“Нет", ” повторил Кекконен. “Наше правительство будет — и будет — защищать нашу страну от агрессии. Иметь дело с Ящерицами — это единственный выбор, доступный нам на данный момент. Поскольку это наш единственный выбор, мы им воспользовались”.
Это был не тот выбор, которого Молотов ожидал от финнов. Они ревностно защищали свою независимость от СССР. Они также защищали его, насколько могли, от немцев. Они были союзниками рейха, но, в отличие от Венгрии и Румынии, не были его союзниками-подданными. Молотов попробовал лучшую стрелу, оставшуюся в его колчане: “Как ваши люди воспримут известие о том, что вы сдались Гонке?”
Улыбка Кекконена была почти такой же холодной, как у любого Молотова. “Вы неправильно поняли, товарищ Генеральный секретарь. Мы ни в коем случае не сдались Гонке".
«что?» Молотов был так взбешен и так встревожен, что ему было трудно говорить сухо. “Разве вы только что не сказали мне, что разрешаете Гонке оккупировать Финляндию?”
“Да, Гонка будет иметь военное присутствие в моей стране”, - ответил Урхо Кекконен. “Но ящеры не оккупируют нас, так же как немцы не оккупировали нас. Мы остаемся независимыми. Мужчины этой расы в Финляндии останутся на своих базах, если на нас не нападут, и в этом случае они будут сотрудничать с нами в нашей защите. Нападение на Финляндию будет истолковано как нападение на Гонку”.
“Я… понимаю", ” сказал Молотов. "Это… соглашение не посягает на ваш суверенитет?”
Кекконен покачал своей большой головой. “Мы не хотим, чтобы кто-то посягал на наш суверенитет. На протяжении многих лет у Советского Союза были небольшие проблемы с пониманием этого. Это включает в себя вас, это включает в себя Рейх, и это также включает в себя Расу”.
“Я… понимаю”, - снова сказал Молотов. “Я не верил, что Ящерицы заключат такое соглашение". Если бы я это сделал, я бы никогда не выдвинул этот ультиматум.
“Возможно, никто раньше не предлагал им такого соглашения”, - ответил финский посол. “Возможно, никто раньше не был в состоянии предложить им такое соглашение. Но мы сделали это, и они, не теряя времени, согласились”.
“Конечно, они согласились”, - отрезал Молотов. “Ты позволил им войти в дверь”.
“Мы рассудили, что лучше позволить им сунуть ногу в дверь, чем вам навязываться”, - сказал Кекконен.
Молотов ответил не сразу. Он лихорадочно размышлял. Ящеры никогда бы не согласились на такую сделку до последнего раунда боев с немцами. (То, что финнам тогда не нужно было бы просить о таком соглашении, на данный момент не имело значения.) Но они оставили Рейх независимым, но слабым. Они воссоздали независимую, но слабую Францию. И теперь они создавали независимую Финляндию, которая никогда не могла быть ничем иным, кроме как слабой.
"Они наткнулись на что-то новое", — подумал он. Теперь они видят, что они могут с этим сделать. Ящеры все еще не были искусными дипломатами, по земным меркам. Скорее всего, их никогда не будет. Но они играли в эту игру лучше, чем при первом появлении на Земле: тогда они едва ли понимали, что есть игра, в которую нужно играть. Они могли бы учиться. Он жалел, что они начали учиться здесь.
Кекконен сказал: “Я полагаю, теперь мы можем считать, что ваш ультиматум снят?”
"Я должен сказать ему "нет", — подумал Молотов. Я должен сказать ему, что мы были бы счастливы пойти на войну и с финнами, и с Ящерами одновременно. Это вывело бы его из состояния самодовольного буржуазного самодовольства.
Но это также привело бы к катастрофе для Советского Союза. Молотов знал это слишком хорошо. Если бы он этого не знал, недавний ужасный пример Великого Германского рейха ткнул бы его в это носом. Борьба с ящерами была тактикой последнего средства. И вот, с ненавистью уставившись на Кекконена сквозь очки, он выдавил из себя одно слово: “Да”.
Он испытал определенное удовлетворение, заметив, с каким облегчением посмотрел финн. Кекконен не был уверен, что не бросит свою страну на погребальный костер ради гордости. В конце концов, нацисты так и сделали. Но нацисты не были рациональными и никогда ими не были. СССР был и останется в борьбе с империализмом на неопределенный срок. Если бы ему пришлось отступить сегодня, он бы наступал завтра.
После ухода Урхо Кекконена Молотов вызвал Андрея Громыко и маршала Жукова. Он рассказал им, что сделали финны. Жуков выругался. Громыко перешел к делу: “Что вы ему сказали, Вячеслав Михайлович?”
“Чтобы мы сняли ультиматум”. Слова были кислыми, как рвота, во рту Молотова, но он все равно произнес их. Повернувшись к Жукову, он спросил: “Или вы думаете, что я совершил ошибку?”
”Нет", — сразу же ответил Жуков. “Когда бабушка дьявола начинает дурачиться с твоими планами, ты должен их изменить”.
Там Молотов почувствовал облегчение. В отличие от Кекконена, он этого не показывал. Если бы Жуков был связан и полон решимости сражаться с Ящерами, он бы отмахнулся от Молотова и сделал это. Но он сражался с ними за поколение до этого и не стремился повторить этот опыт, как и Молотов.
