих.
Кроме почти постоянных участников заседаний ОКХ, — Вильгельм Кейтель, Вильгельм Канарис, Альфред Йодль, Франц Гальдер, — присутствуют Хайнц Гудериан, Ганс Кребс и ещё несколько генералов, начальников отдельных служб.
— Я хочу услышать, как мы вытащим группу армий «Север». Ваши предложения, господа.
Только после этих слов фюрера, выдохнувшегося от мощного выброса эмоций, начинается собственно совещание. Присутствующие переглядываются
— Есть ли возможность эвакуировать войска, хотя бы частично, морем? — Альфред Йодль поворачивает голову к гросс-адмиралу Редеру.
— Смотря о какой части вы говорите, герр генерал. И за какой срок, — гросс-адмирал не отказывается, он раздумывает, это видят все. — Если направим к портам Риги, Вентспилса и другие все возможные силы, то полагаю, за неделю сможем вывозить до двух-трёх дивизий. Полного состава.
— Почему так мало? Там же небольшое расстояние, — голос фюрера настолько спокоен, что гросс-адмирал приободряется.
— Насколько я понимаю сложившееся положение, Данциг тоже под ударом. Русские стоят настолько близко, что город может подвергаться артиллерийским ударам. Не говоря уже об авианалётах. Какие-то части для укрепления сил гарнизона можно высадить. Но надёжнее всего переправлять их в Штеттин…
Эрих Редер тоже деликатно обходит щекотливую тему о возможном скором взятии Данцига русскими войсками, но все, включая фюрера, прекрасно понимают, почему Данциг не рассматривается, как основная точка приёма эвакуированных войск.
— Если бы эвакуацию проводили в мирное время, либо в условиях полной безопасности, то объём и темпы были бы в два раза больше, — продолжает гросс-адмирал. — Но судам придётся идти на малой скорости при плотном тумане или нелётной погоде. Подвергать транспорты риску торпедной атаки подлодок или самолётов-торпедоносцев не стоит. Хорошо, что зимой на Балтике нелётная погода частое явление.
— Русские могут поставить минные заграждения? — Кейтель задаёт дельный вопрос.
— Нет. Мы сами их уже поставили. Русский флот помешать нам не сможет. У меня есть предложение, — Редер смотрит на фюрера. — Не ввести ли нам срочно в строй «Граф Цеппелин» (недостроенный в своё время авианосец), чтобы использовать его в качестве обычного транспорта? Там нет оборудования, позволяющего применять его по назначению, но ходовая часть установлена полностью.
— Делайте это срочно и быстро, — Гитлер буквально хватается за эту возможность.
В конце обсуждения «северных» проблем Гальдер решается на предложение. Не решился бы, если б не видел, что Гитлер примирился с перспективой ухода армии из Курляндии.
— Перед заключительным этапом предлагаю применить русский приём обширного минирования. Чтобы задержать их выдвижение к портам.
Предложение проходит при общем одобрении.
После обеда Гитлер не противится и плану ухода фон Рунштедта из Украины. Который обсуждается до самого вечера. Но совещание уже не в таком расширенном составе продолжалось и на следующий день…
6 декабря, суббота, время 08:15.
Минск, штаб Западного фронта.
Сообщение Совинформбюро от 6 декабря 1941 года.
«4 декабря немецкие войска предприняли попытку прорыва из Курляндского котла южнее города Расеняй. При попытке форсирования Немана частями 13-ой армии по ним был нанесён сокрушительный удар с использованием авиации и всех видов артиллерии. К востоку от немецкой группировки был нанесён контрудар 3-ей армией Западного фронта. В результате двухдневных боёв были освобождены города: Расеняй, Кельме, Таураге. Немецкими войсками также был оставлен город Паневежис. Противник понёс большие потери. До сорока тысяч пехоты, около ста танков и бронемашин, девяносто самолётов. Взято в плен восемь тысяч немецких солдат и офицеров».
С дружным одобрением выслушиваем текст сообщения из уст моего адъютанта. Отхожу от напряжения последних горячих дней, когда мы раскидывали трофейные самолёты из Хайлигенбайля по авиачастям, а в это время 3-я армия взяла Клайпеду и подошла вплотную к Паланге. Две «рамы» оттяпал-таки себе Рычагов, напирая на то, что его соединение во-первых, базовое для авиации всего фронта, а во-вторых, учебное. И ему надо обучать экипажи для работы на самолётах-разведчиках. И не поспоришь.
— А вот сейчас, товарищи, не берусь предсказывать, что будут делать немцы. За попытку прорыва мы их крепко наказали, разрыв до своих увеличился, кольцо наших армий вокруг уплотнилось. Вторая попытка будет выглядеть совсем авантюрной, но полностью исключать этот вариант не будем.
Так начинаю совещание со своим генералитетом.
Генерал Михайлов сообщает, что вопрос с зажигательными снарядами решён и скоро начнётся их серийное производство.
— Они ведь уже производились, — докладывает Михайлов, — только работали на разбрызгивание, чтобы поджечь что-то горючее. Деревья, деревянные укрепления, здания. А вам, Дмитрий Григорич нужно расплёскивание горючей смеси на небольшой площади. Это потребовало не очень большой доработки…
После обеда выезжаем на полигон. Михайлов привёз образцы для сорокопятки.
Пушкари заряжают одним снарядом по неисправной «троечке», самоотверженно исполняющей роль мишени в конце своей боевой жизни.
Подходим к чадящей машине, открываем боковой люк на башне. Оттуда парит жаром, как из парилки. Соваться страшновато, мы и не суёмся.
— Ну что, товарищи, — обращаюсь к свите, — вот и решён вопрос с любыми танками. Если не одно попадание, так два и экипаж поджариться, а танк достанется нам целым.
Михайлов с довольным видом тычет железным прутком в до сих пор раскалённый борт «тройки», куда угодил снаряд. Надгусеничную полку заметно повело. Смесь такая, что температура горения до двух тысяч градусов.
Теперь со спокойным сердцем можно ехать домой. Меня там ждёт Ада с шашками и Борис с Яковым с очередными рассказами о Турке. Если бы ещё не вызов в Москву на воскресное заседание Ставки. Но сегодняшний вечер — мой.
Куммерсдорфский полигон, 7 декабря, утро.
30 км к югу от Берлина.