Избранники сгорают в бурном счастье.
Но как ни принесла б она признанья,
И как оно б не волновало б кровь,
Есть в жизни у неё названье
Одно и навсегда, ЛЮБОВЬ!..
Любовь – это диалог двоих, не только слушающих, но и слышащих друг друга. Чего только ни говорили они… Наперебой раскрывали любимым сердца и души, и сравнивали, удивляясь совпадению. Он отдавал ей свои тепло и энергию, не оставляя себе ни капельки, и, наверняка бы, не выжил, если бы она, взамен, не отдаривалась ему тем же самым… Они ничего не замечали вокруг, уверенные в том, что Земля не даст в обиду. Они жили друг другом, проживая сейчас и сразу все свои отложенные на потом, счастливые непрожитые жизни, состоявшие непонятно из чего. Из мгновений? Из часов? Из вечностей? Они спрашивали мысленно. Отвечали взглядами. Спрашивали вслух. Отвечали мысленно… Обрывки фраз, слетавшие с их губ, напоминали бред, продолжая какие-то недосказанные мысли или озвучивая некоторые взгляды…
Иван уже бесстрашно путешествовал по своим воспоминаниям, черпая решимость в трепете руки любимой Женщины. В бездонном, неиссякаемом колодце взгляда неповторимых раскосых глаз.
– Говорят, душевные раны рубцуются… Полная чушь. Это просто бездумная аналогия с повреждениями телесными. В жизни так не бывает. Подобная рана может уменьшиться, затянуться частично, но это всегда открытая рана, пусть не больше булавочного укола. След испытанного страдания скорей можно сравнить с потерей пальца или зрения в одном глазу – ты уже никогда не будешь в точности таким неповреждённым, как до страдания. С увечьем сживаешься, о нём вспоминаешь, быть может, только раз в году, но когда вдруг вспоминаешь, помочь всё равно нельзя…
– И всё-таки, попробую с тобой не согласиться, Большой мой мальчик… Всё же изредка случается, что к израненной душе прикладывается подобная ей. И тогда… Раны не рубцуются, они исчезают. Тогда в жизни открывается неведомая ранее дверь, за которой Путь, который ты уже и не чаял увидеть, не то чтобы пройти по нему… Вот ты и был моим редким и единственным случаем СБЫТЬСЯ на этом пути. Спасибо тебе за это, любимый!..
Они глядели друг другу в глаза и не могли наговориться. Словно в упомянутые незарубцевавшиеся душевные раны хлынул поток откровений. Они вспоминали наперебой. Они исповедовались взахлёб. Они трогали губами каждое родившееся слово, сглатывая многие из них в поцелуях. Они переходили на мыслеречь, но слов и образов не становилось меньше…
Со стороны, наверное, это выглядело по меньшей мере странно. Разговор, сплошь состоящий из обрывков и недосказанностей… Надо же знать, что недостающие фрагменты диалога передавались мысленно.
Обрывки фраз. Куски вопросов и ответов. Калейдоскоп тем…
…воспоминания Ивана о своей первой любви…
– Мне тогдашнему, понимавшему в женской психологии не больше, чем в буддизме, её слова казались лестными. И даже более того – единственно верными.
«А сейчас?»
– Я просто был наивный, «зацикленный на ней самец…»
– Да… самокритично…
…прерванные ввинчивающимся в его губы долгим поцелуем…
…расспросы о детстве…
«Иван, ты помнишь свое детство? Маму, качавшую тебя в колыбели?»
– Детство… «Было ли оно у меня?»
«Даже у беспризорников когда-то была колыбель… А мы…» – У меня такое чувство, что кто-то большой и вездесущий сжалился или засовестился и вернул нам колыбель человечества…
– Знаешь, только не смейся… Мне кажется, что это ты – моя личная колыбель…
«Как знать… как знать, Солнышко…»
…и бередящие уколы совести…
– Помнишь того парня на Харрбе? Как он говорил о любви…
– Но ты вынужден был его убить…
«Я только сейчас начал понимать, что уже тогда убивал ради тебя… Убил чужую любовь ради своей любви… ради нашего возможного счастья…» – Ты меня упрекаешь? Но ведь иначе мы бы тут не лежали… Мы бы лежали совсем в другом месте… и по-другому.
– Ну, что ты, любимый… «люби-имый»…
…Блаженно улыбаясь и всматриваясь в его тёмные глаза, мерцавшие совсем рядом и отражавшие звёзды, Ирá прошептала:
– Солнышко, если мне не изменяет память, ты как-то говорил, что не хотел бы остаться со мной один на один, тем более в спальне и без одежды?.. Тебе не боязно возле меня?
– Ма-аленькая… Когда то было! Я действительно опасался смотреть на тебя как на женщину. И потому боялся, что мой комплекс «две плюс один» сработает, и потому что не хотел сближаться. Это было. Но прошло… Уже давно я ловил себя на мысли, что мне боязно БЕЗ ТЕБЯ… А когда мы на время расстались – понял, насколько без тебя плохо. И вообще, мало ли какими словами я раньше маскировал свои чувства! Иногда даже сам верил своим словам, порою злился на тебя, но… УЖЕ НЕ МОГ БЕЗ ТЕБЯ! Даже тогда, в полуподвале у Дастина Бурга, возмущаясь, что мне тебя навязали в напарники… я спустя пару минут с ужасом осознал, что если бы они со мною согласились и не придали тебя, – пришлось бы упрашивать об обратном.
