“Возможно”. Даже для Молотова звучать бесстрастно, говоря о разорении своей страны, было нелегко, но он справился. “Если бы, однако, Раса напала сначала на Соединенные Штаты, а затем на миролюбивых крестьян и рабочих Советского Союза, наше уничтожение было бы еще более верным. Если вы думаете, что немцы причинили вам боль, вам лучше хорошенько подумать о том, что Соединенные Штаты и Советский Союз могли бы сделать вместе”.
“Вы угрожаете мне, товарищ Генеральный секретарь?” — спросил Квик.
“Ни в коем случае, посол”, - ответил Молотов. “Я предупреждаю тебя. Если вы исключите Советский Союз из своих расчетов, вы совершите серьезную ошибку. Это правительство не может быть, не является и не будет слепо относиться к опасности, которую Раса представляет для другой главной независимой человеческой силы, а следовательно, и для всего человечества”.
“Я уверяю вас, что, какой бы ни была опасность, в которой находятся Соединенные Штаты, это опасность, которую эта не-империя в изобилии заслужила”, - сказал Квик. “Я также заверяю вас, что это не ваше дело”.
“Если вы уверяете меня, что это не мое дело, у меня нет возможности проверить другие ваши заверения”, - сказал Молотов. “Следовательно, я должен считать их бесполезными”.
“Предполагайте все, что вам заблагорассудится", ” сказал Квик. “Мы не заинтересованы в ваших усилиях по посредничеству. Если мы когда-нибудь обратимся за посредничеством, мы обратимся к вам. А что касается ваших угроз, то вы обнаружите, что вам не удастся запугать нас.”
“У меня нет намерения запугивать вас”, - сказал Молотов, радуясь, что у него есть умение лгать с невозмутимым лицом. “Вы будете следовать своим интересам, а мы будем следовать нашим. Но я хотел убедиться, что вы поняли, что Советский Союз считает отвечающим его интересам”.
“Советский Союз не понимает, что в его интересах, если он не стремится к разрушению, как…” Переводчик прервался и принялся болтать с Квиком взад и вперед на языке Ящериц. Затем он вернулся к русскому: “Люди использовали бы выражение ”как мотылек, летящий в пламя"."
“Вполне возможно, что мы потерпим поражение”. Молотов знал, что это было так же почти наверняка, как и то, что Советский Союз потерпит поражение. Иногда, однако, продемонстрированная готовность сражаться делала борьбу ненужной. Швейцария никогда не становилась частью Великого Германского рейха. “Подумайте хорошенько, посол, хотите ли вы и Раса заплатить эту цену”.
“Я заверяю вас, товарищ Генеральный секретарь, что наши дискуссии будут вращаться вокруг этой самой темы”, - ответил Квик. “Я думаю, что теперь мы сказали все, что нужно сказать, один из нас другому. Разве это не правда?”
“Так и есть", ” сказал Молотов.
Квик поднялся. Так же поступил и переводчик — как хорошо обученная гончая, презрительно подумал Молотов. “Возможно, я увижу вас снова", ” сказал посол. “С другой стороны, возможно, и нет. Возможно, это уродливое здание прекратит свое существование в недалеком будущем. Это не было бы огромной потерей, если бы это произошло”.
“Мне нет дела до ваших взглядов на архитектуру”, - сказал Молотов. “И если это здание прекратит свое существование, если многие здания по всему Советскому Союзу прекратят свое существование, Раса и здания, которыми она дорожит, не останутся невредимыми”.
Обрубок хвоста Ящера задрожал — признак гнева. Но Квик ушел, не сделав больше никаких трещин, что, вероятно, было и к лучшему.
Как только дверь за посланником Расы и его переводчиком закрылась, Молотов поднялся со стула и прошел в комнату сбоку от кабинета. Там он переоделся, включая носки, обувь и нижнее белье. Раса могла создавать чрезвычайно крошечные мобильные устройства наблюдения; он не хотел рисковать, пронося их через Кремль.
Маршал Жуков ждал в кабинете Молотова. “Вы слышали, Георгий Константинович?” — спросил Молотов.
“О, да”. Жуков похлопал по громкоговорителю внутренней связи, который передавал ему разговор. “Я слышал. Вы справились примерно так же хорошо, как и любой другой, товарищ Генеральный секретарь. Теперь мы подождем и посмотрим, что произойдет”.
“Все ли готово для защиты родины?” — спросил Молотов.
Жуков кивнул. “Ракетные войска стратегического назначения готовы защищать Родину. Адмирал Горшков говорит мне, что наши подводные лодки готовы. Наши наземные силы рассредоточены; ящерам будет нелегко разбить большие армии одним оружием. Наши силы в космосе сделают все, что в их силах”.
“А наши противоракеты?” Молотов подавил надежду в своем голосе так же эффективно, как подавил страх.
По-крестьянски пожав плечами, Жуков ответил: “Они тоже сделают все, что в их силах. Насколько это вероятно, я понятия не имею. Мы можем сбить кое-кого с ног. Мы не будем сбивать достаточно, чтобы серьезно повлиять на ход боя".
“Сколько наших они собьют?” — спросил Молотов.
”Еще", — сказал Жуков. “Вы говорили точно. Мы можем причинить им вред. Вместе с Соединенными Штатами мы можем нанести им серьезный ущерб. Они могут сделать с нами то, что сделали с рейхом. Хотел бы я, чтобы вы узнали, как так быстро разразилась эта неприятность с США”.
