По тому, как доктор посмотрел на него, мужчина подумал, что он лжет. Но он заговорил об этом с первым офицером-ящером, которого встретил в паре километров дальше от Кройца. Мужчина ответил: “Я понимаю трудности врача, но число раненых в Германии намного превышает нашу способность обеспечить всех врачей всеми необходимыми медикаментами. Мы сделаем все, что в наших силах. Это может быть немного и, возможно, несвоевременно, но мы приложим усилия".
“Я благодарю вас", ” ответил Мордехай. Вот так, сказал он своей совести. Расслабиться. Я тоже приложил усилия.
Каждый раз, когда он заходил в деревню, он спрашивал о солдатах, которые привозили евреев обратно в Германию из Польши. Большую часть времени в ответ он получал только пустые взгляды. Несколько человек уставились на него. Нацистские учения глубоко запали в душу. Эти немцы смотрели на еврея — возможно, первого, кого они когда-либо видели во плоти, наверняка первого, кого они видели за многие годы, — как будто он был воплощением сатаны.
Однако все больше немцев пресмыкались перед ним. Ему понадобилось немного времени, чтобы понять, что это тоже было пережитком нацистских учений. У Него была власть: следовательно, ему следовало повиноваться. Если бы его не послушались, с жителями деревни случилось бы что-то ужасное. Они казались убежденными в этом. Временами ему хотелось, чтобы это было правдой.
Никто из немцев, которых он допрашивал, ничего не знал о его жене, сыновьях и дочери. Никто из них не видел беффела. Он решил спросить о Панчере; инопланетный питомец мог застрять в умах людей там, где несколько евреев не зарегистрировались бы. Логика была хороша, но ему с ней не везло.
Он въехал в маленький городок под названием Арнсвальде, когда солнце садилось в короткую летнюю ночь северной Германии. Учитывая, как сильно пострадала рейхсмарка с тех пор, как нацисты сдались, польские злотые в его кошельке казались не хуже золота — даже лучше. Он купил себе превосходную жареную утку, огромную гору красной капусты и все прекрасное светлое пиво, которое он мог выпить по цене пары яблок там, в Польше.
Парень, который подавал ему угощение, был одним из тех, кто заискивал перед оккупантами. “Возьмите остатки с собой, сэр", ” сказал он. “Они приготовят тебе прекрасный завтрак, посмотрим, не сделают ли они этого”.
“Хорошо, я так и сделаю. Спасибо, — сказал Мордехай. “Но тебе здесь достаточно для себя?”
“Ах, да”, - ответил немец со смешком, который мог быть веселым или нервным. “Когда ты когда-нибудь слышал о трактирщике, который умер от голода?”
Он не выглядел так, как будто ему грозила неминуемая опасность умереть с голоду (на самом деле он выглядел пухлым), поэтому Анелевич без колебаний взял утку и немного капусты. Он даже позволил хозяину таверны дать ему старый, потрепанный горшок, в котором он мог их носить. Либо этот человек был щедр от природы, либо он был дураком, либо злотый стоил даже больше, чем думал Мордехай.
Сумерки окутали Арнсвальде, когда он вышел из таверны. Он только что забрался на свой велосипед, когда к нему подошла молодая блондинка. Указав на кастрюлю, она сразу перешла к делу: “У тебя там есть еда?”
”Да", — сказал он, глядя на нее. Не так давно она, вероятно, была очень хорошенькой — идеальная арийская принцесса, подумал он. Теперь ее волосы были спутаны и спутаны, лицо и ноги — на ней была короткая юбка, так что он мог видеть их довольно много — скорее тощие, чем приятно округлые. Он сморщил нос. Она уже давно не мылась.
Опять же, она не ходила вокруг да около, говоря: “Накорми меня, и я буду у тебя”. “Вот”. Он отдал ей горшок. “Возьми это. Я не хочу тебя, не для этого. Я ищу свою жену и детей".
Она выхватила горшок у него из рук, как будто боялась, что он передумает. “Спасибо", ” сказала она. “Ты один из порядочных людей. Есть несколько, но только несколько, поверь мне. ” Она повернула голову в сторону таверны и сплюнула. "Не он — он получает все это в торговле, поверь мне”.
Мордехай вздохнул. Почему-то это его не удивило. В конце концов, у немецкой девушки не было злотых, чтобы заплатить за жареную утку.
Она сказала: “Кто ваши люди? Может быть, я их знаю.”
“Я сомневаюсь в этом." Его голос был сухим. “Они евреи. Вермахт вернул бы их из Видавы, в Польше. Женщина моего возраста, девочка, два мальчика — и беффел, если вы знаете, что такое беффел. Один из питомцев Ящериц.”
Она покачала головой. “Евреи", ” сказала она удивленным тоном. “Я думал, что евреев больше нет. Я думал, что они были… какое слово я хочу? — вымерли, вот и все.”
В Германии, во всем Великом Германском рейхе, евреи вымерли или были достаточно близки к этому. “Ты разговариваешь с одним из них", — сказал Мордехай не без некоторой кислой гордости.
“Как забавно”. Смех немецкой девушки был жестким. “Если бы ты меня трахнул, то у меня были бы неприятности из-за того, что я переспал с евреем”.
”Может быть", — сказал Анелевич. “Может быть, и нет. Знаешь, теперь правила могут измениться.” Он задавался вопросом, захотят ли они, попытаются ли Ящеры навязать Рейху терпимость. Он задавался вопросом, имело ли это значение, так или иначе. Люди — народы, с которыми немцам пришлось бы научиться мириться, теперь мертвы… вымерли, как сказала девушка.