…Ирá мечтательно прикрыла глаза. И замерла, словно вслушиваясь в тишину притаившейся рядом ночи. А потом, словно вторя кому-то неслышимому, повторяя за ним слово в слово, начала мысленно декламировать:
Упала капелька пота.
Горячая.
Сверкающая.
Как падающая звезда.
И обожгла твою кожу…
Ты вскрикнул взглядом.
И прихлопнул ресницами.
И загадал желание: «Ещё!..»
Потом они падали чаще.
Эти мокрые звёзды.
Солёные, как слезы.
Сладкие, как Сбывшееся…
И Вселенная замерла.
А мы – сорвались с орбит.
И падали, обнявшись.
И сползали капельками.
По коже Вечности…
Она предупредила все вопросы Ивана жестом и, спустя несколько секунд, мысленно пояснила:
«Очень слабый сигнал… еле разобрала, что… Так говорила Марина Пугач. Я ни разу не слышала наследия этой святой, а ты?»
– Я как ты… Но как верно сказано, про нас прямо… про всех таких как мы… влюблённых до безумия…
«Сколько же их было, не дошедших до наших веков… чувств… откровений… имён… наследия, не сохранённого эрсерами Сети…»
«Ты можешь ещё частичку её наследия выхватить?..»
Ирá напряглась, выискивая в пространстве энергию неугасимых веками слов. Встрепенулась: «Слушай!»
И всё-таки, кто Я?
Любопытная соринка.
Попавшая в глаз Вечности…
И огорчённо умолкла, потеряв энергетический пласт. Иван повернул к себе её погрустневшее лицо и поцеловал в кончик носика.
– Здорово она про соринку… А мы кто? И когда же проморгается от нас Вечность? Надеюсь, не скоро…
«А вот, вот ещё, послушай!
Ради идеи не стоит растить крылья,
Говорят ангелы белые,
Мой будет черноволос,
Бос в обрезанных по колено джинсах,
И в снах таких же цветных,
Как роса на рассвете,
Мы сядем спина к спине,
И будем ждать,
Когда вернётся море нежности…
Как тебе? Тяжело разобраться, чьи, но я сейчас… Как же её… ага, вот. Елена Кияшко так говорила. Сколько же их здесь, частиц великого творческого наследия землян, о которых мы в космосе даже понятия не имели…»
«Знаешь, Маленькая, я бы с этой Леной охотно подружился. Правильно девушка тему понимала, по всему слышно. Наш человек».
«Я тоже. В дрýжки пригласила бы, пожалуй».
«Подругой невесты то есть? О истинная женщина… уже о свадьбе подумываешь?»
«Я бы на твоём месте задумалась, кого в свидетели звать. Ты, как честный человек, просто обязан жениться…»
«Разве ж я против? Я всеми имеющимися конечностями за! Слушаю и повинуюсь. ЕСТЬ задуматься!»
Но не успел он основательно погрузиться в раздумья, то есть выхватить их психосферы адекватную цитату, как паузу нарушил торопливый шёпот любимой. Ирá шептала вслух:
– Иван, ОНА смотрит на нас…
– Кто? – встрепенулся жених, озираясь по сторонам. – Твоя свидетельница?!
…ОНА замерла. Прижалась к земле, не сводя с них взгляда. В плечо больно впился острый сучок подвернувшейся сухой ветки. ЕЁ не могли увидеть! Хотя, имея дело с такими невероятными существами, нужно быть готовой ко всему… Осторожно, осторо-ожно… не дышать. Но проклятая земляшка смотрела в сторону, противоположную ЕЁ кустам.
Уфф. Пронесло. «Коп» не преувеличил, спецснаряжение работает выше всяких похвал. Её реальное присутствие не засёк даже этот похожий на крыло звездолёт, спрятавшийся на уступе выше по склону.
… – Кто смотрит?!
– Луна…
Иван резко вскинул лицо и посмотрел в немигающий жёлтый глаз, уставившийся на них с ночных небес. Казалось, в чёрном пологе специально оставлено наблюдательное отверстие для дежурного надзирателя, и он педантично относится к своим служебным обязанностям. Надзирает! «Ох уж эта Сеть Миров, не продохнёшь от вольных и невольных свидетелей, наблюдателей, соглядатаев…»
«Ну что ты, Солли! Она не следит за нами. ОНА СМОТРИТ… на нас. Она зажглась и горит от отражённых солнечных лучей. Ей без Солнца не засветиться. И она щедро делится светом с притихшей ночной стороной планеты… И всё-таки она не кружится на привязи, как цепная собака вокруг будки. Скорее, как одичавшая, следящая за бывшим хозяином украдкой, со стороны. Я только сейчас поняла по-настоящему, что она чувствовала, когда разговаривала с Луной, когда произносила в Вечность эти строки…
«Кто она? Я уже запутался в этих многочисленных свиде…»
«Моя любимая наставница, святая Ира Ухова. Она говорила:
Луна! Посмотри сколько места
Много в твоих зрачках,
Смотрю на тебя – и мы вместе:
В наших мирах. Помолчав,
В горсть умещу подбородок —
Смотришь печальной вдовой
В чёрном платке, породы
Одной мы с тобой, одной…
Молчальница! Скорбные веки,
Маленький рот, бледна…
Давай поцелуемся крепко! —
Ведь мы же с тобой – родня.