“Я тоже”. Улыбка Молотова была московской зимой. “Как вы думаете, президент Уоррен сказал бы мне?”
“С американцами никогда не угадаешь, но я бы не стал задерживать дыхание”, - ответил лидер Красной Армии. Молотов кивнул; это тоже была его оценка. Жуков выругался. “Я не хочу сражаться с проклятыми Ящерами вслепую. Я вообще не хочу сражаться с ними, с американцами на моей стороне или без них”.
“Вы бы предпочли, чтобы они пришли и сразились с нами после победы над американцами? Похоже, это наш другой выбор”, - сказал Молотов.
“Ты был прав. Это еще хуже", — сказал Жуков. “Но это нехорошо. Я бы хотел, чтобы Ящерицы позволили тебе выступить посредником.”
“Квик не хотел посредничества", — мрачно сказал Молотов. “Квик, если я не очень ошибаюсь, хотел крови американцев".
“Это нехорошо, совсем нехорошо”. Жуков стукнул кулаком по столу Молотова. “Опять же, я думаю, что ты был прав”.
Зазвонил телефон. Молотов быстро поднял его, не в последнюю очередь для того, чтобы убедиться, что Жуков этого не сделает. На другом конце провода был Андрей Громыко. “Ну?” — спросил комиссар иностранных дел, одним словом сказав все необходимое.
Молотов ответил одним словом: “Плохо”.
“Что мы будем делать, товарищ Генеральный секретарь?” Голос Громыко звучал встревоженно. Когда Громыко звучал как угодно, дела обстояли серьезно, если не хуже. “Угроза, которую представляют Ящеры, делает угрозу гитлеровцев в 1941 году ничтожной по сравнению с ней”.
“Я болезненно осознаю это, Андрей Андреевич", ” ответил Молотов. “Я полагаю, что угроза от Гонки не уменьшится, если Ящерицам будет позволено грубо скакать по Соединенным Штатам, а затем преследовать нас. Маршал Жуков, который находится здесь со мной, согласен. Вы не согласны?”
“Нет, я этого не делаю. Хотел бы я это сделать", — сказал Громыко. “Все наши решения плохи. Некоторые могут быть хуже других.”
“Я полагаю, что наша лучшая надежда — убедить Расу в том, что еще одна волна агрессии обойдется им дороже, чем они могли бы надеяться получить взамен”, - сказал Молотов. “Поскольку это, очевидно, правда, мне не составило труда донести свою позицию, позицию Советского Союза, до Квика”.
Он говорил с большей уверенностью, чем чувствовал. Телефонные линии, ведущие в его офис, считались самыми безопасными в Советском Союзе. Но ящеры разбирались в электронике лучше, чем их советские коллеги. У него не было гарантии, что они не слушают. Если бы это было так, они не услышали бы ничего секретного, отличного от того, что он сказал чешуйчатому лицу их посла.
Громыко это понимал. “Конечно, Вячеслав Михайлович", ” сказал комиссар иностранных дел. Он был хорош. Никто, будь то человек или Ящерица, не сказал бы, что он использовал публичный голос, чрезмерно громкий голос, чтобы придать своим словам излишнее значение.
“У вас есть еще какие-нибудь предложения?” — спросил Молотов.
“Нет”, - ответил Громыко. “Я доволен тем, что оставляю все в ваших умелых руках”. Если бы Молотов не был уверен, что Громыко согласится на это, пост комиссара иностранных дел занял бы кто-то другой. Громыко добавил: “До свидания”, - и повесил трубку.
“Он согласен с вами?” — спросил Жуков.
Молотов кивнул. “Па. А ты?” Он хотел, чтобы это было открыто. Если бы Жуков не согласился, пост генерального секретаря занял бы кто-то другой.
Но маршал, хотя и неохотно, кивнул. “Как вы сказали, наша лучшая надежда. Но это не очень хорошая идея".
“Хотел бы я так думать", ” сказал Молотов. “Теперь нам остается только ждать”.
Рэнс Ауэрбах говорил по-французски медленно и с южным акцентом, совсем не похожим на тот, которым пользовались жители юга Франции. Но он довольно хорошо читал на этом языке. Все, что он видел в марсельских газетах, заставляло его желать оказаться по другую сторону Атлантики. “Господи, интересно, отпустили бы они меня обратно в армию, если бы я попросил их по-хорошему”.
Пенни Саммерс посмотрела на него с другого конца их комнаты в La Residence Bompard. Отель находился далеко к западу от центра города и поэтому пережил взрыв металлической бомбы без особых повреждений. Пенни сказала: “Что, черт возьми, ты пил прошлой ночью, и сколько ты выпил? Армия не взяла бы тебя обратно, чтобы отбиваться от нашествия бурундуков, не говоря уже о ящерицах.”
“Никогда не могу сказать наверняка", ” сказал он. “Тогда, когда Гонка впервые обрушилась на нас, они брали всех, кто дышал, и они тоже не проверяли это очень тщательно”.
“Ты сейчас едва дышишь ночью", ” парировала Пенни, что было жестоко, но не совсем неточно. “Я слышу” как ты хрипишь всю дорогу сюда".
Как и в ее предыдущем комментарии, в этом была прискорбная доля правды. Ауэрбах смотрел точно так же. “Ты хочешь быть здесь, если Ящеры попытаются вышвырнуть дерьмо из страны?”
“Я бы скорее была здесь, чем там, потому что они могут надрать нам задницу отсюда до воскресенья, и ты знаешь это так же хорошо, как и я”, - сказала Пенни.