“Кто бы мог подумать, что еврей может быть порядочным?” — пробормотала она, больше чем наполовину про себя. Она хорошо усвоила то, чему учили ее учителя.
“Что бы вы сказали, если бы я сказал: ”Кто бы мог подумать, что немец может быть порядочным?" — Мордехай не знал, почему его это беспокоит. Может быть, потому, что он думал, что с ней можно связаться. Может быть, просто потому, что, несмотря на грязь и вызванную голодом худобу, она была симпатичной девушкой, и часть его, вечно оптимистичная мужская часть, была бы совсем не против переспать с ней.
Она нахмурилась. Она знала, что он пытается сказать ей что-то важное, но ни за что на свете не могла понять, что именно. “Но немцы, немцы порядочные люди", — сказала она, как бы констатируя закон природы.
Внезапно Анелевичу захотелось выхватить обратно кастрюлю, полную утки с капустой. Единственная причина, по которой он этого не сделал, заключалась в том, что это подтвердило бы ее во всех худших вещах, которые она думала о евреях. Немцы всегда могли видеть, когда на них клевещут, но редко замечали, когда они клеветали на кого-то другого.
Девушка понятия не имела, что творилось у него в голове. Она сказала: “Если вы ищете людей, то во время боевых действий армия продолжала отступать на северо-запад. Если бы с ними были люди, то эти люди пошли бы именно туда”.
”Спасибо", — сказал Анелевич. Во всяком случае, она пыталась быть порядочной. “Тогда, наверное, я пойду в этом направлении”.
“Я надеюсь, ты найдешь их”, - сказала она. Мордехай кивнул. Может быть, с ней можно было бы связаться. Может быть, до нее немного дошло. Она продолжала: “Ты можешь поспать сегодня в моей постели, если хочешь. Я имею в виду, ничего не делать, кроме как спать.”
Он улыбнулся. “Я не думаю, что мне будет лучше. Если бы я попытался, то захотел бы заняться чем-нибудь еще, кроме сна.” Она тоже улыбнулась; она приняла это за комплимент, как он и надеялся. И он даже не лгал. Кивнув, он завел велосипед и направился на северо-запад, чтобы посмотреть, что он может найти.
Кассквит знал, что этот момент наступит. Она знала об этом с тех пор, как шаттл доставил Джонатана Йигера на ее звездолет. Рано или поздно он вернется на поверхность Тосева-3. Оказалось, что это было позже, потому что из-за начавшейся драки с "дойче" ему было небезопасно возвращаться домой. Теперь, однако, настало время для его возвращения. Кассквит знала, что это произойдет, да, но она никогда не представляла, как сильно это будет больно.
“Если бы не началась война, — сказала она, когда он методично упаковывал свои вещи и другие вещи в сумку, в которой он их принес, — если бы война не началась, я говорю, ты бы ушел гораздо раньше. Это могло бы оказаться хорошей вещью, потому что я не думаю, что я бы так сильно скучал по тебе после более короткого знакомства.”
“Я?” Выражение лица Джонатана Йигера выражало веселье, дружбу или удовольствие — может быть, что-то из всего этого. “Превосходная женщина, я всего лишь дикая Большая Уродина. Сколько раз ты сам это говорил, когда узнавал меня получше?”
Он говорил на языке Расы гораздо более свободно, чем когда впервые поднялся на звездолет. С улучшением беглости появился ироничный взгляд на мир, который напомнил Кассквиту об электронных сообщениях, которые его отец отправлял, притворяясь мужчиной этой Расы. Могут ли такие вещи передаваться по наследству? Кассквит так не думала, но она знала, насколько невежественна в генетике тосевитов.
В любом случае, подобные вопросы были далеко не самыми неотложными из тех, что занимали ее мысли. Она вцепилась в Джонатана Йигера, говоря: “Не делай себя меньше, чем ты есть. Ты — самое волнующее, что когда-либо случалось со мной. — Она выразительно кашлянула, хотя на самом деле в этом не нуждалась. Он знал, что она чувствовала.
Его руки обняли ее. Он погладил ее. Она никогда не представляла себе, насколько возбуждающими могут быть прикосновения другого человека. Конечно, ни один мужчина этой Расы никогда не прикасался к ней с намерением возбудить ее. Но она наслаждалась прикосновениями Джонатана Йигера, даже когда он не особенно собирался ее возбуждать.
“Я не могу здесь оставаться”, - сказал он сейчас. “Ты знаешь, что я не могу. Твое место здесь; мое место внизу, на поверхности Тосева-3. Когда-нибудь, если ты сможешь это благополучно устроить, тебе придется навестить меня.”
Томалсс бы этого не одобрил. Кассквит знал об этом. Он сослался бы на озабоченность по поводу болезней. Он даже был бы искренен. Но он также боялся бы отпустить ее, потому что боялся бы влияния на нее диких Больших Уродов. И он не признался бы в этом, если бы она подвергла его мучениям.
Джонатан Йигер подвергал ее мучениям, уходя. Слезы потекли из ее глаз и покатились по щекам. Он отвернулся. Это не было отвращением, как могло бы быть у мужчины этой Расы. Кассквит многому научился. Это было смущение. Джонатан Йигер был эмоционально уязвим до слез до такой степени, что она находила это удивительным.