“Что самое большее ты можешь сказать по этому поводу, отец?” — спросил один из близнецов. Рувим не слышал, как близнецы вошли в гостиную; они, вероятно, помогали матери готовить ужин. Они звучали даже более похоже, чем выглядели — Рувим не мог быть уверен, говорила ли Эстер или Джудит.
Мойше Русси поднял свою сигарету. “Что есть наркотики похуже, чем те, что входят в эти". Тонкий серый столб дыма поднялся в воздух от горящего конца сигареты.
"ой." Это была Эстер, Рувим был в этом уверен. “Ну, может быть." Она сморщила нос. “Это все еще отвратительно пахнет". Ее сестра кивнула.
“Так ли это?” Их отец казался искренне удивленным.
“Так и есть”. Рувим, Джудит и Эстер заговорили все вместе. Реувен добавил: “Если бы ты не убил большую часть своего обоняния за годы этих вонючих вещей, ты бы сам это знал”.
“А я бы стал?” Мойше Русси изучил сигарету или то, что от нее осталось, затем затушил ее. “Я не думаю, что мое обоняние действительно умерло — скорее всего, оно просто бездействует”.
“Почему бы тебе не выяснить это?” — спросил Рувим. Его сестры кивнули, их лица сияли. Он и они часто терли друг друга не так, как надо, но в этом они были согласны.
Его отец провел рукой по своей лысой макушке — молчаливое генетическое предупреждение о том, что Реувен не будет вечно носить свои темные волосы. На самом деле она уже начала отступать выше его висков. Мойше Русси сказал: “Может быть, я так и сделаю… на днях.”
Это означало "никогда". Рувим знал это. Его сестры, намного моложе и намного наивнее его, тоже это знали. Разочарование светилось в них так же, как и возбуждение мгновением раньше. Он открыл рот, чтобы сообщить отцу, что он думает, когда мать опередила его, крикнув: “Ужин!”
На ужин была баранья нога с картофелем, морковью и луком — блюдо, которое они могли бы съесть еще в Варшаве до войны, если бы к нему не прилагалось красное палестинское вино. Подняв свой бокал местного марочного вина, Реувен сказал: “У нас еще есть время, прежде чем мы догоним Францию”.
“Ты превращаешься в винодела? ” спросил его отец, посмеиваясь. Мойше Русси тоже отхлебнул вина и кивнул. “Мейвен или нет, я не скажу, что ты ошибаешься. С другой стороны, этот виноград намного менее радиоактивен, чем тот, из которого делают бургундское или Бордо”.
”В чем-то прав", — признал Рувим. “Я думаю, нам очень повезло, что нацисты не попытались сбросить на Иерусалим бомбу из взрывчатого металла. Тогда мы не смогли бы сказать этого о вине". Тогда, скорее всего, они вообще ничего не смогли бы сказать, но он решил не зацикливаться на этом.
“Почему они не попытались сильнее разбомбить нас?” — спросила Джудит. В пятнадцать лет она не думала, что смерть реальна. Рувим хотел бы сказать то же самое.
Его отец ответил: “Они действительно послали пару ракет в нашу сторону, но Гонка сбила их с ног. Однако они сохранили большую часть своей огневой мощи, чтобы использовать ее против Ящеров.” Лицо Мойше Русси исказилось. “Либо они ненавидели Гонку больше, чем ненавидели нас, либо считали Гонку более опасной. Если бы я был любителем ставок, я бы поставил свои деньги на второй вариант”.
Ривка Русси вздохнула. “Я бы тоже”. Ее глаза, как и у мужа, были мрачными и далекими, она вспоминала, как обстояли дела в оккупированной немцами Польше до высадки флота завоевателей. Реувен смутно помнил то время, как время голода и страха. Он тоже был рад, что в его воспоминаниях больше не было подробностей. Для близнецов все, что было до их рождения, с таким же успехом могло быть временами древнего Рима. Им повезло, подумал он.
В передней комнате телефон, подключенный к сети Ящериц, зашипел, требуя внимания. Мойше Русси поднялся. “Я принесу его. Может быть — алевай — командующий флотом передумал или подумал о чем-то большем, что он может сделать для бедного Анелевича.” Он поспешил к выходу. Мгновение спустя, однако, он крикнул: “Совсем не Атвар. Это для тебя, Рувим.”
“Для меня?” Рувим вскочил со стула, хотя он был только на полпути к ужину. Единственным человеком, который мог позвонить ему по телефонной системе Гонки, был… “Привет, Джейн!” — сказал он, переходя с обычного в доме иврита на английский. “Как у тебя дела?”
“Лучше и быть не может”. В английском Джейн Арчибальд был не совсем британский австралийский акцент. Сияющие голубые глаза, она улыбнулась ему с экрана. “Я сдал свои комплексные экзамены, так что я сбегаю в конце этого семестра”.
“Поздравляю!” — воскликнул Рувим. Он бы тоже потел над своими комплексами, если бы не бросил медицинский колледж. Он знал, какими чудовищами они были. Затем он уловил решающий глагол. “Сбежать?”
“Это верно”. Она кивнула. Ее золотистые волосы взметнулись вверх и опустились. “Канада приняла меня. Ты всегда знал, что я не хотел начинать практику там, где правят Ящеры.” Рувим кивнул ей в ответ; Ящерицы были суровы в Австралии, захватив весь континент для себя, а люди явно запоздали. Джейн продолжила: “Итак, милая, наступает время — и оно скоро наступит, — когда нам нужно будет решить, куда мы пойдем отсюда, или если мы вообще куда-нибудь пойдем отсюда”.
