По поводу того, что даже техасец должен был признать довольно хорошей говядиной, Рэнс спросил: “А что вы делаете в Канаде?”
“Занимаюсь одним неприятным маленьким дельцем", ” ответил Бэзил Раундбуш. “Парень по имени Дэвид Голдфарб — парень не сделал того, что должен был сделать. Так продолжаться не может: плохо для бизнеса, разве ты не знаешь?”
“Голдфарб?” Рэнс навострил уши. “Не тот парень, которого вы послали в Марсель?”
“Почему, да. Как, черт возьми, ты мог это знать?” Прежде чем Ауэрбах заговорил, Раундбуш ответил на свой собственный вопрос: “Не говорите мне, что вы были теми людьми, которых Ящеры вовлекли в это фиаско. Тесен мир, не так ли?”
“Иногда чертовски мал", ” сказал Рэнс.
“Может быть, может быть”, - беззаботно махнул рукой Бэзил Раундбуш. “В любом случае, с тех пор этот парень не хотел иметь с нами ничего общего. Он знает гораздо больше, чем следовало бы, и поэтому…” Он пожал плечами. “Прискорбно, но так иногда бывает в жизни”.
“Вы спрашиваете меня, вам следует оставить его в покое”, - сказал Рэнс. “Вы напрашивались на неприятности, посылая еврея в Рейх. Я бы тоже дал тебе за то, что ты попробовал это на мне.”
Пенни пнула его под столом. Он удивлялся, почему, пока не вспомнил, что они могли бы продать Раундбушу свой имбирь. Что ж, теперь вода перелилась через плотину. Англичанин смерил его ледяным взглядом. “Боюсь, твое мнение меня не очень волнует, старина. Я намерен делать то, что подходит мне, а не то, что подходит тебе. — вспылил Рэнс. Ему было все равно, кто такой лайми и насколько велико колесо. Никто так от него не отмахивался. Никто. “Вы можете, черт возьми, оставить его в покое, мистер, или вы будете отвечать передо мной”.
Пенни пнула его еще раз, сильнее. Это он тоже проигнорировал. Он думал, что она создаст здесь проблемы, и теперь он делал это. Раундбуш не рассмеялся ему в лицо, но подошел вплотную. Он сказал: “Если ты думаешь, что твои глупые слова хоть в малейшей степени изменят мое мнение, старик, я должен сказать тебе, что ты ошибаешься”.
“Если ты думаешь, что я просто болтаю, старик, то ты полон дерьма”, - ответил Рэнс. Пенни сделала все возможное, чтобы оторвать ему ногу по щиколотку. Ящерицы сделали все возможное, чтобы снять его с бедра. Он больше ничего не боялся, даже — может быть, особенно — смерти. Это давало ему странную свободу. Он намеревался извлечь из этого максимум пользы.
Всякий раз, когда в эти дни звонил телефон, будь то дома или на заводе по производству виджетов на реке Саскачеван, Дэвид Голдфарб отвечал на звонок с определенной долей опасения. Он также ответил на него, держа под рукой карандаш и бумагу, чтобы записать номера телефонов звонивших. Конечно, это не принесло бы ему никакой пользы с Бэзилом Раундбушем, но могло бы помочь с местными наемными работниками, если бы англичанин решил их использовать. Голдфарб никак не мог угадать, сколько комплектов скремблеров Раундбуш привез с собой.
“Виджеты реки Саскачеван”, - сказал он теперь, держа карандаш наготове. “Дэвид Голдфарб слушает”.
“Привет, Голдфарб. Мы встречались когда-то давным-давно, очень далеко отсюда. Ты помнишь?” Это был не голос Раундбуша. Это был совсем не британский голос. Этот акцент был американским, со странным акцентом. Парень на другом конце провода тоже говорил резким хриплым голосом, как будто он не вынимал сигарету изо рта в течение пяти минут со дня своего рождения.
Больше, чем что-либо другое, этот скрежет напомнил Дэвиду Голдфарбу о том, кем должен был быть звонивший. “Марсель”, - выпалил он, а затем: “Ты один из янки, которых Ящеры использовали, чтобы схватить Пьера Дютура”.
“Это верно", ” сказал американец. “Меня зовут Рэнс Ауэрбах, на случай, если ты не помнишь. Вам должно быть интересно услышать, что вчера вечером я ужинал с этим парнем по имени Раундбуш.”
У Гольдфарба уже был записан его номер. Он мог бы передать это полиции без всяких проблем. Напряженным голосом он сказал: “И я полагаю, ты собираешься сказать мне, что ты тот, кто планирует прикончить меня”. Все, что еще он мог бы передать полиции, тоже было бы кстати.
Но этот Ауэрбах сказал: “Господи, нет, ты чертов дурак. Я просто хотел убедиться, что ты знаешь, что старина Бэзил охотится за тобой. Я сказал ему оставить тебя в покое, черт возьми, а он велел мне помочиться на веревку. Так что я на твоей стороне, сынок.”
Долгое время никто не был на стороне Гольдфарба. На самом деле, это было не совсем так. Без помощи Джерома Джонса он вообще никогда бы не смог эмигрировать из Великобритании, а без Джорджа Бэгнолла он, возможно, все еще томился бы в бюрократическом подвешенном состоянии в Оттаве. Но Раундбуш и его приятели, казалось, были гораздо более полны решимости причинить ему вред, чем кто-либо другой хотел сделать ему добро. Он сказал: “Я знаю, что дорогой Бэзил в Эдмонтоне, спасибо".
“Это мило”, - сказал Ауэрбах. “Ты знаешь, что он собирается прикончить и тебя тоже?”
