В Марселе было полно бульдозеров, отбойных молотков, пил, обычных молотков и инструментов, для которых у нее даже не было названий. Разрушенные здания рушились. Строились новые здания. Предполагалось, что большинство этих новых зданий будут многоквартирными домами. Однако Моник не видела, чтобы палаточный городок уменьшался. Она довольно хорошо представляла, что это значит: у кого-то набились карманы.
Она не хотела смотреть на здания. Глядя на них, она вспомнила, что живет не в одном из них, что она не сможет позволить себе жить в одном из них. У них были вещи, которые она могла купить — если только Пьер не отнимет у нее все деньги. Что бы я тогда сделал? она задумалась. Смогу ли я выдержать его бизнес? Она сомневалась в этом. И все же…
Мужчина, курящий трубку, выкрикнул непристойное предложение. Моник повернулась к нему и голосом, который был слышен по всей площади, предложила ему попросить свою мать о такой же услуге. Он сильно покраснел. Он покраснел еще больше, когда люди насмехались над ним и подбадривали ее. Яростно пыхтя трубкой, он в беспорядке удалился.
“Отличная работа, профессор Дютурд”, - сказал кто-то позади Моник. “Такой грубиян заслуживает того, что бы с ним ни случилось”.
Она обернулась. Мир закружился вокруг нее. Там стоял штурмбанфюрер Дитер Кун. В гражданской одежде он выглядел как француз, но его акцент выдавал, кем и чем он был. “В таком случае, ты заслужил, чтобы тебя разнесло к дьяволу”, - огрызнулась она. “Я думал, что ты был. Я молился, чтобы ты был.”
Он улыбнулся улыбкой, которую, без сомнения, считал такой очаровательной. “Боюсь, мне не повезло. Меня отправили обратно в Фатерланд за два дня до того, как здесь упала бомба. Они собирались отправить меня в танковое подразделение, но рейх сдался раньше, чем они смогли это сделать". Он пожал плечами. “C'est ля ви”.
“Что ты опять здесь делаешь?” — спросила Моник.
“Ну, я, конечно, турист. У меня есть паспорт и виза, чтобы доказать это, — ответил эсэсовец с еще одной из своих не совсем очаровательных улыбок.
“И что ты здесь хочешь увидеть?” Волна Моники охватила руины и реконструкцию. “Здесь не так уж много осталось интересного”.
“О, но Марсель по-прежнему является родиной стольких замечательных трав”, - мягко сказал Кун. Господи, подумала Моник. Он все еще занимается имбирным бизнесом. Рейх все еще занимается имбирным бизнесом. Он будет искать Пьера. И если я начну работать на Пьера, он тоже будет искать меня.
Каждый раз, когда Дэвид Голдфарб переходил улицу, он не просто смотрел в обе стороны. Он сделал тщательные расчеты. Если бы машина внезапно ускорилась, смогла бы она его догнать? Или он мог бы вскарабкаться на тротуар и сделать что-нибудь близкое к безопасности? Ничто так не заставляет задумываться о таких вещах, как то, что тебя чуть не убили.
Конечно, тот парень, который пытался сбить его, был не первым водителем в Эдмонтоне, который чуть не убил его — просто первым, кто хотел это сделать. Дэвид всю жизнь смотрел сначала налево, прежде чем сойти с тротуара. Но канадцы, как и их американские собратья, ехали справа. Это был рецепт попытки самоубийства. Гольдфарб не пытался заниматься собой так часто, как после первого пересечения Атлантики, но это все равно случалось в моменты рассеянности.
Этим утром он добрался до реки Саскачеван, где работает виджет, невредимый ни потенциальными убийцами, ни водителями, которых он не заметил слишком поздно. — Привет, ” сказал Хэл Уолш. Как обычно, босс пришел раньше всех, кто на него работал. Он указал на самовар в русском стиле, который недавно установил. “Сделай себе чаю, смазывай свои мозги и отправляйся в город”.
Как обычно, Гольдфарб пожаловался на самовар: “Почему вы не могли оставить честный чайник? Эта чертова штука — языческое изобретение.”
“Ты прекрасно умеешь говорить о язычниках, приятель", — парировал Уолш. Время от времени он отпускал шуточки по поводу иудаизма Давида. При том, как обстояли дела в Британии, это заставляло Гольдфарба нервничать. Но Хэл Уолш, в отличие от Сина Освальда Мосли и ему подобных, не имел в виду ничего плохого. Он рассказал Джеку Деверо о том, что он франко-канадец, а также высмеял своих собственных англосаксонских и кельтских предков. Гольдфарб решил, что сможет с этим смириться.
Он действительно налил себе чашку чая. “Чертово чудо, что ты приготовил для него молоко”, - сказал он. “С этим хитроумным устройством, я думаю, вы хотели бы, чтобы мы пили его по-русски, только с сахаром. Мои родители так делают. Но только не я.”
“Вы аккультурированы", ” сказал Уолш. Голдфарб, должно быть, выглядел озадаченным, потому что его босс объяснил: “Англия была вашей родной страной, поэтому вы привыкли поступать так, как поступают англичане”. “Я поступил слишком правильно”, - сказал Голдфарб и объяснил, как он рисковал нанести себе травму каждый раз, когда пытался перейти улицу.
Уолш рассмеялся, затем резко замолчал. “Мой брат уехал в Лондон пару лет назад, и я помню, как он жаловался, потому что все время смотрел не в ту сторону. Я не подумал о том, что вы здесь в одной лодке.”