Косматые брови Громыко дернулись. “Как раз в тот момент, когда вы думаете, что Раса слишком глупа, чтобы выжить, вы получаете такой сюрприз”.
“Что вы предлагаете, чтобы избежать подобных неприятных сюрпризов, Андрей Андреевич?” — спросил Молотов.
“Ну, если бы мы собирались предъявить Румынии ультиматум, сейчас было бы самое подходящее время положить его обратно на полку”, - ответил Громыко. “Конечно, у нас не было такого плана в мыслях”.
“Конечно", ” сказал Молотов глухим голосом. Все трое мужчин посмотрели друг на друга. Румыния все еще удерживала Бессарабию и северную Буковину, земли, которые СССР вернул в соответствии с Венским соглашением 1940 года, только для того, чтобы снова потерять их после гитлеровского вторжения. Теперь, когда рейх больше не мог прийти на помощь своим друзьям, румынское правительство было бы следующим в списке после Финляндии. Но если бы румыны закричали о помощи, а Ящеры ответили, это просто дало бы Расе более длинную границу с СССР.
“Черт возьми, почему этого не ожидали?” Жуков пристально посмотрел на Молотова. “Мы могли бы закончить наши члены в машине для сосисок”.
Как и в случае с Кекконеном, Молотову пришлось бороться за спокойствие. Если бы Жуков достаточно разозлился, Красная Армия начала бы управлять Советским Союзом уже на следующий день. Но Молотов знал, что, действуя так, как будто он боялся этого, он только увеличивал вероятность того, что это произойдет. Сделав глубокий вдох, он спросил: “Георгий Константинович, вы ожидали, что финны обратятся за поддержкой к Ящерам?”
“Я? Ни за что на свете, — ответил Жуков. “Но я солдат. Я не претендую на роль дипломата. Я оставляю такого рода беспокойство людям, которые действительно притворяются дипломатами”. Теперь он сердито посмотрел на Андрея Громыко. "Лучше на Громыко, чем на меня", — подумал Молотов.
Невозмутимость Громыко была почти такой же устрашающей, как у Молотова. Комиссар по иностранным делам сказал: “Мы кое-что попробовали. Это не сработало. Конец света не наступит. Никто разумный не мог себе представить, что финны предпочтут эту Расу своим собратьям-людям”.
Жуков хмыкнул. “Они предпочли нацистов своим собратьям-людям еще в 41-м. Мы им не очень нравимся по той или иной причине.”
Это было бы преуменьшением, пока не появится что-то получше. Как сказал Жуков, финны стали союзниками Гитлера, как только у них появилась такая возможность. Теперь они учили Ящериц играть в политику баланса сил? И все это для того, чтобы избежать влияния миролюбивых рабочих и крестьян СССР? Молотов покачал головой. “Финны, ” сказал он, “ по своей сути ненадежный народ".
“Это действительно так", ” согласился маршал Жуков. Задумчивым тоном он продолжил: “Мы, вероятно, могли бы выиграть войну в Финляндии, даже против Расы. Логистика у ящериц очень плохая.”
“Мы, вероятно, могли бы выиграть войну против Расы в Финляндии”, - едко сказал Громыко. “Нацисты более или менее выиграли войну против Расы в Польше. Но они не выиграли свою войну против Расы. Могли бы мы?”
“Конечно, нет”, - сразу же ответил Жуков.
“Конечно, нет. Я согласен", — сказал Молотов. “Вот почему, когда Кекконен поставил меня перед свершившимся фактом, я не видел иного выбора, кроме как отозвать нашу ноту. Мы не можем предвидеть всего, Георгий Константинович. Даже диалектика показывает только тенденции, а не детали. У нас будут другие шансы".
” О, очень хорошо. — голос Жукова звучал как у обиженного ребенка.
“Это не значит, что наш собственный суверенитет был ослаблен", — сказал Громыко, и маршал кивнул. Это его удовлетворило, по крайней мере на данный момент. Это успокоило Молотова, но не удовлетворило его. Суверенитет Советского Союза сохранился; его престиж, как он слишком хорошо знал, пострадал.
С этим нужно было что-то делать. Не в Европе, если не считать отчаянных времен, которых он не предвидел. Глазные турели Ящериц смотрели в ту сторону. Но у СССР была самая протяженная сухопутная граница из всех наций — любой человеческой нации — на Земле. “Персия", ” пробормотал Молотов. “Афганистан. Китай, конечно. Всегда Китай.”
С немалым удовольствием Атвар изучил отчеты, полученные им из Хельсинки и Москвы. Повернув одну глазную башенку в сторону Пшинга, он сказал: “Вот кое-что, что в кои-то веки, похоже, действительно сработало очень хорошо. Советский Союз отступил от своих угроз Финляндии, и наше влияние на эту маленькую не-империю возросло”. Его рот открылся в смехе. “Поскольку до этого времени мы практически не имели никакого влияния на Финляндию, любое влияние — это увеличение”.
“Правда, возвышенный повелитель флота”, - согласился его адъютант. Однако через мгновение он добавил: “Жаль, что мы не смогли организовать включение не-империи в территорию, которой мы управляем напрямую”.
“Мне бы тоже этого хотелось”, - сказал Атвар. “Но когда наш представитель выдвинул эту идею лидерам финской не-империи, они категорически отказались. Мы взяли то, что могли получить — не все, что хотели, но гораздо лучше, чем ничего”.