“На самом деле, да", ” ответил Дэвид. Говорить об этом было на удивление приятно. “Я принимаю все возможные меры предосторожности”. Их было жалко мало. И он мог сделать для Наоми и детей еще меньше, чем для себя.
“Я сказал этому сукину сыну, что он ответит мне, если попытается сделать с тобой что-нибудь неприятное”, - сказал Рэнс Ауэрбах. “Он не хотел этого слышать, но я все равно ему сказал. После того, как он отправил тебя во Францию, он, черт возьми, может оставить тебя в покое.”
“А ты сделал это?” Гольдфарб был откровенно поражен и, без сомнения, показал это. Рассеянно он задумался, что же это за имя такое Рэнс; янки могли придумать какое-нибудь странное. Но это не имело значения. Он продолжал: “И что он сказал на это? Ничего слишком доброго, как я полагаю.”
“Правильно с первого раза”. Ауэрбах кашлянул, затем пробормотал: “Черт!” Он сделал глубокий вдох, хрипение которого Гольдфарб мог слышать по телефону, прежде чем продолжить: “Нет, он был не слишком счастлив. Но с другой стороны, он не думает, что я могу многое сделать.”
Вспомнив, насколько физически пострадал американец, Гольдфарб опасался, что его бывший начальник Королевских ВВС был прав. Он не хотел этого говорить. Что он действительно сказал, так это: “Что ты можешь сделать?”
“Меньше, чем мне бы хотелось, черт возьми, из-за того, что я не собираюсь оставаться здесь очень долго. Но я уже поговорил кое с кем из здешних полицейских, — ответил Ауэрбах. “По той или иной причине канадцы относятся к таким вещам, как угрозы убийством, гораздо серьезнее, чем мы в Штатах”.
Это должно было быть забавно? Гольдфарб не мог сказать. Он сказал: “Ты должен относиться к подобным вещам серьезно, не так ли?”
Ауэрбах рассмеялся. Затем он снова закашлялся. Затем он снова выругался. Он сказал: “Это только доказывает, что вы никогда не жили в Техасе”. После очередного приступа кашля и очередного раунда тихих проклятий он продолжил: “Слушай, ты знаешь, где ты можешь достать пистолет, не заполняя формуляры с этого момента до следующей недели?”
“Нет”, - ответил Гольдфарб. Ему посоветовали — черт возьми, ему сказали — оставить свое служебное оружие, когда он приедет в Канаду. Он тоже это сделал и провел время с тех пор, как Бэзил Раундбуш впервые позвонил, жалея, что сделал это.
“Очень жаль”, - сказал американец. “Проблема с такими парнями, как старый добрый Бэзил и его приятели, в том, что они не играют по правилам. Если ты это сделаешь, то можешь оказаться дохлой уткой.”
”Я знаю", — сказал Дэвид с несчастным видом. “Но что ты можешь со всем этим поделать? Что я могу с этим поделать, если уж на то пошло?”
“Ну, убедиться, что тебя не убьют, было бы хорошим началом”, - ответил Ауэрбах.
“Я совершенно согласен", ” сказал Дэвид Голдфарб. “Я уже довольно давно пытаюсь сделать это сам. Что ты можешь с этим поделать?”
“Я прямо не знаю. Хотел бы я пробыть здесь подольше”, - сказал американец. “У меня есть пара маркеров, которые я, возможно, смогу использовать, но одному Богу известно, стоят ли они еще чего-нибудь. Выяснить это займет немного времени: я уже давно не пытался связаться с этими людьми. И я не смогу рассказать им все об этом бизнесе, даже если они не будут где-то выращивать лилии”.
Дэвид обдумал это. Это могло привести к множеству разных вещей, но он увидел одну, которая выглядела более вероятной, чем любая другая. “Ты знаешь немцев?” — спросил он и задался вопросом, действительно ли он хочет узнать ответ.
Почти полминуты он этого не делал. Наконец Ауэрбах сказал: “Ну, ты ведь не дурак, не так ли?”
“Во всяком случае, мне нравится думать, что нет”, - сказал Гольдфарб. “Конечно, людям нравится думать о всевозможных вещах, которые другие могут счесть маловероятными”.
“И разве это не печальная и прискорбная правда?” — сказал Рэнс Ауэрбах. “Ладно, держись там, Голдфарб. Я посмотрю, что я могу сделать”. Он повесил трубку.
С соседнего стола Хэл Уолш сказал: “Надеюсь, это не было проблемой, Дэвид”, - когда Голдфарб положил свой телефон обратно в подставку.
“Я… так не думаю”, - сказал Дэвид своему боссу. Уолш кивнул, не совсем убежденный. Поскольку Гольдфарб тоже не был полностью убежден, он просто пожал плечами и вернулся к работе. Ему пришлось некоторое время смотреть на рисунки перед собой, прежде чем он смог вспомнить, что, черт возьми, он пытался сделать.
Остаток дня он провел вполсилы. Он не мог полностью сосредоточиться на последнем проекте, который задал ему Хэл Уолш. Его взгляд продолжал скользить к телефону. Когда через полчаса телефон зазвонил, он подскочил. Но это была всего лишь Наоми, которая просила его зайти в магазин за кое-какими вещами по дороге домой с работы.
“Я могу это сделать”, - сказал он.
“Я надеюсь на это”, - ответила его жена. “Это не так уж сложно, особенно сейчас, когда у тебя есть разумные деньги, с которыми нужно иметь дело”. Хотя она прожила в Британии большую часть своей жизни, она так и не смогла смириться с пенсами, шиллингами и фунтами. Канадские доллары и центы сделали ее намного счастливее, чем когда-либо была традиционная валюта.