“Что это за лодка?” — спросил Джек Деверо. Он направился прямо к самовару и налил себе чашку чая. Его не беспокоило, что сверкающее устройство не было британским; он сам не был британцем по крови, хотя говорил по-английски гораздо беглее, чем по-французски. “Дэвид, ты летал на ”Титанике"?"
“Конечно, и вы глупы, если думаете, что мне не было весело потом устанавливать парус на айсберге, чтобы я мог закончить здесь”, - парировал Гольдфарб.
Деверо бросил на него насмешливый взгляд. “Что у тебя в этой чашке?” — спросил он, а затем, прежде чем Дэвид успел ответить, “Можно мне тоже немного?”
“Нам не нужны спиртные напитки, чтобы поднять себе настроение, — сказал Уолш, — иначе нам, черт возьми, лучше бы этого не делать”. Он не возражал против того, чтобы люди пили пиво за обедом — он сам пил пиво за обедом, — но неодобрительно относился ко всему большему, чем это. Он тоже подавал пример. Поскольку он работал сам, как загнанный раб, люди, которые работали на него, вряд ли могли жаловаться, когда он многого от них ожидал. Он наклонил свою чашку, чтобы осушить ее, затем спросил: “Что у нас на тарелке на сегодня?”
“Я все еще пытаюсь разобраться с ошибками в этом считывателе света скелкванка", ” ответил Деверо. “Если я смогу это сделать, у нас будет более быстрое и дешевое устройство, чем то, которым Ящеры пользуются с незапамятных времен. Если я не смогу…” Он пожал плечами. “Ты не выигрываешь каждый раз, когда ставишь”.
“Это правда, как бы тебе этого ни хотелось”, - сказал Уолш. “А как насчет тебя, Дэвид?”
“У меня есть пара идей, как улучшить считыватель телефонных номеров, — сказал Голдфарб, — но это всего лишь идеи, если вы понимаете, что я имею в виду. Если у меня будет возможность, я сделаю несколько рисунков и поиграю с оборудованием, но, скорее всего, я потрачу много времени на то, чтобы помочь Джеку. Я думаю, что он довольно близок к тому, чтобы попасть туда, куда он хочет попасть”.
“В отличие от того, чтобы попасть туда, куда ты хочешь, чтобы я пошел”, - сказал Деверо с усмешкой.
“Зимой там климат лучше, чем здесь, но, вероятно, не летом", — сказал Гольдфарб.
“Это было бы забавно, если бы только это было забавно”, - сказал Уолш. “Мы не случайно называем нашу футбольную команду эскимосами”.
Гольдфарб вообще не называл то, во что играли канадцы в футбол. Для него это была одна из самых необычных игр, какие только можно вообразить. Конечно, канадцы тоже не называли игру, к которой он привык, футболом. Для них это был футбол, и они смотрели на него свысока. Ему было все равно. Большая часть мира соглашалась с ним, чем с ними.
Уолш приготовил себе вторую чашку чая, затем сказал: “Давайте отправимся”.
Бывали времена, когда Дэвиду напоминали, что он был начинающим техником, а не должным образом подготовленным инженером. Сегодняшнее утро свидетельствовало о том, что это было одно из тех времен. Он продвинулся так далеко, только рассматривая чертежи устройства для считывания телефонных номеров, которое он изобрел. Затем, что-то бормоча, он вернулся к аппаратным средствам и начал возиться с ними. "Вырезать и пробовать" часто приводило его в замешательство больше, чем учеба. Он знал, что это может быть справедливо и для настоящих инженеров, но для него это казалось более очевидным.
Он не совсем пожалел, когда Джек Деверо поднял глаза и сказал: “Дэвид, а как насчет той руки, которую ты обещал?” Гольдфарб зааплодировал ему. Деверо застонал. “Полагаю, я сам напросился на это. Но это не значит, что я должен был его получить.”
“Конечно, это так”, - сказал Гольдфарб, но он решил поспешить, чтобы посмотреть, что он может сделать для — а не для — другого инженера.
Двигатели, которые вращали серебристые световые диски Ящериц— скелкванков — технологию, которую человечество широко скопировало, — все работали с одинаковой скоростью. Насколько знал любой человек, они работали с той же скоростью до тех пор, пока их использовала Раса. Это сработало. Это было достаточно быстро. Зачем меняться? Таково было отношение Ящериц в ореховой скорлупе или яичной скорлупе.
Люди, так вот, люди не были такими терпеливыми. Если бы вы могли заставить диски вращаться быстрее, вы тоже могли бы быстрее получать информацию с них. Видеть это было очевидно. Однако получить двигатель, близкий к такому компактному и надежному, как те, которыми пользовались Ящеры, было совсем другим вопросом. Ожидания в отношении качества возросли с тех пор, как Раса прибыла на Землю. Люди не были так близки к тому, чтобы настаивать на совершенстве, как Ящерицы, но поломки, которые они сочли бы само собой разумеющимися поколением ранее, в наши дни неприемлемы.
“Он работает нормально, ” сказал Деверо, — но он чертовски шумный”. Он впился взглядом в мотор, который действительно гудел, как рассерженный улей.
“Хм." Гольдфарб тоже посмотрел на мотор. “Может быть, вы могли бы просто оставить все как есть и звукоизолировать корпус”. Он знал, что это решение техника, а не инженера,