“Если мы куда-нибудь поедем, я поеду в Канаду”, - медленно произнес Рувим, и Джейн снова кивнула. Он знал, что однажды ему придется сделать подобный выбор. Он не думал, что ему придется сделать это так скоро. Еще медленнее он продолжил: “Мне придется подумать об этом”. “Я знаю, что ты подумаешь”, - ответила Джейн. “Я завидую тому, что у тебя есть семья, с которой ты можешь ладить, поверь мне, я завидую. Но я должен сказать тебе еще кое-что, дорогая: не задерживайся слишком долго.” Прежде чем он смог найти ответ, ее изображение исчезло с экрана.
Страха привык бороться с желаниями. Бывший командир корабля начал пробовать имбирь вскоре после того, как сбежал с флота завоевания, и с тех пор редко обходился без него. Это помогло сделать жизнь среди американских Больших Уродов сносной. Тем не менее, время от времени он жалел, что не настроил Атвара против себя до такой степени, что оставалось либо бежать, либо столкнуться с яростью повелителя флота.
Он издал тихое шипение. "Если бы собравшиеся владельцы кораблей решили свергнуть Атвара и назначить меня на его место, весь Тосев-3 мог бы сейчас принадлежать к Расе", — подумал он. Несомненно, он мог бы возглавить флот завоевания лучше, чем этот посредственный мужчина. Подавляющее большинство считало, что он мог бы. Но Гонка требовала согласия на три четверти, прежде чем вносить такие радикальные изменения, а у него этого не было. Атвар оставался командующим по сей день, а Страха по сей день оставался в изгнании.
У него было столько имбиря, сколько он хотел. В США это не было противозаконно, как и везде, где правила Раса. Спрятанного в его доме — в основном тосевитской постройки, но с приспособлениями от Расы — было почти достаточно драгоценной травы, чтобы позволить ему стать дилером. Если бы ему захотелось попробовать, он мог бы попробовать. Большой Уродец, который служил его водителем и телохранителем, не сказал бы "нет". Во всяком случае, он принял бы тосевитскую гримасу на лице, означающую доброжелательность, и дал бы Страхе еще больше имбиря.
Но отворачивать свои глазные турели от джинджера, насколько это было возможно, было тем, к чему Страха давно привык. Хранить в секрете бумаги, которые дал ему Сэм Йигер, было опять-таки чем-то другим. Страха не знал точно, что именно. Йигер дал ему эти бумаги, только взяв обещание, что он не посмотрит на них, если только Большой Уродец внезапно не умрет или не исчезнет. Страха тоже сдержал обещание, несмотря на то, как ему хотелось увидеть то, что Йигер считал таким важным.
Что он знает? Страха задумался. Почему он не хочет, чтобы я тоже это знал? Сколько проблем возникнет, если я этому научусь? Не слишком много, конечно.
Это был голос, который он иногда слышал в своей голове, когда хотел попробовать один вкус имбиря поверх другого. Это был очень убедительный голос, который мог уговорить его почти на все. Почти. Он считал Сэма Йигера своим другом точно так же, как считал друзей среди представителей Расы. Йигер полагался на него, доверял ему. Он должен был быть достоин этого доверия… не так ли?
Прежде чем искушение успело вонзить в него свои когти слишком глубоко, его водитель вошел в кухню из передней комнаты и сказал: “Приветствую тебя, командир корабля”.
“И я приветствую вас”, - ответил Страха. Большой Уродец говорил на своем языке примерно так же хорошо, как мог бы тосевит. “Чего ты хочешь сейчас?”
“Почему ты думаешь, что я чего-то хочу?” ответил мужчина, который служил и охранял его.
Рот Страхи открылся в смехе. “Потому что ты тот, кто ты есть. Потому что ты такой, какой ты есть".
Его водитель тоже засмеялся в шумной тосевитской манере. “Хорошо, командир корабля. Я полагаю, в чем-то ты прав.” Он склонился в почтительной позе, хотя при этом выказывал столько же насмешки, сколько и подчинения. Учитывая допуск к секретной информации и статус, которым он должен был обладать, чтобы иметь право работать со Страхой, в этом был определенный смысл.
“Тогда очень хорошо”, - сказал Страха с некоторой долей резкости. Он ревновал к своему званию, несмотря на реалии ситуации. “Тогда, предположим, ты скажешь мне, чего ты хочешь”.
“Будет сделано, судовладелец”, - сказал водитель, снова смешивая послушание с насмешкой. “Вы, конечно, знаете, что флот колонизации выпустил своих домашних животных в районы, где действуют правила Гонки”.
“Я должен на это надеяться, — воскликнул Страха, — учитывая азваку и зисуили в моем морозильнике”.
“Именно так", ” согласился его водитель. “Вы также знаете, как быстро эти домашние животные распространяются в пустынных районах Тосев-3?”
“По большей части это не пустыни ни для нас, ни для наших зверей”, - сказал Страха. “Дом — более жаркий и сухой мир, чем этот. То, что вы называете пустыней, для нас чаще всего является лугами умеренного климата.”
“Как вам будет угодно”, - сказал Большой Уродец, пожав плечами, очень похожими на те, которые мог бы использовать мужчина этой Расы. “Но дело не в этом. Дело в том, что эти звери чувствуют себя здесь как дома быстрее, чем кто-либо мог разумно ожидать. Это, безусловно, верно в северной Мексике".